О записях в блокнот, смягчающих тягостное депрессивное состояние

В Терапии творческим самовыражением есть немало приемов, позволяющих смягчать, а в итоге и вовсе снимать тягостные депрессивные состояния. Среди этих приемов наиболее простым и универсальным в техническом отношении (что немаловажно в депрессии) представляется мне карандашная запись в блокнот.

Я нередко слышу (и мои блокнотные записи это подтверждают так или иначе), что в тягостной депрессии надо брать себя за шиворот и вытаскивать на работу, на природу, в музей — словом, активно действовать. Учитывая особенности страдающего и его болезни, в ряде случаев, наверное, только так и можно действовать, но вот мой личный опыт этого не подтверждает. Более того, хорошо еще, если выкручивание рук просто не поможет, но чаще остается такой след, такая царапина, которая требует особого врачевания. (Что же касается совета преодолевать себя, то это, по-моему, вообще какая-то психологическая нелепица. Можно преодолевать свою лень, апатию, разного рода трудности, превозмогать усталость, недуг, но преодолевать себя?.. Себя надо любить, беречь, укреплять против той же депрессии, например, а всего лучше совершенствовать, как о том говорили В. О. Ключевский или Л. Н. Толстой). Следовательно, я говорю о случаях, когда преодоление депрессии, так сказать, в лоб не дает ничего хорошего.

Тогда лучше лечь на диван, как к тому понуждает депрессия, но с карандашом и блокнотом в руках. Обычно, если депрессия валит с ног, то и планы нарушены, а в голове холодный болезненный хаос. И вот нужно на листке просто пометить, какие дела не сделаны из-за депрессии, какие удалось все-таки сделать, что можно отложить или даже отменить без особого ущерба и так далее, то есть восстановить, пусть пока только на бумаге, план дня (или ближайших дней). Раньше меня удивляло, почему это нехитрое дело, как правило, уже приносит заметное облегчение. А дело в том, что оно привносит определенность, которая при прочих равных условиях обязательно уменьшает напряженность, причем тревога сменяется озабоченностью.

Что же дальше? Дальше надо обратиться к своим прежним записям в блокнотах, полистать их, почитать. Это ничего, что они кажутся чепухой, это именно кажется, особенно в депрессивных состояниях. Вспоминается, как дорожил своими записями, тетрадями М. М. Пришвин. Когда случился пожар, он их прежде всего спас, а все остальное сгорело. С другой стороны, его тетради выручили его однажды, подав мысль, как отговориться от пришедших задержать его казаков. Конечно, интеллектуальная и художественная ценность тетрадей Пришвина в сравнении с моими блокнотами по ряду причин несопоставима, я и не придавал им никакого значения, что было видно по их состоянию, но как же мне вдруг стало жаль, когда однажды я один из своих блокнотиков оставил в телефонной будке, по-настоящему жаль, хотя там не было решительно ничего особенного, и как был рад, когда он нашелся. Я взял его и прочитал первое попавшееся:

«Бросишь в водоем камешек, и по мере того, как расходятся круги, все больше головастиков тревожно ныряют вглубь, вся поверхность приходит в движение.

14. 7. 84»;

«В метро. На "Курской" выходили почти все. Молодая деревенская женщина боялась, что она не успеет сойти, и тогда ее пропустили вперед, к дверям.

29. 7. 84»;

«Впервые вижу из окна поезда красные мухоморы, да еще поезд летит вовсю.

3. 8. 84»;

«Так вспомнилось через месяц. Лермонтов о незабудках. Увидели прекрасные цветы. Возлюбленная попросила достать. Он кинулся, но увяз в трясине, стал тонуть, но цветы сорвал и, бросив любимой, крикнул: "Не забудь..."»

15. 6. 84»;

«Спрятались от дождя под елками. <...> Хорошо в лесу среди елок. Попалась лиловая фиалка, то есть ятрышник. Но шли мы за грибами, которых либо нет, либо они червивые. У нас на участке их больше.

7. 7. 84»;

«В поезде. Помнится, я сидел в комнате трудотерапии (ПБ[153] № 3) и едва не падал от депрессии, а "Маяк" тихонько передавал "Историю любви" в исполнении какого-то скромного оркестра...

26. 7. 84».

Теперь блокнотик уже не казался мне чепухой. Это и понятно, потому что кроме интеллектуальной и художественной ценности есть еще и личностная. Вот она-то, как кажется, и важна особенно в лечебном творчестве, дает шанс выбраться из депрессии.

Итак, я просматриваю свои прежние блокноты, и тут наверняка оказывается, что что-то надо поправить, дополнить, уточнить и прочее. Бывает даже, что в начале записи дан перечень тем, но редко успеваешь коснуться их всех, а потребность есть. И вот эта потребность может исподволь, незаметно, но достаточно властно проявиться в депрессии. Тогда минут через двадцать-тридцать работы чувствуешь, что депрессия ослабевает, а ее первоначальные размеры оказались преувеличенными. Кстати, в хорошем состоянии нередко ничего, кроме этого очевидного «хорошо», и не выразишь, не напишешь, тогда как в некоторых депрессивных состояниях творческая работа оказывается весьма продуктивной. Сначала кажется, что и двух слов не свяжешь, а начнешь — и увидишь, что только бы и работать сейчас, но только времени мало. Получается, что депрессия содержит в себе и средства противодействия ей.

Но вот еще одна запись из прежних времен:

«Я не люблю читать свои размышления, рассуждения, и вот, мне кажется, почему. Дело в том, что они идут от болезненного самовозбуждения или какой-либо другой измененности, тогда как написанное непринужденно по мысли, по чувству идет от души, от характера, идет само собой, искренне... Поэтому лучше читать не рассуждения, а тот сырой материал, из которого они черпаются...

9. 8. 83».

Ясно, что это относится к тем депрессивным состояниям, которые сопровождаются существенной деперсонализацией, когда измененность привычных эмоциональных ощущений своей индивидуальности становится мучительной. И не стоит искать истину, находясь в состоянии угара болезненного самовозбуждения, — это пустое дело, как показывает опыт. (Косвенно это подтверждает и едва уловимое в этих состояниях чувство, что все это вроде бесплодной погони за своей тенью.) А надо искать свое естественное, натуральное состояние, стремиться к нему, в чем как раз помогают блокнотные записи. Я много сил и времени потерял напрасно, пока вполне усвоил эти так легко написанные сейчас слова.

Впрочем, этим я вовсе не хочу сказать, что болезненное возбуждение или самовозбуждение заведомо исключает творчество, но это уже другой разговор. Я же хочу представить здесь еще одну мою давнюю блокнотную запись.

«Зыбкий полусон превратился утром в депрессивный мрак.

Телефонные звонки отняли последнюю надежду потеснить депрессивный мрак.

Первое облегчение — когда я увидел в тумане и дожде электричку, которая должна была увезти нас на дачу...

В поезде было холодно, на платформе — снежная слякоть.

Поскальзываясь на размокшей глиняной тропинке и задевая мокрые ветви деревьев, я думал в холоде и дожде: «Боже мой! Как же непередаваемо хорошо может быть, и уже сейчас почти так».

Грядки тюльпанов, только сверху прикрытые тоненьким слоем снежка.

Мокрые, пожелтевшие и побуревшие флоксы, капельки дождя на кончиках прутьев... Еще цветут ноготки.

И вот я уже проворно делаю сразу несколько дел по дому, надеясь еще успеть засветло пересадить два-три куста флоксов...

А потом по-зимнему длинный вечер, который проходит так быстро, что даже не успеваешь заполнить пропущенные за неделю листки дневника.

Раньше этот путь неизменно приводил к врачу и лекарствам; а потом к полной безысходности, а затем и к больнице.

7.11.81».

Здесь описан практикуемый мною в то время выход из тягостной депрессии с помощью поездки на дачу. Что же касается самой блокнотной записи, то за давностью времени я не могу, конечно, помнить все те обстоятельства, в которых она сделана, но по форме, по стилю, по почерку, наконец, вижу, что это был успешный выход из тягостной депрессии (или, по крайней мере, ее значительное смягчение) уже посредством простой записи эпизода в блокнот.

А в конце мне вот что хотелось бы сказать. Подготавливая это сообщение, я просматривал свои блокноты разных времен. И вот как-то незаметно возникло довольно устойчивое чувство, будто я побывал в лесу, а вернее, даже не в лесу, а в своем мире, вернулся к себе, а это — чудо как хорошо. С благодарностью я посмотрел на потрепанные и неказистые свои разнокалиберные блокноты и подумал: а есть ли у психофармакологов средства, хотя бы отчасти дающие столь желанный эффект, причем без существенных осложнений?

Листая дневниковые записи

В моей записной книжке многое посвящено незатейливым описаниям природы. Прихожу к выводу, что это имеет для меня важное значение. Дело в том, что эти короткие «зарисовки с натуры» помогают зафиксировать то особое душевное состояние, которое я испытываю, общаясь с природой. Эти записи при последующем чтении оживляют эмоциональную память, помогают воссоздать в тонкостях целостный образ, живую «картину» природы со всеми оттенками цветов и запахов. Вспоминаются и обстоятельства жизни, переживания и размышления того периода, когда сделана запись. А бывает и наоборот. Сначала в душе возникает какое-то особое, поначалу неясное теплое чувство, а затем уже оно «дополняется» конкретным природным образом и другими, связанными с ним воспоминаниями (быть может, и далекими, из детства).

Беседуя как врач-психотерапевт с пациентами, наделенными в какой-либо мере психастеническими чертами характера, прихожу к заключению, что общение с природой может оказывать на них по-настоящему целебное воздействие. Ведь для многих из них природа — это особая «зона» (вспоминая фильм Андрея Тарковского «Сталкер»), где только и можно отрешиться от повседневной напряженной тревожной суеты и быть самим собою, где мысли и чувства выстраиваются в стройный гармоничный ряд и в душе восстанавливается чувство ясности — ясности в восприятии себя самого и окружающего.

Советую пациентам искать для себя разные лечебные формы общения с природой, в том числе и делая записи. Использую и свои природные «зарисовки» в психотерапевтической работе, например, читаю их в группе творческого самовыражения или включаю их в гипнотическую «песню» во время группового сеанса. Пациентам с психастеническими гранями в характере и особенно тем их них, которые страдают деперсонализацией, эмоционально наполненные, «живые» образы родной природы, прочувствованные самим психотерапевтом, оказываются ближе, чем экзотические образы морского берега. Такие гипнотические «песни» лучше ими воспринимаются. Помогают им эмоционально «согреться», представить в гипнозе те знакомые уголки природы, которые пациенты и сами видят ежедневно вокруг себя, но не всегда замечают их из-за тягостного душевного состояния. Это способствует более глубокому погружению пациента в целебный отдых и раскрытию внутренних природных защитных сил.

Приведу некоторые свои записи.

«Ранняя весна. Жизнь медленно просыпается. Земля еще не высохла, и кое-где в лесу лежат небольшие островки снега. Но уже потянулась всякая травка. Появились нежно-белые, сиреневатые, розовые первоцветы, мать-и-мачеха. Пасмурно. Пошел мелкий дождик — совсем несмелые капли. Слышно, как они стучат по траве. От этого в воздухе тонкий аромат свежести, цветения. Птицы поют. Каркают вороны. Но так как погода пасмурная, нет громкого птичьего гомона. Нет и ощущения весеннего радостного напора жизни, как в музыке Вивальди (из цикла "Времена года").»