К краткосрочной Терапии творческим самовыражением шизоидов и психастеников: Случаи из практики
Ч., 34 л., шизоидная психопатия. Родилась и выросла в Тамбовской обл., была предпоследним ребенком в многодетной семье. С раннего детства — одинокая, замкнутая, непонимаемая близкими родственниками, внешне холодная и нетерпимая, но при этом обидчивая и ранимая. Всегда, сколько себя помнит, ощущала свою отчужденность от окружающих, свою неспособность раскрыться до конца ибыть самой собой среди людей; в глубине души мечтала о духовном контакте и созвучии. Из-за «трудного» характера обучалась в школе-интернате (в то время, как остальные братья и сестры учились, живя в семье). После получения среднего образования много ездила по России и бывшим союзным республикам, пытаясь найти «место по душе», сменила множество рабочих коллективов и общежитий, но «нигде не уживалась». Любит животных и природу вообще, предпочитает дикую природу, горы. В течение нескольких лет серьезно занималась горным туризмом; глубоко понимает поэзию (особенно любит А. Ахматову, М. Цветаеву, Б. Ахмадулину); хорошо ориентируется в религиях христианских направлений; в поисках «главного в жизни» сменила несколько турклубов в различных городах и несколько религиозных обществ. В Тольятти приехала примерно за год до обращения к психиатру, работала токарем на Автозаводе.
Была доставлена к психиатру после попытки суицида, когда, ослабев вследствие операции, была лишена возможности ходить в походы, «не осталось ничего, кроме работы», «жизнь зашла в тупик» (на работе и в общежитии душевно близка ни с кем не была, с товарищами из турклуба, помимо походов и тренировок, не общалась). К психиатрии относилась с недоверием, но в какой-то степени понравилось то, что на первом приеме врач «тоже была в свитере и джинсах»; кроме того, как говорила пациентка впоследствии, «появилась иллюзия, что я кому-то интересна». В связи с опасностью повторного суицида была направлена в стационар, откуда написала врачу письмо. После выхода из стационара была приглашена на индивидуальные психотерапевтические беседы.
В данном случае индивидуальные беседы заняли 8 мес., из них более 2-х мес. ушло на установление собственно контакта, около 4-х — на беседы, подготавливающие пациентку к группе, 2 мес. — на ТТС в группе, параллельно чему продолжалась индивидуальная работа. По сути, напряженная работа собственно по ТТС в этом случае продолжалась 4 мес. (с частотой индивидуальных встреч 1-3 раза в нед.).
Отдельно — о проблеме контакта. При явной тяге пациентки к беседам (приходила в диспансер почти ежедневно, подолгу ходила возле диспансера, не заходя на прием) приходилось поначалу довольствоваться внешне формальным контактом со стороны пациентки, которая при настойчивости вопросов врача уходила из кабинета или могла подменить реальные факты своей жизни вымышленными; приходилось, пользуясь отрывочными высказываниями пациентки, искать интересующие ее темы и говорить о них, наблюдая за ее реакцией. Однажды пациентка по своей инициативе написала письмо врачу — причем на тему, далекую от обсуждения: это было большое и удивительно теплое письмо о рассвете, встреченном ею в маковой долине, высоко над уровнем моря, в Среднеазиатских горах. Впоследствии раскрытие становилось все более глубоким, и с определенного момента нужно было лишь постепенно направлять беседы в необходимую сторону. Словесный контакт с пациенткой по-прежнему был затруднен, но она отвечала психотерапевту подробными письмами, а впоследствии (также по собственной инициативе) стала записывать свои мысли на магнитофонные ленты. С группой контакт устанавливался тяжело, «держала дистанцию», но теплела, расслаблялась от привычного напряжения, когда к ней обращались через ее творчество; через некоторое время стала охотно и глубоко отзываться творчески (стихами, рисунками) на обращение к себе со стороны членов группы. Постепенно начала понимать и принимать других людей. К концу занятий смогла рассказать в группе о творчестве и характерологических особенностях любимых поэтов, а также сделала несколько сообщений о природе.
Через год после первой встречи с психиатром по просьбе родственников вернулась в родное село. Продолжает переписку с врачом, в письмах сообщает, что сохраняется ощущение смысла жизни и обретенной уверенности в себе, что стала лучше понимать окружающих. Поселилась у учительницы русского языка и литературы, которой помогает в проведении литературных вечеров, оформлении стендов; пробует по разрешению педагогов читать доклады в школе о творчестве своих любимых поэтов.
Г., 54 л., психастеническая психопатия. Инженер, работает в проектном управлении ВАЗа, интеллигентна, глубоко культурна. Склонна к самоанализу, тревожна, мнительна; природные застенчивость и неуверенность в себе почти неощутимы из-за высокой культуры общения пациентки; обладает развитым чувством ответственности. Жизнь складывалась сложно: одна воспитывала двоих детей (сына и дочь), т. к. муж ушел из семьи сразу после рождения младшего ребенка. Тяжело переживала развод, но постаралась найти утешение в работе. Была относительно компенсирована до заболевания дочери: дочь, тонкая, также интеллигентная девушка, заболела злокачественной формой шизофрении, и, несмотря на усилия врачей, быстро (в течение 2-х лет) сформировался глубокий интеллектуальный и эмоционально-волевой дефект. Тяжело переживала болезнь дочери (которая была пациентке и «подругой»— сын рано женился, жил отдельно), прилагала все усилия, чтобы вылечить ее, впоследствии страдала из-за интеллектуального дефекта дочери, скрывала от знакомых и сослуживцев ее болезнь, «переживала в себе». Постепенно нарушился сон, появилась слабость, усилилась свойственная пациентке и подавляемая ранее раздражительность, обострились хронические заболевания пищеварительной системы, с трудом справлялась с привычной работой; мысли «замкнулись на болезни дочери»: навязчиво думала о ее заболевании и о том, какой бы она была, если бы не болезнь.
С большим пониманием отнеслась к приглашению на занятия ТТС, благодарно отзывалась на любое психотерапевтическое усилие врача (уже хорошо знакомого по болезни дочери), с предельной серьезностью помогала врачу проанализировать свою душевную жизнь. Так же серьезно, вдумчиво стала изучать предложенную психотерапевтом медицински-просветительную литературу по типологии характеров, делала выписки, делилась своими мыслями и наблюдениями; впоследствии с интересом и ощущением созвучия читала «психастеническую» прозу. С первых же индивидуальных занятий стала отмечать явное, но не стойкое улучшение. После 1 мес. индивидуальных занятий в течение 2-х мес. посещала группы ТТС (наряду с продолжающимися индивидуальными занятиями). В группе внимательно относилась к другим пациентам, вдумывалась и вчувствывалась в их несчастья и проблемы; во время разбора творчества других старалась подбодрить ранимых, найти хорошее и неповторимое в их работах. Отметила «домашнюю обстановку» в группе и в немалой степени способствовала этому.
ТТС определила как «лечение отвлекающей информацией», которая помогла ей вырваться из замкнутого круга безысходности и мыслей о больной дочери, дала почувствовать, что «в любой жизни и всегда есть смысл». Кроме того, общаясь с пациентами в группе, «поняла, что не у меня одной такое несчастье в жизни». Отметила, что после занятий ТТС уменьшилась раздражительность, нормализовался сон, появились силы и интерес к работе.