V. Внушение и душевные расстройства.
Из всех людей душевно-больные менее всего подвержены внушению, а тяжелые больные большей частью и вовсе не подвержены ему. Это единогласно подтверждают все опытные гипнотизеры. Объясняется это просто тем, что в мозгу душевнобольного болезненные задержки или состояния раздражения достигают такой интенсивности, что становятся недоступны парекфории, вызываемой внушением. И если даже удается загипнотизировать душевно-больного, то внушения с лечебной целью в большинстве случаев не действуют или же оказывают только скоропреходящее действие, и притом менее всего те внушения, которые направлены против бредовых представлений. Одна помешанная, г-жа X., считала себя, например, г-жей У. Я сумел ее загипнотизировать, и мне удалось ей с успехом внушить сон, аппетит, даже постгипнотические галлюцинации. Но когда я с величайшей энергией заявил ей в гипнозе, что ей-де теперь совершенно точно известно, что она—г-жа X., а не г-жа У., что последнее представление — бессмысленная бредовая идея, над которой она может только смеяться, она все время отрицательно качала головой (т.-е до тех пор, пока я ей это утверждал), доказывая этим, что она этого внушения не усвоила.
При внушении мы оперируем с большим мозгом, как с инструментом. У душевно-больных же этот инструмент большей частью односторонен, в своих функциях расстроен и потому действует плохо. Неудачи при душевных болезнях — одно из лучших подтверждений того, что сила гипноза заключается в мозгу загипнотизированного, а не гипнотизера.
Об отношении гипнотизма к душевным расстройствам распространялось и распространяется еще столь много ошибочных теорий, лишенных всякой фактической подкладки, основываемых лишь на поверхностных утверждениях, что далеко нелишне несколько подробнее остановиться на этом. Считаем необходимым категорически отметить тот факт, что восприимчивость к внушению — безусловно нормальное свойство нормального человеческого мозга.
Как мы видели выше, школа Charcot, наоборот, рассматривала гипноз, как форму истерии. Но истерия—болезнь, и притом душевная, функциональное расстройство мозговой деятель-ности. На ряду со многими правильными наблюдениями в учение Charcot об истерии вкрались также и многие ошибки, находящиеся в связи с его "соматическими" представлениями. По моему воззрению, совпадающему с таковым же Bernheim'a, эти „zones" и „points" hysterogenes, эта якобы патогномоническая связь истерии с состояниями раздражения в яичниках, эти типические гемианэстезии и т. п. явления — все более искусственного происхождения, т.-е. представляют собою симптомы, которые, как и все симптомы истеричных, фиксируются благодаря тому, что на них обращают внимание. Истерия есть диссоциативная слабость мозга, обусловливающая болезненную восприимчивость к самовнушению и создающая значительную тенденцию к более или менее скоропреходящим функциональным расстройствам всякого рода, от чисто местной боли или судороги, чисто местной анэстезии или паралича, — до всеобщего душевного расстройства. Все эти истерические расстройства могут легко фиксироваться и длиться годы. Правда, и тогда еще они могут быть излечиваемы. Но имеются также всевозможные переходы от мимолетных истерических нервных расстройств к тяжким, даже непоправимым душевным расстройствам и другим тяжелым неврозам.
Сюда относятся всякие навязчивые идеи, всякие фобии, заикание и многие половые извращения (см. ниже). Далее, истерия комбинируется с настоящими психозами и в такой степени, что у истериков образуются настоящие психозы. Этот случай не следует смешивать с таким случаем, когда внешние явления настоящего психоза (кататонии, мании, галлюцинаций и т. п. и даже псевдопаралитические явления) могут создать впечатление истеричных самовнушений.
Настоящая истерия — страдание большей частью конституциональное и, как таковое, т.-е. как ненормальная характерная особенность мозга, неизлечима; излечиваются лишь симптомы, но не конституциональное предрасположение. Правда, имеются и приобретенные истерии, могущие, возникать вследствие злоупотреблений и истощения мозга (напр., так называемые травматические неврозы), истерии, сливающиеся с смутным понятием неврастении.
Под словом „неврастения" разумеют все возможное и невозможное, начиная от прогрессивного паралича, паранойи и меланхолии и кончая истерией; основное ядро этого смутного понятия образует, однако, ипохондрия.).Раздражения периферической нервной системы могут равным образом действовать на мозг и приводить к подобным же результатам. Мы этого отнюдь не отрицаем. Такие случаи большей частью излечимы. Впрочем, имеются всевозможные сочетания слабо или резко выраженного предрасположения и „нервной" (т.-е. церебральной!) конституции с приобретенными повреждениями.
Бесчисленные явления психопатологии доказывают нам, что ее понятия в большинстве случаев основываются лишь на патологических усилениях, ослаблениях или качественных изменениях психологических или психофизиологических понятий. Вполне поэтому естественно определять и истерию, как патологически повышенную восприимчивость к внушению— так определяет ее Moebius, правильно отметивший, как у истеричных симптомы обыкновенно возникают из представлений. Я сам большое значение придаю патологической способности к самовнушению, так как большинство истеричных и наиболее тяжелые из них подвержены более самовнушению, а не внушению.
Вполне правильно поэтому Ringier
Erfolge des Hypnotismus in der Landpraxis. Munchen 1891, Lehmann.различает две относительные категории истеричных: первую с весьма высокой восприимчивостью к самовнушениям и незначительной к внушениям других лиц, вторую — с высокой восприимчивостью к внушениям других лиц. К этим категориям, установленным Ringier на основании суггестивной терапии, мы еще вернемся, так как они отражаются и в других областях. К первой категории относятся случаи, в которых играют известную роль тяжелые поражения (вытесненные аффекты Брейера и Фрейда) и образовались подсознательные патологические автоматизмы. Издавна существовали парадоксальные врачи, утверждавшие, что „все женщины более или менее истеричны". Уже из этого обстоятельства, а равно из отождествления школою Charcot гипноза с частичной картиной истерии явствует, что отграничение истерии от нормального состояния издавна уже представлялось затруднительным.
Мы говорили уже выше о случаях, в которых при сильной склонности истериков к диссоциациям не только появляются самовнушения, но и аффекты „вытеснением" оставляют в подсознии психические раны, которые постепенно приводят к навязчивым идеям, заиканию и проч.
Подобные расстройства могут продолжаться годы, даже почти всю жизнь и, в конце концов, точно чудом каким-то излечиваться, как это я наблюдал у Wetterstrand'a в одном случае тяжелой параплегии, продолжавшейся 25 лет, и как это доказывает психоанализ.
Но все-таки мы не должны увлекаться одной видимостью. Эти случаи действительно относятся к настоящей истерии, все равно, касаются ли они мужчин или женщин. Иначе обстоит дело с настоящими смешанными формами. Изучая тщательнее подобных индивидуумов, мы находим у них элементы таких тяжелых конституциональных психопатий или психозов, как этические дефекты, эретические состояния, раздражительная слабость, стоящие на границе психозов рудименты или элементы мании величия или преследования, с утраченным наполовину рассудком, конституциональная страсть к жалобам или меланхолия, ипохондрия и т. д. Несомненно, патологическая восприимчивость к самовнушению — явление в большей степени патологическое, чем таковая же восприимчивость к внушению. Она. превращает все возможные восприятия и аффекты в самовнушения, которые затем, вытеснив причину (восприятие, аффект), в течение долгого времени действуют диссоциативно и тем увековечивают патологические явления, присоединяют новые и часто образуют сложные, так называемые, „комплексы" (Блейлер, Франк), так что могут возникнуть даже неизлечимые психические нарушения (см. гл. VII).
Эти случаи дают нам целый ряд переходов от тяжелых психопатий, через относительно чистую истерию, к нормальным состояниям.
Но линий и плоскостей в этой области не имеется. Многие конституциональные психозы обнаруживают переходы вплоть до нормальных состояний, не заключающие в себе никаких признаков истерии.
В случае приобретенной истерии мы имеем дело с приобретенной патологически-истерической реакцией индивидуума, по крайней мере, конституционально предрасположенного, на что обыкновенно указывает тщательный анамнез. Впрочем, и со случаями настоящей „неврастении" (alias ипохондрии, психопатий и т. п., если только это — не случаи начинающегося паралича) дело обстоит не лучше. И эти случаи редко возникают на почве „умственного переутомления", но обыкновенно — на почве наследственного предрасположения, в связи с психическими травмами или истощением и т. п., так что „новое открытие" Beard'a по существу сводится к переименованию давно известных картин болезни.
Выводы, которые мы позволим себе сделать из предыдущего, уже слишком длинного обзора, следующие:
1. Истерия есть патологический комплекс симптомов или синдром.
2. Этот комплекс симптомов базируется главным образом на наследственных задатках, но приобретенные дефекты делают его активным. Если первые сильнее, то достаточно слабых вторых для активизации диссоциативных нарушений, если они слабы, то требуются для этого более сильные приобретенные нарушения.
3. Этот комплекс симптомов характеризуется прежде всего склонностью к патологическим диссоциациям (восприимчивостью к внушению или самовнушению), с значительным преобладанием в тяжелых, более конституциональных случаях восприимчивости к самовнушению. Впрочем, он сочетается разнообразнейшим образом с другими явлениями конституциональных психопатий.
Склонность к патологической диссоциации соответствует тому состоянию мозга, в котором представления, волевые импульсы и аффекты особенно легко парэкфорируются. Вследствие этого в суженном сознании образуются интенсивно действующие, самопроизвольные сомнамбулистические цепи, увлекающие с собою личность, при случае вызывающие в ней двойное я и другие удивительнейшие явления. Отсюда возникают также и драматические обманы истеричных и чрезвычайная, точно во сне переживаемая неустойчивость таких больных.
Патологическая восприимчивость к внушению и самовнушению проявляется в вызывании, путем представлений, разнообразнейших функциональных расстройств: психостремительных, психобежных и психоцентральных. Такие расстройства могут, конечно, обусловливать видимые материальные изменения клеток. Несомненно, ведь, что каждой функции и функциональному расстройству нервной системы соответствуют молекулярные изменения живых нервных элементов (Hodge и др.). Периферические истерические нервные расстройства и изменения должны рассматриваться, как эффекты патологически-истерических внушений и самовнушений (анэстезии, параличи, контрактуры, сужения поля зрения и т. п.).
С помощью вышеприведенного определения истерии само собою достигается постепенное отграничение ее во все стороны, а, следовательно, и от нормальной восприимчивости к внушению. Разница между истерией и нормальной суггестивностью— такая же, как между меланхолией и нормальной грустью, или между нравственным помешательством и нормальным эгоизмом, между патологическим обманом и нормальным адэкватным обманом, или между нормальным и ипохондрическим чувством боли.
Весьма сильная суггестивность — уже явление сверхнормальное и нередко сопровождается истерическим предрасположением. Но истерия прежде всего характеризуется патологической реакцией, изукрашением сделанных внушений ненамеренными самовнушениями, возникновением в огромном количестве невнушенных параличей, судорог, болей и т. п.
Прежде всего, неисправленный гипноз истеричных — совершенно не тот, какой бывает у нормальных людей, чего д-р Ваbinski, например, совершенно не замечает. Такой гипноз идет далее намеченной цели, проявляет тенденцию к летаргии или истерическому припадку, не подчиняется внушениям или преувеличивает их и должен быть с особой осторожностью и ловкостью направляем и даже приводим к норме.
С социальной и исторической, а также терапевтической точек зрения, истерическая склонность к диссоциациям играет большую роль. Она — преимущественно та сила, которая вызывает драматические метаморфозы личности, будь то в хорошую,будь то в дурную сторону. Обращенные, вожди масс, пророки и т. п. — весьма часто натуры истерические, особенно если истерия сочетается с даровитостью. Но отнюдь не все энтузиасты и фанатики обнаруживают истерические явления. Последние следует искать прежде всего в тех случаях, где имеют место, проявляющиеся в виде контрастов, внушенные метаморфозы всей личности. Последние могут, впрочем, быть и следствием настоящих психозов (напр, паранойи). Но тогда имеется перерождение „я", которое у истеричных отсутствует.