Третья фаза: «фильм» о моей жизни

Второе «Intermezzo» продолжалось относительно короткое время, а затем началось фантастическое театральное представление в четырехмерном пространстве, которое воспроизводило бесчисленное множество картин и сцен из моей жизни. Чтобы иметь представление об их количестве, я начал считать. Насчитал я тогда до 2000 картин и сцен, но их было, вероятно, гораздо больше.

В первые недели после несчастного случая я вспомнил еще несколько сотен картин. К сожалению, я тогда не смог зафиксировать это воспоминание на магнитофонную пленку. Собственно, количество здесь и не важно. Каждая сцена была завершенной. Режиссер этого «представления» каким-то необыкновенным способом незаметно управлял действием. Сразу после сцены моей смерти на дороге, в конце ее последнего акта сразу начался показ сцены моего рождения в доме в Будапеште, при свечах.

Я начал снова переживать свою смерть. В очередной сцене я ехал в автомобиле. Было яркое солнце, я смотрел на покрытые снегом вершины гор, чувствовал себя расслабленным и счастливым и воспринимал проходящие передо мной сцены не только как главный их исполнитель, но и как простой зритель. Другими словами, мне казалось, что все, находившееся вокруг меня в четырехмерном (или более) пространстве, наблюдало этот театр и сопереживало мне. Я парил над самим собой, рассматривал себя со всех сторон и слушал то, что ранее сам говорил. Я регистрировал всеми своими органами чувств то, что видел, слышал, ощущал и думал. Моя душа, моя совесть были чувствительным прибором. Этот прибор сразу же оценивал мои действия, мои мысли и определял, насколько плохи или хороши были мои поступки. Было странно, что гармоничные, позитивные, с точки зрения нашей общественной или религиозной морали, воспоминания, также отражавшиеся в этих сценах, оценивались как дела неугодные или, согласно земным религиозным понятиям, грешные, порой даже смертельно грешные. Негативно оценивались те поступки, которые как бы мешали развитию космоса, например, те, совершая которые, я преследовал эгоистические цели.

Плохое или хорошее оценивается на той стороне в масштабах Абсолюта, и он не ограничен ни запрограммированными мнениями или моделями мышления, ни формулировками и интерпретациями земного свойства. Многие люди думают, что постигли истинную правду, и это дает им право ее проповедовать. Свою истину стремятся доказать как идеологии, религии, секты, философские и религиозные группы, так и люди, утратившие религиозную веру, атеисты. Мне стало понятно, что там, наверху, не существует никакой модели соответствия, а есть только общий космический закон любви. Трудность состоит в том, что мы не можем это понять и сформулировать. Суждение: «Ты имел вес, а обрел невесомость» — имеет давнюю историю.

Вторым странным феноменом было то, что все поступки, мысли, осужденные как негативные, в этом абсолютном масштабе после вынесения приговора сразу исчезали. Оставались только те сцены, во время демонстрации которых я и все невидимые и не определенные мной зрители этого театра чувствовали себя счастливыми, где гармония царствовала не только во мне, но и во всем окружающем меня пространстве, и где все участники спектакля позитивно относились к моим действиям.

Мне кажется, что это и есть божественный принцип всеобъемлющей любви: прощение посредством посвящения во все только хорошее, в безграничный, нескончаемый позитивизм. Мы стремимся подняться вверх, в мир, где действует этот принцип, чтобы освободить свое сознание от всех дисгармоничных мыслей и поступков, другими словами, хотим совершенно освободиться от нашей кармы, чтобы суметь, наконец, соединиться с этим миром. Только так мы сможем возвратиться в Океан Бога в виде одной из его капель и растворить себя в нем, как прекрасно сказал об этом Гете. Этот космический масштаб в оценке моих поступков сначала казался мне странным, но после нескольких лет раздумий по этому поводу я понял, что так проявляется чудесная божественная справедливость, которая определяет главный мировой принцип.

После этого фантастического, проходящего в четырех и пяти измерениях театрального представления о моей жизни подводился окончательный итог, который формулировался мной самим. Сейчас я не смогу вспомнить и пересказать эту формулировку, но тогда я чувствовал, что мог бы получить неплохие шансы для своего дальнейшего развития.

Третье «Intermezzo» было как бы заключительным. Свет счастья переполнил и пронзил меня еще раз, сферическая музыка зазвучала, как в четырех-, пяти- или более многомерной стереофонической установке. Все было светом, все было музыкой, все было вибрацией. Солнце пульсировало, и я ощущал, что оно есть символ Временного Принципа, что это Альфа и Омега, источник всей энергии. Я догадывался, что этот принцип и есть сам Бог.

То, что я видел, было не просто солнцем. Это было прекрасное, теплое, пронзительно светлое явление, чудесное божественное событие, воплощение выше всех нас находящегося начального принципа вселенной. Все интенсивно раскачивалось, все пульсировало. Колебания моей бестелесной души и моего сознания начинали соответствовать амплитуде этих гармоничных колебаний. Я чувствовал себя все лучше, все счастливее, мое сознание вибрировало все быстрее и быстро разрасталось в этом новом измерении.

Сегодня я думаю, что тогда время приближало смерть мозга. Выражаясь восточной терминологией, в этот момент мое астральное тело было еще соединено с мозговой чакрой так называемым серебряным шнуром или жилкой жизни, становившейся все тоньше и тоньше. Приближался миг, когда она, как тонкая резиновая нить при натяжке, вот-вот должна порваться. Это бы означало переход от клинической смерти к гибели мозга, то есть преодоление порога, за которым нет возврата к земной жизни. Я не знал, сколько времени могло бы еще пройти до разрыва серебряного шнура. Согласно земному измерению, возможно, еще несколько минут, секунд или долей секунды, но в том мире законы четырехмерного пространства прекращают действовать, поэтому я воспринял этот короткий, продолжительностью в несколько минут, период клинической смерти, как многие дни или недели — так много я тогда пережил. Моя земная жизнь в четырехмерном мире, который можно ощущать как материю, была прекращена в один миг. Я был уже в переходной стадии, я уже рождался в мире высших измерений, там, где колебания не могут восприниматься материально, где дух, освободившись от тела, продолжает существование по новым законам.

Возвращение к жизни

К сожалению, это эйфорическое состояние было внезапно прервано. Я вдруг увидел приближающеюся к моему телу с юга молодого стройного мужчину, босого, одетого только в черные плавки. В руках у него была небольшая черная сумка. Он очень внятно и отчетливо говорил с другим врачом. Меня эта сцена не очень интересовала, и я не уделил ей особого внимания. Этот молодой человек обменялся с врачом несколькими словами о моем состоянии, а затем опустился возле меня на колени и также сделал заключение о моей смерти, очертил положение моего тела мелом и распорядился о его транспортировке. Меня уложили на обочину дороги и спросили присутствующих там военных, нет ли у них одеяла, чтобы накрыть тело.

Затем этот человек обратился к другому врачу: «Если вы, коллега, не возражаете, тогда...» — и сделал мне укол адреналина прямо в сердце. Я очень хорошо запомнил его лицо, как будто сфотографировал его в своей памяти.

Несколько дней спустя в мою больничную палату в Беллинцоне зашел один господин. На нем был обычный костюм. Я сразу же узнал это лицо и с трудом поприветствовал его: «Доброе утро, господин доктор. Зачем вы сделали мне этот чертов укол?» Я очень хорошо помнил его отчетливую речь. Он был ошеломлен и спросил, откуда я его знаю. Я ему все рассказал. Позже мы с ним стали хорошими друзьями. Я назвал его «Рыцарем дороги» за то, что возвратил меня (я говорю — к сожалению) с того света. После укола адреналина, возможно, в тот момент, когда сердце сделало свой первый удар, со мной произошло нечто страшное: я стал падать в черную глубину. Испытав жуткий шок и ощутив толчок, я проскользнул в свое изуродованное тело. Все прекрасное вдруг исчезло. Я чувствовал: я должен вернуться туда, назад.

Черное солнце (рисунок автора)

Я пришел в себя снова и почувствовал неописуемую боль. От боли я сразу же лишился сознания, но уже как человек, возвратившийся к земной жизни. Благодаря искусству хорошего врача жизнь моя была спасена, потому что «случай» оказался на месте происшествия как раз в нужный момент, и он имел при себе необходимые медикаменты и шприц. Реанимация при этом удалась случайно. Были вызваны санитары, и я на машине с сиреной, с интегрированными душой, сознанием и телом был доставлен в госпиталь Сан Джованни в Беллинцоне. «Случаем» оказался превосходнейший хирург Примариус Клементе Моло, возвращавшийся во время несчастного случая из отпуска. Он сразу же прооперировал меня и тем самым во второй раз спас мне жизнь.

Однако именно вследствие этого мои страдания возобновились. Вот почему с тех пор я имею привычку говорить: «Самым прекрасным событием моей жизни была моя смерть». Я действительно не испытывал никогда в жизни такого счастья, как в смерти, причем слово «смерть» берется в кавычки, так как сегодня я знаю, что это была только клиническая смерть.

Но тогда я все воспринимал и зафиксировал в памяти как переживания, произошедшие в ходе настоящей смерти.

Глава 4