Все постепенно становится на свои места

Итак, я решил отдохнуть. Используя свои связи, я добился путевки в один из престижных кисловодских санаториев и понял, что отдыхать так, как прежде, я разучился. Я даже думал завести какой-нибудь курортный роман. Кстати, не столько для секса, сколько для времяпрепровождения. Пригласил пару раз подряд на танец более или менее приятную, с претензиями на ум и красоту женщину. Начал вести обычные идиотские разговоры. Она им благосклонно внимала. А потом, когда объявили белый танец, пошла приглашать другого. Ну, хоть бы более интересного, чем я. Мне стало скучно. Какая-то примитивная психологическая игра в «Динамо», или дура первостатейная. Естественно, больше я к ней не подходил.

Я там, в конце концов, организовал группу психологического тренинга. Все-таки общество у нас кое-какое подобралось. Целью его была физическая подготовка. Но до конца срока мне так добыть не удалось. Стало предельно скучно. В сентябре у нас было совещание главных психотерапевтов области в институте, где покоилась моя диссертация. Профессор-неврозолог спросил меня, как у меня идут дела с диссертацией. Я сказал, что собираюсь передать ее другому рецензенту. Он мне посоветовал не позориться и подать ее на защиту в другой институт, Я спросил, готов ли он стать моим оппонентом. Он тут же согласился, а у меня глаза на лоб полезли: ведь всего два месяца назад он дал уничижительную оценку моей работе. Ну и нравы в верхних эшелонах научного мира! Конечно, я ему ничего не сказал.

Я обратился к Гномику который продолжал руководить моей работой по теме ГКНТ (Государственный комитет по науке и технике). Он посоветовал мне подать на защиту работу в Сибирские Афины и растолковал мне всю ситуацию. Оказывается Оптимист, когда работал в другом городе, сильно «наследил». Используя свои связи, он хотел встать на место заведующего кафедрой, который уходил на пенсию. Добиваясь этой должности, он вел себя не вполне этично, да и не показал себя знающим психиатром. Его конкурент был учеником профессора Вучко, и фамилия Оптимиста была «красной тряпочкой» для него. Так что там мне ничего не светило.

Может быть, все было бы иначе, если бы консультантом и научным руководителем значился Гномик, ибо его авторитет в научных кругах был очень высок. Нет, все-таки ввысоких сферах науки есть достойные ученые, и их там больше, чем в нижних слоях. Но ивверху дерьма хватает. Только дерьмо это какое-то особенное, отшлифованное манерами и формой, которая иногда принимается за суть (Простите Вечного Принца. Он еще в эмоциях. Форму тоже нужно соблюдать, На одном содержании не продержишься. Большинство членов диссертационных советов в сути дел диссертантов не очень разбираются. Вот они и обращают внимание на форму. Но все-таки и хорошее содержание должно быть хорошо оформлено. Вот и эту книгу редактор будет чистить, чтобы придать ей соответствующую форму, иначе, дорогой мой читатель, ее трудно будет читать. И очень важно, кто научный руководитель. Если научный руководитель авторитетный и принципиальный ученый, то, действительно, членам ученого совета легче ориентироваться в работе. Авторитет и принципиальность Гномика были известны. Никогда он не выпускал незрелых работ. Вот почему вы не очень обращайте сейчас внимание на оценки Вечного Принца. Ему было несладко. — М.Л.)

Я теперь понимаю, что Оптимисту очень уж хотелось иметь лавры научного руководителя. Ведь он только что приступил к заведованию кафедрой. Когда я провалился, надо отдать должное, Оптимист дал согласие на смену на­ручного руководителя. Далее за мою судьбу взялся Гномик, и все сразу чудесным образом изменилось. В конечном итоге,он, к моей радости, стал научным руководителем. Он же нашел мне консультанта, профессора Баросину. К слову, я несколько лет назад присутствовал на ее защите докторской диссертации. Она сказала такие слова, от которых мне стало тепло на душе: «Вы наш советский Фрейд». Это было уже второе сравнение с великими. Ранее московский доцент сравнивал меня с Хорни. Гномик, кстати, заказал мне статью и предупредил, чтобы она была без соавторов: «Я паразитов в науке не терплю». Это была моя первая большаястатья, которую опубликовали в международном медицинском журнале на четырех языках: русском, английском, немецком и французском. Это уже было признание.

К этому времени мне уже стало скучновато ездить на традиционные научные конференции. Все наши корифеи говорили одно и то же, часто с одними и теми же интонациями и всегда с большим апломбом и пренебрежительным отношением к чужому мнению. Молодежь на трибуну допускалась весьма избирательно и только та, которая ходила под корифеями. Мы, плотва, должны были быть довольствоваться тем, что слушаем звезд и что опубликованы наши тезисы. В материалах конференций публиковалось большое количество работ. Все это был информационный шум. Сто­ящие работы там были, но их было трудно найти. Большинство участников съездов и конференций тусовалось в коридорах или просто уезжали по каким-то своим делам.

Начинающим нужно было пробиваться. Тогда я, не хочу сказать, что свободно, но, преодолевая не зависящее от меняволнение, напрашивался на выступления в прениях. Иногда даже удавалось делать доклады, ибо многие из за­явленных докладчиков на конференции не приезжали. А меня, как обычно, в программу устных докладов не вклю­чали. Постепенно вылезать на трибуну мне становилось все легче и легче. И все же волнение еще долго сохранялось, что, конечно, отрицательно сказывалось на качестве вы­ступления.

На одной из конференций в крупном уральском городе в декабре 1988 года, я, так же как всегда, не включенный в программу съезда как докладчик, все же сделал устное со­общение. Аудитория вся проснулась. Многие восторженно ее оценивали, когда выступали в прениях. А один из них, профессор из Сибирского нефтяного города напросился на знакомство. После доклада он пришел ко мне в номер со своим сыном. Они выразили свое восхищение моим док­ладом. Узнав о моей злосчастной судьбе, он обещал всячес­кую поддержку, так как, являлся членом ученого совета в институте, где я собирался защищать диссертацию. Здесь же я познакомился и с другими учеными. Среди них были весьма колоритные фигуры. Это было для меня серьезной моральной поддержкой. По сути дела это было признанием. Была тогда неплохая культурная программа. Город по­разил меня. Оказывается можно жить и не в Т. В конце года я отвез свои документы в Сибирские Афины. Встретили меня там великолепно. Замдиректора по науке, красавчик и умница, стал мне протежировать.

Имя Гномика произносилось с большим почтением и от­крывало мне все двери. Я гордился, что у менятакой научный руководитель. Постепенно я узнавал тот гигантский вклад, который он внес в здравоохранение. Фактически всясоветская медицина работала по его моделям. Все лучшее в нашей медицине, что ценилось и за рубежом, так или иначе было связано с его идеями. Он даже пять лет руко­водил отделом социальной медицины во Всемирной орга­низации здравоохранения. Дальше вся моя жизнь была как-то с ним связана. О его печальной участи я расскажу позже. С ним было очень легко. Он не диктовал мне. Он у меня спрашивал. Приезжая в Москву, я останавливался у него. Я впитал не только его образ мыслей, но и его образ жизни. К сожалению, и он был ущемлен. Автор 42 монографий, научный руководитель около 40 кандидатских и 30 докторских диссертаций, не смог стать даже членом-корреспондентом Академии медицинских наук из-за своего острогоязыка. Вклад его был неоценим, и он не стеснялся об этом говорить, По-моему, он взялся помогать вначале в пику заму по науке, его начальнику, который завел меня в тупик.

Наступил 1989 год. Я методично продвигался к защите. В феврале была апробация. Рецензентами были назначены два самых въедливых доцента. Но они дали восторженные отзывы, которые я здесь не буду приводить. Самый въедливый сказал мне, что он так зачитался, что забыл, что он рецензент. Все же был сделан ряд технических замечаний. На предзащите я попал в хорошую головомойку. Работу терзали, как могли, но заключение сделали положительным. «Исправить отмеченные недостатки и допустить к защите без дополнительной апробации». Что еще происходило параллельно? Была масса чисто технической работы. Нужно было перепечатать работу, написать автореферат. Приходилось ездить в Москву и не один раз. Получать внешний отзыв. Также я попутно навещал своего сына, у которого служба в принципе шла спокойно. Он познакомился с заведующей отделением неврозов. Там читал лекции психотерапевтам и в военном училище солдатам и офицером. Он был моей гордостью. «Любовь» ушла куда-то в сторону «Делом займись и делу уступит любовь» — писал Овидий. (Я могу добавить, что неудач в любви нет. Есть неудачи в работе. Как только Вечный Принц вложил всю свою силу в работу, так сразу же «любовь» испарилась или превратилась в бледную тень. – М.Л.)

Немного о семье

В семье была одна проблема — младший сын. Его угнетала наша беднота. Он хотел жить богаче. Кроме того, у него были конфликты с Золушкой. Нейтрализовать ее мне не удавалось. Немного легче было, так как старший служил в армии и конфликтов было меньше. В это время младший решил пойти то ли в охранники, то ли в рэкетиры. В 9-м классе скатился на тройки. Я по вашему совету не воспро­тивился его желанию, но велел подойти к этому делупро­фессионально и пойти в секцию ушу, что он и сделал.

Тренировки были в с 9 до 11 вечера. Иногда сын задер­живался. Золушка была вся в тревоге. Дома было невозмож­но находиться, Так вот тогда мы три раза в неделю гуляли, т. е. ходили его встречать. Делать это нужно было так, что­бы он не заметил, что его встречают, так как ему неудобно было, чтобы ребята видели, что его встречают родители. Я тоже стал заниматься ушу. В его секцию он не разрешил мне ходить. Я занимался в другом месте. Дома мы каждый хва­стались своими успехами. У него, конечно, получалось луч­ше. Он немного посмеивался надо мной. Зато мы быливместе, и кое-что из моих знаний мне удалось передать ему. Это была пристройка снизу. Но успеваемость его шла кру­то вниз. Он скатился на сплошные тройки, хотя физичес­ки развился, нарастил мышцы и мог бы участвовать в со­ревнованиях культуристов.

Летом ячитал лекции во Дворце строителей и должен был получить приличную сумму денег. Я его нанялв охран­ники, сказав, что вечером боюсь возвращаться с большой суммой денег. Он пошел на лекцию.Народу было много. После лекции мне задавали много вопросов. Он с уважени­ем посмотрел на меня, сказав, что я, оказывается, знамени­тость. Я скромно ответил, что я знаменитость местного масштаба. Но что-то в нем произошло. Когда начался учеб­ный год, он прекратил занятия ушу, стал заниматься с репетиторами и решил поступать в медицинский институт. Это была победа. Занимался он энергично. Репетиторы ста­вили ему пятерки, учителя в школе продолжали ставить тройки. Действовала инерция. Мое уважение к школе еще более упало. Ведь у репетиторов пятерку получить очень трудно.

В августе у меня была еще дополнительная радость. Бывших студентов в армии стали отпускать в августе, так, что бы они не пропустили лишний год. В конце августа вернул­ся из армии старший сын. Засватали мы его еще в мае, когда он приезжал в отпуск. Свадьба была назначена на сентябрь, а моя защита ровно на месяц позже. Свадьбу даже хотели отложить, но я решилне быть причиной отсрочки. Я попросил только избавить меняот лишних хлопот и предложил даже не устраивать свадьбы, но наши сваты категорически возражали.

Когда пришел срок свадьбы, я попросил будущую сваху растолковать, что мнеи нам всем нужно сделать, отпечатал все это на машинке. (Вот здесь он поступил здорово. Раз избежать ритуала нельзя, значит, ему следует подчиниться. Вечный Принц очень интересно описал свое поведение на свадьбе, да и интересны были его рассуждения на эту тему. Я эти рассуждения выпустил. Но если это читателей интересует, то во втором издании вставлю и их. — М.Л.) В общем, все это как-то прошло.

Числа 16 или 17 октябри я полетел на защиту. Говорили мне, что не нужно так рано. Прилетел я в Сибирские Афины поздно вечером. Золушка, человек тревожный, просиламеня позвонить ей. Как назло, в номере телефон не работал.Я попросил позвонить с телефона горничной. Тот тоже не работал. Попытался позвонить с телефона админи­стратора. Тот снедовольством буркнул на меня, и позвонить не разрешил. Сложилась глупая ситуация. Мне нужно было пойти поздно вечерам в незнакомом городе на телефонную станцию и сообщить о том, что я благополучно прилетел, а потом как сообщить что яблагополучно вернулся в гостиницу? Я стал ходить по номерам ивозмущаться. В конце концов, мне удалось сообщить, что я прилетел. Дело кончи­лось тем, что за два дня до защиты председатель ученого со­вета устроил мне выволочку за то, что я терзал персонал гостиницы, куда они устраивали своих диссертантов.

Комментарий:

Надо ли сообщать близким,