Лучше быть дураком, чем негодяем

- Ты целовался с ним?! - Джейсон брезгливо поморщился, но в то же время впервые посмотрел на Джареда с каким-то живым, человеческим интересом. - Повёлся, значит, на эти щенячьи глаза?
- Какая разница? - Дженсен изобразил на лице приступ раздражения и положил Джареду руку на плечо, а затем встал из-за стола и собрался уходить.

После произошедшего неделю назад Эклзы почти не разговаривали, как ни пытался Джейсон загладить свою вину, это не увенчалось успехом, он даже организовал аудиенцию у принца, чего было довольно сложно добиться провинциальным лордам. К слову, Джейсон был известен по всей Британии, он был вхож почти во все дома, его уважали и превозносили за его службу в армии на войне с Испанией и во время реставрации монархии. Хотя братья служили оба, но Дженсен не был отмечен ни одной наградой, а Джейсон был даже удостоен чести присутствовать при посмертном повешении лорда-протектора Англии Кромвеля*, когда возродилась монархия. Газеты долго писали о том, как молодой офицер, герой войны с Испанией, плюнул на повешенные, а затем четвертованные останки цареубийцы. Один художник при дворе Карла Второго даже хотел нарисовать по этим мотивам картину, но он говорил это в пьяном угаре, во время одного празднества, поэтому это так и осталось обещанием. Беспокоил ли Дженсена факт, что его брат затмил его, и некоторые в Англии даже не знают, что у известного Джейсона Эклза есть брат, оставалось неясным, так как братья обходили эту тему стороной.
- Хватит уже обижаться на меня, я не хотел попасть в тебя! - Джейсон вышел из комнаты следом за братом.
Падалеки остался в комнате один, совсем какой-то сбитый с толку. Губы всё ещё хранили вкус шоколада и поцелуя лорда, такого странного, приятного, терпкого, но при всей этой сладости, проницательный Падалеки чувствовал какой-то подвох, хотя и не догадывался о его сути. Дженсен же говорил, что Джейсон проснётся только утром, а тот почему-то пришёл сейчас.
"Скорее всего, на такого толстолоба даже снотворное не подействовало". Подумав так, он решил продолжить работу и попробовал восстановить чертежи. Его немного ужасала мысль, что ему понравилось целоваться с мужчиной, но это было только маленькой чёрной точкой посреди его сознания, в виду того страшного разврата, предстоящего ему завтра. "Игрушки? Плётки, фаллосы?" - Джаред незаметно для себя бормотал это вслух, настолько сильно это его будоражило.
Спал в эту ночь он очень плохо, можно было сказать, что вообще не спал, просто переворачивался с одного бока на другой и никак не мог найти удобной позы. С одной стороны, после сегодняшнего ему было чуть легче, казалось, что будет немного проще, всё-таки Дженсен касался его нежно, трепетно и с добротой, а с другой, Дженсен на фоне Джейсона не выглядел какой-то силой, было ощущение, что один брат под другого и сам неплохо так прогибается, а против него идёт только в экстренной ситуации. Плюс беспокоили слова о Пеллегрино, неужели он никакой не квакер, а так, приспособленец и лжец, не брезгующий менять убеждения во имя выгоды. От таких людей Джареда мутило больше, чем от непросвещённых дураков, типа этих лордов.
***
Пришло мучительное утро, так не хотелось просыпаться, хотелось выбраться из собственного тела, посидеть в углу и вернуться в свою плоть уже завтра, когда пройдёт всё это ожидающее его издевательство. Так и пролежал он, не вставая, до вечера, всё так же валяясь и изводясь от предстоящего, лицом в подушку, всхлипывая иногда от накатывающей обиды на чудовищную несправедливость.
"Господи, если ты всё-таки есть, и ты совершенен, то зачем ты заставляешь меня грешить?" - спрашивал он у себя мысленно, вытирая о наволочку невольно выступавшие слёзы.
Внезапно дверь скрипнула, и в неё вошли лорды, видимо, уже помирившиеся, потому что их голоса словно звенели в унисон, и у обоих, как у одного, весёлость была, и в движениях, и в интонациях.
Джареду было страшно на них поворачиваться, он никак не мог набраться смелости, чтобы посмотреть не принесли ли они с собой эти ужасные игрушки. Он ждал, что сейчас они с ним заговорят, что всё начнётся не так быстро, и тем более жестоким ему показалось это бессловесное сдергивание с его обнажённого тела одеяла, так резко обдало холодом и стыдом, дрожь распространилась, как стихийное цунами, накрывая с головой. Он даже не сразу стиснул ноги, которые были чуть разведены. Спиной ощущался жар от впивающихся взглядов, но повернуться было нельзя , тело вообще не слушалось, словно парализовало несчастного сына пахаря, любителя говорить на латыни.
Ut salutas, ita salutaberis** - прошептал отчаянно Падалеки, когда чья-то горячая рука легла на его ягодицы, чуть шлёпнув и разошлась в поглаживаниях, провела вверх полоску осквернения, поднялась на поясницу, и влажный, парной поцелуй, словно разлилась по спине капелька молока, пришёлся куда-то между лопаток, парень прогнулся непроизвольно от обескураживающей нежности, ещё рука - другая - снова на ягодице, просто застыла, подогревая своим теплом, и ещё одна расположилась бесстыдно между его ногами, пролезая сквозь тесную щель стиснутых бёдер. Все эти руки - они брали его штурмом, они подступали, как армия совратителей, и они привели с собой тяжёлую артиллерию - эти безбожные мокрые губы, прикосновения которых были, как выстрелы катапульт, на них его тело отвечало, стены его крепости будто пошатывались, готовились к обрушению.

"Чёрт, ну где же ваша грубость, почему так ласково?" - мелькала мысль. Анафема*** никогда не пугала его так, как в этот момент, казалось, что он вот-вот сам пустится в самый нелицеприятный грех, вдруг оказавшийся таким же сладким и вкусным, как шоколад, отведанный им накануне. Внизу живота зажёгся из искры разрастающийся костёр, и ноги его предали, подались немного в стороны, пуская руки растлителя к сокровенным местам, и все эти касания были как масло, подливаемое в огонь. А губы смочили развратной влагой шею, так, что он не смог, отчаянно не смог, как ни пытался, не застонать. Невообразимо сложно было ему в этом раздирающем омуте, и ужас, леденящий, от происходящего, и зычный, губительный восторг от удовольствия. Костёр разгорался так быстро, что он почувствовал, что у него приподнялся член, и пугало, что это увидят, но одновременно,так хотелось его потрогать. Война внутри происходила междуусобная, кровопролитная, будто в его крепости начался бунт, и подкупленные лаской предатели сами открывали врата для вражеского гарнизона. Он не успел ни о чём задуматься, замер, вскрикнул отчаянно, когда скользкий палец проник в него.
"Господи!" - он прокричал эту мольбу и ноги полностью расслабил, не вынося больше этого напора, а повернуться всё ещё боялся. Всё тело уже пылало в этом адском пекле, на которое его обрекли, он чувствовал своё оглушительное поражение, но, как оказалось, это было только самое начало его полной капитуляции. Сначала пальцев в нём стало больше, жгло немыслимо, но томление внизу живота не прекращалось, только нарастало от этой унизительной боли. А потом, когда вместо пальцев в него вошло что-то крупное, холодное, твёрдое, у него даже сердце ухнуло куда-то в недра его тела от разочарования и стыда, будто обещали тепло и близость, а вместо этого посадили на студёный свинцовый кол. Слёзы брызнули в ту же секунду, детские неконтролируемые, обиженные, горькие, будто концентрированный спирт. Он не отдавал себе отчёта насколько громким был его всхлип, что обоих лордов, пронзило до самого хребта, и внезапно его подхватили на руки, перевернули, он не сопротивлялся, размяк, но всё ещё чувствовал "игрушку" между ног. Он ощутил, что его голова лежит на чьих-то коленях, а другой лорд склонился над ним, вытер влажные виски, убрал с лица мокрые от пота и слёз волосы, тягучим прикосновением пальцев, таких сильных, властных, но в тоже время аккуратных, губы лорда, большие и пухлые, внезапно опустились на его чуть приоткрытый рот, лаская его языком. В первые секунды он подумал, что это Дженсен, но поцелуй был другой, не лёгкий, отрывистый и лукавый, он был такой же, как пальцы, авторитарный, напористый, и от него веяло силой, даже захотелось сильнее приоткрыть рот, чтобы впустить глубже, он провоцировал на то, чтобы ему отдаться. Джаред еле сдержался, чтобы не сделать этого. Джейсон отстранился и улыбнулся как-то удивлённо и открыто, так, как до этого не улыбался.
- Стисни ноги сильнее, эта штука быстрее согреется, и тогда ты узнаешь всю её прелесть, - Дженсен, всё это время наблюдавший за поцелуем, сидел с отпечатком ревности на лице, но нельзя было сказать, что он был недоволен, словно смешение чувств приносило ему какое-то особенное удовольствие.
В тот миг Падалеки начинал понимать, как развращены эти люди, и к каким жутким вещам им приходится прибегать, чтобы чувствовать наслаждение. Повинуясь приказу, будто не было никакой альтернативы, он сжал плотнее ноги, чуть пошевелился и, правда, обещанная прелесть разворошила поутихший костёр внизу живота, и снова нельзя было сдержаться, чтобы не издать сладострастный стон, обрамлённый ноткой испуга. Безжалостная рука Джейсона пробралась к имитации фаллоса, взяла в свой оборот, и у Падалеки сложилось такое чувство, будто в этом жезле была вся власть над ним, каждое движение вызывало бурную реакцию тела - прогиб в спине, протяжный стон, содрогание плеч. Самое ужасное, что когда Джейсон чуть вынимал фаллос, то капитулировавшему телу хотелось принять его в себя как можно глубже, так отчаянно, что губы даже силились об этом попросить, и непонятно, что спасало Джареда от окончательного падения. Он очень быстро запомнил, сколько было неровностей на этом стволе, где он немного сужался, а где расширялся. Дженсен смотрел на него таким хищным взглядом, его рот был приоткрыт от возбуждения, и шея Падалеки, лежащая у него на коленях, чувствовала клокочущий жар его промежности. Напряжение росло с каждой секундой, дышать становилось невозможно, казалось, весь воздух просто исчез из помещения, страшно хотелось разрядки, дико, неистово, и когда Джейсон ускорил движения в нём, то парень уже весь исходил потом, пытаясь себя потрогать, но жестокие истязатели не давали его рукам добраться до своего предательски торчащего члена. Дженсен держал его крепко, сжимал ладони Джареда, не давая ничего сделать, а второй лорд время от времени прихватывал его ноги, когда тот начинал чрезмерно активничать.
В какой-то момент "игрушка" покинула его тело, и у Падалеки глаза стали снова, как у обиженного ребёнка, но ненадолго, потому что в него в тот же момент вошёл Джейсон и сразу на всю длину, беспощадно, жадно, изнывая уже давно от желания, мужчина разгорячился, а Падалеки, повинуясь этому инстинкту сдавшегося, неожиданно обхватил его талию ногами, требуя полностью прижаться. Реакция на это последовала незамедлительная - какой-то раздосадованный Дженсен влепил Падалеки оплеуху, и опять по его лицу скользнула довольная тень, несмотря на то, что удар был сделан со злостью. Джаред вскрикнул от неожиданности, снова размяк, и ещё большей неожиданностью стало то, что лорд скинул его голову с коленей и быстрым шагом вышел из комнаты. Джейсон, совсем забывшийся от желания, успел громогласно кончить, прежде чем заметил, как очертания брата исчезли за дверью. Он сразу же оттолкнул ничего не понимающего Джареда, как уже использованную шлюху, и вышел за братом.

Джейсон, одевавшийся на ходу, нагнал брата только уже на пороге его покоев.
- Стой! Что случилось? - он взял Дженсена за плечо, не давая ему уйти.
- Ничего не случилось, просто ты же знаешь, что он... - Эклз не смог договорить, замялся.
- Что он? Просто я его завёл, ты же знаешь, как это бывает? А он та ещё шлюшка, как видишь. Простая пахарская блядь, - Джейсон взял брата за виски. - Слушай, я же тебе говорил, что в нём нет ничего особенного.
- Да ладно, ты так его смаковал в этом поцелуе, что не скажешь, что ничего особенного.
- Я просто хотел попробовать, что же ты в нём нашёл.
- Ты всегда так! Всегда, когда я начинал играть с кем-то, нравился кому-то, то ты приходил, и все начинали прыгать вокруг тебя.
- Мы столько раз уже это обсуждали, он просто наш - общий.
- Всё, что было нашим общим, почему-то в итоге оказывалось твоим. Как наши общие победы в Испанской войне. У тебя награды, а у меня ничего.
- Ты сам всегда уступал мне заключительные действия, боялся сделать решительный шаг, заключительный выстрел.
- А ты только и умеешь, что стрелять! - Дженсен скинул его руки со своего лица.
- Зато ты очень обаятельный и добрый, мне до тебя далеко в этом отношении! Эй, не уходи!
- Хорошо, тогда ты иди спать! А я с ним позабавлюсь, поучусь у него латыни!
- Ты с ума сошёл, чёрт тебя дери? Хочешь, чтобы я от такого удовольствия отказался, я бы его ещё раз, и он у меня ещё и половины не отработал.
- Нет? Тогда я с тобой месяц не буду разговаривать, или увезу его куда подальше, и плевал я на твоё пари.
- Я найду себе ещё шлюху, не бойся.
- Ну тогда, ладно, но учти, что ляжешь спать, а мы с ним будем уже в Америке.
- Да это всё Пеллегрино тебе сказок про Америку нарассказывал?
- Так ты согласен? Ты уже с ним развлёкся, дай мне.
- Хорошо.

Когда лорды скоропостижно бросили Джареда в таком раскрытом состоянии, он в первые секунды не мог понять, что произошло, голова трещала от удара, по бёдрам стекала сперма, на глаза наворачивались слёзы от ощущения брошенности и использованности. Сначала он в припадке оставшегося возбуждения схватился за свой член, стараясь сбросить накопившееся напряжение, но где-то на середине остановился, окинул взглядом комнату и увидел "игрушку", которая валялась на кровати. И так дурно ему сделалось от собственного падения, так от себя затошнило, что он забрался в самый угол, в тот, в котором ему хотелось отсидеть ещё утром, встал на колени, словно виноват безмерно, и как-то бесслёзно прошли несколько порывов разрыдаться, просто саднило под сердцем, и ком разрывал горло. Он в голове крутил кадры из собственного будущего сожжения на костре, анафема казалась ему слишком слабым наказанием за содеянный разврат. Голый, грязный от спермы, он стоял и трясся. И в это мгновение в комнату вошёл Дженсен, опять же Падалеки еще не научился их различать, и не сразу до него дошло, который из братьев к нему сейчас стоит лицом и порицательно качает указательным пальцем.
- Я думал, что ты не такой распущенный, пахарь, говорящий на латыни, - по этим словам Джаред понял, что перед ним Дженсен.
Мужчина, без промедления, в одно какое-то жуткое движение извлёк из-за спины кнут и стегнул обнажённую задницу. Джаред сдержал крик, он-то считал, что достоин куда большего наказания.
- Ложись на кровать, хватит там стоять, - Дженсен решил, что одного удара для парня хватит, у лорда и так было победное настроение, только что он отвоевал у брата желаемое.
- Тоже хотите меня поиметь?
- Если ты забыл, то я ещё ни разу этого не сделал. Так что заткнись и ложись. Я уже насмотрелся, какой податливой сучкой ты можешь быть. Поверь, мне это не нужно.
Падалеки растерялся, он ничего не ответил, просто повиновался приказу. Он лёг поверх одеяла, не накрываясь, совершенно не контролируя свои руки и ноги. Дженсен внезапно толкнул его, Джаред подарил ему в ответ свой жертвенный взгляд, опасаясь, что его будут бить, так как вина ещё плескалась у него в груди и держала за горло. Однако вместо ударов, Эклз достал из-под его тела одеяло и укрыл его, всё ещё мелко дрожащего. Тепло на некоторое время подарило обезболивающий эффект не только телу, но и душе, а тесные объятия позволили немного расслабиться.
- Успокойся, всё закончилось, - говорил голос, а рука полезла ему между ног. - Сейчас всё точно закончится.
- Что вы делаете? - спросил Падалеки, когда рука Эклза взяла в свои жаркие владения его член.
- Хочу, чтобы ты, наконец, расслабился, ведь у тебя не было разрядки, - рука начала совершать поступательные движения вдоль ствола, и это было так приятно, что истома завелась в груди, вытесняя боль, обиду и вину.
Джаред не отвечал, он боялся спугнуть это доброе намерение Эклза, а когда тот поцеловал его мокро за ухом, всё ещё продолжая ласкать член, парень и вовсе на время потерял способность говорить. Весь его речевой запас в эти минуты состоял из разных сочетаний гласных и букв "м". Теперь он точно понимал, чья это была тяжёлая артиллерия, чьи губы заводили его в самом начале, потому что лорд не переставал его целовать всё время. Он кончил оглушительным стоном, растягиванием буквы "О". И сразу же руки Эклза, все в его сперме, развернули парня к себе.
- Тебе легче?
- О, простите, - с ужасом Джаред глядел на ладони дворянина, испачканные семенем. - Я не хотел.
Лорд закрыл ему рот рукой, так что Падалеки очень близко ощутил свой собственный запах.
- Будешь теперь учить меня латыни?
Простолюдин кивнул, потом несколько минут помолчал и очень смущённо спросил:
- Зачем вы меня ударили, мой лорд?
Очень обрадовало Дженсена это новое сочетание слов, произнесённое Падалеки. "Мой лорд" - звучало уважительно и покорно.
- Я хотел прекратить весь этот кошмар, он бы тебя ещё долго использовал, иногда отдавая мне.
- Спасибо, правда, - внезапно растрогавшись, Джаред прижался лбом к плечу Эклза, уткнулся в его тепло своим влажным от слёз носом, и хотел бы, чтобы эта его юношеская ранимость осталась незаметна для мужчины.
Дженсен улыбнулся, ощущая, что сегодня всё прошло так, как должно было быть. При этом он старался не замечать, что у него у самого под сердцем что-то шевелилось, какое-то новое мучительно приятное чувство, а ведь это чувство так часто мешает трезво мыслить.

*Оливер Кромвель - (англ. Oliver Cromwell; 25 апреля 1599, Хантингдон — 3 сентября 1658, Лондон) — вождь Английской революции, выдающийся военачальник и государственный деятель, в 1643—1650 годах — генерал-лейтенант парламентской армии, в 1650—1653 годах — лорд-генерал, в 1653—1658 годах — лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии. Уже после смерти его тело было извлечено из могилы, повешено и четвертовано, что было традиционным наказанием за измену Англии. (по Википедии). В фанфике он будет упоминаться ещё не раз, поэтому я дала такую развёрнутую характеристику.
**как аукнется, так и откликнется (дословно: как приветствуешь ты, так будут приветствовать и тебя)
*** Анафема - в данном случае проклятие церковью, изгнание.