Сопротивление и навязчивый повтор

Все невротические расстройства, характерные для участников группы I, могут быть отне­сены к классическим неврозам, хотя в определенных случаях они проявлялись не в чистой, а в смешанной форме, объединяя элементы истерии, фобии и невроза навязчивого состояния. У господина Гетца обнаружи­вались также симптомы постклассического невроза. Симптомы, проявлявшиеся у госпожи Шнейдер (деп­рессии, приступы страха, сердечные недомогания), у госпожи Шлее (страх, судороги, раздражительность, мигрени, сопровождаемые напряжением мышц шеи и плеч), у господина Пашке (головокружение, страх инфаркта), у господина Гартлауба (заикание, болезнен­ная педантичность, страх темноты) и у господина Мом-берга (спазмы желудка, сердечные недомогания, про­фессиональные проблемы и импотенция), позволяли вести речь о классических симптоматических неврозах, а именно: об истерии (госпожа Шлее, госпожа Шней­дер, господин Момберг), фобии (господин Пашке) и неврозе навязчивого состояния (господин Гартлауб). Симптомы трех оставшихся пациентов свидетельст­вовали скорее о наличии постклассических неврозов. Госпожа Ферстер была склонна взваливать на себя все

обязательства и в ущерб себе помогать остальным, почти мазохистски наслаждаясь при этом собственными стра­даниями. В данном случае речь идет о так называемом мазохистском неврозе характера. Госпожа Мюллер была одинока, почти ни с кем не общалась, заботилась только о себе, но не могла выносить малейшей зависи­мости от другого человека. Подобное поведение харак­терно для так называемого нарцистического расстрой­ства личности, подразумевающего любовь к самому себе ценой любви к окружающим. Расстройство господина Гетца было, несомненно, наиболее серьезным и усугуб­лялось ощутимым дефицитом идентичности, обуслов­ленным отсутствием отца и материнской нежности в дет­стве. Расстройство господина Гетца заключало в себе постклассические неврозы второй и третьей форм. Его неспособность строить продолжительные межлично­стные отношения, его неуправляемые инфернальные импульсы, деструктивный гнев, характерный для чело­века, изнуренного завистью, свидетельствовали о нали­чии так называемого пограничного расстройства лично­сти, то есть состояния, балансирующего между неврозом и психозом, когда такие чувства, как симпатия, нена­висть и любовь расщепляются на отдельные, противо­стоящие друг другу элементы, которые впоследствии формируют деструктивные наклонности и становятся инструментом реализации инфернальных импульсов.

По сравнению с господином Гетцем, воспринимав­шим окружающих либо как идеальных, либо как отвра­тительных людей, вызывавших у него чувство подавлен­ности, усилившееся с развитием группового процесса и позволившее вести речь о серьезном расстройстве, остальные участники — включая госпожу Ферстер и госпожу Мюллер, которые несмотря на симптомы тяже­лого расстройства личности по типу постклассического

невроза могли поддерживать с окружающими более или менее удовлетворительные отношения и успешно выпол­нять работу — выглядели достаточно здравыми людьми даже при учете того, что их жизнь была существенно ограничена из-за типичных сексуальных конфликтов, и они очень страдали от своих проблем.

Сопротивление призвано не только пресекать опре­деленные потребности и влечения, но и предотвращать повторное оживление драматических детских пережива­ний, которые оказали в прошлом травматическое воз­действие, иными словами, были столь невыносимыми, что личность ребенка оказалась не в состоянии подверг­нуть их психологической переработке; положение усу­губляется, если родители, братья и сестры не оказывают ребенку в этом никакой помощи. Травматический опыт толкает человека на путь бесконечных навязчивых повторений драматической ситуации; человек бессозна­тельно прилагает все усилия для того, чтобы реанимиро­вать в настоящем основные черты конфликта, произо­шедшего в детстве. Он интуитивно использует окружа­ющих людей словно шахматные фигуры, рассчитывая комбинацию таким образом, чтобы последовательность всех предполагаемых ходов соответствовала тому, что однажды произошло в детстве. Результат этого противо­речивого мероприятия более чем сомнителен — индивид подвергает себя тем же страданиям, которые испытывал в прошлом. Несмотря на свой драматизм, навязчивый повтор позволяет терапевту распознать и понять перво­начальную причину расстройства, подвергшуюся вытес­нению и сопротивлению, а затем дать понять пациенту, что именно происходит в данный момент. Первона­чально 3. Фрейд полагал, что навязчивый повтор пред­ставляет собой производную влечения к смерти³, рас­полагающегося «по ту сторону принципа удовольствия».

Я придерживаюсь другого мнения и согласен с точкой зрения Э. Бибринга⁴, который считает, что индивид, поддающийся навязчивому повтору и воссоздающий первоначальную травматическую ситуацию, стремится лишь к тому, чтобы в зрелом возрасте получить травму, непреодоленную в детстве, чтобы попытаться ее задним числом переработать.

Пример групповой защитной реакции

Сопротивление пациента вынуж­дает терапевта тратить много времени на обсуждение раз­личных претензий. В ситуации группы защитные меха­низмы пациентов формируются в единую структуру, которую я назвал «групповой защитой». В группе I защитная реакция развивалась в соответствии с класси­ческой структурой неврозов, характерных для подавля­ющего большинства пациентов, поэтому на этапе сопро­тивления с легкостью возникала реакция вытеснения с сопутствующими ей симптомами — мигренями и сер­дечными недомоганиями. На следующем этапе, когда были извлечены на поверхность глубинные слои ран­них отношений с матерью, заявил о себе защитный меха­низм отрицания реальности данных переживаний. Наи­более яркой иллюстрацией этого представляются мне события, произошедшие на девяносто четвертом сеансе. Сидевшие напротив меня женщины, госпожа Шнейдер и госпожа Шлее, беспомощно вертели в руках форму­ляры для прошения, которые необходимо было напра­вить в больничную кассу, и спросили меня, что им с этим делать. Я обо всем их проинформировал и задал им встречный вопрос: разве они сами в этом не разбира­ются? Госпожа Шнейдер ответила отрицательно, сослав -

шись на то, что подобные проблемы решает ее муж. Некоторое время пациенты обсуждали, следует ли решать все вопросы самостоятельно или можно пере­ложить большую часть ответственности на другого. Между тем господин Гетц залился краской, хотя пона­чалу молчал. Чинный бизнесмен господин Пашке при­нялся играть роль заботливого кавалера и объяснил женщинам, как функционирует административный механизм, не замечая, что сидящий возле него господин Гетц выражает крайнее беспокойство. Господин Момберг, напротив, воспринял волнение господина Гетца всерьез и спросил его: «Скажите, как Ваши дела? Вы вернулись на работу?» Господин Гетц не замедлил с ответом: «Ах, все ужасно, гораздо хуже, чем было прежде. Я надеялся, что мне одолжит деньги кузен, но он не хочет оплачивать мои счета! Просто кошмар!» Его голос задрожал. Внезапно заговорила журналистка. Не обращая внимания на двух мужчин, она самоуверенно заявила, что в ее отношениях с другом наметились пере­мены к лучшему, так что в настоящее время ей почти не на что жаловаться. В ее словах проглядывал намек на происходящее. Работница, инженер и домохозяйка при­тихли; по выражению их лиц можно было понять, что они чувствуют себя униженными. Следуя их примеру, замолчали и все остальные пациенты. Повисла пауза. Я сказал, что некоторые участники нашей группы выра­жают уверенность в том, что они недалеки от самостоя­тельности, а господин Пашке хочет продемонстрировать, что может обойтись и без руководителя группы. Я пред­ложил для обсуждения отнюдь не самый легкий вопрос, однако своего я добился: тягостное молчание было пре­рвано. Первым заговорил господин Гетц. Тоном гораздо более спокойным, чем прежде, он сообщил, что неволь­но стал свидетелем совместной загородной поездки

госпожи Шнейдер и господина Момберга. Наедине они вели себя совсем иначе, чем в группе; они не выглядели подавленно, а скорее были похожи на беззаботных и жизнерадостных людей. Его сообщение вызвало у паци­ентов следующую реакцию: госпожа Шлее тотчас покрылась гусиной кожей, госпожу Мюллер затрясло как осиновый лист, госпожа Ферстер была близка к обмороку, а у госпожи Шнейдер случился сердечный приступ. Я сказал, что сообщение господина Гетца всех напугало. После продолжительного и напряженного молчания госпожа Шнейдер заговорила: да, они с госпо­дином Момбергом хорошо понимают друг друга, они стали друзьями. Она понимала, что муж ревновал ее к господину Момбергу. Она призналась, что ей стало неприятно, когда на прогулке она случайно заметила господина Гетца. Вслед за ее словами воцарилась гнету­щая тишина. Моя интерпретация сводилась к следую­щему: за неспособностью пациентов к самостоятель­ности и за стремлением взвалить свои обязанности на плечи другого человека очевидно скрывались совсем иные чувства, в существовании которых пациенты не хотели себе сознаваться, а именно — эротические жела­ния. По крайней мере, об этом свидетельствовала пара, встречавшаяся вне группы и, по всей видимости, полу­чавшая от общения взаимное удовольствие. Вместе с тем госпожа Шнейдер и господин Момберг ощущали свою вину перед группой и испытывали стыд. Другие паци­енты их ревновали. Госпожа Шнейдер сказала: без­условно, она всегда испытывает страх, когда втайне совершает что-нибудь подобное, но она привыкла носить маску и ей нелегко сознаться в желании быть независимой от своего мужа, общаться с другими муж­чинами, например, с господином Момбергом. Стоило ей нерешительно заговорить -об эротических чувствах, как

господин Гетц воскликнул, бесцеремонно ее прерывая: «Вот меня в этой группе никто не слушает, когда я пыта­юсь говорить о своих чувствах! Мои нежные чувства никого здесь не интересуют. Это обидно!» Журнали­стка заметила по этому поводу, что грубость, с которой господин Гетц выражает свои чувства, вполне законо­мерно провоцирует у группы защитную реакцию. По ее мнению, господину Гетцу следовало бы понять, что нельзя заставить девушку полюбить. Госпожа Шлее с ней согласилась. Она полагала, что нет ничего удиви­тельного в том, что девушки не испытывают расположе­ния к господину Гетцу после его нападок. В подобных случаях женщина чувствует себя просто орудием для удовлетворения мужских потребностей. Девушка ожи­дает совсем иного отношения; ей хочется, чтобы муж­чина обращал внимание на ее чувства. Едва я обратился к интерпретации, сказав, что участники группы испыты­вают определенные затруднения в выражении своих эротических чувств, связанные с соображениями нрав­ственности, которую олицетворяли я и господин Пашке, и попытался продемонстрировать пациентам сущность развивающегося конфликта между влечением и нрав­ственным сопротивлением, наиболее ярко проявив­шегося на примере господина Гетца, как последний стал проявлять беспокойство, ерзать на кресле и вдруг почти закричал: «Это невыносимо — госпожа Ферстер все время смотрит на доктора Куттера!» Что касается гос­подина Пашке, то он сохранял равновесие. Он про­должил разговор об отношении мужчин к женщинам, высказав мнение о том, что к человеку следует отно­ситься чутко, обращать внимание на его чувства и отве­чать на них взаимностью. Госпожа Шлее заявила, что как раз на это ее муж не способен. Он занимается с ней сек­сом по собственной прихоти, а получив удовлетворение,

преспокойно выкуривает сигарету. Госпожа Шлее счи­тала подобное поведение омерзительным. С ней согла­силась госпожа Шнейдер. В таких случаях она тоже чув­ствовала себя просто вещью, но она защищалась. Моя интерпретация заключалась в том, что проблемы госпо­дина Гетца в общении с девушками, о которых он расска­зывал, отражаются на его отношениях с группой. Он бессознательно желает продемонстрировать всем присут­ствующим, насколько задевает его тот факт, что он иск­лючен из отношений между господином Момбергом и госпожой Шнейдер; то же самое относится к отноше­ниям между мной и госпожой Ферстер, за которыми он наблюдает на сеансе. Мои слова всех успокоили. Тем не менее пациенты продолжили обсуждать тему взаимоот­ношений мужчин и женщин. Госпожа Ферстер сказала, что не понимает, почему госпожа Шлее и госпожа Шней­дер принимают в штыки желания своих мужей; на что обе дамы заявили, что тоже не могут понять, что хоро­шего находит в этом госпожа Ферстер. Выслушав это, господин Пашке предположил, что речь идет об уваже­нии. За его словами последовала пауза, которую я нару­шил, высказав свои соображения. Пациентки боялись близких отношений, поскольку полагали, что мужчина может их использовать и злоупотреблять их доверием. Подобный страх в большей или меньшей степени опреде­лил отношение группы ко мне. Пациенты боялись, что я могу использовать их для того, чтобы заработать побольше денег, подобно тому, как в личной жизни подо­зревали друг друга в корыстных намерениях. Пациенты согласились с моей интерпретацией; госпожа Шнейдер и госпожа Шлее закивали, а господин Момберг подыто­жил: «Полагаю, в этом причина моих сексуальных про­блем с женой. Я не могу отделаться от мысли, что, по мнению жены, я использую ее в своих целях».

Комментарий

Возникает вопрос, какие фено­мены сопротивления проявились в течение данного сеанса? Пациентки отрицали свое стремление к независи­мости и действительно сильно зависели от своих мужей; об этом свидетельствовала хотя бы та беспомощность, с которой они разглядывали формуляры. Прежде всего руководитель определил наличие защитной реакции на стремление к независимости, затем высказался по этому поводу, затрагивая конкретные вопросы, поскольку дан­ная информация должна была помочь пациентам при­близиться к желанной независимости. Однако домо­хозяйка продолжала прятаться в тени своего мужа, от которого она зависела на сознательном уровне, хотя бес­сознательно стремилась к независимости.

Отношение двух других пациенток к руководителю группы было точно таким же. С одной стороны, они демонстрировали мне свою беспомощность и зависи­мость, с другой стороны, желали обратного. Однако стремление к независимости ослабло под воздействием защитного механизма отрицания. По сравнению с паци­ентками господин Гетц на начальном этапе оказался гораздо ближе к первоначальному переживанию, не­смотря на то, что это вызывало у него крайнюю нервоз­ность. Но стремление господина Гетца к независимости было парализовано в тот момент, когда другой мужчина, который подавил в себе подобные желания, поинтересо­вался, как у него обстоят дела. Этот вопрос помешал господину Гетцу продемонстрировать пациентам свою независимость, так как он тотчас покраснел и разволно­вался, что выдавало его неуверенность в себе. По суще­ству, он мечтал о том, чтобы о нем заботились, и злился, когда выходило иначе. Таким образом, в конфликте

фигурировало, с одной стороны, желание независи­мости, выраженное двумя пациентками, которые стара­лись защититься от него, демонстрируя свою беспомощ­ность, а с другой стороны, желание быть зависимым, которому, в частности, господин Гетц противопоставлял нарочитую бесцеремонность.

Противостояние зависимости и независимости усу­гублялось конфликтом между сексуальными желани­ями и боязнью нарушить моральные запреты, глубоко укоренившиеся в подсознании с детства. Данный кон­фликт назревал в группе уже давно, и защитная реак­ция пациентов заключалась в том, что пара обособи­лась от группы. После того как господин Гетц заметил господина Момберга и госпожу Шнейдер вместе, оказа­лось невозможным продолжать умалчивать о данном конфликте. Итак, речь шла о вытеснении конфликта с последующими симптомами, одним из которых яви­лось напряженное молчание.

Конфликт между сексуальными желаниями и мораль­ными запретами усугубило мнение о том, что половые отношения мужчины и женщины — это не равноправ­ное партнерство, а взаимная эксплуатация и подавле­ние. На этом настаивала госпожа Шлее, а реакция гос­пожи Ферстер и большей части группы была защитной. Я попытался последовательно интерпретировать три конфликта. Сложность этой задачи заключалась в том, что каждый конфликт являлся защитной реакцией на два других конфликта. Можно было проследить даже некую иерархию конфликтов, для каждого из которых были свойственны свои тревоги. Наиболее выражен­ной представлялась боязнь независимости, поскольку данное состояние ассоциировалось у пациентов с разлу­кой, с потерей любимого человека Участники группы реагировали на это отрицанием. Менее выраженным

представлялся страх перед наказанием за неверность, который, однако, был значительнее, чем боязнь нерав­ноправных сексуальных отношений. В своей первой интепретации я затронул проблему соотношения зави­симости и независимости. Однако пациенты предпочли поменять тему беседы. Господин Гетц тотчас рассказал о том, что он случайно увидел на воскресной прогулке. Беседа переместилась в эротическую плоскость. Оче­видно, что вследствие сопротивления психологической переработке проблемы соотношения зависимости и неза­висимости пациенты предпочитали ей эротическую тему. Однако подобный выбор требовал от них допол­нительных защитных усилий, поскольку они боялись, что их накажут за сексуальные желания. Реакцией на подобный страх явилось вытеснение, о наличии кото­рого свидетельствовали мурашки на коже госпожи Шлее, дрожь госпожи Мюллер, сердечный приступ у госпожи Шнейдер и полуобморочное состояние гос­пожи Ферстер. Очевидно, упоминание о воскресной прогулке всколыхнуло не только страх перед наказа­нием за нарушение сексуальных табу, но и жажду поло­вого удовлетворения, что в свою очередь провоцировало дополнительное сопротивление, поскольку для пациен­ток удовлетворение подобных желаний было чревато подчинением мужчине.

Благодаря господину Гетцу первоначальный и, на мой взгляд, базовый для данной группы конфликт между зависимостью и независимостью снова оказался в центре внимания пациентов, поскольку господин Гетц с бескомпромиссностью аутсайдера принялся крити­ковать некоторые пары, в частности господина Мом­берга и госпожу Шнейдер, госпожу Ферстер и тера­певта, группу в целом и ее руководителя. Данная кри­тика свидетельствовала о наличии у господина Гетца

защитной реакции на сексуальные проблемы. Вместе с тем участники группы вынуждены были вернуться к обсуждению проблемы соотношения зависимости и независимости, от которой пациенты пытались укло­ниться, избрав меньшее из зол — тему сексуальных отношений.

Из этого примера явствует, что сопротивление может включать в себя элементы неприемлемого психологиче­ского содержания, вызывающего защитную реакцию, поскольку одно неприемлемое содержание является сопротивлением перед другим, более угрожающим. В начале сеанса пациентки защищались от стремления к независимости путем отрицания подобных желаний. Госпожа Ферстер бессознательно прибегла к помощи данного защитного механизма, когда заявила, что ее отношения с партнером, отягощенные крайней зависи­мостью, нормализовались. Тем не менее, при наличии подобного сопротивления пациентки могли допустить обсуждение другой, менее тревожной темы сексуальных отношений, которая привлекла всеобщее внимание после сообщения о воскресной прогулке. Поначалу это каза­лось облегчением. Однако стоило господину Гетцу обо­стрить эту проблему, как пациенты взволновались, поскольку тема сексуальных отношений приобрела не менее угрожающий характер. В данном случае защит­ная реакция не ограничилась отрицанием, позволившим избежать обсуждения проблемы независимости, а выра­зилась в виде таких «компромиссных» симптомов, как судороги, сердечные недомогания и головокружения, позволяющих констатировать реакцию вытеснения. В дальнейшем господин Гетц вывел группу из состояния сопротивления, поставив вопрос о стремлении к незави­симости. Между тем сам господин Гетц защищался таким образом от зависти и ревности. И хотя сопротивление

чувству независимости сохранялось на протяжении это­го сеанса, сопротивление перед удовлетворением эроти­ческих желаний и самоутверждением значительно сни­зилось.

Несмотря на то, что пациенты не смогли преодолеть сопротивление чувству независимости, они научились открыто выражать свои сексуальные желания и отстаи­вать важность взаимного уважения. Их мнение своди­лось к следующему: человек может прибегнуть к помощи партнера, не боясь попасть в зависимость от последнего, только в том случае, если партнер его уважает как само­стоятельную личность. Следовательно, человеку необ­ходимо сохранять независимость.

7. ПЕРЕНОС В ПСИХО­АНАЛИТИЧЕСКОЙ ГРУППОВОЙ ТЕРАПИИ НА ПРИМЕРЕ ГРУППЫ II

Перенос между индивидами

Перенос играет в групповой тера­пии не менее важную роль, чем в индивидуальном пси­хоанализе. Феномен переноса является, по выражению Пита К. Куипера, «via regia анализа». Благодаря пере­носу прошлое становится настоящим, иначе говоря, то, что произошло давно и в другом месте, повторяется сей­час и здесь. В групповой ситуации с особенной лег­костью оживляется былое соперничество между брать­ями и сестрами. Трехсторонние отношения, в частности отношения между отцом, матерью и ребенком, проеци­руются на терапевта, группу или одного из пациентов. Вместе с тем в группе происходит реактивация патоло­гических двусторонних отношений; причем объектом подобного переноса зачастую оказывается не только руководитель, но и определенный пациент. Во всех этих случаях речь идет о так называемом объектном пере­носе, при котором индивид проецирует свои инфантиль­ные чувства, первоначально относившиеся к одному из первичных объектов — к отцу или матери, — на объект,

встреченный им в настоящем времени, например на руководителя группы или пациента.

Примеры подобных переносов приведены в преды­дущей главе, где описывается продолжение терапевти­ческого процесса в группе I. После того как деструктив­ная ненависть между мужчинами и женщинами благода­ря высказываниям господина Гетца была перенесена на руководителя группы, стало очевидным, что речь идет о бессознательной ненависти фрустрированного ребенка к суровой матери, которую олицетворял психоанали­тик. Я припоминаю, как господин Гетц обвинил меня в том, что я способен лишь ухмыляться, как болван, и зарабатывать деньги молчанием. Интерпретация бес­сознательной динамики группового процесса, согласно которой ненависть между мужчинами и женщинами слу­жила прикрытием для первоначальной всеобщей нена­висти к руководителю, подтвердилась, когда господину Гетцу пришло на ум, что настоящие события, разворачи­вающиеся в рамках группы, уже однажды происходили с ним, его матерью и сестрой и что сейчас он чувствует себя точно так же.

Приведенный пример переноса — типичен. То же самое переживала и госпожа Шлее, бессознательно вос­принимавшая меня так, словно я был матерью, которая подавляет волю своего ребенка. Вместе с тем одна и та же личность служила для каждого пациента подобием инди­видуальной «вешалки», на которую он мог «повесить» свой перенос. Подтолкнуть к этому могут определенный жест, поведение, интонация голоса, выражение лица, взгляд, высказывание, словесный оборот и многие другие особые детали, которые заставляют мгновенно вспо­минать сцены из прошлого, детские отношения с роди­телями. Таким образом реанимируются в том числе и неприятные переживания, до сих пор не подвергшиеся

переработке и теперь оказавшиеся доступными для дан­ной операции благодаря переносу.

В пятой главе упомянута ненависть матери к своим детям, позволившая обнаружить наличие вытесненной ненависти к руководителю группы, которая в свою оче­редь соответствовала детской ненависти к матери. Это чувство нашло свое наиболее резкое выражение в дест­руктивных импульсах господина Гетца, перенос кото­рого отличался особенной активностью, поскольку он усмотрел в групповой ситуации почти буквальный аналог своих детских переживаний, связанных с мате­рью и сестрой.

О наличии эротизированных переносов на руководи­теля группы и пациентов свидетельствует, например, то, что господин Момберг влюбился в госпожу Шнейдер, которая незадолго до этого испытывала типичную любовь в переносе к руководителю группы, мечтая бро­дить с ним, взявшись за руки, по цветущему лугу.

Групповой перенос

До сих пор речь шла о переносе между индивидами. Подобные феномены заявляют о себе в рамках группы точно так же, как в ситуации индивидуального психоанализа, с той лишь разницей, что одновременное присутствие на групповом сеансе нескольких пациентов обеспечивает индивиду широ­кий спектр проекций. Однако для группы характерен особый вид переноса, а именно групповой перенос² на руководителя, который возникает в том случае, если все пациенты разделяют одну фантазию по поводу терапевта. Например, в отношении группы к руково­дителю может доминировать мотив орального типа — ожидание помощи, подобное младенческому желанию

напитаться от материнской груди. Пациенты стремятся удовлетворить при помощи руководителя свою потреб­ность в заботе, общении, нежности и чувстве защищен­ности. Отношения, возникающие в подобной ситуации, можно уподобить отношениям матери и ребенка, кото­рые подробно описаны в современной психоаналитиче­ской литературе. Достаточно упомянуть работы Рене А. Шпица³, посвященные первому году жизни ребенка, труды Дональда В. Винникота⁴, изучавшего стимулиру­ющее влияние человеческого окружения на формирова­ние личности ребенка и значение матери как гаранта ста­бильности, а также исследования Маргарет С. Малер⁵, которая подразделила ранние отношения матери и ребенка на несколько стадий; наряду со стадией симбиотического слияния матери и ребенка Малер подчерки­вает значение стадии разделения, на которой прекраща­ется симбиоз. В десятой главе мы затронем некоторые проблемы, связанные с этой важнейшей стадией мла­денческого развития. Группа II, состоящая из четверых мужчин и четырех женщин, может служить примером отношений, мотивированных желаниями орального типа. Я психоанализировал данную группу более трех лет, в течение которых провел в общей сложности 171 сеанс по 100 минут каждый.

На первом сеансе пациенты из группы II находились в состоянии тревожного ожидания, подобного тому, которое доминировало на первом сеансе группы I. Для того чтобы снять всеобщее напряжение, я выдвинул интерпретацию, аналогичную толкованию, данному мной на первом сеансе группы I. Я сказал, что незна­комая ситуация всегда вызывает страх. Любопытно отметить, что участники группы II тоже попытались избежать обсуждения своей зависимости от руководи­теля, заговорив о взаимоотношениях мужчин и женщин.

Двадцатипятилетний студент Рольф, который жало­вался на профессиональные проблемы, стеснительность, комплекс неполноценности, угнетавший молодого чело­века, склонного к мании величия, сказал: «Я и не пред­полагал, что здесь будет так много женщин». Поскольку он считал, что женщины способны самостоятельно справ­ляться со своими проблемами. Бессознательно Рольф в значительной степени зависел от строгой матери, потому что отец, рабочий и пьяница, не мог служить образцом для подражания. Одна из пациенток возра­зила Рольфу: у женщин тоже есть проблемы, однако вполне возможно, не совсем такие, как у мужчин. Дру­гая пациентка заметила, что при желании женщины мо­гут понять мужские проблемы.

В дальнейшем пациенты из группы II вели себя на первом сеансе точно так же, как пациенты из группы I. Возникли противоречия между мужчинами и женщи­нами. Вместе с тем групповой процесс развивался в атмосфере ожидания. Мое толкование заключалось в том, что пациенты предпочитали обсуждать различия между мужчинами и женщинами скорее всего потому, что данная тема была для них привычной. Безусловно, это имело для них огромное значение, однако мне пока­залось, что таким образом пациенты могут избежать обсуждения других, давлевших над ними проблем.

Чем упорнее придерживались участники группы, поощряемые одним из пациентов, склонным к рассудоч­ным построениям, защитной позиции по отношению к проблемам орального характера, тем ярче заявляли о себе данные проблемы устами двух женщин, чувст­вовавших себя подавленно в присутствии вышеупомя­нутого пациента, который, впрочем, вскоре покинул группу. Двадцатишестилетняя пациентка по имени Мария, замужняя женщина, бухгалтер по профессии,

сильно покраснев, рассказала о том, что ее постоянно тошнит. Как выяснилось впоследствии, за этим симпто­мом скрывались ненасытность, чрезмерные желания, разрушительная агрессия, а также страх и защитная реакция на данные импульсы. (Мария была незаконно­рожденным ребенком. Ее воспитывала грубая и равно­душная мать. Отца своего она не знала. Когда Марии исполнилось шесть лет, у нее появился отчим. Однако его появление лишь усугубило положение девочки, поскольку он не утруждал себя воспитанием чужого ребенка.) Следуя примеру Марии, которая преодолела стыд и решилась рассказать о своем недуге, в разговор вступила двадцативосьмилетняя Луиза, незамужняя женщина, работавшая воспитательницей в детском саду. Она обратилась к психоаналитику, поскольку страдала депрессиями и часто испытывала желание отравиться таблетками. Она тоже была незаконнорожденным ребен­ком. Воспитывалась она в семье матери и отца не знала, Она сказала, что, на ее взгляд, самое важное — понять, что чувствует другой человек, и поэтому она возлагает большие надежды на доктора Куттера, который должен помочь ей и остальным пациентам. Таким образом Луиза сформулировала принцип ожидания, которого придер­живалась группа. В. Р. Байон⁶ именует его базовой кате­горией зависимости. Ожидание оказывается преобла­дающим состоянием пациентов в том случае, если они возлагают все надежды и всю ответственность на руко­водителя группы, ощущая себя ни на что не способ­ными людьми. В ожидании помощи некоторые пациенты сплотились до такой степени, что, казалось, отчасти утратили собственную идентичность, превратившись в единый психологический организм, обладающий мен­талитетом младенца, бессознательно зависящего от все­могущего, как кормящая мать, руководителя группы;

психоаналитик должен был даровать пациентам чувство уверенности, защищенности и отнестись к ним с неж­ностью, которой им недоставало в детстве и которой они втайне страстно желали. В данном контексте психо­аналитик олицетворял собой нечто вроде «божества группы»⁷, необходимость которого настоятельно ощу­щали, в частности, две пациентки, сильнее всех испыты­вавшие и наиболее определенно выразившие на сло­вах чувство ожидания, царившее в группе. Преодолев типично мужскую гордость, к разговору после некото­рых колебаний подключился тридцатитрехлетний биз­несмен Альберт, женатый мужчина, отец двух детей. (Он жаловался на фобию. Он испытывал безотчетный страх, когда его машина оказывалась зажатой в тисках автомобильной пробки. Если поезду случалось остано­виться между станциями, Альберт боялся, что воздуха в вагоне не хватит и он погибнет от удушья, так и не дождавшись спасателей.) Альберт рос в приличной бур­жуазной семье. Атмосфера, в которой он воспитывался, внешне выглядела вполне благопристойной. Тем не менее, его мать тоже была неспособна подобающим образом реагировать на чувства мальчика, поэтому у него не сформировалось первичное доверие (нем. Ur-Vertrauen) к окружающим. О потребности Альберта в помощи и поддержке руководителя группы свидетель­ствовала настойчивость, с которой он требовал от меня подписать бумагу, подтверждающую, что в случае воз­никновения безотчетного страха ему необходимо тотчас сделать инъекцию седативного препарата. Оральные тен­денции были свойственны большинству пациентов этой группы, которые воспринимали психоаналитика как иде­альную мать, дарующую благо, что с развитием группо­вого процесса, не избавленного от неизбежных конфлик­тов, повлекло за собой разочарование.

Следует подчеркнуть, что я олицетворял для пациен­тов не только мать, но и отца. Значимость последнего переноса возрастала по мере развития группового про­цесса. Это не было случайностью. Достаточно вспом­нить, что две пациентки (Мария и Луиза) вообще не знали своих отцов, а отец Рольфа был слабохарактер­ным, неуверенным в себе неудачником, погрязшим в пьянстве. Отец Альберта был успешным предпринима­телем, однако он отличался тем, что не только ни оказы­вал сыну моральной поддержки, но и непосредствен­ным образом травмировал его в пятилетнем возрасте. Однажды, катаясь на велосипеде, он посадил мальчика на детское сидение, располагавшееся на переднем кры­ле велосипеда. Нога ребенка застряла между спицами колеса, и все пять пальцев были покалечены. Остальные четверо из восьми пациентов испытали в детстве похо­жие, хоть и не столь драматические переживания. Они жаловались на депрессии, утомление, профессиональ­ные проблемы, а также на отсутствие полноценных меж­личностных отношений, за которым скрывался страх перед возможным разочарованием в друзьях, возлюб­ленных или в психоаналитике, оказавшемся объектом переноса, поскольку при наличии идеализированных представлений и ожиданий подобное разочарование было неминуемо.