XIV Гоаб, Разноцветная Пустыня

Бастиан открыл глаза после долгого глубокого сна в мерцающем красном цветке и увидел, что над ним всё ещё простирается бархатное ночное небо. Он потянулся и с радостью вновь ощутил, что в мышцах его играет чудесная сила. Снова с ним незаметно произошла перемена: исполнилась его всегдашняя мечта стать сильным. Поднявшись, он взглянул вниз через край лепестков огромного цветка и заметил, что Перелин, видимо, перестает расти. Пока он спал. Ночной Лес почти не изменился. Бастиан не понимал, что между ростом леса и исполнением его желания стать сильным есть прямая связь, и стоило этому желанию осуществиться, как у него стерлась память о его прежней слабости и неуклюжести. Бастиан стал и красивым, и сильным, но почему-то теперь ему этого было уже недостаточно. Обладать красотой и силой – нет ли тут какой-то избалованности? Красота и сила чего-то стоят, если человек ещё и закален и вынослив, как спартанец. Как Атрейо! Но когда нежишься среди светящихся цветов, а чтобы насладиться плодом, тебе нужно только протянуть к нему руку, трудно стать мужественным спартанцем.

На востоке Перелина заиграли перламутровые краски утренней зари. И чем светлее становилось небо, тем скорее угасало свечение ночных соцветий.

– Хорошо, – сказал вслух Бастиан, – а то я боялся, что день здесь уже никогда не наступит.

Он сидел в глубине цветка и думал: чего бы ему сейчас хотелось больше всего? Спуститься вниз и снова бродить по лесу? Конечно, как владыка Перелина он может проложить себе путь, куда ему вздумается. Но этот непроходимый лес так огромен, что вряд ли удастся из него выбраться. Пройдут дни, месяцы, может быть, годы, а он будет всё блуждать и блуждать в этой чаще. И, хотя светящиеся ночные растения так несказанно прекрасны, Бастиан ясно понимал, что не им он должен посвятить свою жизнь. Вот если бы, скажем, пересечь пустыню – самую большую Пустыню Фантазии – это другое дело. Да, вот тогда ему было бы чем гордиться!

И в то же мгновение он почувствовал, что гигантское дерево, в цветке которого он сидел, вдруг содрогнулось. Ствол резко наклонился, послышался какой-то странный шум – что-то зашуршало, захрустело. Бастиану пришлось вцепиться в тычинки, чтобы не вывалиться из цветка, а ствол клонился всё ниже и ниже и вот уже принял устойчивое наклонное положение. Бастиан снова оглядел Перелин и ужаснулся.

Взошло солнце и осветило страшную картину разрушения. От могучих растений Ночного Леса почти ничего не осталось. Под лучами палящего солнца все они рассыпались в прах и гораздо быстрее, чем прежде росли, превратились в мелкий разноцветный песок. Лишь кое-где ещё торчали громадные пни, но и те разваливались на глазах, как песчаные крепости на пляже, когда высохнут на солнце.

Из всех растений сохранилось только то дерево, в цветке которого сидел Бастиан. Но едва мальчик, боясь вывалиться, ухватился за лепесток, как тот рассыпался под его рукой и ветер унес облако взвихрившихся песчинок. Теперь ничто уже не мешало Бастиану глядеть вниз, и он содрогнулся, увидев, на какой головокружительной высоте он находится. Чтобы не упасть и не разбиться, надо было поскорее как-нибудь спуститься вниз.

Осторожно, боясь резким движением разрушить дерево, Бастиан вылез из цветка и не без риска сел верхом на гибкий стебель, который согнулся, как удилище. Но только ему удалось перебраться на стебель, как цветок рассыпался, превратившись в тучу красного песка.

Все так же осторожно пополз Бастиан вниз по стеблю. У другого на его месте при виде той высоты, на которой он балансировал, закружилась бы голова, и он, наверно, упал бы и разбился, но Бастиан теперь не знал, что такое паника и головокружение – нервы у него были железные. Он прекрасно понимал, что стоит ему сделать хоть одно неловкое движение, и стебель обломится. Чтобы этого избежать, надо было предельно собраться. Поэтому продвигался он крайне медленно, но в конце концов всё же добрался до того места, где стебель становился стволом и стоял почти вертикально. Обхватив его руками, мальчик тихонько заскользил вниз. Не раз осыпал его сверху цветной песок. Боковых ветвей уже не было, а если где и торчал ещё какой-то сучок, он рассыпался, едва Бастиан к нему прикасался, чтобы удержать равновесие. Чем ниже, тем толще становился ствол, его уже невозможно было обхватить руками, а Бастиан всё ещё находился на головокружительной высоте. Он застыл, соображая, что же делать дальше.

Но долго размышлять ему не пришлось. Чудовищной высоты пень – деревом его уже нельзя было назвать, – по которому спускался Бастиан, содрогнулся и рассыпался, превратившись в крутую конусообразную гору. Бастиан кубарем покатился вниз – всё быстрее и быстрее. Перекувырнувшись несколько раз, он растянулся у подножия горы. Летевшее ему вдогонку облако цветной пыли чуть было не засыпало его, но он выбрался, вытряхнул песок из ушей, выплюнул изо рта, отряхнул одежду. И огляделся.

Картина, открывшаяся его взору, поразила его: песок двигался, он медленно перетекал с места на место, то вихрясь, то струясь широким потоком и постепенно образуя холмы и дюны разной высоты и протяженности, а главное, разных цветов. Голубой песок устремлялся к голубому холму, зелёный – к зеленому, фиолетовый – к фиолетовому. Перелин рассыпался, превращаясь в пустыню! Но что это была за пустыня!

Бастиан забрался на пурпурно-красную дюну. Куда бы он ни глянул, повсюду виднелись лишь песчаные холмы всех цветов, и ни один оттенок не повторялся. Ближайшая дюна была ярко-синей, та, что за ней, – шафранно-желтой, ещё чуть подальше – такой ярко-красной, что казалось, она светится изнутри, а вокруг играли все цвета: индиго, травянисто-зелёный, небесно-голубой, оранжевый, персиковый, нежно-розовый, бирюзовый, сиреневый, рубиновый, шоколадный, охра и лазурь. Это пиршество красок простиралось до самого горизонта. Ручьи золотого и серебряного песка бежали между холмами, отделяя один цвет от другого.

– Это Гоаб, – сказал Бастиан вслух, – Разноцветная Пустыня.

Солнце поднималось всё выше и выше, и жара становилась невыносимой. Воздух над многоцветными дюнами стал мерцать, и у Бастиана зарябило в глазах. Он уже ясно понимал, что попал в тяжелое положение. Жить в этой пустыне невозможно, и, если ему не удастся из неё выбраться, он очень скоро погибнет.

Рука его невольно коснулась Амулета Девочки Королевы, висевшего у него на шее, в надежде, что он его выведет. И Бастиан храбро двинулся в путь.

Он спускался и подымался по песчаным холмам, час за часом с трудом продвигаясь вперёд, но ничего, кроме дюн, не видел. Менялись лишь их цвета. Его сказочная сила не могла ему тут помочь, потому что огромные пространства пустыни силой не одолеешь. Раскаленный воздух обдавал его жаром, словно адское пламя, и дышать было почти невозможно. Пот градом струился по лицу, во рту пересохло.

Солнце – клубящийся огненный шар – уже давно стояло в зените и, похоже, не собиралось двигаться дальше. Этот день в пустыне был таким же долгим, как ночь в Перелине.

Бастиан шел вперёд, не останавливаясь. Глаза его горели, а язык совсем одеревенел. Но он не сдавался. Он отощал, тело его стало поджарым, а кровь, казалось, так загустела, что с трудом текла. И всё же он упрямо шел дальше, не спеша, шаг за шагом, но и без передышек, так, как идут опытные проходцы пустыни. Он не обращал внимания на мучившую его жажду. В нем проснулась железная воля – и усталость, и все лишения были ему нипочем.

Он думал о том, как легко он прежде терял мужество: начинал множество разных дел, но при первой же трудности у него опускались руки. Он всегда заботился о еде, до смешного боялся заболеть и страшился физической боли. Теперь всё это в прошлом.

Пересечь Разноцветную Пустыню Гоаб ещё никто никогда не отважился. Да и после Бастиана никто на это не решится.

И вероятно, никто никогда не узнает о его подвиге.

Эта мысль сильно огорчила Бастиана, но она не могла его остановить, всё говорило о том, что Пустыня Гоаб огромна и ему никогда не удастся добраться до её края. Однако уверенность, что, несмотря на всю его выносливость, ему рано или поздно всё равно придется погибнуть, не пугала его. Он примет смерть спокойно, с достоинством, как принято у охотников племени Атрейо. Но так как никто не решится отправиться в эту пустыню, то и некому будет рассказать о гибели Бастиана. Ни в Фантазии, ни в Мире людей. Просто он будет считаться пропавшим без вести. Словно бы он никогда и не был в Фантазии, никогда не шагал по Пустыне Гоаб.

Пока он шел и думал об этом, ему вдруг пришла в голову одна мысль. «Фантазия вся целиком описана в той книге, которую пишет Старик с Блуждающей Горы, – думал он. – А эта книга и есть „Бесконечная История“ – он читал её на чердаке. Может быть, и то, что с ним сейчас приключилось, там тоже описано. И вполне вероятно, что когда-нибудь кто-то другой её прочтет, – может, даже уже и сейчас читает, в эту самую минуту. Значит, есть, наверное, возможность подать этому „кому-то“ знак».

Песчаный холм, на котором стоял в это время Бастиан, был синим, того оттенка, что называется ультрамарином. А дюна, отделенная от него лишь узкой ложбинкой, была огненно-красной. Бастиан подошел к ней, сгреб обеими руками кучку красного песка, отнес его на синий холм и насыпал на его склоне длинную красную дорожку. Потом он пошел за новой порцией красного песка, и так ходил много раз подряд. В конце концов у него получились три гигантские буквы. Они резко выделялись на синем фоне:

Б Б Б.

С удовлетворением оглядел он дело рук своих. Каждый, кто читает или будет читать «Бесконечную Историю», не может не заметить эти буквы. Значит, что бы с ним ни случилось, люди узнают, где он погиб.

Он сел на вершину огненно-красной дюны, чтобы немного передохнуть. Буквы, освещённые ярким солнцем пустыни, так и сияли.

Ещё одно воспоминание о том, каким он, Бастиан, был прежде, в Мире людей, стерлось. Он решительно забыл, что был когда-то обидчивым и ранимым, а иногда даже просто нытиком. Он гордился своей теперешней стойкостью и твердостью. Но вот у него уже возникло новое желание.

– Страха, правда, у меня нет, – сказал он, по своему обыкновению, вслух,

– но все-таки мне не хватает настоящего мужества. Это, конечно, очень здорово – уметь выносить лишения и преодолевать всякие трудности. Но храбрость и мужество – дело совсем другое. Вот если бы пережить настоящее приключение и проявить настоящее мужество! Встретить бы здесь какое-нибудь опасное существо – конечно, не такое отвратительное, как Играмуль, но зато ещё гораздо опаснее. Самое красивое и самое опасное творение Фантазии. И вступить с ним в единоборство! Да кого тут встретишь в пустыне…

Не успел Бастиан закончить фразу, как дюна под ним и вся земля вокруг заходила ходуном. Будто гром прокатился по пустыне, но так глухо, что скорее это можно было ощутить, чем услышать.

Бастиан обернулся и увидел вдали, у самого горизонта… Сперва он не мог понять, что это… Там пронеслось что-то похожее на огненный мяч. С невероятной быстротой этот мяч описал широкий круг, в центре которого сидел Бастиан, а потом вдруг помчался прямо на мальчика. В раскаленном мареве, нависшем над пустыней, в котором все контуры трепетали, будто язычки пламени, это создание Фантазии было похоже на пляшущего огненного демона.

Бастиан испытал такой страх, что, не успев опомниться, кубарем покатился вниз и притаился в ложбинке между красной и синей дюной, пытаясь укрыться там от бегущего к нему огненного чудовища. Но, очутившись внизу, тут же устыдился своего страха и поборол его.

Он схватился рукой за ОРИН у себя на груди и почувствовал мощный прилив того великого мужества, о котором только что мечтал.

И тут он снова услышал глухой гром, от которого содрогались дюны, но сейчас он раздался где-то совсем рядом. Он поднял глаза.

На вершине огненно-красной дюны стоял огромный Лев. Он стоял прямо под солнцем, и могучая грива, обрамляющая львиную морду, казалась огненным венком. И грива, и вся его шерсть были не желтые, как у обычных львов, а огненно-красные, как дюна, над которой он возвышался.

Лев, видимо, не заметил мальчика, застывшего между дюнами, такого крошечного по сравнению с ним. Глаза его были прикованы к красным буквам на склоне синего холма. И снова раздался его мощный громоподобный рык:

– Кто это сделал?

– Я, – ответил Бастиан.

– А что это означает?

– Мое имя, – ответил Бастиан. – Меня зовут Бастиан Бальтазар Багс.

Только теперь Лев направил на него свой взгляд. Бастиан ощутил, что его окутывает пелена пламени и вот сейчас он превратится в горсточку пепла. Но это ощущение тут же прошло, и он выдержал взгляд Льва.

– Я – Граограман, Владыка Разноцветной Пустыни, – сказал огромный зверь,

– а ещё меня называют Огненной Смертью.

Они по-прежнему глядели друг на друга, и Бастиан чувствовал смертоносную силу львиного взгляда.

Это был тайный поединок. Наконец Лев опустил глаза. Медленным, величественным шагом сошел он с холма. И едва ступил на синий песок, как изменилась его окраска – и грива, и шерсть его стали синими. Громадный зверь постоял мгновение перед Бастианом, глядевшим на него, как мышка на кота, и вдруг улегся у его ног, склонив голову перед мальчиком.

– Господин, – сказал он, – я твой слуга и жду твоих приказаний!

– Я хочу выбраться из этой пустыни, – сказал Бастиан. – Ты можешь вывести меня отсюда?

– Нет, Господин, этого я сделать не в силах.

– Почему?

– Потому что я ношу пустыню в себе. Бастиан не понял, что хотел сказать этим Лев, и потому спросил:

– А нет ли здесь кого-нибудь, кто бы меня отсюда вывел?

– Да как же тут может кто-нибудь быть! – воскликнул Граограман. – Где обитаю я, никого живого быть не может. Мое присутствие превращает на много миль вокруг самых могучих и страшных жителей Фантазии в горсточку пепла. Потому-то меня и зовут Огненной Смертью и Владыкой Разноцветной Пустыни.

– Ошибаешься, – возразил Бастиан. – Не все сгорают в твоих владениях. Я, например, как видишь, выдерживаю твой взгляд.

– Потому что на тебе Блеск, Господин. ОРИН защищает тебя даже от меня, самого смертоносного создания Фантазии.

– Ты утверждаешь, что, не будь на мне Амулета, я превратился бы в горстку пепла?

– Да, это так. Это обязательно случилось бы, даже если бы я сам захотел тебя спасти. Ведь ты первый и единственный, кто со мной когда-либо говорил.

Бастиан дотронулся рукой до Знака.

– Спасибо, Лунита, – тихо проговорил он. Лев снова встал и поглядел сверху вниз на Бастиана.

– Мне кажется, Господин, нам есть о чем поговорить. Быть может, я могу поведать тебе тайны, которых ты не знаешь. А ты, возможно, сумеешь разгадать загадку моего существования, которая от меня сокрыта.

Бастиан кивнул:

– Только мне хотелось бы, если это возможно, сперва попить. Я умираю от жажды.

– Твой слуга слушает и повинуется, – ответил Граограман. – Не пожелаешь ли сесть ко мне на спину? Я доставлю тебя в мой дворец. Там ты найдешь все, что тебе надо.

Бастиан вскочил на спину Льва и ухватился обеими руками за его гриву – пряди её трепетали, как языки пламени.

– Крепче держись. Господин, я резвый бегун, – сказал Лев, повернув к нему голову. – И ещё одна просьба: обещай мне, что, пока ты будешь в моих владениях или просто рядом со мной, ты ни по какой причине ни на секунду не снимешь с шеи защищающий тебя Знак Власти.

– Обещаю, – сказал Бастиан.

И Лев побежал. Сперва медленно – его движения были исполнены достоинства,

– потом всё быстрее и быстрее. С изумлением наблюдал Бастиан, как на каждом песчаном холме Лев меняет окраску, принимая цвет песка. Но вот Граограман перешел на огромные прыжки, он перелетал с дюны на дюну, едва касаясь вершин могучими лапами. Окраска его менялась всё быстрее и быстрее, и у Бастиана зарябило в глазах – он видел все цвета сразу, словно громадное животное было переливающимся всеми красками опалом. Бастиану пришлось зажмуриться. Раскаленный ветер свистел у него в ушах и трепал развевающийся за спиной плащ. Он чувствовал, как напрягаются могучие мышцы Льва, вдыхал резкий, будоражащий запах его гривы. У него вырвался пронзительный ликующий крик, похожий на клекот хищной птицы, и Граограман ответил ему рыком, от которого сотряслась пустыня. В этот миг они слились в одно существо, как ни велика была разница между ними. Бастиан был в каком-то опьянении и очнулся только тогда, когда Граограман сказал ему:

– Мы прибыли. Господин. Не соблаговолишь ли сойти?

Бастиан спрыгнул на песок. Перед ним возвышалась чёрная скалистая гора, вся в расщелинах. А может быть, это были развалины какого-то строения? Вокруг валялись камни, наполовину засыпанные цветным песком, похожие на обломки обвалившихся арок, стен, колонн, террас, всё в глубоких трещинах и так выветрены, словно песчаные бури с древнейших времен шлифовали их края и выступы.

– Это, Господин, мой дворец и моя гробница, – сказал Бастиану Лев. – Входи, добро пожаловать, ведь ты первый и единственный гость Граограмана.

Солнце уже потеряло свою палящую силу и стояло большим бледно-желтым шаром над горизонтом. Видно, их путешествие по пустыне длилось куда дольше, чем показалось Бастиану. Остатки колонн или обломки скал – Бастиан так и не понял, что это – отбрасывали длинные тени. Вечерело.

Бастиан пошёл вслед за Львом через тёмный проход, ведущий во внутренние покои дворца Граограмана. Ему показалось, что поступь Льва изменилась, стала усталой, тяжелой.

Проход этот привёл их к каким-то лестницам. Они спускались и подымались и, наконец, оказались перед большой дверью со створками из чёрного камня. Когда Граограман подошел к ней вплотную, она отворилась, а после того, как прошел и Бастиан, сама за ними закрылась.

Они вошли в просторный зал, а вернее сказать, в пещеру, освещённую множеством светильников. Свет их был подобен игре цветовых пятен на шкуре Граограмана. Пол, выложенный цветными каменными плитами, в середине зала подымался ступенями к круглому постаменту, на котором возвышалась чёрная каменная глыба. Граограман медленно поднял глаза на Бастиана – они, казалось, погасли.

– Мой час пробил, Господин, – сказал он, и голос его звучал хрипло, – у нас нет времени для разговоров. Но не тревожься, жди наступления дня. То, что всегда свершается, свершится и сегодня. И может быть, ты сумеешь мне объяснить, почему это так.

Он повернул голову в сторону маленькой двери на другом конце пещеры.

– Иди туда. Господин, там всё для тебя приготовлено с незапамятных времен.

Бастиан подошел к двери, но, прежде чем её открыть, ещё раз обернулся. Граограман улегся на чёрной глыбе, и теперь он сам был таким же чёрным, как этот осколок скалы. Он снова заговорил, но его громыхающий голос стал теперь едва уловимым шепотом:

– Господин, ты можешь услышать звук, который тебя испугает. Но пусть тебя это не беспокоит! Пока на тебе Знак Власти, с тобой ничего не случится!

Бастиан кивнул и переступил через порог.

Он попал в великолепно убранное помещение. Пол был устлан роскошными узорными коврами, ткаными золотом. Стройные колонны, поддерживающие свод, отражали тысячами бликов разноцветный, как и в пещере, свет ламп. В углу стоял широкий диван с мягкими одеялами и множеством разноцветных подушек, а над ним был натянут полог голубого шелка. В другом углу в каменном полу был выдолблен бассейн. Над золотой светящейся жидкостью подымался пар. На низком столике стояли миски и пиалы с едой, графин с рубиново-красным напитком и золотой кубок.

Бастиан уселся по-турецки на ковре у столика и стал всё пробовать. Напиток был терпким, крепким и чудесным образом утолял жажду. Что он ел, он не мог бы сказать: то ли это были пирожки, то ли крупные стручки, то ли диковинные орехи. Были там плоды, по виду похожие на тыкву или дыню, но вкус у них оказался совсем другой – острый и пряный. Всё это возбуждало аппетит и было на редкость вкусно. Бастиан ел, пока не насытился.

Потом он разделся, но Знака Власти не снял, лег в бассейн и долго плескался в светящейся воде, плавал, нырял, фыркал, как морж. Взгляд его упал на бутылочки странной формы, стоявшие на краю бассейна, и он решил, что это эссенции для купания. Недолго думая он плеснул понемногу из каждой в бассейн – кое-где вспыхнули зелёные, красные и желтые язычки пламени, они пробежали, шипя, по всей поверхности воды, к своду поднялся легкий дымок, запахло смолой и горьковатыми травами.

Бастиан вылез из бассейна, вытерся белой простыней – она лежала наготове

– и оделся. Вдруг ему показалось, что свет в светильниках стал менее ярким. И тут он услышал звук, от которого у него по спине побежали мурашки: скрежет и треск – словно большая скала разламывается льдом – перешли в душераздирающий стон, но вскоре и он стал стихать.

Бастиан вслушивался в этот звук с замиранием сердца. Но он помнил слова Граограмана о том, что, пока у него на шее Знак, ему ничто не угрожает.

Звук заглох и больше не повторился. Однако воцарившаяся тишина была едва ли не страшнее. Необходимо узнать, что случилось!

Он открыл дверцу и заглянул в огромную пещеру. Сперва он не заметил здесь никаких изменений, только свет висячих ламп стал гораздо более тусклым и пульсировал, словно замедляющиеся удары сердца. Лев сидел всё в той же позе на каменной глыбе и, казалось, смотрел на Бастиана.

– Граограман! – тихо окликнул его Бастиан. – Что здесь происходит? Что это был за звук? Это ты?..

Лев не ответил и не шевельнулся, но, пока Бастиан к нему шел, следил за ним глазами.

Бастиан нерешительно протянул руку, чтобы погладить гриву Льва, но едва её коснулся, в ужасе отпрянул. Грива была ледяная и твердая, как чёрная скала. И морда Граограмана, и его лапы были на ощупь такими же.

Бастиан не знал, что ему делать. Он увидел, что чёрные каменные створки большой двери медленно растворились. Только когда он поднялся по лестнице и оказался в длинном темном проходе, он вдруг задал себе вопрос: а зачем он выходит из пещеры? Что ему там делать? Ведь в пустыне нет никого, кто мог бы спасти Граограмана.

Но пустыни там уже не было.

В ночной тьме повсюду что-то поблескивало. Великое множество крохотных ростков прорастало из песчинок, которые были уже не песчинками, а опять стали семенами. Перелин, Ночной Лес, снова начал расти!

Бастиана вдруг осенило, что с этим каким-то образом связано окаменение Граограмана.

Он вернулся в пещеру. Пламя в светильниках вздрагивало, готовое вот-вот погаснуть. Он подошел ко Льву, обхватил руками его могучую шею и уткнулся лицом в его морду.

Теперь и глаза Льва были чёрными и твердыми, как скала. Граограман окаменел. Огонь в лампах вспыхнул в последний раз и погас. В пещере стало темно, как в склепе.

Бастиан горько заплакал, и каменная морда Льва стала мокрой от его слёз. Потом мальчик свернулся калачиком между огромными лапами Льва и заснул.