И опять производство, да и дела семейные

Некоторые мои предложения были потом приняты, но то, что они идут от меня, как-то не вспоминалось. Было обидно. Иногда об этих обидах говорил своим друзьям.

Перед первым отпуском я уже прилично, с моей точки зрения, знал психиатрию и очень хотел получить тему для писания кандидатской диссертации. Но мне темы не дава­ли. Было обидно. Тем более что такую возможность давали учебным ординаторам, которые и в клинике будут всего два года. Помню, как один из них ходил важным, как индюк, после разговора с Профессором. Мне было обидно.

Еще один момент. На службе в течение 6 лет я ни разу не получал подарков от своих пациентов. Никто их мне не давал, да я и не принял бы. Тут же мне довольно быстро стали их вручать. От стыда мне некуда было деться. Но кол­леги меня спокойно просветили, чтобы я не суетился и брал. Вскоре я к этому как-то приспособился. Потом и деньги давали. Я отнекивался. Говорил, что приму их, ког­да будет ясно, что лечение дало эффект, месяца через два после выписки из клиники. Признаюсь, что через некото­рое время я и деньги стал брать. Такой прием привел к тому, что у меня никогда не было никаких столкновений по это­му поводу. Правда, и денег особенно много не было.

Потом я разобрался, что во многих клиниках института это распространено сплошь и рядом, но я полагал, что у нас в клинике этого нет. Позднее я разобрался и в этом. Выяс­нилось, что я глубоко заблуждался. Оказывается, все было.

И даже требование, чтобы давали крупными купюрами. Од­нако делали это у нас далеко не все. Вот все-таки в хирур­гических клиниках это было налажено лучше. Иногда к нам переводили больных из этих клиник. Их родственники уже были хорошо вымуштрованы. У меня же лично чаще были цветы, коньяк, конфеты. В общем, натура. Если бы я все это выпил, то точно стал бы алкоголиком. Тем не менее, это тоже была валюта. Когда приходилось решать какие-то свои вопросы, то эти коньяки и конфеты экономили материаль­ные средства. В конечном итоге получилось так, что в ма­териальном плане оказалось, что на гражданке ты все-таки имеешь больше, чем в армии, хотя оклад в армии был на­много выше.

Я много размышлял над этим и пришел к выводу, что этих явлений не избежать. В то время разница в зарплате между начинающим врачом и высококвалифицированным была мизерная, а в квалификации значительная. Поэтому квалифицированные врачи получали больше, но не явно, а по скрытым каналам. Ситуация как в организме. Если во время операции перевязать артерию, которая снабжает руку, то с рукой ничего не случится. Разовьются мелкие невиди­мые артерии (коллатерали). А коль не разовьются, то тогда рука усохнет. Как правило, развиваются. Так и тут. Все-таки квалифицированный специалист зарабатывает больше неквалифицированного. А если ему не удается получать со­ответствующее вознаграждение, то его квалификация начи­нает падать.

В конце января мы с Золушкой поехали к ее матери, ко­торая жила в маленьком городке соседней области и уже около года вдовствовала. Была она уже очень больной, но встретила нас радушно. Впрочем, ей помогала сестра Зо­лушки и ее племянница, которые жили в этом же городе. Сестра Золушки была еще мягче Золушки. Находилась в полном подчинении у своей свекрови, неграмотной, алчной женщины. Да и муж ее алкоголизировался и зарабатывал меньше ее. Тем не менее, сестре Золушки и в голову не приходило сделать что-то радикальное, чтобы изменить свой статус. Тут я понял, что любовь Золушки ко мне и ее пре­данность меньше всего связаны с моими достоинствами, а больше с ее натурой. Стало немного грустно. (Вот о таких женщинах и мечтают некоторые американцы, которые хотят жениться на русских женщинах, а им попадаются меж­дународные авантюристки русской национальности. А наша русская женщина уже где-то у кого-то находится в рабстве. В свободном плавании таких женщин и в России найти прак­тически невозможно — М.Л.)

В маленьких городках я никогда не жил и с нравами эти­ми знаком не был. Я понял, что попал на смотрины. То и дело к теще стали заходить ее приятельницы, рассматривали меня. Некоторые пытались делать вид какой-то беседы, А некоторые просто приходили в комнату, где был я, садились против меня смотрели на меня некоторое время, а потом, уходили, не сказав ни слова. Насколько я понял, оценили они меня достаточно высоко.

Золушка, как человек добросовестный, много внимания уделяла учебе, а мне благ от нее доставалось все меньше и меньше. (Если бы мировоззрение и установки Вечного Прин­ца были проще, то Золушка не поступала бы в мединститут. Устроилась бы на работу медсестры, а дома полностью при­надлежала бы ему. Но как же так. Его жена не будет иметь высшего образования! А Золушка, может быть, и права. Не ис­ключено, что если бы она не поступила в мединститут, он бы на ней не женился. Вот как идиотские социальные установ­ки портят людей, которые организуют свою жизнь по этим установкам и тех, кто с ними связывается. — М.Л.)

Наступил мой первый гражданский отпуск. Пошел я в отоуск в июне 1968 года. Перед отпуском, где-то в апреле, у нас была беседа с Профессором. Он сказал, что планиру­ет начать широкомасштабные исследования микроэлемен­тов в физиологических жидкостях психически больных, предложил нам подключиться к этой работе. Вот я этим и занимался. По этой теме Артист уже защитил кандидатскую диссертацию. И вообще эта тема была диссертабельна. Но он защитил по одному заболеванию. Я же защищался бы по-другому. Диссертация как таковая уже была написана. Мне нужно было бы только подставить другие цифры и другое название болезни.

Однако индивидуально тем никому не давали. Мы сжи­гали кровь, мочу и спинномозговую жидкость практичес­ки всех психически больных. Кроме меня этим еще зани­мались и Мыслитель, и Звездная сестра, и Аккуратистка. Хотя больше всего этому уделяли внимание я и Мыслитель.

Сейчас опишу, как это делалось. Вначале выпаривались в платиновом тигле физиологические жидкости. Затем поро­шок помещался в угольные электроды, в которых высвер­ливались специальные емкости. Затем все это сжигалось на спектрографе, и получались спектрограммы. Затем шло фотометрирование, при помощи которого узнавали, сколь­ко микроэлементов в этих жидкостях. Вера моя в учителей была безмерна. Наука как таковая, как я потом уже позднее понял, меняне интересовала. Я хотел как можно быстрее стать кандидатом наук, и все делал, как они говорили. Бо­лее того, я даже не познакомился с литературой, думая, что нужно быстрее набрать материал, а дотом поехать в Москву в центральные библиотеки, познакомиться с литературой, и диссертация через года два-три у тебя будет в кармане.

Позднее я понял, что так примерно и делается большин­ство кандидатских, да и докторских диссертаций, которые потом лежат на полках и создают информационный шум, мешая найти нужные работы. То же самое делается в боль­шинстве научных сборников. Лишь бы были публикации, без которых нельзя выходить на защиту. Губятся лучшие годы. Большинство диссертантов кто осознанно, кто нео­сознанно, понимают, что их диссертации никому не нуж­ны, кроме них самих. Далее этот же материал используется для написания статей еще несколько лет. Так выполняется план научных работ.

Тем не менее, в процессе работы, по механизмам психо­логической защиты, многие диссертанты убеждают самих себя, что делают очень важное дело. При зрелом размыш­лении, может быть и нужен этот мрак, чтобы яркие звездоч­ки были заметны? Но то, что мне приходилось видеть, на­водило меня на печальные мысли. Хоть бы была у нас одна диссертация. А то ведь потом нужно еще и докторскую за­щитить, а это уже получается где-то к 45 годам. Пыл начи­нает слабеть. Более того, многие защитившиеся и потом себя обманывают. Продолжают себя считать выдающими­ся учеными, аналичие диссертации делает их особо гоно­ристыми. Как же, со степенью!

Так вот и я былзаражен этой ерундой. Впрочем, сам факт работы наддиссертацией приводит к приобретению навыков исследователя, ипотом человек успевает сделать много полезного. Унас есть много продвинутых ученых, которым хватило сил и на написание диссертаций и на за­нятия наукой. Но сколько людей свысоким интеллектом и слабыми эмоциями были выполоты из науки этой систе­мой. Сколько кандидатов и докторов наук после защиты почти ничего не написали. Докторам наук было проще, особенно, если становились заведующими кафедрами. Они подписывались под всеми работами своих учеников, и при отчетах им всегда было что показать. Тем более, что их фа­милии в этих работах всегда стояли какими вы думаете? Правильно —первыми! Довольно часто большие ученые часто не имели организаторских способностей. Админист­раторами становились бестолковые в научном плане люди. Аесли таким еще удавалось и становиться ректорами, то такие вузы планомерно избавлялись от творческих работ­ников и потихоньку деградировали. Не знаю, что и сказать молодым талантливым людям, которым я предлагал занять­ся наукой. Они приводили массу примеров и доводов, что этим заниматься не стоит, по крайней мере, в научных уч­реждениях, и крыть мне было нечем. (Не принимайте близ­ко к сердцу комментарий Вечного Принца. Не совсем он вы­шел из невроза. Конечно, отдельные случаи бывают, как говорили в годы застоя, но не так все запущено, как это ка­жется Вечному Принцу. — М.Л.)

Первый ребенок

Когда я пошел в отпуск, то продолжал ходить на работу и сжигать физиологические жидкости, и хотя был вытяж­ной шкаф, думаю, что от меня несло мочой. Материала на­биралось много. Между тем Золушка собиралась рожать. Якак-то несерьезно отнесся к подготовке к встрече малыша. Вобщем-то, я без предрассудков. Но здесь мне было вы­годно, и я следовал предрассудку, что до родов покупать ничего нельзя. Вспоминаю эти дни, и становится стыдно. Золушка ни на что не жаловалась, хотя понимала, что при­дется ей туго. Янадеялся, что она родит день-в-день моего рождения. Ивроде даже что-то было похожее. Однако роды случились через три дня. Накануне она сварила мне мои любимые вареники с вишнями. Где-то часа в три ночи начались редкие схватки. Роды были первыми, и мы знали, что это будет еще не скоро. Все-таки я настоял, и мы по­шли к роддому.

Дело в том, что роддом находился в 400 м от нашего дома. Стояла теплая, темная южная звездная ночь. Мы по­тихоньку приближались к роддому и ходили вокруг него. И когда схватки начались с частотой в шесть минут, стали оформляться. Было это где-то часа в 4 утра. Сдал я Золушку на попечение работникам роддома и пошел досыпать. Они мне говорили, что роды пройдут часа через четыре. Но на самом деле она родила часа через два здорового мальчи­ка, с весом 3400. Так я и не знаю, было ли ей больно. Но я думаю, что она не кричала и не проклинала меня, как дела­ют некоторые женщины во время родов, проклиная своих мужей. В дни, когда она лежала в роддоме, я побегал по ма­газинам и закупил, как мне кажется, все, что необходимо. Но, кроме того, я еще и возле дома играл в преферанс и даже вместе с Юмористом ходил к себе в сад. При нем были еще две девочки. Что было, то было. (Какая-то нестойкая моно­гамия. Как бы назвать это явление? Пассивная полигамия, или латентная полигамия, или дремлющая?— М.Л.)

Золушку должны были выписать из роддома на 10-й день. Но вдруг она позвонила по телефону, что ее выписы­вают сейчас. Это был шестой день. Я в это время на улице играл в преферанс. Быстро взял, что необходимо и побежал в роддом. Дали мне комочек, завернутый в синее пикейное одеяльце, и я его понес. Через пару минут он начал шеве­литься. Мне так было удивительно.

В общем, пришли мы домой. Дома было, мягко сказать, не очень убрано. Коляски я не успел купить. Кроватки тоже. Мы на табуретках поместили оцинкованное корыто, в котором постелили матрасик и простыню. Это была пер­вая кроватка нашего старшего сына. Мама моя была в этом отношении не очень опытная. В общем, порядок пришлось наводить самой Золушке, что, наверное, не способствова­ло сохранению здоровья. Делала она со слезами на глазах. Человек она, конечно, божий. Уже за одно это можно было бы меня ненавидеть. Но далее было еще хуже. Через несколько дней подъехали ее сестра и племянница. Золушке стало значительно легче. Я же поехал хотя бы чуть-чуть отдохнуть на море. Конечно, делать этого не следовало бы. Отдых мне в голову не шел (вот там была истинная моно­гамия) и вскоре, дней через 8, я приехал.

В конце концов, все обустроилось. Купили мы коляску в комиссионном магазине, импортную, темно-вишневого цвета, довольно красивую. Когда Золушка перекладывала его в коляску, то плакала. Она показалась ей гробиком. Несмотря ни на что, все было более или менее благополуч­но. Первые три месяца — июль, август, сентябрь и часть ок­тября студенты были в колхозе. Конечно, правильнее все­го Золушке нужно было бы взять академический отпуск и спокойно отнянчить сына, а потом опять пойти в институт или хотя бы нанять няньку. Мне удалось устроить его в дет­ские ясли для грудничков, где он сразу же простудился. Потом мы его перевели с грудного вскармливания на ис­кусственное. В общем, это были сплошные мучения и час­тые его болезни.

Мальчиком он оказался смешливым, и нередко просту­жали его сами работники детского сада. Они сами призна­лись, что брали его из группы и игрались с ним. Мама ра­ботала и почти не помогала нянчить его. Тетушка полюбила его страстною любовью, но нянчить его практически не могла. Как в этом аду Золушка устояла, ума не приложу. Кстати, сын оказался крикливым: после 12 ночи и часов до 4 он почти все время кричал. Приходилось его держать на руках. Как-то он так долго плакал, что летом я рано утром вышел на улицу, чтобы хоть соседи немного отдохнули. Вся тяжесть вынянчивания легла на Золушку. Я работал много, сжигая физиологические жидкости, и, как сейчас понимаю, без толку. Но тогда я считал, что приобщаюсь к науке. Уже где-то в это время вышла моя первая статья. Материал я дал Профессору. Он его сам обработал, да так, что я его не уз­нал. Но я хоть понял, как надо писать статьи. Хочу сказать, что он за это и не ругал. Наверное, ему было приятно чув­ствовать себя намного выше нас. Когда я ему давал гораздо более зрелые работы позже, критика была очень жесткая и не по делу.

Год. Получение квартиры

Начало 1969 года ознаменовалось тем, что мне дали квартиру. Совершенно неожиданно мы получи ее букваль­но в 400 метрах от нашего сада. Мимо этого дома мы про­ходили, когда он строился, и рассуждали, что было бы забав­но, если бы в этом доме нам дали квартиру. Это тогда был последний дом в нашем городе. С двух сторон он был окру­жен рощами. Весной уже начинали петь соловьи. До ближай­шей остановки было около 1 км. Мимо наших окон за сутки если и проходило с десяток машин, то было хорошо.

Я был и доволен и недоволен квартирою. О преимуще­ствах свежего воздуха я написал. Дали ее на втором этаже. Кроме того, дом был кирпичный. Был еще и небольшой балкон. Недостатки — расположение комнат трамвайчи­ком. Один вагон был шириной три метра, а второй — 2. Кроме того, было масса недоделок. Прежде всего, надо было поменять замок. Полы — деревянные. Между досками уже были большие щели. Санузел совмещенный, а кухня — очень маленькая. Но Золушка от квартиры была в востор­ге. (Обратите внимание на одну особенность Вечного Принца. Вечно он недоволен текущим положением. Кто помнит те вре­мена, тот знает, что просто получение квартиры было столь значительным событием, что нужно было радоваться и радо­ваться, а он недоволен. И насколько более цельной была нату­ра у Золушки. Она была довольна обстоятельствами, даже была довольна самим Вечным Принцем. То есть без всякой психологической подготовки она прежде всего обращала внимание на положительные стороны жизни. — М.Л.)

Стали мы ее потихоньку обставлять. В первую очередь купили диван - кровать, дотом платяной шкаф, кресло-кро­вать и еще что-то. Стол, по-моему. Все это тогда было не­просто. Нужно было ловить, когда «выбросят». Потом, правда, я начал «давать на лапу», и дело потихоньку стало продвигаться. Окончательно перейти мы не могли, так как в округе не было садиков, где принимали бы детей до года. Но в выходные мы переезжали на квартиру, и там блажен­ствовали. Во-первых, изолированная квартира, во-вторых, не было мамы и тетушки. Сын уже был ползунком. Мы его ставили на пол в дальнюю комнату. Он быстро на коленках добирался до дверей кухни и с озорством заглядывал. Так мы делали достаточно часто. И он получал удовольствие от такой игры, и мы. Но в понедельник опять приходилось возвращаться в опостылевшую старую квартиру. Если бы Золушка была в отпуске, мы бы, конечно, перебрались в первый же день.

Квартира была еще и предметом моей мужской гордо­сти. И если я отставал по производству, то здесь я превос­ходил своих друзей. По сути дела я был в коллективе един­ственным мужчиной, который получил «свою» квартиру. Все мои друзья жили у своих родителей или снимали ком­нату или флигель и мучались основательно. Только Про­фессор жил в своей квартире, которую получил от города. Мыслитель продолжал «выбивать» себе жилплощадь. Но ему дали маленькую комнату вкоммунальной квартире. (Конечно, все это были суррогатные способы удовлетворения чувства собственной значительности для Вечного Принца. Думаю, что если бы ему предложили выбор между квартирой и диссертацией, он выбрал бы диссертацию. — М.Л.)

Летом 1969-го мы окончательно переехали на новую квартиру, сына перевели в садик возле нашего дома с по­мощью Заведующей. Это был образцово-показательный садик одного из крупнейших военных заводов нашего го­рода с очень хорошими условиями и круглосуточным содержанием. Говорят, что заведующая этим детским садиком была любовницей директора завода. Поэтому и снабжение было там великолепным. Впрочем, думаю, что это просто слухи, ибо у этого завода были и другие садики, и все они были хороши. Если наш и был лучше, то это просто пото­му, что было лучше поставлено дело. Заведующая детским садиком действительно вкладывала в него всю душу и, что называется, доходила до каждого родителя и ребенка. Вез­де одна картина — сплетни. Ох, и любят же у нас сплетни­чать. У нас на кафедре было то же самое.

Жизнь наша, проходила в постоянных трудах и полном согласии. Сын стал уже хорошо спать ночами. Утром мы вместе отводили его в садик. Золушка шла на занятия, я — на работу. Благодаря этому я всегда приходил на полчаса раньше и очень много успевал сделать еще до пятиминут­ки, а на самой «пятиминутке», которая продолжалась иногда по 40 минут, всем выдавалось по первое число, особен­но, если присутствовал Профессор. Но я приспособился в это время записывать дневники, эпикризы и у меня оставалось достаточно времени, чтобы поработать в лаборато­рии, почитать научную литературу, да и поболтать. К со­жалению, на болтовню в ординаторской и прочую суету уходило много времени. Истории болезни часто оказывались незаполненными. Потом были всевозможные проверки, ав­ралы. Какое-то время и у менябыло не все в порядке. По­том я научился справляться с документацией неплохо. Рань­ше я все данные записывал в черновик, потом переносил в историю. Теперь я уже научился писать прямо в историю болезни, что экономило время. К 1969 году я уже чувство­вал себя достаточно сложившимся психиатром, И это дей­ствительно было так, хотя признание врачебной обществен­ности я получил гораздо позже. Думаю, что это было связано с тем, что многие помнили мою беспомощность в первые месяцы моей работы. (А, скорее всего, что влез не по справедливости на работу в клинику. — М.Л.)

Я к этому времени почти виртуозно делал спинномозго­вые пункции. Во время сбора материала мне их приходи­лось делать в операционные дни до 4—5. В общем, руку я себе набил. Владел гипнозом. Сказалось положительным образом и мое знание хирургии и вообще соматической медицины. Авторитет мой рос. Способствовало этому два факта. Однажды к нам из другой больницы поступил боль­ной в тяжелой депрессии. В качестве сопутствующего забо­левания ему ставился рак кишечника с метастазами в бры­жеечные лимфоузлы. На самом делеэто был каловый завал, который пропустили в городской больнице. Я в течение недели очищал кишечник от камней, и «рак» благополуч­но разрешился. Меньше стала и депрессия. Второй случай был с одним дефектным больным, который внезапно упал и стал задыхаться. Я проходил мимо и каким-то чудом по­нял, что у него забит чем-то рот. Я быстро очистил рот от пищи. Он раздышался. Скандала не было. Один из учебных ординаторов, мой ровесник, не скрывал своего восхищения моей работой. Наверное, я был хорош в этот момент, ибо действовал практически автоматически.

Кстати, это парень, мой ровесник (назовем его Реалист), пришел в медицину и психиатрию поздно. Он после школы служил в армии, затем поступил в институт, а после окончания института попал к нам в ординатуру. Когда ему Профессор предложил поступить в аспирантуру, он отказал­ся. Отказался он также от научной работы. У него была чет­кая программа — окончить ординатуру, стать хорошим вра­чом и работать только лечащим врачом. Так он эту программу и выдержал. Он работал в одной из наших городских больниц ординатором. Работал хорошо и категори­чески отказывался от всяких повышений. Я позднее ему завидовал. Понимал, что его ориентация на реальность бо­лее правильная, но ничего с собой не мог поделать.

Комментарий:

Типология здоровых

Наблюдая за многими здоровыми людьми, я разделил их на три группы: производственники, люди домашней ориентации и общественной. Производственников я разделил на исполни­телей и организаторов. Этих людей не нужно исправлять. Им нужно правильно подобрать место. Я могу привести много примеров, когда серьезные осложнения возникали, если человек занимал не «свое» место.

Так вот, Вечный Принц сейчас описывает человека домаш­ней ориентации, который четко себя знает и ищет свое мес­то. Эти люди очень хорошие специалисты, добросовестные, наработают для дома и семьи. Они верны своим супругам, па-настоящему, т.е. о других и не думают. Им даже в голову не приходит изменять. Поскольку они никуда не рвутся, они не­редко на производстве становятся совестью коллектива. Невротических срывов у них не бывает, если только они дер­жатся своей ориентации. Наш Вечный Принц был, конечно, производственником, но исполнителем. Он же рвался в орга­низаторы, что, наверное, и служило причиной его срывов.

Если бы он лучше себя понял, то переживал бы меньше. Золушка, конечно же, была личностью домашней ориентации, но Вечный Принц не понимал этого и толкал ее к карьере, что было для нее разрушительным. Она фактически была в совер­шенно ненужном стрессе. Может быть, поэтому и подхваты­вала разные болезни. Иногда такие люди дают серьёзные сры­вы. Я как-то лечил одну старшую медсестру. Она была отличной исполнительной постовой медсестрой. Ее и выдви­нули. На должности старшей она вместо того, чтобы управ­лять медсестрами, сама доделывала за них все их огрехи. Ну и сорвалась. Все болячки у нее прошли, когда опять вернулась на пост.

Более подробно описаны эти типы в моей книге «Как узнать и изменить свою судьбу». Мне кажется, что руководи­телям было бы полезно знать это деление. Судя по описаниям Вечного Принца, Артист был производственником-исполнителем, Акробат - производственником-исполнителем, Юмо­рист — человеком общественной ориентации. Но все они рвались в организаторы, вводя себя в стресс. Лишь Зевса следует отнести к производственникам-организаторам. «Познай само­го себя» — очень богатое изречение древнегреческого мудреца.

Еще немного о сотрудниках

Еще один сотрудник прибыл к нам в клинику. Я бы на­звал его Организатором. Он год назад окончил институт и работал в психиатрической больнице, ожидая, когда осво­бодится место в клинике. Оно и освободилось у нас осенью 1969 года. Когда мы все вернулись из отпусков, нашу Ста­рушку вызвали, в отдел кадров.

О Старушке я еще не писал. Это была весьма колорит­ная фигура старой закалки. Вот у нее-то всегда все истории были заполнены. Когда прибыл Профессор, то он и ее за­ставил писать кандидатскую диссертацию. Что-то она на эту тему делала, но, по-моему, у нее были особенности мышления, которые не позволили бы ей никогда написать диссертацию. Она была интуитивистской. Диагнозы ее были безошибочны. Лечение она назначала правильно, но не могла толком объяснить, почему именно этот диагноз она доставила. Помню, у нас умер один больной. В таких слу­чаях мы все собирались и обсуждали, с каким диагнозом направить его на вскрытие. Обычно всем этим процессом руководил Профессор, Вскоре я понял, что в этой проце­дуре лишь соблюдалась видимость демократии. Конечно, мы все высказывались, но диагноз формулировался под диктовку Профессора. Наши мнения и доводы никогда не учитывались. Язаметил, что в психиатрии военное прави­ло субординации «Я начальник— ты дурак, ты началь­ник — я дурак» действует еще жестче, чем на военной служ­бе. Если лечащий врач не согласен в чем-то со своим начальником, окончательный диагноз и метод лечения бу­дет назначен начальником. Кто прав, кто виноват, станет ясно лет через 5, а иногда - через 10. И кто будет помнить, кто прав? Разве только обиженный! И кому что докажешь, В соматической медицине истина достигается быстрее, осо­бенно в хирургии, где становится ясно, кто прав, кто не прав через несколько часов, иногда через несколько минут. Да и в терапии дело измеряется днями. И если начальник каждый раз попадает пальцем в небо, то долго ему в началь­никах не удержаться. В психиатрии можно ничего не знать и все же оставаться на руководящей должности. (Загибает Вечный Принц. Просто ошибки начальника всегда на виду, да и задачи он решает более крупные, по которым его и оцени­вают. — М.Л.)

В конечном итоге, умершему больному поставили диаг­ноз церебрального атеросклероза. Когда все разошлись, Старушка сказала мне, что у больного болезнь Альцгеймера (очень сложное для диагностики и довольно редкое за­болевание, которое многие психиатры не знают и в таких случаях ставят диагноз склероза сосудов головного мозга). Я попросил объяснить мне, почему она такого мнения. Ничего связного она мне не сказала. Но правой оказалась она. Таких случаев было много. Может быть, это ее и погу­било. Очень опасно переспорить начальника. Мы над ней добродушно посмеивались. И правда, она была безвредной. Работала она хорошо.

В 1969 году ей исполнялось 55 лет. Она думала, что в от­деле кадров ее чем-то наградят. Когда она вернулась оттуда, на ней лица не было. Оказывается, ей предложили уволить­ся и написать заявление об увольнении по собственному желанию, что в растерянности она и сделала. Вот такая была «чуткость». В это время было такое поветрие — осво­бождаться от старых сотрудников. Теперь я думаю, что это работа Профессора.