Сожми мою руку, ия скажу, как люблю тебя

Помните, когда вы были ребенком, вы часто падали и вам было больно? Помните, что делала ваша мама, чтобы облегчить эту боль? Моя мама, Грэйс Роуз, брала меня на руки, несла на кровать, сажала и целовала мое «бо-бо». Потом она садилась рядом со мной, брала меня за руку и приговаривала: «Сожми мою руку, и я скажу, как люблю тебя». Снова и снова я сжимала ее руку и снова и снова слышала в ответ бесценные слова: «Мэри, я люблю тебя».

Иногда я даже специально притворялась, будто мне больно, только для того, чтобы мама лишний раз напомнила мне о своей любви. Когда я выросла, многое изменилось, но мама всегда находила способ облегчить мою боль и поднять настроение. В трудные времена, когда я училась в колледже, она подкармливала меня своим любимым шоколадом с миндалем. Помню — мне было тогда двадцать лет, — как мама неожиданно устроила пикник в парке Эстебрук, просто желая отпраздновать обычный теплый день в Висконсине. После каждого очередного визита моих родителей ко мне я находила в почтовом ящике написанную от руки записку, в которой она благодарила меня за теплый прием. Я никогда не забывала, как я для нее важна.

Но самым замечательным признанием в любви была все же игра в «Сожми мою руку». Она так и не забылась. Я прекрасно помнила незабвенные слова: «Сожми мою руку, и я скажу, как люблю тебя».

Мне было уже за тридцать, когда однажды утром отец позвонил мне на работу. Только вчера они с матерью были у меня в гостях. Отец всегда был бодр и весел, но на этот раз я не сразу узнала его, столько страха и нерешительности было в его голосе.

— Мэри, с твоей мамой что-то случилось, и я не знаю, что делать. Пожалуйста, приезжай к нам как можно быстрее!

За те десять минут, что я ехала до родительского дома, моя душа наполнилась страхом и тревогой, и я тщетно гадала, что же произошло. Войдя, я увидела отца, в тревоге метавшегося по комнате, и мать, неподвижно лежавшую на кровати. Ее глаза были закрыты, а руки сложены на животе. Я позвала ее, пытаясь сдержать дрожь в голосе:

— Мама, я здесь.

— Мэри?

— Да, мама.

— Мэри, это ты?

— Да, мама, это я.

К следующему вопросу я не могла быть готова, и когда услышала его, то замерла, не зная, что сказать.

— Мэри, я умираю?

Слезы навернулись мне на глаза. Я смотрела на маму, на свою любимую мамочку, такую беспомощную и несчастную. Мои мысли неслись со скоростью света. И я подумала: «А что бы в таком случае сделала она?»

И тут ко мне неожиданно пришли слова:

— Мама, я не знаю, умрешь ли ты, но если это и случится, то знай: я люблю тебя.

Она заплакала:

— Мэри, мне так больно.

И снова я не знала, что сказать. Я села рядом с ней на кровать, взяла ее за руку и неожиданно для самой себя проговорила:

— Мам, если тебе больно, сожми мою руку, и я скажу, как люблю тебя.

Она сжала мою руку.

— Мама, я люблю тебя.

Бесчисленное количестве- пожатий и ответов прошло с тех пор, на протяжении этих двух лет, пока мама не ушла от нас, скончавшись от рака.

Мы не ведаем, когда придет решающий день, но теперь я знаю, что можно предложить каждому нуждающемуся в любви и тепле близкого: «Когда тебе больно, сожми мою руку, и я скажу, как люблю тебя».

Мэри Маркданте

ГЕНЫ?..

Молодая женщина по имени Мэри родила своего первого ребенка, сына. Ее муж, военнообязанный, находился тогда на службе. Поэтому пару недель после рождения малыша она прожила в доме у своих родителей.

Однажды Мэри сказала матери, что очень удивилась, когда ребенок родился рыжеволосым, в то время как она и ее муж были блондинами.

— Ну, Мэри, ничего удивительного, — успокоила ее мать, — ты вспомни, какие ярко-рыжие волосы у твоего отца.

— Но, мама, — мягко возразила Мэри, — это же не имеет никакого значения, я же приемная дочь.

Мать с улыбкой ответила:

— Ой, я всегда забываю об этом.

И это были самые приятные слова в жизни Мэри, которые ей приходилось слышать.

Лучшие истории и анекдоты

РОДИЛСЯ РЕБЕНОК*

Однажды в воскресенье накануне Дня благодарения Ангус Макдоннел, член нашей общины, рассказал мне, что у него родился внук, маленький Ангус Ларри, и попросил покрестить малыша. Наша община была против, потому что семья ребенка жила в другом штате. А церковь всегда серьезно относится к тем, кто хочет креститься.

Но желание Ангуса Макдоннела было слишком сильным, и в следующее воскресенье маленького Ларри окрестили. На церемонии крещения присутствовали его родители, Ларри и Шерри, дедушка Ангус и бабушка Минни, а также множество других родственников.

В нашей общине была давняя традиция. Священник спрашивал: «Кто встанет с этим ребенком?» — и вся семья крошечного создания поднималась и стояла в продолжение всей церемонии. И вот, стоя с Ангусом Ларри на руках, я задал вопрос, и все родственники поднялись.

После совершения обряда все заторопились домой праздновать событие, а я вернулся в церковь погасить свечи. На скамейке в первом ряду сидела пожилая женщина. Она робко поглядывала на меня и долго не могла вымолвить ни слова, хотя, судя по всему, ей надо было мне что-то сказать. Наконец она назвалась Милдред Кори и призналась, что ей очень понравилась церемония. А помолчав, добавила:

— У моей дочки Тины недавно родился ребенок. Его ведь надо крестить, святой отец?

Перевод В.В. Комаровой.

Я ответил, что Тина и ее муж могут мне позвонить и мы это обсудим. Милдред замялась и, впервые встретившись со мной взглядом, сказала:

— У Тины нет мужа. Ей всего восемнадцать. В этой церкви четыре года назад у нее была конфирмация. Она стала встречаться с парнем, который уже закончил школу... — Милдред запнулась и продолжала: — и забеременела. Ребенка она решила оставить, а теперь хочет его крестить здесь, в своей общине, но боится говорить об этом с вами, святой отец. Она назвала малыша Джеймс... Джимми.

Я сказал, что вынесу этот вопрос на совет общины.

На очередном собрании я объявил прихожанам то, что все уже и так знали: что Тина — наша прихожанка и мать-одиночка, а кто отец ребенка — неизвестно. Все, конечно, знали, кто отец: городок-то у нас маленький.

Прихожане спрашивали, будет ли Тина заботиться о религиозном воспитании малыша после крещения. Я заметил на это, что Тина и Джимми живут в нашем городе и мы всегда можем оказать им поддержку.

Проблема была только в том, что мы нарисовали себе весьма удручающую картину: Тина, девочка-подросток, с маленьким Джимми на руках, а рядом с ней только Милдред Кори. При этой мысли сердце каждого из присутствующих сжималось от боли. Но совет общины дал разрешение на проведение крещения, которое назначили на последнее воскресенье рождественского поста.

В тот день церковь была переполнена — как всегда в воскресенье, накануне Рождества. Тина смущенно и торопливо шла по проходу между рядами скамеек, улыбаясь мне одному. На руках она держала Джимми, которому только-только исполнился месяц.

Юная мама выглядела одинокой и беззащитной! Да, нелегко им придется — ей и маленькому Джимми.

Я произнес вступительные слова и задал традиционный вопрос: «Кто встанет с этим ребенком?» И слегка кивнул Милдред. Она поднялась, оглядываясь по сторонам, и улыбнулась мне в ответ.

Я продолжил церемонию и уже хотел было задать Тине иопросы, которые обычно задают родителям малыша, как вдруг уловил какое-то движение на скамьях.

Первым встал Ангус Макдоннел, за ним — его жена Минни. Потом — еще одна пожилая пара, преподаватель старших классов воскресной школы, парочка молодоженов. Моему изумлению не было предела — один за другим поднялись все присутствующие прихожане, чтобы стоять с маленьким Джимми.

Тина плакала. Милдред Кори оперлась о спинку скамьи дрожащей рукой.

Я прочел несколько строк Священного Писания:

«Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими... Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас... В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх».

И эти слова святого апостола Иоанна в тот день ожили, обрели плоть и кровь, и это почувствовали все, кто присутствовал при крещении.

Преподобный Майкл Линдволл

САМЫЙ ЛУЧШИЙ СЫН

Мне было двадцать шесть лет, когда я родила красивого мальчика. У моего сына Джорджа были черные волосы, зеленые глаза и самые длинные ресницы на свете. Он начал говорить на девятом месяце жизни, пошел на десятом, а в два годика уже умел кататься на лыжах. Он был моей радостью, и я любила его сильнее всех на свете.

Как любая мать, я мечтала, кем станет мой сын, когда вырастет/Наверное, инженером. И определенно — горнолыжником. Он был таким миленьким, что мы отдали его в школу для одаренных детей. Однажды я разговаривала с одной своей подругой, и она сказала мне:

— Да, несомненно, это хорошо, что твой Джордж такой замечательный. Но любила бы ты его также сильно, будь он не таким?

Поразмыслив над ее вопросом, я тут же о нем забыла. До следующего года.

Джорджу было восемь лет, когда пришла беда. Однажды утром он проснулся и не смог согнуть ножки. Теперь Джордж мог ходить только на мысочках. Доктора ставили разные диагнозы. Наконец мы узнали, что у малыша дистония конечностей, болезнь, очень близкая к церебральному параличу. Он будет жить, но не сможет нормально ходить.

Я страшно разгневалась: на Бога — потому что он дал мне больного ребенка, на себя — за то, что как-то физически его болезнь связана со мной, и на Джорджа — за то, что он такой немощный.

Мы шли по улице вдвоем, и люди оглядывались на нас и быстро отводили взгляд от мальчика, а на меня смотрели с жалостью. Мне было больно и досадно. Временами даже я сама не могла без жалости смотреть на него. Такой он стал уродливый и нелепый. Я злобно кричала на него, чтобы он выпрямился. Мне хотелось видеть его красивым. Он улыбнулся мне и сказал:

— Мама, я пытаюсь.

Для меня он уже больше не был красивым. Я сконцентрировала внимание на его болезни, на кривых непослушных ногах, руках, спине и пальцах. Я больше не хотела его любить, потому что боялась потерять. Я уже не мечтала о том, кем он будет, когда вырастет, я с ужасом думала о том, что он вообще не доживет до того возраста. Меня преследовала дурацкая мысль: я не смогу танцевать с ним на его свадьбе.

Однажды у меня чуть не случился разрыв сердца. Джордж попытался встать на свой любимый скейтборд. Я отняла у него доску и отложила до лучших времен, как и сказала ему. Мне было больно на него смотреть.

Каждый вечер, когда мы сидели и читали, Джордж задавал один и тот же вопрос:

— А если мы сильно-сильно помолимся, как ты думаешь, я смогу ходить, когда проснусь?

— Нет, но я думаю, что мы все равно должны помолиться.

— Ну, мамочка, ребята зовут меня кривобоким и больше не играют со мной. У меня нет друзей. Я ненавижу их. Я ненавижу себя.

Мы испробовали все лекарства, диеты и посетили всех докторов, которых нам советовали. Я пробилась в Медицинский центр исследования дистонии за рубежом и в Общество помощи больным дистонией в Англии. Я жила ради одной цели — найти лекарство против этой болезни. Я хотела, чтобы мой сын снова мог радоваться жизни.

Постепенно уход за больным ребенком научил меня терпению, но мой страх подчинял себе все мои действия. Подруга посоветовала мне сходить на курсы аутотренинга. Я тренировалась каждый день, и только после занятий насту-

пал некоторый покой. Раньше жизнь представлялась мне в радужном свете, чередой сплошных радостей и удовольствий. Теперь Джордж стал для меня своеобразным учителем. А любовь — важнейшим жизненным уроком.

Наконец я поняла, что Джордж всегда был и будет Джорджем, пусть немного кривым, немного не таким, как остальные ребята, но мой сын остался прежним. Я перестала корить себя за его болезнь, перестала обращать внимание на его нелепые движения. Я приняла его будущее, которое никогда не станет таким, как у многих нормальных людей. Зато он вырастет более терпеливым, чем другие, более целеустремленным и смелым.

Лекарства помогали Джорджу двигаться свободнее: руки и губы функционировали нормально. Ноги, правда, не слушались, и ему приходилось пользоваться костылями. Однако он никогда не оставлял лыжи. Используя вместо палок свои костыли, он катался с гор. Его даже взяли в команду, принимавшую участие в Параолимпийских играх. Джордж не мог ходить, зато мог кататься на лыжах.

Когда Джорджу исполнилось восемнадцать, он смог выпрямить одну ногу. Один костыль стал не нужен. На следующий месяц он выбросил и другой. Его походка не была идеальной, но он двигался сам, без чужой помощи. Однажды он навестил меня. Я стояла на пороге своего дома и смотрела, как ко мне идет высокий симпатичный молодой человек.

— Привет, мам, — улыбнулся он. — Хочешь потанцевать?

На недавнем собрании в школе, устроенном для родителей выпускников, все рассказывали о достижениях своих детей.

— Мой сын музыкант.

— А моя дочь доктор!

Когда настала моя очередь говорить, я произнесла с гордостью:

— А мой сын может ходить. Он самый лучший.

Я была и остаюсь самой счастливой матерью.

Шарон Дрю Морген

ДЕТИ РОЖДАЮТСЯ ТОЛЬКО РАЗ

Я любила тебя до того, как ты был зачат,

до того, как ты появился на свет,

я любила тебя.

И когда я умру — буду любить.

Все это — чудо любви.

Морин Хокинс

Когда мама нужна тебе, она всегда рядом. Она помогает, защищает, слушает и советует. Она доказывает всеми своими действиями, что любит семью двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, пятьдесят две недели в год.

Такой была моя мама в те несколько драгоценных лет, в течение которых я имел счастье любить ее. Но никакими словами я не могу описать ту жертву, которую она принесла ради любви ко мне, ее единственному сыну.

Мне было девятнадцать лет, когда я попал в концлагерь с большой группой евреев. Казалось, смерть неизбежно придет за нами. Неожиданно передо мной возникла моя мать. Она поменялась со мной местами. И хотя с тех пор прошло больше пятидесяти лет, я никогда не Смогу забыть ее прощального взгляда и последних слов.

— Я прожила довольно, а тебе надо выжить, потому что ты совсем юный, — сказала она.

Большинство детей рождаются один раз. Мне суждено было родиться дважды — от одной матери.

Джозеф С. Розенбаум

МЫ — ТРИ СЕСТРЫ

Наша мама умерла. После печальной церемонии похорон отцу пришлось взять на себя тяжелую обязанность разобрать ее вещи из летнего домика.

— Девочки, возьмите отсюда все, что хотите, — сказал он нам, и мы стали разбираться вместе с ним.

Я выбрала высокий столик, за которым мама так часто писала письма у окошка, в которое заглядывало солнышко. Бетти выбрала пейзаж с нашим летним домиком. Элен взяла скульптурную композицию с лошадьми, потому что они с матерью имели общую страсть — верховую езду. Затем мы стали разбирать пыльные кучи старых писем, слайдов и потускневших фотографий. Их мы собрали в двенадцать коробок, и каждая из нас забрала по четыре штуки.

Позже я уселась на верхнюю ступеньку крыльца и открыла коробку с альбомами фотографий. Здесь были фотографии моего отца в военной форме летчика и моей матери, прислонившейся к их первой машине. Я просматривала фотографии и видела, как менялась наша семья. Она росла, обновлялись машины, мы становились взрослее. Затем на одной большой странице я увидела фотографию трех сестер в одинаковых платьях.

Даже сейчас я отлично помню шелест накрахмаленных нижних юбок, которые мы надевали под юбки платьев. Я помню, как радовалась мама, когда отыскала этот набор одинаковых платьев в деревенском магазинчике для детей. Одно было моего размера, другое как раз для Элен, а для Бетти размера не нашлось. И тогда продавец пообещал нам до-

стать платье для Бетти к Пасхе. Если бы вы знали, как все радовались!

Наступил праздник, и мы получили коробку, распаковали ее и вынули платье, потом надели наши платья все вместе. Платья были из красно-белой шотландки с голубыми оборками. Юбки и воротнички были украшены синими бантами.

— Как раз к вашим глазам, — сказала мама.

Нам разрешили их поносить весь тот день, и мы устроили для отца вечером «показ мод». Когда мы вышли из своей комнаты в гостиную, отец захлопал в ладоши. Мы взялись за края юбок, присев в глубоком реверансе.

Я смотрела на давние фотографии и буквально чувствовала тепло весеннего дня и солнечные лучи, освещавшие наши лица. Мы так не хотели надевать поверх платьев пальто, чтобы идти в церковь. Все точно были бы поражены нашими платьями, и, кроме того, в платьях было особенно заметно, как мы друг на друга похожи.

Со временем я передала свое платье Элен, а она передала свое Бетти. Но эти платья были первыми ласточками. Я помню, как мы покупали одинаковые голубые брюки, и год, когда мы носили желтые свитера. Даже отец решил нас поддержать. Он вернулся из деловой поездки в Аризону с мексиканскими платьями для каждой из нас, включая маму.

У этих прекрасных белых платьев с рядами ярких лент, окаймлявших широкие воротники и подолы, юбки были скроены идеальным клешем. Отец поставил на проигрыватель пластинку со знаменитым «Болеро», и мы как сумасшедшие закружились по широкой гостиной, наши юбки разлетались, как крылья ярких белоснежных бабочек. Наконец мы запыхались и, рассмеявшись, упали на диван. Отец сидел в кресле и улыбался.

Я помню эти первые платья, но абсолютно не могу вспомнить последние. Может быть, мама поняла, что мы уже выросли из этой игры. Я думаю, она видела, какие мы разные, и перестала покупать одинаковые платья и костюмы.

Мы повзрослели и пошли каждая своим путем. Мама с грустью качала головой и говорила отцу:

— Как нам удалось воспитать таких сумасбродных дочерей?

Отец лишь мудро улыбался.

Мы знали, что очередное Рождество уже не будет таким веселым праздником — без мамы. Помнится, у нас была традиция — к каждому Рождеству отец дарил матери красивую ночную рубашку, длинную шелковую рубашку с белоснежными кружевами. И на этот раз в комнате сверкала разноцветными огнями елка, но под ней не было коробки с надписью: «Сладкие грезы». Однако нам пришлось быть веселыми ради наших собственных детишек. Многое, конечно, уже было не так, как при маме.

Неожиданно Элен вынула из-под елки три одинаковые коробки в одинаковых упаковочных обертках белого цвета. На крышке виднелись надписи, сделанные рукой отца: «От ночного гномика». Мы с бьющимися сердцами открыли наши подарки и вынули из коробок три одинаковые красные ночные рубашки.

Закричав от восторга, мы освободили их от оберточной бумаги и побежали в спальню примерять. Когда мы вернулись показать наши новые ночные рубашки, отец уже поставил запись «Болеро». Мы взялись за руки и станцевали экспромтом замысловатый танец. Когда музыка стала громче, мы закружились быстрее, быстрее и быстрее, не обращая внимания на удивленные взгляды наших мужей и открытые рты детишек.

Да, у любого появится широкая улыбка на лице при виде такого незабываемого зрелища: три взрослые женщины, одетые в красные ночные рубашки, кружатся в бешеном танце по гостиной, путаясь в пустых коробках и оберточной бумаге. Музыка закончилась звонким звуком цимбал, и мы остановились, хохоча и сжимая друг друга в объятиях.

Наши мужья только недоуменно переглядывались. Младшие дети забыли закрыть рты, а самые старшие покатыва-

лись со смеху, так их обескуражило наше выступление. И лишь отец понимающе улыбался нам: «Вот мои любимые девочки».

Мама просто не понимала, какую удивительную традицию она заложила.

Фейт Эндрюс Бедфорд

ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ

Когда ты была маленькая

И лежала рядом со мной,

Я накрывала тебя одеялом,

Чтобы ты не замерзла ночью.

Теперь ты взрослая

И далеко от меня,

Поэтому я накрываю тебя

Своей молитвой.

Дона Мэдакс Купер «Молитвы матери»

В одной шотландской семье, которая жила в Глазго, юная девушка, как и многие подростки сегодня, устала от дома и докучливых советов родителей. Дочь отказалась от религиозного образа жизни своей семьи и заявила:

— Мне не нужен ваш Бог. Мне надоело. Я ухожу!

Она ушла из дома, решив стать светской женщиной. Однако после долгих поисков и разочарований она так и не смогла найти достойной работы, поэтому стала продавать свое тело на улице. Прошли годы. Ее отец умер, мать постарела, а она скатывалась все ниже, не в силах изменить течение жизни.

Долгие годы мать и дочь не встречались друг с другом. До матери доходили кое-какие слухи о блудной дочери. Поэтому время от времени она предпринимала попытки ее разыскать. Она бродила по городу и искала женщину, похожую на свою дочь. Она останавливалась у каждой ночлежки с одной и той же просьбой:

— Будьте добры, возьмите эту фотографию.

Это была ее фотография, на которой она написала: «Я все еще люблю тебя... Возвращайся домой!»

Прошло несколько месяцев, но ничего не изменилось. Как-то однажды дочь забрела в один из приютов для бездомных в поисках еды. Она сидела на церковной службе с отсутствующим видом. Ее взгляд бессмысленно блуждал по доске с объявлениями. Внезапно она увидела фотографию пожилой женщины сседыми волосами и подумала: «Может, это моя мама?»

Ждать окончания службы она не стала, встала и подошла посмотреть на фотографию поближе. Это точно была ее мать, и еще там были слова: «Я все еще люблю тебя... Возвращайся домой!» Она долго стояла перед фотографией и плакала. Нет, этого просто не может быть, этого просто не может быть!

Близилась ночь, но женщину так тронуло послание, что она немедленно отправилась в путь. Ранним утром она подошла к своему родному дому. Она дрожала от страха, боясь, что ее не примут, и тихонько стояла возле двери, не зная, что делать дальше. Она постучала, но дверь оказалась открытой. Наверное, в дом кто-то зашел без спросу. Женщина испугалась. Она вбежала в спальню и увидела маму, спокойно спящую на кровати. Она разбудила ее нежным движением и стала повторять:

— Это я! Это я! Я дома!

Мама не могла поверить своим глазам. Она вытирала слезы. Две родные женщины обнялись. Дочь проговорила сквозь слезы:

— Я так испугалась! Дверь была открыта, и я подумала, что в дом кто-то пробрался!

На что мама спокойно ответила:

— Нет, дорогая. С того дня, как ты ушла из дома, я никогда не запирала дверь.

Роберт Стрэнд

МАМА НА ОДИН ДЕНЬ

Будучи матерью троих детей, я могу рассказать множество интересных и забавных историй. Но был один случай, который я могу назвать своим самым любимым. Мне довелось побыть мамой одного чужого мальчика. Этот случай по-настоящему трогательный.

Майкл попал в наш импровизированный лагерь прошлым летом. Его прислали к нам из одного приюта. Майклу было двенадцать лет, но его жизнь нельзя было назвать легкой. Отец привез его в США из страны, где бушевала война. Мать его погибла. И отец хотел для мальчика лучшей жизни. К сожалению, он остался на попечении тетки, которая угнетала его и физически, и морально. Он замкнулся, перестал доверять людям и был абсолютно уверен, что никому не нужен и его никто не любит.

В лагере он подружился с другими такими же парнишками, такими же злобными и замкнутыми. Их союз был ответом на враждебность мира, но мы постарались разрушить их недоверие. Мы полюбили их такими, какие они есть. Мы прощали все их выходки, так как понимали, что ребят в свое время сильно обидели.

На пятый день мы решили устроить ночевку под открытым небом. Когда Майкл узнал об этом, он назвал мероприятие глупым и отказался идти спать. Мы не стали с ним пререкаться и продолжили приготовления.

Вечер неумолимо приближался. Ярко светила-луна. Ребята раскатывали спальные мешки на ночь. Мы расположились рядом с озером, и было довольно прохладно.

Я заметила, как Майкл ходит туда-сюда, понурив голову. Он увидел меня и быстро подошел. Я подумала, что он возобновит свои жалобы, и наставительно сказала:

— Давай, Майкл, стели себе постель, выбирай подходящее местечко рядом с твоими лучшими друзьями.

— У меня нет спального мешка, — тихо сказал он.

— Это не проблема! — воскликнула я. — Мы как раз получили несколько новых мешков и добудем тебе одеяло накрыться.

Считая, что разрешила его проблемы, я собралась уходить. Но Майкл потянул меня за рубашку и отвел подальше от остальных ребятишек.

— Энн, — проговорил он, потупившись, — мне надо тебе кое-что сказать.

В этот момент я увидела на упрямом мальчишеском лице тень неуверенности и стыда. Тихим шепотом он рассказал мне свой секрет:

— Ты знаешь, у меня есть проблема... Я... писаюсь по ночам... Каждую ночь у меня мокрые простыни.

Хорошо, что он не видел моего лица. Он шептал мне на ухо и не увидел удивления на моем лице. Услышав эту новость, я поняла, почему он такой резкий и ведет себя так некрасиво. Я поблагодарила его за то, что он доверился мне. Мы вместе решили, что он будет спать в своей палатке один. От остальных он потихоньку уйдет, чтобы не заметили.

Я осталась с ним и по дороге к его палатке спросила, не боится ли он спать в одиночестве. Он уверил меня, что я могу за него не беспокоиться. «Я сталкивался с вещами и поужаснее», — признался он печальным голосом. Мы расстелили для него постель, накрыли новой простыней и одеялом. Он рассказывал мне о тех тяжелых временах, которые ему пришлось пережить. Он поделился со мной своей мечтой о новой лучшей жизни. Я уверила его в том, что у него есть все возможности устроить свою жизнь так, как он хочет. Его жизнь будет самой лучшей. Он впервые выглядел трогательным и жалким и в то же время искренним.

Майкл накрылся, и я спросила, можно ли мне подоткнуть одеяло.

— А что это значит? — спросил он тихо.

Со слезами на глазах я подоткнула одеяло и поцеловала мальчика в лоб.

— Спокойной ночи, Майкл! Ты замечательный! — сказала я.

— Спокойной ночи, и спасибо, что ты была такой же заботливой, как мама, — ответил он искренне.

— Дорогой, я была рада тебе помочь, — сказала я, обнимая его.

Повернувшись, я пошла обратно, по моим щекам катились слезы. В этот момент я благодарила Господа за любовь, которую Он даровал матери и сыну, пусть даже и на один день.

Энн Джордан

НАША МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА

Однажды я с моей годовалой дочкой навещала родителей. Вечером, когда все устроились спать, я услышала за своей дверью их разговор.

— На улице холодно. Пойди проверь, хорошо ли укрыта наша маленькая девочка, — сказала мать отцу.

Притворившись спящей, чтобы можно было наблюдать за действиями заботливого дедушки, я вскоре узнала, кто был «нашей маленькой девочкой». Вот отец зашел в комнату, но подошел не к моей малышке. Миновав ее кроватку, он подошел ко мне проверить, достаточно ли тепло я укрыта. Удостоверившись, он спокойно вернулся в свою комнату.

Записала Бренда Коллинз Блюм «Ридерз дайджест»

ЗАБОТЛИВАЯ МАТЕРИНСКАЯ РУКА

Господь не может успевать повсюду, поэтому он создал матерей.

Арабская поговорка