Акт 7. Те, к кому всегда можно вернуться.

Свалка. Дурно пахнущая, грязная, в обрывках подобия жизни, ничто. Скучная груда мусора. Это я вижу, когда возвращаюсь в свою квартиру. Странное, однокомнатное нечто, которое изрыгнула моя зависимость и нежелание примиряться с реальностью. Так выглядит поле битвы с тем, что меня окружало. Возможно, когда-то здесь была жизнь, когда-то властвовал порядок, но эти времена далеко-далеко в прошлом. В месте, подобном сну.

Мне отвратительна внутренняя составляющая комнаты, где я когда-то пережидала часы до следующей дозы. Она наглядно ярко показывает, какой была моя душа…какой остается, где-то глубоко внутри. Там, где закопано желание вернуться в «Приют», там, где в предсмертных муках корчится желание пустить по вене.

Сложно поверить, что прошло чуть больше месяца с моего последнего появления здесь. Я морщусь от неприятного запаха старого мусора и спертости. Пыль, побеспокоенная моим визитом, светлыми крупицами летала в лучах осеннего солнца, последнего теплого в этом году. Впереди была зима и что-то новое в моей никчемной жизни. Без особой любви я оглядываюсь и понимаю, что больше здесь мне делать нечего. Попросту стоит все сгрести в один огромный мусорный мешок и выбросить куда подальше, чтобы энергия, что витает здесь долгое время, улетучилась к чертям и не пристала к следующим владельцам. Я настойчиво готова продать ненужное имущество ­­– единственное, что у меня есть.

Мне куда легче стало дышать, куда яснее мыслить и отголоски прежнего грязного желания все реже мучают сознание. Нет, я не освободилась, но оковы теперь держат не так уверенно, как раньше.

Сейчас я безмерно благодарна человеку, который, не побоявшись последствий, запер у себя в доме наркоманку с манией самоубийства. Так же сильно стыдно за все то, что ему пришлось пережить от меня. Но доктор Палмер ­– как он сам уверяет – не держит никакого зла, он попросту рад, что хоть что-то у него вышло.

Неделя, прошла с того времени, как Натан вернулся на работу. И эту неделю я продолжала жить у него. Он не был против ни капли. Первые дня три звонил на свой домашний почти каждый час, чтобы справится о моем состоянии. Всего однажды меня одолевала тоска. Дикая и непреодолимая. Это был всего лишь очередной отголосок ломки. Но и тогда у меня, к большому удивлению, получилось справиться с ней. Я просто поплакала, заперевшись в ванной комнате, а после полтора часа лежала в ванной с душистой пеной, насильно заставляя себя строить планы того, что я буду делать, выйдя из дверей дома Палмера.

Сейчас же вовсе нет смысла как-то следить за мной, быть рядом. Ведь…мне намного лучше. И никто не представляет, что за облегчение я испытываю в данный момент. Мне пришлось выпросить у Ната куртку потеплее, чтобы не замерзнуть в преддверии зимы. Он предложил купить мне новую, но просить еще и это мне было стыдно. Поэтому я взяла его кожанку лишь на пару дней, пока не разгребу в своем доме завал.

Уборка дается мне с невероятной легкостью, уже через пару часов я в полностью освобожденном от мусора номере. Я переодеваюсь в более-менее сносную одежду, что удается отрыть в шкафу, нахожу свою куртку и собираюсь с силами.

Я должна сделать одно очень и очень важное дело. То, на которое мне никак не набраться храбрости.

Тяжело приходить в отчий дом после всего дерьма, что ты наделал. Невозможно постучать в двери. До боли страшно увидеть глаза матери. Будто, если я приду домой, то мир на этом остановится, и я умру. Хуже несделанной домашней работы, хуже, чем возвращаться после первой ночи проведенной не дома, а где-то в хмельной компании, и куда сложнее, чем было приезжать к ним и ставить перед фактом беременности и того, что бросаешь, пусть и временно, учебу.

Много позже, я гуляю вокруг своего старого дома. Брожу по пустеющим улицам в поисках той самой храбрости, собираюсь с мыслями, готовлю какую-то речь, но все тщетно. Я понимаю, что самой мне никак не перешагнуть порог дома, где я выросла. Что самое страшное, в какой-то момент, я понимаю, что иду по тому самому пути, который давал мне смысл. Далеко от дома, в промышленном районе на проулке, где в вечерних сумерках, горит тускло-желтым одинокий фонарь. Обшарпанная зеленая дверь, краска местами облупилась. Все здание изрисовано плохого качества граффити, а из чуть приоткрытых дверей разит спиртом вперемежку с мусором и дерьмом. Мой «Приют» выглядит мерзко. Я вижу его таким же, каким видела в первый раз, когда Брэдли привел меня знакомиться с его семьей. Только тогда было отчаяние и безразличие к собственной судьбе, а сейчас. Я в шоке, от проделанного на полном автомате пути. Мне страшно. Одна моя часть уверенно тянется зайти внутрь. Ей все так же хочется повидать «родных» для нее людей, потрепать по розовым волосам Пудинга, поболтать с Джудит, увидеть на теле Шона новый чернеющий, разъедающий его шрам. И поговорить «за жизнь» с Гоп-стопом. Наконец, вмазаться.

Но я могу теперь бороться. В моих силах заткнуть этот неиссякаемый фонтан слабости.

В ужасе бегу прочь. Со всех ног мчусь дальше, как от какого-то монстра. Лишь бы убежать от тянущей назад дыры, пока мои же желания и настроения не переменились вновь. Ветер бьет в лицо. Промозглый и влажный, он несет в себе весть о скорой зиме. Упрашивает деревья скорее скинуть с себя всю листву, природу заснуть, а людей одеться теплее и держаться ближе к тем, кто может согреть.

­– Эйприл? – Натан слегка удивлен моему позднему визиту.

Мы договорились, что я зайду через день, чтобы отдать его куртку.

– Что случилось? – он внимательно оглядывает мои раскрасневшиеся щеки, прилипшие ко лбу волосы и приоткрытый рот, которым я жадно хватаю воздух, после безумного побега от черного желания. – Ты бежала?

– Нат, – я пытаюсь перевести дыхание. – Одно одолжение. Самое последнее. Можно?

– Сначала зайди, – настойчиво говорит он и отходит в сторону. Переступаю порог дома, где мне все кажется родным. – Пить хоче…

– Натан! – я перехватываю его за запястье, не давая уйти на кухню за водой. – Не сейчас. Я боюсь туда идти. У меня не получится.

Мужчина понимает меня. Знает, что для меня сложно.

– Ты пришла, чтобы попросить пойти с тобой?

Киваю.

– Не думаешь, что девять часов – достаточно позднее для визита время? – скептично говорит он, впрочем, уже направляясь наверх по лестнице.

Улыбаюсь его широкой быстро удаляющейся спине.

*****

Всего квартал. Десяток минут неспешного шага. Одной из основополагающих причин нашей дружбы с Брэдли в школе, как раз и являлось то, что мы жили достаточно недалеко друг от друга. Странно было вспоминать и осознавать, что буквально в пятистах метрах от места, где я умирала от ломки, находилась моя настоящая семья. Я нервно кусаю губы, не замечая, как становится на улице холоднее. Спокойствие и силы не сбежать придает мне идущий рядом Натан. Я благодарна ему за то, что он молчит и не пытается лезть с советами и глупыми подбадриваниями.

Дорога к дому кажется мне невероятно долгой, одновременно с тем я не замечаю, как прохожу весь путь. Мне панически мало времени, чтобы подготовиться. И только спокойный призыв мужчины, возвращает меня в себя.

Нат, положа свою ладонь на мое плечо, уверенно кивает и взглядом показывает, что пора нажимать на звонок. Ноги трясутся буквально после пары ступенек, которые я преодолела медленно, словно сквозь густое желе. Руки нервно дрожат, а я потею.

Мы оба слышим, голос моего отца где-то за дверью и сердце мое сжимается от страха и радости. Как давно я не слышала его раскатистого баса.

– Давай, – почти шепотом произносит Палмер, поворачиваясь к двери.

Мой большой палец ложится на серую холодную кнопку звонка. Такой знакомый и родной свист скворца, что еще в моем детстве отец поставил вместо обычного, скучного звонка, раздается внутри дома.

Поджимаю губы, затаив дыхание, слыша чьи-то шаги за дверью.

Натан неожиданно хватает меня за руку, переплетая наши пальцы, и я немного успокаиваюсь, отвечая на его жест и сжимая мужскую ладонь так же сильно. Мгновение и я готова ко всему, что меня ждет.

Я знаю, что человек в доме смотрит сейчас в глазок. Стараюсь натянуть улыбку, но не выходит, вместо того я с замиранием сердца жду, когда светлая, лакированная дверь откроется. Страшно хочется увидеть маму.

– Том! – мамин голос встревожен. – Иди сюда! Том!

– Кейт, кто там?

Словно в замедленно съемке открывается входная дверь, и я глубоко вдыхаю воздух.

Родители так изменились. В каштановых волосах мамы, седины гораздо больше, чем я помню, сине-серые, как мои, глаза наполнены бескрайним удивлением и теплотой. Она сильно постарела. Морщинки и уставший вид с темными кругами под глазами делают её куда старше своих сорока семи. Отец стал совсем лысым, похудел и потерял свое милое пузико. Мы долго смотрим друг на друга, не веря, что все это происходит в реальности.

Наверное, родители впитывают мой образ, здоровый взгляд, розовые щеки, чистые волосы и полный надежды взгляд.

– Эйприл, – слабо говорит мама, все еще не понимая, снится это им или нет.

Переводит взгляд на Натана, потом на наши сцепленные руки. Наверное, я бы упала, если бы не его крепкая ладонь.

– Мама, пап, – я делаю пару глубоких вдохов, успокаивая сердце, – простите меня.

То, что я хотела сказать им так давно, наконец, слетает с моих губ и доходит до их ушей. В одних носках моя мама выпрыгивает на крыльцо и крепко сжимает меня в объятиях, расходясь рыданиями. Нат отпускает меня, давая возможность обнять мать в ответ. Гляжу через её плечо на отца, который тоже на грани. Его невероятно зеленые глаза блестят, а тонкие губы растягиваются в улыбке.

– Девочка моя, – она отстраняется и заглядывает в мое лицо, обхватывая его мягкими ладонями, которые пахнут её любимым лавандовым мылом. – Мы столько караулили тебя у квартиры, столько стучались, но…мы думали, что случилось плохое.

Мне совсем не хочется сдерживать подкатившие слезы.

– Прости нас, пожалуйста. Мы такие плохие родители, солнышко! Мы не должны были тебя оставлять. Где же ты была?

– Боюсь, – говорит Натан, напоминая всем, что он еще здесь, – это моя вина. Извините, ваша дочь была в моем доме.

– И что ты с ней делал? – отец грозно сдвигает брови, обрушивая бас на доктора Палмера.

– Э…

– Он помог мне, – говорю быстро, чтобы отец чего себе там не надумал, уж я его знаю. – Мам, пап…я слезла. Только благодаря Натану.

Молчание. Пораженное и скептичное. Я знаю ­– они не верят, но мой вид сбивает их с толку.

– Так, дамы, на улице не лето, простынете обе, – приходит в себя первым отец. – В дом. Эйприл, жду развернутого рассказа. Руки покажешь. – Мы, как в старые времена, безоговорочно слушаясь приказного тона отца, забегаем внутрь, и я с теплотой в душе вдыхаю родной аромат. – А ты куда?

– Но…

– Не думай отвертеться, парень, – беззлобно говорит отец и чуть ли не впихивает Натана в дом и захлопывает за ним двери. Том кладет руки на бока и серьезно на нас смотрит. – А теперь, я хочу узнать все.

*****

Я смотрю на темное беззвездное небо. Тучи идут низко и их неровные брюшки подсвечиваются яркими огнями ночного города в километре от того, где мы идем. Спокойствие – мое теперешнее состояние. Это был странный и одновременно самый лучший вечер за очень долгое время. Обратно Натан и я идем так же в тишине, думая каждый о чем-то своем. Я чувствую какую-то печаль, но не могу понять, откуда она исходит. Смотрю на доктора: его плечи опущены, сам он немного горбится, будто под каким-то тяжелым грузом.

– Твой отец веселый оказался, – говорит он ни к чему.

А я лишь улыбаюсь.

– Слушай, поздно уже. Ну, – он смотрит на наручные часы, – фактически уже ночь. Почему ты не приняла предложение переночевать дома?

Я вздыхаю, чувствуя небольшую неловкость. Лишь бы он только не начал смеяться.

– Эм, ну, как сказать, Нат. Мне страшно.

– Почему? – он удивлен.

– Спать еще где-то. Ну, ты понимаешь.

– Нет, – он останавливается в десятке метров от собственного дома и слегка недоуменно смотрит на меня сверху вниз.

Я повторяю за ним и мнусь, чувствуя себя идиоткой.

– Ну, ты дурак. Я о том, что боюсь уснуть где-то вне твоего дома. Мне кажется, что как только я утром открою глаза, все вернется обратно и мне вновь придется идти в «Приют», встречать ребят, и считать, что это нормально.

Натан обескуражено вскидывает брови и хмыкает, пряча руки в карманы.

– Что?

– Знаешь, – Нат задумчиво глядит себе под ноги, – когда мне выдалась ночная смена два дня назад, то меня посещали схожие мысли. Будто, когда я приду утром домой, то тебя не будет и либо, все пошло псу под задницу, либо на самом деле я весь отпуск провалялся в коме, а ты мне только приснилась. – Мужчина улыбается, словно сказал какую-то глупость и вновь смотрит на меня. – Можешь остаться, Эйприл. Мне так будет только спокойнее.

Прищуриваюсь:

– Натан Палмер, ты странный человек. Вот, вроде не похож на мать Терезу, но безвозмездно помогаешь людям.

– Людям я помогаю за деньги – у меня хорошая зарплата – в больнице, – пожимает плечами мужчина и продолжает свой путь, доставая на ходу ключи.

На улице достаточно прохладно и изо рта вырывается пар.

Не понимая, смотрю в спину доктору, оставаясь на месте.

– Не против чая в два часа ночи? – его улыбка выглядит заговорщицкой, когда он, вставляя ключ в замок двери, поворачивает голову ко мне.

От чего-то пить чай с Натаном на его небольшой кухне в поздний час хорошо. Не знаю, почему доктор Палмер не любит кофе – его попросту нет в доме. Нат всегда пьет чай, крепкий. Зеленый с жасмином или черный с бергамотом. Заваривает его в своем небольшом чайнике с нарисованными, крупными зелеными листьями на керамическом боку. Мне кажется, ему доставляет удовольствие разливать напиток по чашкам. А после сидит и медленно тянет его, не заедая чем-нибудь вкусным, как все обычно привыкли делать.

– Тебе ведь завтра на работу.

– Да.

– Но ночь…и чай.

И вновь он пожимает плечами, не собираясь ничего объяснять.

– Нат.

– М?

– Я была там.

– В «Приюте»? – он мгновенно вскидывается и удовольствие, что явно читалось на лице, тут же пропадает.

Киваю и тяжело вздыхаю.

– И, правда, хотелось зайти. Тянуло, но…я убежала. У меня получилось. Возвращаться туда теперь страшно, – опускаю голову, безразлично вглядываясь в кружку, наблюдая, как мелкие чаинки, попавшие в чашку, кружат в ней, медленно и грациозно опускаясь на дно. – Все жду, когда пройдет путаница в голове. Когда же желание станет столь незначительным, что можно будет его легко раздавить?

Теплые пальцы, совсем неожиданно, мягко хватают меня за подбородок, а легкое прикосновение губ Натана кажется таким простым и естественным, словно это не первый наш поцелуй. Так целуют только тех, кто уже очень давно рядом. Людей, что стали неотъемлемой частью жизни и какой-то привычкой. И, что немаловажно, я чувствую то же. Так же легко и спокойно отвечаю, без похоти, экстрима, а просто с теплотой, что чувствую, когда мы вот так сидим рядом и пьем дурацкий чай.

Секунду спустя он отстраняется, быстро опрокидывает в себя остатки напитка, разворачивается, кидает кружку в мойку и, не глядя на меня, направляется к гостиной.

– Подумаем об этом завтра. А сейчас, мне на самом деле необходимо поспать хоть немного.

– Натан.

Доктор разворачивается в дверях.

– Эйприл, будь здесь столько, сколько захочешь. Комната твоя.

Я благодарно улыбаюсь.

– И все-таки, Нат, я тебе нравлюсь.

Мужчина усмехается, трет подушечкой большого пальца уголок губ.

– А я и не спорю.

Вскоре я остаюсь одна на кухне. Глупо улыбаюсь кружке и понимаю, какой все же вкусный у него чай. Знаю, что независимо от настроения, мое отношение к нему не изменится. Кажется, до меня только сейчас дошло, что все-таки получается не просто быть, а Жить. И за это я благодарна Натану Палмеру. Мужчине, который не побоялся…