О сокровищах, которые лежат под боком

Явление довольно-таки знаковое. Практически все невротики не видят того, что у них находится рядом, под боком. Никуда даже не нужно ходить.

Что это за сокровища?

I. Прежде всего книги. И я, и мои подопечные отмечали, что многие книги, которые у них десятилетиями стоят на полк несут, оказывается, так много полезной судьбоносной информации. Так, перечитывая Пушкина в зрелые годы, я понял, что ранее не мог ничего извлечь из творчества этого мудреца. Самые интересные и глубокие места, я пропускал. А не понимал я его еще и потому, что не прочел тех книг, которые читал он, а именно античной литературы, Библии и вообще, культурного наследия. Я понял, что мой диплом - это просто крыша, а нет ни стен, ни фундамента интеллигентности. Вот сейчас я и занимаюсь тем, что под свои дипломы подвожу фундамент интеллигентности. Читаю книги, кото­рые давно стоят у меня нечитанными или непонятыми на полке, и подвожу этот фундамент, да и стены уже стал воз­водить. Это тоже способ роста. Я могу предложить примерную программу чтения.

1. Безусловно, необходимо знать древнегреческую культу­ру. Древняя Греция — это место, где прошло детство нашей цивилизации. Причем это детство проходило при благоприят­ных условиях. Чтобы понять систему культуры Древней Гре­ции быстрее, лучше начать с чтения книги профессора Куна «Легенды и мифы Древней Греции». Затем можно прочесть те книги, на материале которых создана работа Куна. Все идеи, над которыми бьются сейчас умные люди, уже были высказа­ны древними греками. Без этих работ трудно читать клас­сиков XIX века. Все они были людьми просвещенными. Их об­разы часто связаны с мифическими героями. Не зная Древней Греции, очень трудно насладиться, например, Пушкиным. Многие современные писатели не имеют столь фундаменталь­ного образования. Их можно понять и без предварительного окультуривания. Из древнегреческих авторов просто необхо­димо прочесть Гомера («Илиада» и «Одиссея»). Если сделать это несколько раз, стиль (гекзаметр) станет привычным, и вы будете наслаждаться этими текстами, хотя при первом прочтении вы можете испытать большие трудности. Мои подопечные и я читали эти работы детям, конечно, выбороч­но. Они эти работы внимательно слушали.

2. Вторая монументальная в этом плане работа «Исто­рия древнегреческой философии» Диогена Лаэртского. Там есть и очень серьезные нравоучительные эпизоды, и поучитель­ные, и поучительно-смешные эпизоды, которые очень нравятся детям старше 5 лет. Они их запоминают на всю жизнь.

3. Полезны, юмористичны и афористичны работы Аристо­фана.

4. Работы Софокла, Эсхила и многих других воспринима­ются легче после специальной подготовки.

5. Чуть позже можно ознакомиться с диалогами Платона и поразиться еще раз его благородству, который записал речи Сократа, свидетелями которых он был. Ведь сам Сократ книг не писал.

6. Мне также кажется полезными работы Плутарха. Тем более что он описывает исторических деятелей парами: один, взятый и истории Древней Греции, второй — из истории Рима. Можно его работы читать и в изложении наших ав­торов. Есть очень хорошие популяризаторы.

II. Для общего развития — обязательно знание культуры Древнего Рима. Следует помнить, что современные юриспру­денция и военное искусство корнями уходят в Древний Рим, тогда как Древней Греции мы больше обязаны ее литерату­рой, искусством и мифологией. Из поэтов Древнего Рима наи­большее впечатление на меня произвел Овидий Назон. Его я ци­тирую в своих книгах. Многие его работы, несмотря на, казалось бы, юмористическую форму, являются, тем не менее, научно достоверными и могут служить пособиями в соответ­ствующих разделах знаний. В качестве примера могу сослать­ся на такие его работы, как «Искусство любви» и «Лекарство от любви». Можно почитать также работы римских императоров, например, Цезаря или Марка Аврелия. Тогда главы государств были сплошь и рядом культурными людьми. Сейчас главы правительств еще более культурные люди. Они пишут более фундаментальные работы. Кто из нас не зачитывался такой книгой, как «Малая Земля» Л.И.Брежнева, многотом­ными изданиями работ В.И. Ленина и И.В.Сталина? Я их даже конспектировал. Они вообще разбирались буквально во всем, начиная от пожарного дела, военной техники и кончая вопросами выращивания пшеницы и яблок.

III. Очень ценны и работы средневековья и периода Возрож­дения. Я в своей работе использую «Божественную комедию» Данте. В свое время я и мой сын законспектировали всего Шекспира. Очень помогает понять истину.

IV. Трудно также понять культуру XIX века, если не зна­ешь Библии и Евангелия. Подряд эти книги читать трудно. Но вот Пятикнижие Моисеево прочесть стоит, а также Премудрости Соломона и Экклезиаст. А в Евангелии более до­ступно и поэтично Евангелие от Матфея. Но если к этим книгам вы прибавите еще и Коран, а также основные поло­жения буддизма, это сможет вашу жизнь значительно улуч­шить.

V. Предшественниками современной философии, психологии и психотерапии являются Ницше и Шопенгауэр. Их бы тоже неплохо изучить.

VI. Нашим мировоззрением был марксизм-ленинизм. К сожалению, и только. Жалко, что сейчас его совсем забыли. Это тоже другая крайность. Там тоже есть очень интересные и фактически важные работы. В современных развитых и богатых странах мировоззренческими были работы 3. Фрейда и его многочисленных последователей и конструктивных критиков. Их влияние видно на системе образования, управления, литературы и пр. Самого Фрейда я вам особенно читать не советую, за исключением нескольких лекций па психоанализу, которые он прочел бизнесменам, когда был в Америке. Тяжело читаются работы Юнга. А вот Фромм, Хорни, Адлер, Лоуэн, Райх и многие другие, жившие уже во второй половине XX века, пишут достаточно увлекательно. Я в помощь своим подопечным опубликовал избранные лек­ции по психотерапии, где все вышеназванное дал в кратком изложении. Многие после этого возвращаются к первоисточ­никам, которые уже гораздо легче воспринимаются. Более того, они этих авторов открывают для себя и находят в них то, чего не увидел я. Я эту книгу назвал «Из Ада в Рай».

Второе наше богатство — это люди, которые нас окружа­ют. Часто мы не знаем им цены. Те, которых высоко оцениваем, оказываются пустышками, а те, кого не замечаем, становятся весьма ценными и в некотором роде выдающимися людьми.

Многие мои подопечные рассказывали мне, что они искали себе пару где-то на стороне, влипали, потом вдруг выяснялось, что с этим человеком мои подопечные много лет сидели за одной партой или учились в одной студенческой группе, но поезд уже ушел. Одна женщина сетовала, что в возрасте 18 лет отказала во взаимности человеку, который потом стал академиком. Да и в семейной жизни оказался весьма счаст­ливым человеком. Предпочла она мужчину, который впослед­ствии стал алкоголиком. Ну, не увидела! Ну, точно как Хрис­тос говорил, что смотрят, но не видят, слушают, но не слышат. Здесь уже ничего не вернешь. Вряд ли этот мужчина теперь обратит на нее внимание.

У нас много мифов о стойкости юношеской любви. И фильмы нам показывают, и книжки на эту тему пишут. Но это только о тех, у кого жизнь не сложилась, кто задержался в своем развитии. А вот к книгам гениев, которые стоят у вас на полке, вернуться следует. И вы можете быть уверены, что встретят они вас так же приветливо, как и встретили пер­вый раз. Ну, вспомните. Восторга они, конечно, не высказа­ли, но ведь и не оттолкнули. И они не обидятся на вас за то, что вы после приобретения просто поставили ее на полку, не открывали ни разу, а просто вытирали пыль на обложке. Они не упрекнут вас, даже если вы и пыль не вытирали. Вот у кого бы поучиться общению!

Хочу только предупредить о том, какие выводы следует сделать из чтения гениальной литературы. В ней отражена жизнь. Поэтому среди героев очень много невротиков с несча­стной судьбой. Внимательно проследите за их жизненным путем. Если вы будете поступать так, как поступали они, то и с вами случится то, что случилось с ними. Вспомните о веренице героев отечественной и мировой классики и их судь­бе, финале их жизни. Печорин, Онегин, Гамлет и многие дру­гие. Будете поступать, как они, и вас ждет такая же судь­ба. К сожалению, в литературе в основном приведены герои, которые могут служить нам примером, как не следует жить.

Так что вперед, к книгам! Узнайте, что было сделано до вас и для вас. Не изобретайте велосипед и не открывайте Америки.

Борьба за место под солнцем

Итак, я стал работать и в клинике, и в диспансере. В дис­пансере меня уже готовы были принять в штат, но тут на­чалось брожение у нас в клинике и на кафедре. Клинику ре­шили разделить на две. Одна для беспокойных больных с мужским и женским отделениями, вторая поменьше — с условным названием клиника неврозов. Я в это время рабо­тал в беспокойном мужском отделении.

Началась мышиная возня за должность заведующего клиникой неврозов. Ряд руководителей хотели, чтобы эту должность занял я, другие, в том числе и Профессор, отста­ивали кандидатуру Организатора. Мы с Организатором до­говорились, что не будем вмешиваться в это дело. Как выйдет, так и выйдет. Я честно сдержал свое обещание, хотя данных занять эту должность у меня было больше (я был уже аттестованным врачом, отличником здравоохранения, уменя был опыт организационной работы и пр.) Может быть, если бы ходил по высоким инстанциям, то и выбил Вы эту должность. (Скорее всего, добился бы того, что его бы уволили или заболел еще сильнее. Ведь общаться с руковод­ствам он не умел. Дорогой мой читатель, зарубите себе на носу, что ваша судьба зависит прежде всего от вас, а потом от вашего непосредственного начальства, а не от высоких покровителей. — М.Л.)

По моим агентурным данным (т. е. сплетням. — М.Л.) Организатор все-таки ходил к главному врачу клиники и просил его назначить заведующим отделением, ибо он планировал стать главным врачом областного психиатрическо­го диспансера, а с должности заведующего отделением пат­ронам легче было обосновать его переход на столь высокую должность. А может быть, это просто слухи. Я с ним по этому поводу никогда не говорил. Последующее его поведение было по отношению ко мне правильным. Так я до сих пор и считаю, что он договор наш выполнил. Он действитель­но стал заведующим отделением неврозов.

Незадолго до разделения мне Профессор предложил перейти работать в это отделение. Я отказался. Это было глупо. По-видимому, мне не хотелось идти в подчинение к Организатору. Обида оказалась выше разума. Ведь к этому времени я уже больше интересовался проблемой неврозов. В общем, заведующим стал Организатор. Не могу сказать, что я с радостью воспринял эту весть и что она меня оздоровила. Что меня поддерживало — это работа в спорте. Меня уже стали привлекать и к работе с футболистами и со спортсменами высокого класса других видов спорта. Оказывал я помощь и сотрудникам диспансера. В общем, потихоньку перекатывался в их коллектив, оставаясь еще и в своем. Но душа моя была в диспансере.

Что задержало меня в клинике, так это то, что в конце 1978 года факультет усовершенствования врачей организовал при кафедре курс наркологии и психиатрии, на который я очень хотел попасть. Правда, меняопять не взяли, так как вначале было выделено всего два места, на которые должны были пойти доцентом Артист, а ассистентом Зевс. Вообще-то курс создавался под Зевса за заслуги его в общественной работе. К этому времени он создал факультет общественных профессий, где работал деканом и в принци­пе мучился. Но он благородно отказался от доцентской должности в пользу Артиста, который был учителем Зевса и уже засиделся в ассистентах.

Так вот они вдвоем его организовали, написали массу лекций. Это была титаническая работа. Лекции они писа­ли полным текстом. Их для этого на два месяца освободи­ли от других обязанностей. Несколько лекций написал я. В январе 1979 года цикл заработал. Не помню, с чего начи­нали. Кажется, с общего четырехмесячного усовершенство­вания по психиатрии. Я там между делом читал тоже несколько лекций. Очень волновался. Чтобы скрыть волнения, я просто зачитывал слово в слово текст лекций. Выглядело это так: «Дорогие коллеги, на прошлой лекции вы слушали профессора Иванова, который осветил тему.. Сегодня я вам расскажу...», и так дословно, уткнувшись в текст, отвлекаясь только на клинические примеры.

Комментарий:

Как стать хорошим оратором

Ему повезло в том, что он был тревожным, и у него от­сутствовали ораторские способности. Даже беседуя со мной, он не очень четко выражал свои мысли, и я не сразу понимал его. Он вынужден был писать лекции полным текстом и чи­тать их «как свинья». Это первая стадия подготовки орато­ров. Я сейчас от своих учеников, которых обучаю ораторско­му искусству, требую, чтобы они вновь подготовленные речи первый раз читали «как свинья», т.е., слово в слово, уткнув­шись в текст. Ведь надо же проверить действенность этого варианта. Те места, которые не получились, и слушатели от­влекались, следует подчеркнуть.

В следующий раз эту же лекцию или речь можно читать «как курочка». Отработанный кусок можно говоришь, глядя на слушателей, а исправленный, глядя в текст.

И лишь на третьем этапе уже можно «заливаться как со­ловей». Но я до сих пор, когда читаю лекцию первый раз, чи­таю ее «как свинья», ибо пишу всегда полным текстом. Са­мое большее, что я могу позволить временами читать как «курочка», это если в лекцию или речь вставлены уже апробированные мною куски. Конечно, нужно знать и психологию и конкретные ораторские приемы, но я всегда отличаю тех лекторов и ораторов, которые эти стадии не проходили. Чем-то мне они напоминают талантливых музыкантов, которые учились подбирать мелодии на слух, не имея хорошо поставленной техники игры. Меня этому учили. Вечный Принц дошел до этого сам.

Это было для меня большой радостью. Кроме того, при кафедре дерматологии был доцентский курс сексопатологи, который организовал мой друг, еврей по национальности. Там я слушал лекторов, которых приглашал он, и его самого, так что получал образование и в этой области. У него же я читал и лекции по психотерапии. Он меня заранее предупредил, что меня в ассистенты не возьмет, ибо обещал в Москве, что евреев набирать к себе на цикл не будет. Еще одна оплеуха, но хотя бы в открытую. Кстати предложил он эту должность Организатору, но тот отказался. Так постепенно осуществлялся мой крен в сторону психотерапии.

Далее все шло по плану, но не для меня. Организатор через полгода действительно стал главным врачом областного психиатрического диспансера. Но заведующим поставили не меня, а Крестьянина. Для него это была дополнительная нагрузка и все. Он даже не получил прибавки к зарплате, ибо как ассис­тент и так получал лечебный оклад. Отказаться, как это сделал мой однокурсник, когда ему предложили мое место в аспирантуре, он не смог. С формальной точки зрения все было правильно. Он ведь несколько лет работал, и неплохо, главным врачом больницы. Заведование отделением для него было делом пустяковым. Опять же мне говорили, что рекомендовал его на эту должность Организатор. Его перевод затягивался, но я знал, что уже не займу его места.

В октябре 1979 года кафедру расширили. И дали два места ассистентов. Одно для студентов, другое на цикл усовер­шенствования врачей. Со студентами было все ясно. Туда претендовал Фармаколог. Фармаколог у нас работал старшим лаборантом после окончания аспирантуры на кафедре фармакологии. Как врач он был еще слабоват, хотя и бьл кандидатом наук. Но студентам это было все равно. Я обратился к Профессору с просьбой поддержать меня на конкурсе. Он неопределенно ответил. Стал мне выговаривать мои грехи и ска­зал, что не знает, как сложится конкурсная ситуация. По­том я выяснил, что он это место предложил Организатору. Я решил теперь сделать все, что смогу. Я пошел к Организа­тору и сказал, что он нарушает договор. Я же не лез на его место, зачем он лезет на мое. К чести его надо сказать, он отказался, и документы на конкурс не подал. Так мы с ним и до сих пор в дружеских отношениях. Но я знал, что Профес­сор ищет кого-то. У нас в области был кандидат наук, ко­торый защитился несколько лет назад в Ленинграде, никогда педагогической деятельностью не занимался. Его-то и хотел затянуть на кафедру Профессор. Лишь бы не меня. За меня были Зевс и Артист, но я к этому времени уже понимал, что без поддержки мне не обойтись. Я обратился за поддержкой к главврачу. Он не отказал. Но вы, Михаил Ефимович, посо­ветовали мне обратиться за помощью к члену обкома партии, жену которого я уже несколько раз успешно лечил. Это про­тиворечит моим коммунистическим убеждениям. Но вы пра­вильно сказали, что Профессор скорее откажется от места, чем возьмет на него вас. В общем, я решился и попросил.

Он тут же пошел к ректору, вернулся через пять минут и сказал, чтобы я считал себя уже ассистентом. По-моему, для него это была такая мелочь, как стакан воды выпить. Для меня же это было судьбоносно. Он ко мне очень хорошо отно­сился. А в этих нюансах, ассистент или ординатор, он не очень разбирался. Он просто выполнял мою просьбу. Я никому об этом не рассказывал. Зевс и Артист думают до сих пор, что они помогли мне стать ассистентом. А вот дальнейший раз­ворот событий мне известен. Профессор ставил вопрос реб­ром или я, или он, ректор сказал Профессору, что выбор бу­дет не в его пользу. В общем, как поется в песне Высоцкого; «Правда, конечно, восторжествует, если проделает то, что проделала Ложь», Пришлось прибегнуть к протекции. Вот здесь совесть меня не мучает. От этого всем, а не только мне, стало лучше.

Так я стал ассистентом. Мечта моя осуществилась. Как показал дальнейший ход событий, правильнее было бы сделать меня ассистентом еще в 1970 г. Крестьянин, которого взяли на мое место, ничего не сделал, что положено сделать на этом месте. Не защитил диссертации, ни опубликовал монографии, был не особенно продуктивен в научной работе. Это мое по­вышение было на грани фантастики. Ни возраст, ни положение в научном мире, ни «инвалидность пятой группы» не помешали поставить меня на эту должность. Был еще один приятный момент в моем назначении: у меня выросла зарплата почти в два раза. И все это потому, что стал лучше общаться, отказался от тормозящих развитие принципов.

У подножья трона (1980-1984)

Я с упоением окунулся в работу Цикл уже был в действии. Основная нагрузка лежала на Артисте и Зевсе. В это время все сотрудники цикла практически были в состоянии выраженного конфликта с Профессором. Это был научный конфликт. У нас были разные принципы диагностики, но потом конфликт начал носить и личностный характер. Обострил его Зевс. Он демонстрировал на клинических конфе­ренциях больных, хорошо известных психиатрической об­щественности, которых ранее консультировал Профессор. Мы же (чаще это делал Зевс) этим больным ставили другиедиагнозы. Мы были правы. Я, правда, пытался удержать его, но тщетно. (В Библии есть такое речение. С отважным не пускайся в путь, чтобы он не был тебе в тягость; ибо он будет поступать по своему произволу, и ты можешь погибнуть от его безрассудства (Сир. 8, 1—5).Запомните это речение. К сожалению, Вечный Принц этому не следовал и с Зевсом продолжал дружить и поддерживать его начинания. Более того, он им восхищался и даже пытался ему подражать — М.Л.) Доводов у Профессора не хватало. Он даже взмолился. Вот его слова: «Ребята! Вы знаете мои принципы диагностики. Зачем вы лезете на рожон?». Зевса это не успокаивало. Конфликт стал принимать открытый характер.Но с Зевсом Профессор справиться не мог, я же стоял где-то в стороне. Больше всего доставалось Артисту.

Профессор нас просто выгонял с кафедры. Какое-то время мы занимались в загородной больнице. И ездили туда на больничном автобусе. Однако постепенно надвигался энергетический кризис. Оттуда нас вскоре тоже попросили. Ряд лекций на цикле читал Профессор. Так вот онот­казался это делать. Как вы думаете, кому их поручили чи­тать? Нетрудно догадаться, что поручали это мне. А читал он у нас лекции по психотерапии и по группе органических заболеваний головного мозга. Естественно, интересы у меня тогда крутились примерно одинаково и в области пси­хиатрии, и психотерапии. Я еще не забыл, да, наверное, и никогда не забуду, все то, что усвоил во время работы над кандидатской диссертацией по дефектным состояниям при шизофрении. Вот я и подготовил лекции на эту тему, да и еще ряд лекций по шизофрении было поручено прочесть мне. Я же подготовил ряд лекций но органическим заболе­ваниям головного мозга. Одна из них, посвященная атеро­склерозу, нравится мне до сих пор. Ну и, конечно, число моих лекций до психотерапии постоянно росло. Хотя я на цикл пришел позже всех, принеобходимости я мог подме­нить многих своих коллег, поскольку я научился читать чу­жие лекции с листа, а через несколько месяцев мог прочесть почти любую лекцию нашего цикла. Судьба моя определи­лась.

В то же время я продолжал довольно успешно, правда, не так часто, работать и во врачебно-физкультурном дис­пансере. Обе работы как-то состыковались. Занятия по психотерапии я проводил на базе врачебно-физкультурного диспансера. Изюминкой психотерапевтических занятий были занятия по психотерапии в спорте. Тогда это была большая редкость. Там я понял, что в командных видах спорта спортсменам нужна не столько аутогенная трени­ровка, сколько решение проблем общения.

Многие современные зарубежные издания были нам не­доступны. С вашей подачи, Михаил Ефимович, я прочел Карнеги. Несколько позже я познакомился с другими ра­ботами. Одну из них я приобрел еще в 1978 году. Она про­лежала у меня два года без движения, ибо беглый просмотр ее в то время привел меня к выводу, что ничего стоящего в ней нет. Интерес мой к психотерапии рос. Многие смотре­ли на это как на чудачество (что не мешало им с удоволь­ствием передавать мне своих тяжелых больных. Об одной больной я уже писал). Достать литературу тогда было очень трудно. Но навык научной работы помог отыскать мне нужные книги в Ленинской библиотеке. (Даже в медицинской библиотеке их не было). Книги были только на английском языке. Платить за переводы у меня не было денег, и я стал их переводить сам, имея позабытые основательно знания английского в объеме средней школы. Что-то переводил сам, что-то домысливал. Достал пленки книг Э. Берна «Люди, которые играют в игры», «Что говорить после того, как сказал «Здравствуйте» и «Секс в человеческой любви»). Эти книги я более или менее перевел. Когда появились переводы, выяснилось, что кое-где я перевел неточно. Но и то, что у меня получилось, было не так глупо. Так я стал автором нескольких игр. В общем, даже незнание иногда помогает открывать что-то новое.

Переводил я ночами, когда дети и жена уже спали, используядетский диафильмоскоп и наслаждаясь каждой переведенной мной фразой. Я думал, что понял формулу счастья, которую вы, Михаил Ефимович, выразили следующими словами: «Счастье - это когда ХОЧУ, МОГУ и ДОЛЖЕН имеют одно и то же содержание». Я понял, что для счастья не должно быть противоречий в душе. А если они есть, то именно их в первую очередь и нужно разрешать. Я понял, что Золушка действительно была счастлива. У нее не было душевных внутренних конфликтов. Она ладила сама с собой. Она всегда знала, чего ей не хватает. Могла перетерпеть, дождаться и пр.

Своими открытиями я с восторгом делился со всеми друзьями. Они выслушивали меня кто иронически, кто скептически, кто с жалостью. Но все это были мои друзья, которые несколько скорбели обо мне и из вежливости меня терпели. Лишь только Акробат выслушивал меня сочувственно и даже присутствовал при моих опытах использовать трансактный анализ в общении. Я же его соблазнил на пешую ходьбу, и поутрам мы ходили вместе. Кстати, он единственный из моих друзей в отдельных случаях тоже стал применять трансактный анализ. Я же стал жить по Э.Берну.

Постепенно интерес к психиатрии у меня стал падать. Хотя еще и вел психически больных, и преподавал психиатрию,но больше уже думал о психотерапии. Меня пересталиволновать споры по поводу диагностики у наших пациентов. У нас на кафедре сложились две группы. Одна из них, к которой принадлежал и я, чаще ставила в ряде слу­чаев диагноз шизофрении. А другая группа, к которой от­носились Профессор, Крестьянин и Организатор, ставила диагноз органического заболевания головного мозга. Фар­макологу, по-моему, все было до фонаря. Он вяло поддер­живал Профессора, а иногда и нас. Страшного в этом ни­чего нет. Такова особенность психиатрии. Окончательный диагноз заболевания разными школами даже после многих лет течения формулируется по-разному. О, надо было знать характер нашего Профессора! Инакомыслия он не терпел. Но если раньше он обвинял нас, что мы мало читаем, то сейчас он уже говорил, что мы перечитали. Правда, обыч­но в коллективах никто не возражал мнению шефа, и спо­ры шли не на кафедральных конференциях, а на республи­канских и союзных, когда съезжались представители разных школ.

Конференции для меня потеряли всякий интерес. Я за­ранее знал, кто что скажет. А влезать во все бесперспектив­ные споры мне не хотелось. В результате получилось так, что отношения с Профессором у меня если не стали теп­лыми (он человек мстительный), то хотя бы уже не были напряженными. Кстати, и на друзей своих я стал смотреть как-то отстранено. То же случилось и в семье. В общем, меня они кое-как терпели, а точнее, относились снисходи­тельно или иронично. Но я к этому времени уже овладел техникой амортизации и относился к этому спокойно. Здо­ровье мое продолжало улучшаться. Можно сказать, что я стал довольно крепким и начиная с 1980 года практически не болел и перестал утомляться.