Прагматически-техническая психотерапия

Прагматически-техническая психотерапия отодвигает в сторону за ненадобностью — мироощущения-мировоззрения и теории. Это Нейролингвистическое программирование (НЛП), некоторые сугубо технические когнитивно-поведенческие приемы (в том числе многое обескровленное из техник Бека и Эллиса), многие гипнотически-эриксоновские и гештальт-техники. Впрочем, техники склонны перемешиваться между собою, обретать совершенство, красивую, условно-рефлекторную, порою изящно-жонглерскую законченность, манипулируя человеком, как и художественные произведения массовой культуры (Руднев, 1997). Техники проникнуты также суггестией (внушением). Надежда Владиславова замечательно показывает в своих работах о русском боевом НЛП в Чечне, как НЛП основано на «вере в "магию" техник», и определяет НЛП «как диалог, как терапию веры — верой»(Владиславова, 2000, с. 208). Здесь, кстати, вспоминается, что и шаман сам должен впадать в транс во время своего сеанса.

Если многим психологическим психотерапевтическим подходам созвучен модернизм в искусстве, литературе (модернизм как новаторство в области художественной формы, содержания), то многим прагматически-техническим психотерапевтическим подходам более сродни авангардизм (в том числе в виде своей поп-артовской ветви — не художественность-душа, а просто «обозначение» (desig-natio — лат.)). См. о существе авангардизма, о характерологической разнице между модернизмом и авангардизмом — у В. Г. Власова (1995) и В. П. Руднева (1997).

Поп-арт, кстати, широко востребован сегодня (как и вся массовая культура) людской массой в качестве бездумной, но нередко по-своему законченно-красивой душевной гимнастики и так же заслоняет собою глубокое, содержательное, одухотворенное художественное творчество, как прагматически-техническая психотерапия заслоняет сегодня глубокую, личностную психотерапию, психотерапию переживанием. Но уж так изменилась жизнь на Земле.

Основная масса Человечества — душевно здорова (это прекрасно!), не отличается глубинной сложностью переживаний, неискоренимыми патологическими характерами, депрессивными страданиями. Эти люди особенно подвержены моде, и в своих массово-неглубоких душевных трудностях, в душевном неуюте, в своих обычно нетяжелых невротических расстройствах они целебно-благотворно тянутся к массовой культуре и массовой психотерапии, также лишенным каких-либо глубоких переживаний. Подлинное страдание так же редко, как и творческая духовная глубина-сложность. Там, где нет глубоких интересов, без удовлетворения которых человек плохо себя чувствует, там обычно царствует мода и служение влечениям. Вчера было модно читать литературные журналы, сегодня модно торговать и т.д. Людям необходимо для души, для радости сообразное их природе и обстоятельствам жизни. Все-таки конформное еще не значит безнравственное. В Человечестве, к счастью, много простого Добра.

Конечно, от «математически безошибочного счастья» замятинского романа «Мы» веет предупредительно трагически-автоматической, зловеще-недоброй технократической бездуховностью, которая уже не нуждается в психотерапии и культуре вообще. Убежден, однако, что всегда будут на свете люди со страдающей сложной душой, способные к подлинно духовному творчеству-самолечению. Они-то и смогут, хотя бы по временам, «заражать» своей духовной творческой жизнью, нравственными идеалами, переживаниями массу более или менее добрых от природы, образованных людей, как это бывало и в прежние времена. Просто сегодня такой уж малодуховный круг жизни, когда в целительном глубоком духовном воздействии (в том числе психотерапевтическом) нуждаются, в основном, страдающие от своей болезненной душевной, духовной сложности. Им и помогает существенно не техническая психотерапия, а терапия целебным переживанием — Терапия духовной культурой (экзистенциально-гуманистическая и религиозная психотерапия, клиническая одухотворенная психотерапия и, в том числе, клиническая терапия творчеством — ТТС). А множеству несложных людей со здоровыми душевными трудностями довольно и техник прагматической психотерапии.

С годами все более убеждаюсь в том, что подлинная психотерапия, во всяком случае, душевно, духовно более или менее сложных пациентов невозможна в России без сочувствующего, искреннего терапевтического переживания (сопереживания) — даже в гипнотическом сеансе. Переживание психотерапевта побуждает пациента к собственному целительному переживанию. Борис Воскресенский пишет: «Психотерапию я понимаю как лечение переживаниями. Не обязательно психическими воздействиями именно врача, но переживаниями, обусловленными всем культурно-историческим опытом человечества. Это и природа, и книги, и искусство, и творческое самовыражение самого пациента — словом, все проявления духовной культуры. <...> Традиционные психотерапевтические методы — гипноз, аутогенная тренировка, рациональная психотерапия и др. — частные варианты из этой сокровищницы» (Воскресенский Б. А., 1997, с. 12). Это, по-моему, так и есть.

Заключение

Так видится мне в своих основах панорама сегодняшней психотерапии, исходя из творческой природы психотерапевтов, нуждающихся каждый в своей личной психотерапии, то есть из Терапии творческим самовыражением.

Эти четыре области-направления психотерапии в стихийных или научно разработанных формах существовали всегда в Человечестве, но в соответствии с историческими и другими закономерностями развития Человечества какая-то область психотерапии или ее ветвь, веточка выходили на первый план, заслоняя собою другое. Конечно, тут не все так прямо «по клеткам» разделено. Я говорю лишь о природной предрасположенности психотерапевта к определенному психотерапевтическому мироощущению, то есть о тенденциях, ориентирах. Существует множество красок, оттенков, покрывающих разнообразные психотерапевтические методы, но есть и глубинные, природные стержни. Так, ТТС — клинико-психотерапевтический метод, но, независимо от меня, стали его применять и неклиницисты, например, психотерапевты аутистического склада: психологи, социологи, филологи, философы. Их объединяет интерес к клинике, характерам, хотя клиника, характер для многих из них — лишь важный, ценный сосуд-приемник, улавливающий изначальный Дух, проникающийся им. А Дух существует изначально, сам по себе. Конечно, это ТТС, «подмоченная» в своей мироощущенческой основе. Но психолог-аутист может помогать этим методом, особенно людям, подобным ему своим характером, глубже и светлее, чем самый одухотворенный материалист-клиницист. Именно здесь ТТС близко подходит к психологической психотерапии творчеством (экзистенциально-гуманистическая психотерапия, арт-терапия, религиозная психотерапия). Но тот, кто не испытывает интереса к характерам, клинике, к зависимости целительного творческого процесса от всего этого, — тот не способен к ТТС.

Терапия творческим самовыражением как изучение в лечебном процессе вместе с психотерапевтом характеров, клиники для своих целебных творческих дорог, несмотря на подобную некоторую мироощущенческую «подмоченность», новые краски, оттенки, все равно остается самою собой в области Клинической психотерапии, потому что родилась в клиницизме, особенно «органична» клиническому мироощущению.

Прагматически-техническая психотерапия, показанная, в основном, здоровым людям и легким невротикам, не требует целительного личностного переживания психотерапевта. Будь то техники НЛП, будь то групповые технические (без души) гипнотические сеансы. Преподаватели технической психотерапии и предупреждают обычно своих учеников: «Если будете переживать с каждым клиентом, то скоро от вас ничего не останется». И, в самом деле, весьма удачно здесь слово «клиент». Как в парикмахерской или прачечной, тоже без переживания. Я как-то об этом раньше не думал. А без психотерапевтического переживания у психотерапевта может быть множество клиентов.

Недавно спросил одного из наших кафедральных клинических ординаторов, хочет он в будущем помогать больным или более или менее здоровым, с переживанием или технически? «Конечно, здоровым, — чистосердечно ответил он. — И, конечно, технически. Ведь больным технически не поможешь. И с больным сколько нужно возиться... А деньги-то надо зарабатывать!» Ну что же, для каждого свое. Есть и немало психотерапевтов, способных помогать только больным людям, потому что любят их больше, чем здоровых.

К сожалению, возможно психотерапевтически (и то не всегда) освободить прежде здорового человека лишь от невротических расстройств (страхи, бессонница, вегетативные дисфункции, истерические головные боли, ком в горле и т.д.) и болезненных переживаний по причине обрушившихся на него душевных ударов. В остальных психотерапевтических случаях речь идет о болезненно-характерологических переживаниях, хронических тревожно-депрессивных расстройствах и т.п. Здесь попытки реконструировать природу (своеобразную своей хронической патологией) ничего не дают. Это не попавшая в переплет «всеядная» конформная личность, которая способна реконструироваться и психоанализом, и голотропной терапией, личность, которую возможно психотерапевтически очаровать каким-либо экзистенциальным подходом и гипнотической эриксоновской техникой. Здесь остается клиническая психотерапия: изучать, как защищается сама природа, и способствовать ее защите по тем же дорогам, подобными способами, но более совершенными в сравнении со стихией.

Итак, ТТС показана более или менее сложным душой людям, у которых невротические, личностные (характерологические), депрессивные расстройства несут в себе и сложное, нередко тягостно-деперсонализационное переживание своей несамособойности-неполноценности, свойственное особенно, в мягких своих формах, российской интеллигенции XIX века. Эти сегодняшние дефензивные пациенты остались, в сущности, такими же по картине своего страдания, как и дефензивный Володя из одноименного чеховского рассказа. Они-то и тянутся к мировой классике всех веков, к русской реалистической психологической культуре XIX века, ко всему, наполненному нравственно-этическими переживаниями, сомнениями, поисками духовно прекрасного в маленьком человеке. Тянутся к Терапии творческим самовыражением, которая неавторитарно предлагает разные дороги целебно-творческой жизни в соответствии с природными (клиническими или субклиническими) особенностями хронического страдания. Создается впечатление, во всяком случае, в нашей кафедральной амбулатории (кафедра психотерапии и медицинской психологии Российской медицинской академии последипломного образования), что сегодня к глубокому, серьезному целебному самопознанию, творчеству, чтению одухотворенно-серьезной классики, переживанию картин Дюрера, Брейгеля, Рембрандта, Поленова, Левитана и им подобных расположены лишь люди, серьезно страдающие тревожно-депрессивным переживанием своей неполноценности. Так же расположены эти люди к терапии творческим общением с природой, к целительному погружению в прошлое и т.д. Расположены потому, что только это и помогает им по-настоящему выживать.

ТТС — довольно сложное, даже опасное оружие. Применять ее в психиатрии следует клинико-дифференцированно, осторожно. Так, шизотипическому пациенту с ярко выраженным истерическим радикалом стремление ТТС подробно разобраться в природе характеpа может представиться «ересью-ахинеей», поскольку для него характер — «вечная тайна», которую нельзя трогать исследованием. Для другого же шизотипического человека, с преобладающим психастеническим радикалом, ТТС — единственно возможный способ смягчить страдания.

Наконец, ТТС, сформировавшаяся в попытках помочь, прежде всего, типичным российским дефензивным интеллигентам в российской культуре и среди российской природы, есть, думается, метод (система) национальной российской Терапии духовной культурой. В то же время ТТС, надеюсь, помогает по-своему рассмотреть и по-своему понять сегодняшнее так называемое вавилонское смешение языков психотерапии.