Ii. как выздороветь от неизлечимой болезни за один день.

1. В этом мире всё специально перепутано. Парикмахеры на территории бывшего СССР моют голову пришедшим к ним стричься не после того, как подстригут, а перед стрижкой. Мыть голову, чтобы мелкие волоса за шиворот, под одежду не попадали, нужно после того, как Вас подстригут. Мыть перед стрижкой, да с умным видом, как будто совершаешь что-то очень нужное, полезное, это жульничество. И в наших больницах всё, что вра-чи проделывают со своими доверчивыми пациентами, в большинстве своём, является всё тем же бессмысленным, а порой, и вредным для нашего здоровья, «мытьём головы». Не в том месте, и не тогда, когда действительно необходимо. Быть сознательным, понимать, что вокруг тебя происходит, это значит прекратить эти бесконечные «хождения по мухам», это значит перестать вовлекаться во всё, что нам предлагают пройдохи. Разные торгаши: политики, юристы, врачи. Ну, это к слову.

В девятом классе у меня разболелась нога. Врачи после тщательных анализов сделали заключение: воспаление надкостницы, остеомиелит. С левой стороны правой ноги от коленного сустава и выше нога покраснела и сильно опухла. Меня даже положили в больницу, ногу поместили в лангету, выдали костыли и потом в стационаре врачи в течение месяца меня своими уколами и таблетками «лечили» (на 90 процентов все наши болезни от уколов, пирке, вакцинаций, через которые в нас внедрили, подсадили паразитов различной этимологии).

Как-то на тренировке (а я занимался тогда спортивной гимнастикой) я сильно ударился о ручку гимнастического коня, и ударенная кость и мышца правой ноги, помню, сильно болели. Всё остальное было «наведено» мнительностью, страхом, самовнушением, которые меня тогда сильно «захватили». А после пришли и слабость, и температура под сорок. Полежал я в больнице почти месяц, а улучшений никаких. Тогда мне ногу в месте воспаления «вскрыли», вставили в разрез «резинку», чтобы оттуда, из раны, всякая гадость вытекала. После чего из больницы выписали. Улучшения от такого «лечения» мне не было никакого, а через некоторое время воспаление перешло и на правую сторону голени, ниже сустава. Я теперь везде ходил, прихрамывая. Боль в правой ноге была постоянная. Днём не такая сильная, а ночью, я её ощущал как «зубную боль», но в ноге. Она мешала мне и заснуть и спать. Все сердобольные знакомые и родственники меня жалели. Мать часто плакала, т.к. ей сказали, что остеомиелит – это нагноение, воспаление надкостницы. Для неё это было чем-то, что «даже врачи не могут вылечить». Время от времени я ходил в поликлинику к хирургу, который в моей ране, обычно, лениво ковырял металлическим, клювообразным инструментом. После чего что-то записывал в карточку. Но от осмотров вра-ча опухоль и боль не проходили. После посещения врача я хромая, брёл домой, где меня все жалели, мать плакала. Мать, как тяжело больному, мне старалась во всём угодить. В связи с воспалением и опухолью на ноге, у меня всё время держалась температура 37,7 (17-мой день рождения). В школу я не ходил, на тренировки тем более. В этой моей болезни были и другие выгоды и плюсы. По дому у меня теперь не было никаких обязанностей. Ни мусор вынести, ни за собой убрать. Если бы не постоянная боль в ноге, в остальном всё было не так уж и плохо. Меня все жалели и старались мне, «страшно» больному, во всём угодить. Мать старалась на завтрак, обед, ужин готовить то, что я любил. В один из дней недели мне нужно было опять идти на приём к врачу. До остановки от нашего дома было метров восемьсот. Шёл я в сторону поликлиники и хромал. Нога сильно ныла. Я, чуть не плача, плёлся к врачу, зная, что врач опять будет бесцеремонно трогать мою больную ногу, при этом он будет причинять мне ещё большую боль, а улучшения от его прикосновений и созерцания моей больной ноги, как всегда, не будет никакого. Всю дорогу я всем встречным и обгоняющим меня прохожим как-то подсознательно демонстрировал своё терпение и мужество. Я, как Мересьев, хромая и морщась от боли «пробивался» к районной поликлинике. При этом, помню, в голове действительно крутились разные образы из фильмов и книг, где герои, действительно, «несмотря на ранение, боль, героически…», что там они обычно делают… «прорываются, преодолевают и терпят». Дорога казалась бесконечной.

И вдруг я вспомнил (или я от кого-то это слышал, или прочитал где-то), что боль можно перенести с одной ноги или руки на другую. Непонятно откуда мне пришла эта мысль. Но я посреди дороги остановился и попробовал её реализовать. У меня болела правая нога, я начал переносить, или точнее, вызывать боль в левой ноге. Я костяшками пальцев начал стучать и тереть то место на левой ноге, которое соответствовало месту моей реальной боли на правой ноге. При этом я рассуждал так: «Больное место радирует в мозг, что у организма где-то что-то болит. В мозгу создаётся очаг, который тоже «кричит» про то же самое: «болит-болит-болит». И этот очаг, достаточно уже устойчивый, так как болит уже давно. И если» «вдруг наступает даже какое-то облегчение, то мой «очаг в мозгу» его просто не заметит, так как он уже привык «кричать» лишь одно: «болит, болит, болит». То есть болезнь моей ноги постепенно стала уже болезнью головы, психики. Я это увидел настолько ярко, и основные причины моего заболевания для меня стали настолько очевидны, что я понял, что надо стереть этот воспалённый «очаг» в голове, а больное место без подпитки «сверху», точнее, весь мой организм (то бишь, я сам), легко справится с этой болезнью. И так, я натёр, настучал себе другую ногу и она у меня действительно «заболела». Я попросту внушил себе, представил, что у меня болит на самом деле не правая нога, а левая и стал хромать уже на эту «свежебольную» ногу. И что интересно, боль в ней стала полностью тождественна той реальной до эксперимента боли, которая была у моей правой ноги. А дальше, рассуждал я, раз у меня болит левая нога, та, на которую я хромаю, то правая, другая моя нога, совсем не болит. И, действительно, я шёл и хромал на левую ногу, но по-прежнему сильно жалел себя за то, что у меня так сильно болит левая нога. Ничего не изменилось. Сильно болела левая нога, а я, превозмогая боль, брёл в больницу, жалея себя, и всё так же героически преодолевая боль, которой не существовало. И тогда меня осенило. Болезнь является следствием самопредставления. Причиной является реальная боль, от которой образуется след, очаг в мозгу, который, даже, если «внизу» в ноге произошли изменения в лучшую сторону, им, «очагом» болезни в мозгу, попросту не замечаются. И это полностью согласуется с мыслями, которые голова думает по поводу больного места. В моём же случае врачи «навесили» на меня ярлык – «больной остеомиелитом», у которого на коленке «воспаление надкостницы», «туберкулез кости». Я вошёл в эту боль, болезнь, «завис» в ней и месяцами наблюдал и ощущал в ноге фантом этой боли, который становился реальностью, подпитываемой жалостью других и сильным страхом, который я испытывал перед этой ужасной болезнью. И жалостью к себе. И выгодой, которую я из болезни для себя извлекал. Она боль и болезнь стала товаром, которым я теперь везде спекулировал, ведь ни на тренировки, ни в школу можно было теперь совсем не ходить. Да и вкусненьким мать меня теперь чаще баловала.

Поняв, осознав, что боль и болезнь это «иллюзия», в которую мы погружены и за рамки которой мы, до какого-то момента, вырваться не в состоянии, я испытал такое облегчение, что словами не выразить. Я и в поликлинику перестал идти, развернулся и, всё так же хромая, но теперь уже на левую ногу, всё так же требуя от прохожих сочувствия, участия в моих проблемах, их жалости, пошёл домой. Но внутри я ликовал. Хотя я и продолжал хромать, когда шёл мимо дома, мимо сидящих на скамейке бабушек, но теперь я хромал, «придуриваясь», на здоровую левую ногу. Родителям я ничего не сказал о своём «великом открытии». Ночью я впервые за несколько месяцев спал совсем не чувствуя боли в правой ноге. А ощущение, что правая нога не болит, а болит левая, давало правой ноге такую лёгкость. А левая, которая болит, но которая, на самом деле не болит, так как боль в ней являлась самовнушением, которое я сам вызвал, осознание этого давало мне уверенность, что теперь мне подвластно всё. В тот день я осознал, что моя болезнь являлась наваждением, мороком, иллюзией, от которой я, наконец-то, нашёл способ как избавиться. Позднее, за свою жизнь я избавился от пяти болезней, считающихся в «миру», неизлечимыми. Выкарабкаться из любой даже неизлечимой болезни теперь не проблема и для меня, и для тех, кто понимает, о чём я здесь говорю. Перескочить с «коня болезни» «на коня здоровья» не просто, но я знаю, как это сделать, и всех желающих я могу этому научить.

2. Поможет понять, как происходит выздоравливание, ещё один случай, который произошёл со мной и моим другом Саней Наумовым, когда я жил и работал в Слюдянке. Жил я в общежитии локомотивного депо, но большую часть времени проводил на Туристической КСС (Контрольно-спасательной станции), которая была расположена на склоне спускающегося к самому Байкалу одного из отрогов Хамар-Дабана.

Была зима. Начало января. Несмотря на то, что на улице было минус тридцать, Байкал не замёрз (Байкал тогда замерзал 15-20 января, а освобождался ото льда 15-20 мая). Саня Наумов, этот экспериментатор хренов, где-то прочитал, что зимой лучше всего закалишься, если будешь бегать раздетым по пояс (тем самым, говорил он, ты «убьёшь двух зайцев»: натренируешь свои беговые мышцы и закалишься). Мы как раз находились на КСС, пили чай, разговаривали. Вдруг Саня сбрасывает свитер и рубашку, приоткрывает входную дверь и предлагает мне вместе с ним раздетым по пояс пробежаться. А я, дурак, тут же согласился. Мы выскочили на мороз без шапок, по пояс голые, в одном тонком трико, в старых кроссовках, на босу ногу. Первое, что я на «свежем воздухе» ощутил, так это страх и полную свою незащищённость перед Дедом Морозом. А также жуткий дискомфорт и озноб. Именно так себя ощущает новорожденный. После пребывания ребёнка в околоплодных водах, температура которых равна температуре тела матери, рождение является для ребёнка шоком. Нежная кожа ребёнка обжигается кислородом и холодом. Тело ребёнка буквально съёживается от температуры, которая взрослым кажется обычной. Кожа ребёнка «обжигается» этим миром, его холодом и кислородом, и новорожденный ребёнок в течение нескольких дней потом «приходит в себя». То же самое на морозе чувствовал и я. Да и Саня Наумчик испытывал то же самое. Мы раздетые сбежали по склону вниз, а затем побежали и по самой Слюдянке. Прохожие на нас смотрели, как на сумасшедших. Но с какой бы интенсивностью мы не бежали, теплее нам не становилось. Затем мы развернулись и побежали в обратном направлении. Даже бег в гору к КСС не разогрел нас. Потом мы пили горячий чай, но нас трясло от озноба ещё полчаса. Вскоре Саня Наумов уехал к родителям в Байкальск. К вечеру я почувствовал, что заболел и с температурой под сорок слёг в постель. Ночевать я из-за слабости и температуры остался на КСС. Всю ночь я бредил. Меня всю ночь преследовали видения относительности этого мира. Вдруг, я видел всё очень близко, как под микроскопом, то вдруг всё, на что я смотрел: кровать, пол, потолок, виделись бесконечно маленькими, далёкими. Потом все предметы в комнате вдруг становились большими и занимали всё пространство моего зрительного поля. Потом, неожиданно для себя, я начинал вдруг видеть все предметы, которые находились в комнате, в ракурсе их идеальности, гладкости, имеющей бесконечные, с идеальной ровностью, плоскости. Но через мгновение эта ровность становилась шероховатой, и я наблюдал эту шероховатость, бугристость, неровность, которая меня полностью захватывала, и из которой, из созерцания которой, я самостоятельно никак не мог вырваться. Я в ужасе кричал спящему в другой комнате начальнику КСС Коле Истратову, чтобы он хоть что-то сказал, чтобы он хоть как-то отвлёк моё внимание, чтобы я смог хотя бы на секунду отвлечься и«вынырнуть» изсозерцания относительности этого мира. Из созерцанияего идеальной ровности-неровности, близкости-далёкости. Но Коля только мычал во сне или, проснувшись, долго не мог ничего понять, после чего снова засыпал. Тогда я включал свет, садился на кровать и на короткое время сам «выныривал» из созерцания «относительности этого мира». Так продолжалось всю ночь. Уснул я только под утро. Часов в 10 утра нас с Колей разбудил, приехавший из Байкальска, Саня Наумов. Он тоже всю ночь проболел-пробредил и уже побывал у врача, который поставил ему диагноз: двухстороннее воспаление лёгких. Симптомы болезни и у меня, и у него совпадали. Услышав от Сани свой диагноз, я тут же настроился на долгую болезнь с температурой, кашлем, килограммами таблеток, и потому для меня было полной неожиданностью, когда этот «гад», Саня Наумчик, снова мне предлагает по морозцу пробежаться и уже снимает рубашку и начинает натягивать свои рваные кроссовки. Я обалдел:- «Саня, мы же болеем, нам надо лежать! Ты что, рехнулся?». Но Саня сказал, что где-то прочитал, что простуду с высокой температурой теперь лечат холодом. «Ну что, побежишь?» Мы с ним всегда и во всём соперничали, вот и сейчас мы с ним «сцепились рогами». Я ни в чём ему не хотел уступать: ни в плане самовоспитания, ни в плане самоугробления. Мы с ним выбежали на улицу. Все страхи, вся жалость к себе захлестнули, «накрыли меня с головой». То, что после этого я умру, но уже от «четырёхстороннего» воспаления лёгких, я знал точно. Но, сбегая вниз по склону к Слюдянке, я с удивлением обнаружил, что по-сравнению со вчерашней пробежкой, мне на морозе не так холодно, а поднявшаяся высокая температура «играла, как оказалось, мне «на руку». Она, как это ни странно звучит, даже согревала меня. В этот раз я чувствовал себя на морозе вполне комфортно. То есть я уставал от бега, дышал тяжело, но голым, обжигаемым морозом, беззащитным перед ним, я себя уже не чувствовал. Во мне теперь не было этого чувства незащищённости и паники перед «жутким» холодом. Что-то в моём организме «включилось», заработала какая-то внутренняя «печка». Мы пробежались по Слюдянке, всё так же шокируя своим голым видом местное население, затем бегом вернулись на КСС. Горячий чай уже стоял на столе. Мы пили сладкий чай с «Сахан-далёй» и при этом я и Саня на удивление самим себе и Коле, начальнику КСС, чувствовали себя совершенно здоровыми. К вечеру мы с Наумчиком пошли в городскую баню и в довершение своего эксперимента своё здоровье «закрепили» тем, что из бани до КСС шли раздетые по пояс. Затем мы стали бегать, раздетые по пояс, каждый день. Даже прибегали на берег Байкала и, раздвигая руками «шугу», заплывали далеко от берега. Потом Байкал «встал» и мы по Байкалу, но уже на лыжах, раздетые по пояс, добегали даже до Байкальска. Но странно, когда зима закончилась…

2. Была такая туристка из Байкальска Галя Беляева. По осени, когда уже на Хамар-Дабан выпадал первый снег, озеро Сердце небольшое, но глубокое озерцо за перевалом, левее метеостанции, ещё не успевало схватиться льдом. Туристы, расположившиеся на отдых у озера, могли наблюдать такую картину: Галя Беляева до своего модного «бикини» раздевалась, затем входила в ледяную воду горного озера и спокойно в этой обжигающей холодом воде плавала. Причём плавала она долго и не могла наплаваться. А мы, мужики, не только купаться, даже в воду не могли войти, ноги холодом сводило. Такая она была холодная. Её плавание могло продолжаться минут пятнадцать-сорок. Мы на неё не только злились, чувствуя себя этой её способностью переносить холод, немного уязвлёнными, но и бесконечно ею восхищались. Наплававшись, Галя неспешно выходила из воды и, что удивительно, даже после столь длительного плавания, она не мёрзла. Однажды она, оправдываясь, объяснила, что плавать в холодной воде может с детства и сколько угодно.

Странно получалось. Мы зимой бегали раздетые даже по 45 градусному морозу. Но без мороза при плюсовой температуре в воду, температура которой была 3-5 градусов, мы даже войти не могли. Но с Наумчиком мы тогда на основании своих экспериментов сделали очень важные выводы. Мы поняли, что одежда греет только потому, что мы ей, одежде, придаём, приписываем это значение, свойство греть. Причём она нас греет по ожиданиям нашим. По нашей вере в неё (каждому даётся по вере в одежду и во врача своего). Одежда имеет определённые уровни нашего ожидания от неё тех свойств и качеств, которым она вынуждена соответствовать. Рубашка и трико, это первый психологический уровень тепла, защиты и комфортности, которые мы этой одежде приписываем, и которому она вынуждена соответствовать. Свитер, пиджак и брюки – второй психологический уровень тепла, комфортности и защиты, которому они и соответствуют. Куртка тёплая – это уже уровень, где ты «кум королю». А шубы, дублёнки и штаны на ватине – это уже максимальная защищённость от неблагоприятных погодных условий. Вспомните тёплые халаты и чалмы азиатов в изнурительный 45- градусный зной. Определённый тип одежды – это определённый тип «психологической защиты» нашего тела, психики от «жёстких» воздействий внешней среды (и жары и холода). В сорокаградусный мороз в любой одежде первого, второго психологического уровня мы – «голые», но в шубе и в штанах на ватине, мы чувствуем себя комфортно, так как шуба и штаны «тёплые», значит и телу в них должно быть тепло. Когда мы чувствуем, что нам тепло в одежде, организм настраивается на состояние, которое должна обеспечивать одежда. В принципе, мы все можем обходиться без одежды. Тому пример: многие племена индейцев в Северной Америке. Порфирий Иванов тоже тому подтверждение. Мы с Саней Наумовым также «поисследовали» эту область и пользу от этих практик получили огромную.

Моя бывшая жена в сорокаградусный мороз носила шапку-таблетку с открытыми ушами, а под пальто надевала только тоненькую шерстяную кофту. «Тёплое» с чернобуркой пальто, «тёплые» чулки и «тёплые» зимние туфельки (так она думала) полностью «защищали» её от холода. Она в этой «тёплой», как она «знала», одежде никогда не мёрзла. Я же надевал два тёплых трико, брюки, рубашку, тёплый свитер, пиджак, тёплую дублёнку, шапку ушанку, но при этом всегда прикрывал от мороза варежкой нос и уши, которые морозом постоянно «прихватывало». Но теперь я знаю, что если мёрзнешь, расстегнись, подставь себя морозу, тогда (может быть) включится и твоя собственная «печка».

3. Когда я учился в Институте, я занимался альпинизмом. Каждое лето сотни начинающих альпинистов на лето выезжали в альплагеря. Популярные для нас, Сибиряков, были альплагеря под Фрунзе – «Аларча», под Душанбе – «Варзоб», под Алма-Атой – кажется, «Дугоба». Но история, которую я хочу рассказать, приключилась в Таджикистане, в альплагере под Душанбе – «Варзобе». Ещё недавно я в альплагере «Аларча» получил «III разряд» по альпинизму. А первую ступень «Значок альпиниста» я получил на зимней альпиниаде в Восточных Саянах в ущелье Барун-Хандагай, где проходила альпиниада иркутских альпинистов. Какие места! Какие названия! Альплагерь «Варзоб» самый тёплый из всех альплагерей. До ущелья и базовой стоянки, откуда альпинисты «ходили» на горы, всего 2 часа подъёма. Самая ближайщая к базовому «палаточному городку» была гора «Домашняя». Её склон со стороны «Базового лагеря» уходил почти вертикально в небо, аж на целый километр. В прошлом году инструктора, «Заслуженные мастера спорта», покорив эту стену на Первенстве России в «Скальном классе», завоевали первое место и «Золотые медали». Признанные мастера покоряли эту гору в течении четырёх суток. С тремя ночёвками, в гамаках, висящих на прибитых к вертикальной «стене» шлямбурах. Серьёзно ребята поработали. Награда за эту гору тоже заслуженная.

Для выполнения «II разряда» по альпинизму после двух несложных гор нам, начинающим альпинистам, нужно было взобраться и на гору «Домашняя». Естественно, не по стене, а по кулуару. Надо было просто уйти чуть левее, затем выйти на «гребень» и уже по гребню «пешочком» дойти до вершине. Сложность маршрута, по которому мы должны были «покорить» «Домашнюю», была всего-навсего 3А. что сразу же идёт за сложностью 2Б, самой первой и лёгкой в классификации горных маршрутов. Группа наша, состоящая из пяти человек, под руководством опытного инструктора (молодого аспиранта какого-то московского института), ещё в сумерках подошла к кулуару, по которому, как нам казалось, нужно было совершать восхождение. Или мы по дороге заболтались, отвлеклись. Но мы ошиблись и вышли к кулуару, с которого начинался маршрут 6Б, за который в прошлом году известными альпинистами и опытными инструкторами «Варзоб» в престижном «Скальном классе» и была получена «Золотая медаль» чемпионата СССР по альпинизму в Скальном классе.

Утренний туман ещё не рассеялся. Кулуар вдруг перешёл в крутой скальный подъём, уходящий в неизвестность. Я в группе обычно всегда шёл первым. Вот и сейчас я пристегнул «карабин» и стал карабкаться по скале вверх в надежде скоро выйти на гребень этой, такой «тёплой и лёгкой» горы Домашней. Ещё было довольно-таки темно. Небо только-только стало светлеть. Поэтому никто не видел, что я на длину сорокометровой верёвки лез по почти отвесной скале. Выйдя на всю длину верёвки, я не увидел ни одной обещанной площадки, на которой можно было бы «зацепиться», вбить крючья, и принять группу. Поэтому я попросил, чтобы к верёвке привязали ещё одну веревку. После чего я вышел ещё на сорок метров, потом еще на сорок и наконец-то нашёл «полку», на которой смог закрепиться и принять всю группу. По нашим ожиданиям «гребень» должен был показаться уже через метров двадцать. Меня опять отправили первым. После того, как я вышел метров через тридцать на «зеркало», на котором не было, почти, никаких «зацепов» и чудом прошёл его, возвращаться назад было бессмысленно, потому, что в ботинках-вибрамах спуститься по микрозацепам нереально. Когда верёвка кончилась, я попросил привязать к ней ещё верёвку, потом ещё одну. Наконец через метров сто пятьдесят нашлась малюсенькая полочка, где я смог отдышаться и забить в стену крючья, которые все были не по размеру трещин. Повезло, что нашёлся небольшой выступ, через который я и принял на «полку» всю группу. Потом я полез дальше. К этому времени уже расцвело. И под гору, на которую мы, «чайники», совершали восхождение, собрались зрители. Альпинисты, у кого в этот день не было горы, инструктора, начальник Базового лагеря.

Дальнейшее моё ползанье без крючьев, шлямбуров по вертикальной стене привело меня к интересным ощущениям, необычному ракурсу видения скалы, и себя на ней. После того, как я снова вышел на две верёвки, а полок, на которую можно было принять группу, так и не предвиделось, я попросил привязать третью верёвку. На длину которой успешно и вышел. Уместно рассказать, что такое верёвка, на которую ты без крючьев выходишь. Если ты вышел на длину верёвки по отвесной скале вверх и не забил ни одного промежуточного крюка, то, если ты срываешься, то ты летишь 40 метров до ребят, которые тебя «страхуют». Затем ещё 40 метров ниже, тебя «страхующих». Итого, 80 метров «свободного», как у птицы (дятла), полёта. У меня же было три связанных верёвки, а это 120 метров полёта только до тех, кто меня «страховал». Итого, 240 м…!!! аж дух захватывает! Кроме того, вся группа была привязана к верёвке, на которой находился и я. То есть, 120 метров до тех, кто думает, что меня «страхует», потом ещё столько же мимо тех, кто думает, что меня «страхует». Естественно, рывком страшной силы я их всех с той полки, стопроцентно бы, сдёргивал. Какие мы все были тогда безалаберными.

Но выйдя на очередные три верёвки, ничего похожего на полку я опять не обнаружил. Тогда я попросил, чтобы мне привязали ещё одну верёвку. Вот тут я и испытал то «необычное», ради чего меня судьба и «загнала» на эту скалу. «Вертикалка», которую я преодолевал, была не проходима, это однозначно. Зацепов не было вообще. Были лишь маленькие зацепчики, за которые я мог цепляться только ногтями. Мышцы ног и рук от напряжения дрожали. Из-за этой предательской дрожи можно было в любую секунду соскользнуть ногой с маленькой неровности, углубления в скале, на которое я ставил ногу. И рука, точнее ноготь, которым я держался за маленькую трещинку, мог соскользнуть, обломиться. Помню острую жалость к себе, острое осознание своей глупости, которая занесла меня в альпинизм и на эту скалу. «Умный в гору не пойдёт…». Но вдруг, в какое-то мгновение всё изменилось. Я вдруг вспомнил, что гора, скала, по которой я карабкался, называлась «Домашняя». Я обратил, наконец, внимание и на то, что скала на ощупь была «тёплая». И в этот миг гора для меня как бы наклонилась. Эта смена восприятия привела к тому, что я чувствовал теперь себя не на отвесной скале, а, как-бы, на полу где-то дома, в комнате, по которому я, как маленький ребёнок, старательно полз. При этом ощущение того, что я на скале, на огромной высоте, полностью исчезло. Гора действительно стала «Домашней», тёплой, уютной, по которой я легко, без всякого с моей стороны усилия, а даже с большим удовольствием, взбирался. Что я при этом только не «вытворял». Я с микрозацепа, на котором «стоял» мой вибрам, мог выпрыгнуть вверх до ближайшего микровыступа и, зацепившись за него одним, или двумя пальцами (это на высоте 700-800 метров от основания Домашней), затем спокойно искал глазами следующий микровыступ. Усилий к этому я вообще никаких не прилагал. Цепляться, ползти по скале теперь мне было так же легко, как легко мне тогда дышалось. Мне иногда казалось, что на эту скалу, на зеркало её, я могу даже встать ногами, перпендикулярно, во весь рост, и она меня будет держать. Иногда, оттолкнувшись с маленькой царапины на скале, я терял равновесие, срывался и начинал по скале на подошве ботинок скользить, слегка упираясь руками в скалу, вниз. Но это скольжение, которое, наверно, со стороны выглядело как падение, не вызывало у меня никаких эмоций. Ни страха, ни волнения. Я скользил по скале вниз метра на три-четыре и в это время, глядя вниз, спокойно себе выбирал, за что можно было зацепиться. Увидев подходящий зацеп, я за него цеплялся пальцами, или съезжал на него подошвой ботинка. Затем, снова, без всяких с моей стороны усилий, лез вверх. И мне это доставляло огромное удовольствие. Эта свобода делать на почти километровой скале всё, что хочешь, это ощущение полной безопасности, опьяняло! Приводило в кураж, восторг, который сопровождал меня всё время! Скоро я снова нашёл полку, снова принял на неё товарищей, и снова «сделал» три-четыре верёвки по сорок. Затем ещё. То, что мастера альпинисты прошли с ночёвками за четыре дня, мы прошли за 4 часа. Вот и последняя верёвка. Дальше скала выполаживалась и… кончалась. Всё, пришли! Вершина. Мы положили в каменный «тур» нашу «записку» с фамилиями всех участников восхождения. Попили с конфетами и пряниками принесённый на гору в термосе чай. И начали спуск. С южного склона горы «Домашняя» опускался ледник, весь покрытый плотным, мелкозернисным снегом. Вот теперь то мы все получили награду, ни с чем не сравнимое удовольствие за все труды наши. Инструктор всем дал команду сесть на корточки и, притормаживая ледорубом, на полустёршейся подошве ботинок, аккуратно съезжать по склону. Но кто его слушал. Мы, на стёршихся подошвах вибрамов, притормаживая иногда рантами, буквально «полетели» вниз. Скорость спуска была невероятная. И никто из команды не упал, не поранился. Это был наш день. Чистое, голубое небо, ледник, упругий, тёплый воздух и ослепительно сияющее в небе солнце. И спускающийся, уходящий вниз на несколько километров, почти до самого лагеря, фирновый склон. И запах арбузов. Снег в горах почему-то всегда пахнет арбузами. Какое это было наслаждение нестись по снежному полю, закладывая галсы, в лагерь, где нас ждал горячий, сладкий чай, каша с тушёнкой, халва, конфеты. Где можно сбросить с плеч неудобный, тяжёлый рюкзак и где можно, наконец-то, разуться, освободиться от этих тяжёлых горных ботинок. Ура!

То, что мы, я, моя группа «промолотила» «Домашнюю» по самому сложному маршруту, в лагере не вызвало абсолютно никакой реакции. Во-первых, за наше такое «нарушение» запросто могли всё лагерное начальство наказать. То, что мы все остались живы, для всех, конечно же, было большой радостью. Но сдержанной. Ведь те, кто в прошлом году взяли за прохождение г. Домашней «золото» чувствовали себя таким нашим «разгильдяйством» на горе сильно уязвлёнными. Я же совсем не считал прохождение Домашней по 6-Б подвигом, так как после того, как она для меня «наклонилась», «идти» по ней было одним удовольствием. А авторитетные альпинисты Иркутска, естественно, про это слышали (ведь слух о том, что какой-то иркутянин «обул» варзобских мастеров-чемпионов, разошёлся по альплагерям). Но собственные амбиции наших тренеров, инструкторов и старших разрядников, а у меня был статус лишь начинающего альпиниста, не позволял им ни то, что хвалить меня. Они при мне об этом «воще» не заговаривали. Будто ничего не было, будто они ничего не знают. Хотя всё-таки что-то немного изменилось в моих отношениях со всеми нашими альпакскими разрядниками, мастерами, инструкторами. Так к чему я это всё рассказал? На примере моего отчаянного восхождения на Домашнюю, можно было заметить, что пока я надеялся, ждал совета и помощи «снизу», я судорожно, со сверхнапряжением, пальцами, ногтями цеплялся за всё, за что только мог. И несколько раз из-за предательского дрожания рук и ног я, действительно, чуть не сорвался. Но, как только я внутренне успокоился, как только я перестал сомневаться в себе, появилась и Сила, которая меня вознесла, «доставила» на вершину. Наши клетки это «жидкие кристаллы», которые имеют силу, упругость голограммы самопредставления, которая «проходит» через них. Страхи, сомнения ослабляют голограмму самопредставления, «рвут» нашу внутреннюю силу, Жизненность «в клочья». Отсутствие в себе сомнений, страхов (я тогда, как бы, погрузился в отслеживание других свойств горы: вместо крутая, опасная, труднопреодолимая, я стал ощущать, что она тёплая, родная, «домашняя», пологая, и совсем не трудная) и является тем «фактором непреодолимой силы», который все проявления наших необычных, феноменальных способностей делает легко объяснимыми. Именно сейчас уместно сказать о современной медицине, врачах, которые своей «заботой» о нашем здоровье целенаправленно «выключают» в нас этот «фактор …». Пугающими страшилками, образами болезни, которая из загазованного воздуха, «плохой» воды, грязных рук, вирусами, бактериями нас атакуют и парализуют нашу Жизненность. Вместо веры нашей в себя, свою Жизненость, они заставляют нас верить в их знания, науку, фармакологию, средства, которые они нам, как панацею от всех болезней и проблем (уколы, таблетки, антибиотики, витамины, антидепрессанты), предлагают. То есть, врачи существуют, паразитируют на наших страхах, на нашей не уверенности в себе. Но подробнее об этом в следующих главах.

4. В журнале «Вокруг света» ещё, будучи студентом, я прочитал рассказ, который на меня произвёл очень сильное впечатление.

У пассажира небольшого парохода во время шторма огромной волной смыло в море жену и маленькую дочку. Тут же появилась огромная акула, которая устремилась к находящимся в пучине, женщине и ребёнку. Тогда наш герой выхватил у матроса тесак, которым на корабле разделывали рыбу, и бросился в воду. Он уже почти подплывал к жене и дочке, чтобы их собой защитить, но акула оказалась проворнее. Она ловко поднырнула, и в пасть её вместе с водой, как в огромную воронку, были втянуты и женщина, и ребёнок. Мужчина всё же успел, когда акула уже пыталась уйти на глубину, вогнать ей в глаз разделачный нож. По самую рукоятку. Мужчину матросы корабля спасли. Но от переживаний и шока, которые тот испытал в связи с потерей своих близких, он до конца плавания не мог вымолвить ни слова. Рассказ начинается (прошу у читателей прощения за некоторые неточности моего пересказа оригинала) с того, что в одном порту на корабль, отплывающий в старую часть света, нанимается кочегаром ничем не примечательный, невысокий, но очень прочно скроенный мужчина. Договорившись с капитаном о работе, наш герой по каким-то своим делам, отправляется в город. Проходя мимо одного корабля, он замечает, что груз на платформе, приготовленный для подъёма на корабль, из-за перекоса одной из опорных стоек, вот-вот должен всей своей массой съехать и опрокинуться на работающих под платформой матросов. Но наш герой подошёл, подставил под платформу плечо, толкнул её и… выровнял. Затем, как ни в чём не бывало, пошёл дальше. Матросы, которых он спас, потом с удивлением для себя обнаружили, что они впятером не могли эту платформу с грузом даже с места сдвинуть. В этом рассказе автор нам описал реальный случай, реального героя. Откуда он этот герой? Кто он? Идём дальше. Когда наш герой, работая кочегаром на корабле, лопатой подбросывал в топку котла уголь, у всех наблюдавших, как он работает, создавалось впечатление, что тот огромной лопатой кидает в топку не уголь, а гагачий пух. При этом наш герой, в отличие от других, совсем не уставал и не потел. Автор повествования сам был матросом на этом корабле и, именно, ему кочегар и поведал свою историю. Ещё кочегар ему рассказал, что с тех давних пор гигантская акула повсюду его преследует. Вот и сейчас он чувствует, что она где-то рядом. Но он готов встретиться с ней, готов с ней сразиться. В один из разыгравшихся в море штормов, кто-то из матросов на палубе крикнул: «Акула!». Все, следуя взглядом по направлению, куда указывал матрос, среди бушующих волн увидели чудовище. Огромная акула плыла среди бурунов, а из её головы торчал крест рукоятки огромного ножа. Наш кочегар тоже оказался на палубе, тоже увидел акулу и со словами: «Сейчас всё решится», бросился в воду. Все, кто находился в это время на палубе, стали невольными свидетелями завораживающего зрелища. Взмахи рук нашего пловца были настолько мощными, что всем казалось, что наш герой не плывёт, а стремительно идёт по мелководью. Ему навстречу неслась огромная акула. Люди на палубе, сжимая перила, затаив дыхание, со страхом и нетерпением ждали исход этого странного поединка акулы и человека. …Акула, с невероятным для её огромного тела, проворством, устремлялась туда, где находился наш пловец. Но тот, ударяя руками и всем телом по воде, за мгновение до смыкания огромных акульих зубов, либо взлетал над головой чудовища, либо стремительно уходил в сторону. Вода, в месте этого поединка, как в огромном котле, казалось, кипела. Все пассажиры на палубе видели, как человек, изловчившись, мгновенно вытащил огромный нож-крест из глаза акулы и со всей силы снова вонзил его в её огромную голову. Да так сильно, что концы его одежды (один из матросов успел это заметить) в толстом черепе этой страшной рыбы рукоятью тесака зажало, и мёртвая акула увлекла за собою в пучину и нашего героя. Волны, казалось, были непосредственными участниками разыгравшейся драмы. После того, как конфликт между главными персонажами этого «шоу» был «разрешён», волнение океана тоже прекратилось. Что не говори, сильный рассказ. И в нём психологически точно, ярко, выпукло было показано, что великие силы нам дают лишь великие противники, соперники, враги. Сила нашего кочегара была равна силе огромной акулы, с которой он на равных готов был биться насмерть. Чувство справедливости и роль, которую наш герой взял на себя, роль носителя справедливого возмездия акуле-убийце, и давали ему эту невероятную силу. Слабые противники и слабые, больные друзья, соответственно, дают нам свою слабость и болезни, которые мы вместе с ними, за компанию, под «аккомпанемент» врачей-провокаторов, «болеем». Нам всем в этой жизни не хватает сильных врагов, противников, недоброжелателей. Но, на самом деле, наши «враги», это лучшие наши учителя и «тренажёры» «тренажёрного зала», которым для нас этот мир является.

Нашу Землю можно представить и в виде лодки, «ковчега» (тренажёрного), на которой Человечество и «плывёт» по орбите вокруг солнца. Кто-то из «пассажиров» этого «ковчега» начинает паниковать, что, мол, мы не туда «плывём». Кто-то устал от ожидания «лучшей жизни». Кто-то себя ненавидит и в рамках дуалистического мировоззрения отрицает себя, ту часть себя, которая относится к телу, физиологии, к вместилищу души. Большинство болезней являются болезнями отрицания людь