О целебном общении с живописью

Встретились слова Канта: «Страдание — это побуждение к деятельности». Подумалось, что в случаях депрессивно-дефензивных тоже так: страдание — побуждение к деятельности, прежде всего творческой. Но известно, что в разлаженности, напряженности души, в беспомощности душевного онемения начать действовать бывает, как правило, трудно. Чтобы браться за творчество, нужно, чтобы хоть какое-то тепло сидело в душе.

А оно может возникнуть, родиться ответом на свет, тепло, живущие в созданном душой другого — созвучного — человека творческом произведении. Один среди многочисленных приемов в Терапии творческим самовыражением — обратиться за помощью к изобразительному искусству. Обычно люди с полифоническим характером, наблюдая движение своей депрессии, ищут свои «опоры», разные для разных состояний. Природа помогает всегда (все же сильнее — при не коротком, не мимолетном общении с ней). «Вбирает» в себя, в ней — как часть ее. Лечит, обнимая, бесконечным множеством индивидуальностей (Добролюбова Е. А., 1997). Искусство несет в себе живое переживание (которое в случае созвучия так нужно, чтобы почувствовать себя не одиноким в мире, почувствовать рядом другого, заразиться переживанием). Обращение к живописи подразумевает общение с человеком, и возможно, наверное, тогда, когда есть силы на общение с условностью (записанное переживание, благодаря наличию характера и индивидуальности автора, всегда условно; благодаря этой условности в художественном произведении всегда присутствует и мысль). И все же живопись требует меньшего напряжения сил для начала общения, чем чтение или непосредственное творческое общение с людьми (трудно дающееся в депрессии, да и «с чем идти к людям?»)[151].

Художественные открытки, альбомы, репродукции любимых художников вокруг, всегда на виду... Тревога заставляет метаться от одного к другому в поисках созвучия, и такие метания часто приводят к результату: многое перебирая, можно найти что-то нужное именно сейчас, близкое, оживляющее.

Погрузиться глубже в художественный мир, встретиться с живыми полотнами художников, сосредоточиться в тишине и приподнятости залов, а первым делом — для всего этого — успокоиться в определенности ситуации, — если есть время, позволяет художественная выставка, музей. А если в выставочных залах собраны произведения разных художников, то возрастает активность психотерапевтической работы: идет постоянное внутреннее невольное сравнение, постоянный выбор, в котором легче понять и характерологическое, и индивидуальное, и свое.

Однако состояние может быть таким, что ничто не пробивается сквозь железную заслонку деперсонализации. Человек ждет, что пробьет ее радость встречи, но встречи нет и нет, просто потому, что даже очень близкое не получается принять в себя.

«Не могу увидеть по-своему, так, что раскроется внутренний мир картины для меня, что почувствую себя богаче от общения с ней или самостоятельная мысль придет в голову. Но ничего этого нет и в помине, и неприятно от признания себе, что хочется сбежать... Мучает то, что не можешь никак отозваться» (в качестве иллюстрации здесь и далее привожу записи пациентки В., 30 л., с ее разрешения).

В душевной разлаженности мысли отрывочны, и оттого, что не тянут за собой другие, кажутся случайными, пустыми. Как бы не сцепленными с душой, проходящими мимо, ни на что не опираясь.

В таких случаях помогает даже самый малый шаг навстречу. Например, блокнот, в который можно записать пока автора, название работы, самый минимум впечатления, хоть оно часто кажется совсем поверхностным, мимолетным, незначительным. Запись не даст ему уйти бесследно, а оно, увиденное теперь со стороны, вдруг потянет за собой другое? Другую мысль? Интерес? И творческое общение завяжется, и тягость от неприкаянности, хоровода в голове постепенно отступит.

Запись требовательна: она заставит переспросить себя или попросит возвращения, когда придет запоздалый вопрос. Она поможет вернуться к себе и потом, потому что даже самые короткие слова хранят мгновение жизни.

Некоторые дефензивные люди с полифоническим складом характера, в которых так крепко спаяны и так взаимозависимы мысль и чувство, говорят о себе, что и голова не способна работать без хотя бы малого живого чувства, и почувствовать получается глубже, цельнее только через попытки объяснения.

«Вот что-то шевельнулось внутри. Так как ищешь хоть каплю себя, сразу спрашиваешь: Чем мне это важно? Кто художник? О чем он говорит?» Когда человек входит в Терапию творческим самовыражением, это внимание прежде всего к индивидуальности (не к художественному мастерству) происходит естественно, душа просит именно такого общения. Оно помогает и сопереживать, вникая в особенности характера, в трудности, в боль, ведь все это отпечатано в творчестве. Приходит уважение к чужому, неблизкому творчеству, принятие, и от этого тоже становится легче.

Однажды пришлось услышать: «Ну что же: Клод Моне мог бы в конце концов прийти к такой живописи, как живопись Матисса, а Матисс, если бы захотел, мог бы писать и так, как Пикассо». Если бы было так, то людям с расстройствами настроения не оставалось шансов склеить свою индивидуальность и в собственном творчестве, и в общении, например, с индивидуальностью Клода Моне. И не сказал бы живописец Вильгельм Пурвит: «Самое большое достижение художника — найти самого себя».

«А потом — выходишь на улицу, в теплый весенний вечер. Большой, едва заметный солнечный зайчик высветил белые рамы окна и белый кружевной балкон «новенького» особняка напротив Пушкинского музея, уносит в 19 век... Идешь к остановке и видишь легкость и нежность тонких деревьев на набережной Москвы-реки, серебристые подвижные блики на воде, будто ожившие картины импрессионистов, вечернюю дымку, растворенные в свете дальние дома, башни. И тепло вспоминается только что увиденное, заново обретенное созвучие. И эти неуверенные, мгновенные состояния в природе есть с кем разделить. (7 апреля 2000 г.)»

Может быть, в основе поиска самого себя заложено и стремление сильнее любить то, чему нужна твоя любовь?

И еще несколько примеров:

«В. Серов, «Девушка, освещенная солнцем». Не изысканность цвета, не отдельная красота, а верность «рабочего замеса»: светло-зеленые и голубые рефлексы от листвы на кофточке, на лице девушки, пятна солнца на расслабленных сложенных руках верно передают настроение летнего дня. Внешнее спокойствие, румянец, тревожные глаза, что-то, чего не могу уловить в выражении лица. Доверчивость или настороженность? (9 апреля 2000 г., Третьяковская галерея)»;

«Металась, но не в прямом смысле. Не находила себе места. Не могла собраться. Металась без связанного с этим словом душевного беспокойства, заторможенно. После Врубеля проскочила почему-то Васнецова, Саврасова, Поленова, остановилась у Остроухова, у его «Золотой осени»... потом Левитан... Стало легко дышать. (25 июля 1999 г., Третьяковская галерея)»;

«М. Куколь. «Алеша»: тревожный огорченный мальчик в мрачноватых красках, (декабрь 1998 г., ЦДХ)».