Общие замечания о гипнотизме – Терминология
Термины „животный магнетизм" и „месмеризм" предоставим флюидной теории.
Под „гипнотизмом" (Braid) разумеют то учение, которое обнимает совокупность явлений, связанных с сознательным и бессознательным внушением. — Термин „гипноз" точнее всего обозначает измененное душевное состояние загипнотизированного, в частности, состояние внушенного сна. Bernheim (Congres de Physiologie psychologique) определяет гипноз, как „особое психическое состояние", которое можно вызывать, состояние, в котором повышена способность подвергаться „влиянию внушения". Гипнотизером называют человека, который вызывает у другого состояние гипноза. Под внушением разумеют, по учению нансийской школы, вызывание, чрез посредство другого человека, динамического изменения в нервной системе данного субъекта (или в таких функциях, которые зависят от нервной системы) путем возбуждения представления (сознательного или бессознательного), что это изменение совершается или уже совершилось или еще совершится. Под устным внушением или увещанием понимают внушение чрез посредство звуковой речи. Под внушаемостью разумеют индивидуальную восприимчивость к внушениям.— Многие люди в бодрствующем состоянии очень доступны внушению (суггестивное состояние наяву). У таких людей едва ли понятие гипноза поддается точному определению, так как их нормальное бодрственное состояние незаметно переходит в состояние гипноза. Впрочем, некотурою склонность к внушению наяву обнаруживает и каждый человек. Под самовнушением (Bernheim) разумеют внушение, которое данный субъект сознательно или большей частью бессознательно сам вызывает в себе самом.
Понятие „внушения" и особенно „самовнушения", будучи подвергнуто чрезмерному расширению, легко может раствориться в понятиях стимула, интуиции, веры, автоматизмов и т. п. И в действительности разграничение может оказаться очень трудным. Понятие внушения несколько лучше поддается определению, благодаря тому, что с ним связывается представление об активно действующем, вызывающем внушение гипнотизере (связь одного человека с другим или „rapport"). Но когда гипнотизер действует бессознательно (когда на другого, напр., действует моя зевота), или же когда нас гипнотизирует созерцание предметов (предметное внушение Schmidkunz'a), то понятие внушения переходит уже в понятие самовнушения. Последнее проявляет уже опасную тенденцию к расширению,приводящую к недоразумениям и забвению прежних истин и исследований.
Почти столь же трудно отграничить внушение от воздействия, оказываемого другими людьми, идеями, чтением и т. д., ибо резкой границы здесь не существует. Во всяком случае, внушение должно безусловно ограничить областью интуитивного воздействия, в противоположность воздействию доводами разума. Но то, что нам представляется воздействием логическими доводами, в большинстве случаев скорее основывается на симпатиях и антипатиях, на личном доверии, на тоне, на импонирующей манере речи» чем на истинной, внутренней ценности доводов, так что и сюда незаметно прокрадывается элемент внушения. Более высокая пластичность разума, возможно тонко приспособляющегося к другим силам, но эти последние также обсуждающего, все же зачастую является препятствием для внушения. При внушении мы имеем дело со слабо иля совсем не сознаваемыми мозговыми автоматизмами которые, будучи, как и во сне, диссоциированы, разрознены и, снова став пластичными, более или менее слепо повинуются паразитствующему чужому приказу. Таким образом, понятие внушения вливается прежде всего в понятие интуиции, в которой, как известно, главную роль играют чувства и образы фантазии.
Как явления и виды энергии, внушение и гипноз столь же древни, как и сам человек, филогенетически даже древнее, так как встречаются и в животном мире. Новы лишь два присоединившиеся фактора: 1) возникновение в сознании человества, и в частности научно-образованного, представления об этих явлениях, их условиях, причинах, значении, и притом не в виде сомнительной мистики, как это было уже и раньше, а в виде научно-обоснованной истины, 2) поразительная легкость, с которой гипноз может быть, по методу Libeault, вызываем почти у каждого человека.
Оба упомянутые фактора, кстати, и придают гипнотизму его новое терапевтическое, психологическое, социальное и криминологическое значение. В главе VII мы познакомим читателя с дополняющим и углубляющим внушение методом, имеющим весьма важное теоретически и практически психологическое и психотерапевтическое значение. Это — психоанализ.
IV. Внушение. §1. Способность подвергаться гипнозу или восприимчивость к внушению.
Bernheim в „Revue de hypnotisme" (1 мая 1888 г.) говорит: „Всякий больничный врач, не достигший еще способности загипнотизировать 80% своих больных, должен сказать себе, что он не имеет еще достаточного опыта в этой области, и воздержаться от поспешного суждения по этому вопросу". Под этим положением и я могу всецело подписаться; в полном соответствии с ним находятся и вышеприведенные статистические данные. Можно было бы даже смело вместо 80 % указать 90%. Надо только исключить душевно больных.
Каждый человек сам по себе более или менее подвержен внушению и, таким образом, может быть загипнотизирован. Некоторые люди, правда, кичатся тем, что верят только в то, в чем их ясно и логически убеждают или во что, по крайней мере, их заставляет верить разум. Эти люди тем доказывают только свою неспособность даже к элементарнейшей самокритике. Бессознательно и непроизвольно мы постоянно верим в вещи, совсем или отчасти несуществующие или не строго доказанные. Мы верим, напр., без обиняков в действительность наших чувственных впечатлений, а между тем последние основываются, ведь, на целом комплексе подсознательных выводов, с помощью которых мы перерабатываем свои первоначальные ощущения. Поэтому нас почти постоянно обманывают ложные представления (галлюцинации). Каждый человек испытывает разочарования, верит людям, принципам или учреждениям, которые затем не оправдывают его доверия и т. д. Все это — факты, доказывающие нашу склонность к интуитивной вере, без которой наше мышление было бы совершенно невозможно, ибо еслиб мы вздумали всякий раз ждать математического или хотя бы надлежащего индуктивного обоснования каждого мотива нашего мышления и действия,— то мы уже из-за одних сомнений никогда не дошли бы до самого мышления или действия. Но мы не можем ни мыслить, ни действовать, не чувствуя до известной степени, что наше мышление и действие правильны, не веря в это в большей или в меньшей степени. Динамизмы же (определенные комплексы энергии), обусловливающие веру и интуицию, суть комплексы мозговых процессов, происходящих большей частью за порогомнашего верхнего сознания. Вот в этом и заключается ключ; к уразумению восприимчивости к внушению.
Чем сильнее мы жаждем того, чего не имеем, тем с большей интенсивностью нередко возникают у нас противоположные представления о недостижимости нашего желания. Особенно ясно это психологическое состояние выступает при вызывании субъективных чувствований. Раз только мы желаем насильственно вызвать их, — они от нас ускользают. Кто насильственно и сознательно хочет заснуть, тот не засыпает; кто таким же образом хочет совершить coitus, тот становится в данный момент (на короткое время) импотентным; кто насильственно хочет радоваться, тот, напротив, испытывает огорчения. И чем больше насилия применяет наша сознательная воля, тем сильнее будет ее фиаско, тогда как те же желанные чувствования появляются сами собою, если только уверовать в них, не рассуждая, особенно же с помощью соответствующих представлений фантазии.
Кто желает быть насильно загипнотизированным и страстно стремится к гипнозу, имея ясное представление о его сущности и нетерпеливо рассчитывая на успешный результат внушения, тот не сумеет отвлечь своего внимания от психологического процесса и с трудом или совсем не поддается гипнозу, по крайней мере, до тех пор, пока не станет психически пассивным или же не отвлечется от своих мыслей. И чем чаще и больше он будет стараться стать пассивным, тем менее он будет становиться таковым. Обыкновенно, однако, требуются уже очень интенсивные психические возбуждения, страх, вообще все аффекты, душевные расстройства, решительное намерение оказать противодействие гипнотизеру, для того, чтоб гипноз сделался невозможным. Не удается мне первый гипноз,— я тотчас же начинаю искать скрытые аффекты, большей частью нахожу их, успокоиваю больного, и затем дело идет, как по маслу. Каждый душевно здоровый человек сам по себе может быть в большей или меньшей степени, загипнотизирован, — воспрепятствовать гипнозу могут только известные скоропреходящие состояния психики, т.-е. деятельности большого мозга.
Прежде считалось аксиомой, что тот, кто не желает, тот и не может быть загипнотизирован, по крайней мере, при первой попытке. По моему мнению, не следует придавать слишком большого значения этому положению, которое покоится, более или менее, на психологически неверном предположении о существовании специальной свободы человеческой воли. Человек прежде всего должен обладать способностью нехотения, для того, чтобы действительно и „свободно" не хотеть. Внушение же действует быстрее и надежнее всего, неожиданно поражая и захватывая фантазию; как мы только что видели, долгая подготовка расстраивает его. Легко поддающийся внушению субъект, никогда еще не подвергавшийся гипнозу, может в несколько секунд сделаться, на некоторое время, относительно безвольной куклой в руках другого человека. И по моим наблюдениям, как раз те субъекты, которые смеются над гипнотизмом и хвастливо заявляют, что их „нельзя усыпить", зачастую под влиянием контраста быстрее всего и поддаются усыплению, если только не оказывают непосредственного сопротивления, а иной раз — и вопреки оказанному сопротивлению. Точно вызов, брошенный ими гипнотизму, вызывает у них противоположное, боязливое представление о собственной неуверенности, которое тем вернее отдает их во власть внушения. Полную противоположность этому представляет неудающееся осуществление гипноза у тех людей, которые мечтают о нем и боятся, что он у них не удастся.
Простодушные же, неразвитые субъекты обыкновенно очень легко поддаются усыплению чрез внушение, иной раз и не замечая даже того, что собственно с ними проделывается. Они делают и верят в то, что им внушают, и засыпают чрез 1 или 2 минуты, не успев опомниться, а часто и несмотря на то, что за минуту пред тем другие загипнотизированные субъекты представлялись им симулянтами, а врач — жертвою обмана. Труднее всего, без сомнения, поддаются гипнозу душевно-больные, так как постоянное ненормальное возбуждение мозга вызывает у них постоянное сосредоточение внимания на болезненных представлениях, что заранее преграждает внушениям почти все доступы и парализует всякое их действие. Далее важен тот факт, что внушением можно воздействовать и на нормально спящего человека и, таким образом, не будя, перевести его в состояние гипноза. Еще легче, наоборот, состояние гипноза перевести, с помощью внушения, в обыкновенный сон.
Наконец, некоторые, очень легко подверженные внушению люди, захваченные врасплох, могут обнаруживать все явления гипноза, т.-е. совершенно подпадать влиянию ловкого гипнотизера, и в состоянии полного бодрствования, без предшествовавшего засыпания. О „нехотении" в этих случаях не может быть и речи. Нередко это удается даже у субъектов, никогда еще не подвергавшихся гипнозу.
Вызываемый внушением сон обычно представляет главное средство для проявления полного эффекта внушения.
Этот сон действует, как лавина, на первый вызвавший ее толчек. Чем больше она растет, тем сильнее толчки, производимые ею. Внушение вызывает сон или дремоту. Но едва последняя наступила, восприимчивость к внушению именно, благодаря сну усиливается, поскольку только таковой не становится летаргическим.Выше мы сказали, что каждый человек сам по себе восприимчив к внушению. Если же кого-нибудь не удается загипнотизировать, то это обусловливается, в этом не может быть сомнения, главным образом, сознательным или бессознательным воздействием на него самовнушения о „невосприимчивости к гипнозу". Возникновение же этого самовнушения зависит, в свою очередь, от индивидуальности субъекта и наблюдается преимущественно у резонеров и скептиков. Таким образом должно признать, что имеются разные натуры, и сильно и слабо восприимчивые к внушению.
Проф. Bernheim сообщил мне письмом следующий случай из своей клиники, который он мне разрешил опубликовать.
„Несколько дней тому назад в мое отделение поступила крестьянка с болями желудка и живота, которые я признал за истерические. Загипнотизировать ее мне не удалось. Впрочем, больная утверждает, что и д-р Liebeault, когда она была еще ребенком, тщетно пытался вызвать у нее гипноз. После двух напрасных попыток я, однако, ей сказал: безразлично, заснете вы или нет,— я буду магнетизировать вам живот, грудь и желудок, и таким способом устраню ваши боли. Я закрываю ей глаза и в течение 10 минут делаю ей это внушение. Боли исчезают без сна, но после ужина появляются вновь. На следующий день я повторяю ту-же процедуру с тем же успехом. Боли появляются только в легкой степени вечером. Сегодня я снова проделываю то же самое и одновременно с исчезновением боли получаю глубокий гипнотический сон с амнезией!".
С тех пор я неоднократно прибегал к подобным приемам с аналогичным успехом. Это — простейшее средство воздействовать на видимо неподатливых.
Проф. Bernheim по поводу этого замечает еще: „вся суть— во внушении; надо только отыскать надлежащую пружину (il faut truver le joint), чтобы привести в действие, т.-е. пробудить индивидуальную восприимчивость ко внушению".
Это положение я могу только подтвердить. Bernheim'y однажды не удалось кого-то загипнотизировать. Выяснилось, что этот субъект был загипнотизирован уже Beaunis, внушившим ему, что он только им может быть усыплен. Я сам погрузил одну даму в глубокий сон с постгипнотическим внушением, у которой проф. Bernheim'y удалось вызвать лишь сонливое состояние,—только потому, что она сама внушила себе, что только я один способен воздействовать на нее и вылечить ее.
Несомненно, наилучший гипнотизер тот, кто лучше других сумеет убедить тех, у которых он должен вызвать гипноз, в своей способности загипнотизировать их, а также внушить им большую или меньшую веру в это средство. Как для усыпляемого, так и для гипнотизера, эта вера — важный фактор; ибо, чтобы надлежаще убедить в чем-нибудь других людей, должно в большинстве случаев и самому быть убежденным в этом или же обладать драматическим талантом. Более всего, однако, воодушевляет обе стороны, и активную, и пассивную,— фактический успех, переживание самого факта. На этом психологическом процессе и покоятся столь прославленные и столь неудачно истолкованные гипнотические эпидемии, массовые внушения, „заражение" гипнотизмом. Все, что нас „воодушевляет", приобретает власть над нашей мозговой деятельностью, легко преодолевает все противоположные представления и подчиняет нас себе возбуждением соответствующих пластических образов фантазии. Таким образом, восприимчивость людей к гипнозу или внушению усиливается с их воодушевлением, с их верою, с воодушевлением и успехами гипнотизера, а также падает в соответственной степени с угнетенностью, недоверием и неудачами последнего. Кроме того, тут действуют еще многие индивидуальные факторы,— прежде всего индивидуальная пластичность и интенсивность представлений, истощение, способность к усыплению и т. д.
Особые заслуги по разработке лечения путем внушения приобрели Wetterstrand и Oscar Vogt.
Wetterstrand, приписывавший, как и Liebeault, большое значение глубине сна, разработал и в упорных случаях применял с большим успехом метод длительного (продолжающегося целый ряд дней) сна. Далее, он всех своих больных гипнотизировал коллективно, в полутемном салоне, тихо нашептывая им в ухо свои внушения, — таким способом устраняются взаимные вредные влияния, и в то же время вся картина оказывает могущественное суггестивное действие на всех присутствующих.
Oscar Vogt значительно углубил психологический анализ этого явления. Как Liebeault, Wetterstrand и я, он, в противоположность Delboeuf, придерживается того положения, что глубина сна усиливает восприимчивость к внушению, пока продолжает действовать упомянутый rapport. В его случаях этот rapport исчез только один раз под влиянием летаргии у одной слабой истеричной женщины; со мной случилось это 4 раза у представителей обоих полов.
Метод Vogt'а в общем тот же, который я излагаю ниже. Vogt только всячески избегает возбуждения каталепсии и автоматических движений. Он просто старается внушить составные элементы сна (см. ниже). Первые гипнозы он делает очень короткие и заставляет пациентов передавать ему свои ощущения.
Vogt отличает гипотаксию с амнезией от сомнамбулизма, обозначая так те случаи, когда гипнотизируемый сознает еще, что с ним говорили, но не знает, что именно.
Из 119 случаев (68 женщин, 51 мужчина) Vogt получил: в 99—сомнамбулизм, в 12—гипотаксию с амнезией, в 6—гипотаксию без амнезии, в 2—сонливость. Не поддающихся внушению он не видел ни в одном случае. В числе его случаевбыли даже некоторые душевно больные. У всех людей с здоровой нервной системой всегда удавалось вызывать сомнамбулизм. Но предоставим слово самому Vogt'y:
„На основании моего опыта я утверждаю, что сомнамбулизм может быть вызываем у каждого здорового человека; препятствующие этому в данную минуту моменты при терпении всегда поддаются устранению".
„Для дальнейшего исследования восприимчивости к внушению у тех, которых я усыпил уже в первом сеансе, я вызывал у них анэстезию внушением наяву. В начале я предварительно производил внушения во сне, в надежде, что потом мне удадутся и внушения наяву. При этом я из 14 случаев 13 раз получил анэстезию наяву; затем я оставил внушения во сне. Из 22 случаев я 17 раз получил анэстезию, 2 раза— только аналгезию, а 3 раза не имел никакого успеха".
„Позволю себе только при этом заметить, что кожа, ставшая под влиянием внушения анэстетической, столь же мало склонна к кровотечениям от уколов, как и анэстетическая кожа истеричных".
„Из 26 случаев мне — иной раз лишь после нескольких попыток, а часто и тотчас же — удавалось вызвать стул 21 раз".
„7 попыток немедленной приостановки менструаций все сопровождались успехом, но в 4 случаях только на несколько часов. Из 4 попыток вызывания менструаций — 2 безусловно не имели успеха; в остальных же 2 случаях менструация наступила спустя два дня. Находилось ли это в связи с гипнозом, решить пока не берусь". '
„Связь между восприимчивостью к внушению и успехом терапевтических внушений представляется — как это категорически должно быть отмечено в противовес господствующему мнению— весьма слабою. Фиксирование удающихся в данный момент внушении — совершенно другая психическая особенность, отличная от восприимчивости к внушению".
„Приведем здесь прежде всего 2 крайних случая".
„Один пациент давно страдает ипохондрической бредовой, идеей, связанной с симптомами полового раздражения. После целого ряда сеансов пациент все еще обнаруживает явления гипотаксии. Автоматические движения слаба выражены, амнезия вообще не удается. Тем не менее я в один сеанс освобождаю его надолго от бредовой идеи".
Другой пациент поступает с симптомами травматической истерии, соматические явления которой уже исчезли. Пациент — один из наиболее восприимчивых к внушению субъектов, которых я когда-либо гипнотизировал. После первого гипноза все симптомы исчезли. В то же время внушением на яву тотчас же вызываются галлюцинации всех чувств. В течение дальнейших 14 дней здешнего пребывания пациент ни на что не жалуется. По профилактическим соображениям я тем не менее в течение этого периода гипнотизировал его еще 3 раза и затем отпустил домой. Чрез 3 дня у него появился уже настоящий рецидив. Пациент был настолько восприимчив к внушению, что немедленно поддавался всякому воздействию. В течение длившейся месяцы болезни симптомы ее так тесно ассоциировались с окружающей домашней обстановкой, что возвращение домой тотчас же вызвало у пациента яркое чувственное воспоминание о последней (а это и есть психологическое определение рецидива)". „Таких случаев множество. Я имею в своем пользовании одну неврастеничку и двух истеричек, на которых мне достаточно взглянуть, чтобы вылечить их на несколько дней,— однако, ни один вид внушения не вызывал у них длительного эффекта".
„И для психотерапии остается в силе старая пословица: „медленно, но верно".
„У некоторых, трудно поддававшихся внушению, субъектов мне удалось устранить запор и добиться ежедневного стула в определенный час; внушение же немедленного стула оставалось у этих субъектов безуспешным. С другой стороны, у одной, легко поддающейся внушению,— не истеричной — пациентки я могу в любое время вызвать немедленный стул, но урегулировать его на ближайшие дни или же на более продолжительное время мне никогда не удавалось. С этим в полном согласии находятся и результаты других внушений у соответствующих пациентов".
„Особого внимания заслуживают некоторые самовнушения у истеричных. На них впервые обратил внимание Ringier. Имеется категория тяжелых истерий, симптомы которых под влиянием терапевтических внушений лишь ухудшаются. Два истеричных субъекта этого рода, у которых стул может быть немедленно вызываем внушением,— у одного во сне, у другого наяву — имели стул ежедневно, но в неопределенное время. Для постановки известного ряда опытов я сделал попытку фиксировать их стул на определенное время дня, но в обоих случаях вызвал этим упорный запор".
„Это явление объясняется тем, что отдельными элементами внушаемого комплекса представлений сильно напряженные мозговые динамизмы приводятся в раздражение ранее, чем остальные составные элементы внушения успели оказать на них свое задерживающее влияние".
„Для иллюстрации приведем следующие два рельефные случая".
„Одна истеричная женщина страдает 14 дней припадками. Гипнотическое лечение только увеличивает число их, при чем припадок каждый раз наступает во время или после сеанса.Позднее пациентка сама представила мне объяснение этого» явления. Она дозволила дефлорировать себя в наркозе,, и три дня спустя любовник ее отравился. При получении известия о его смерти появился первый приступ судорог. Гипнотическое усыпление,— заметила пациентка,— всегда напоминало мне тогдашний наркоз. Тогда снова все живо представлялось мне,— меня охватывал страх, и затем я получала припадок".
„Другая истеричная пациентка страдает периодическими сумеречными состояниями, которым предшествуют резко выраженные колебания изменчивых аффектов. В одной такой стадии я гипнотизирую пациентку. Я внушаю ей не получать больше никаких приступов, но, увы!— у нее уже обнаруживается таковой. Самое слово „приступ" уже вызвало его. Тем не менее далее проявляются и другие составные элементы моего внушения, ибо данный приступ протекал гораздо легче всех предшествовавших".
„Подобное,— благодаря различным ассоциациям, — частью благоприятное, частью неблагоприятное воздействие внушения я в еще более рельефном виде наблюдал у той же пациентки в течение предшествовавшего припадка. С наступлением сумеречного состояния я сделал пациентке впрыскивание гиосцина, которое успокоило ее настолько, что мне удалось ее загипнотизировать и быстро устранить сумеречное состояние. Вызванная, однако, гиосцином сухость в зеве, привела тем временем, чрез самовнушение, к представлению об анэстезии ротовой полости, со связанным с нею параличом языка, агеусией и двигательной афазией. В течение 3-х дней все симптомы были устранены путем внушения; осталась только афония, которая 4 дня не поддавалась никакому внушению. Наконец, я попытался воздействовать и на нее, внушив амнезию всего расстройства речи. По пробуждении, у пациентки появился полный рецидив. Она снова обнаружила явления афазии, производила— как во время существования всего комплекса симптомов— щелкающие движения, указывала пальцами на горло и затем неожиданно громким голосом потребовала: „воды!" Одним залпом она выпила пол-литра, и затем расстройство речи исчезло в несколько мгновений. Таким образом, мое внушение вызвало прежде всего легче возбудимое воспоминание о пережитом болезненном состоянии, даже с сухостью в горле, а затем пробудилось воспоминание и о годах здоровья. Последнее, как комплекс более сильных представлений, постепенно взяло верх: таким образом, благоприятное действие гипноза восторжествовало над неблагоприятным".
„Связь между восприимчивостью к внушению и фиксированием внушений, равно как между этими явлениями и другими сторонами душевной жизни — вот что должно быть целью дальнейших исследований".
Такие рецидивы, как те, о которых говорит здесь Vogt, часто базируются на старых, скрытых в подсознании нередко с самого детства аффектах, полностью излечиваемых в настоящее время катартическим методом (психоанализ), лучше всего в комбинации с гипнозом.
Внушение - § 2. Сон и гипноз (подсознательное и сознательное)
В моей книге „Половой вопрос" я следующими примерами пытался иллюстрировать отношение между подсознательной и сознательной деятельностью мозга и вытекающее отсюда действие внушения. Моя мысль сосредоточена на жене. Из этой мысли тотчас же рождается другая — о путешествии, которое мы предпринимаем с нею через неделю, а последняя мысль, в свою очередь, обусловливает и представление о чемодане, который необходимо будет с собою взять. Таким образом, с невероятною скоростью зарождается три последовательных представления: 1) о моей жене, 2) о путешествии, 3) о необходимом чемодане. Здесь, стало быть, как оно истекает и из учения схоластики, представление о путешествии возникло и явилось следствием представления о моей жене (которая будет мне сопутствовать), представление же о чемодане—продуктом представления о путешествии. Но последовательный порядок наших сознательных идей вовсе не так легко находит себе объяснение, ибо в мозгу зарождаются часто и такие идеи, которые не имеют никакой логической связи с предыдущими и не могут служить следствием их, а также и других воспринятых внешних чувств. Незнакомство с нашим мозгом и его функциями допускало наличность свободно витающей души и свободной воли, ничем не связанных с законом причинности и дающих тон нашей духовной жизни. Но это было основано лишь на незнании. Возьмем снова наш пример.
Почему мысль о моей жене вызвала соответственно мысль о путешествии? Ведь могли аналогично возбудиться (экфорироваться) и другие представления, и, действительно, возникновение мысли о путешествии базируется на других многочисленных подсознательных представлениях, т.-е. подсознательных функциях моего большого мозга. Путешествие явилось моим намерением раньше, чем я о нем думал в настоящий момент, и в зависимости от этого в моем мозгу остались скрыты подсознательные впечатления (энграммы), как, например, день отъезда, продолжительность путешествия и его назначение, заботы о хозяйстве во время нашего отсутствия, необходимых в дороге вещах, предстоящих расходах и проч. Мне чуждо было сознание всего этого в тот незначительный промежуток времени, когда мне предстала мысль о „путешествии", между идеями о „жене" и „чемодане". Но в этом случае вне сомнения их ассоциативная связь, т.-е. крепкая связь скрытой подсознательной мозговой динамики в мозговых клетках и волокнах с идеей о путешествии, при чем эти идеи вводятее в сознательную область внимания, ослабляя одновременно своим вмешательством проявление чистого чувства путешествия и препятствуя более сильному выступлению чувств и идей, в той или иной степени сопровождающих мысль о путешествии. В моем сознании явилось молниеносное представление о моей поездке, исчерпывающееся словом „путешествие". Целая цепь общих сложных представлений обнимается такою сокращенною формулой, благодаря речи, имеющей слова в своем распоряжении. Таким образом, „путешествие", моментально промелькнувшее в мозгу вслед за мыслью о „жене", не является следствием одной только этой мысли, а продуктом сплетения многих подсознательных нитей, обусловивших появление его в области верхнего сознания и в определенном ее качестве. Но эти нити, в свою очередь, независимо от меня, дают особый характер другим идеям, обязанным, очевидно, своим происхождением идее о „путешествии", а именно идее о необходимом чемодане. В связи с идеей о „путешествии" могли возникнуть и другие, как представление о знакомых, которые встретятся в пути, о ближайшем городе и т. д. Почему же на первом плане чемодан? А по той причине, что забота о вещах стала наиболее интенсивной и моментально затмила собою все остальные ассоциации.
Мы убеждаемся здесь в том, что на самом деле три идеи „жена, путешествие и чемодан" не столько находятся в причинной связи друг с другом (хотя и сопутствуют друг другу в сознании), сколько обусловлены влиянием подсознательных чувств, идей и прежних этапов воли, обязанных, в свою очередь, своим происхождением предшествовавшим разнообразным формам и функциям моего мозга.
Это объяснение путем сравнения сделаем еще конкретнее и доступнее. Человек о чем-то кричит в большой, находящейся в движении толпе, желая обратить на себя ее внимание. Его голос, однако, хотя и слышен находящимся близко около него, но совершенно замирает в возбужденной толпе. Давка увлекает человека, против его воли и независимо от его сопротивления, в сторону теснящейся массы. Но если толпа станет и утихнет, то не только голос человека будет услышан, и он будет в состоянии пробраться через толпу, но возможно, что убеждением своих слов человек этот будет в состоянии увлечь ту же толпу или часть ее за собою. Таким же образом и проявление отдельной идеи зависит от того, возникла ли она в интенсивно-ассоциированном мозгу, находящемся в бодрствовании или же в дремлющем и бездеятельном его состоянии. Такой ассоциированный мозг и может быть сравнен с возбужденной толпой, неудержимо увлекающей за собою все в своем движении. Отдельная идея (как и отдельный человек) может как угодно стремиться занять первенствующее положение, но пока она не запаслась раньше достаточной властью над толпой (мозгом), усиливающейся еще благодаря воспоминанию,— до тех пор она будет увлекаться толпой, т.-е. единичное действие ее будет сведено к нулю.
Если же мозг пребывает в состоянии покоя или бездеятельности, то он в этом случае может быть уподоблен спокойной толпе, и идея, хотя бы даже совершенно новая для данного мозга и лишенная корней в памяти толпы, способна оказать влияние, обеспечить себе движение вперед и вызвать соответствующие следствия. Но если она уже раньше действовала на толпу увлекающе (т.-е, при совокупности ассоциированных функций мозга) и толпа уже привыкла за нею следовать, то может случиться, что и на этот раз волнение толпы не повлияет на результаты воздействия идеи.
Внушение - § 2. Сон и гипноз
Сходство гипноза с нормальным сном бросается в глаза, и я должен подтвердить мнение Liebeault, что только связь спящего с гипнотизером принципиально отличает первый от последнего. Правда, здесь не следует смешивать понятие „сон" с понятием „истощения". В понятии „усталость", к сожалению, содержатся еще два различные понятия, перепутываемые друг с другом: субъективное чувство усталости и объективное — истощение. Оба понятия отнюдь не всегда совпадают друг с другом. Кроме того сонливость и субъективное чувство усталости тоже отнюдь не тождественны, хотя часто ассоциируются друг с другом. Позволим себе привести здесь несколько основных фактов.
В физиологии обычно говорят, что сон вызывается усталостью. Это, однако, неверно. Правда, истощение мозга обыкновенно действительно вызывает субъективное чувство усталости и последнее также целесообразно ассоциируется с сонливостью, тем не менее должно твердо помнить следующее: 1) сильная: усталость нередко вызывает бессонницу; 2) наоборот, сон часто вызывает все большую сонливость; 3) чувство усталости, сонливость и действительная усталость часто возникают совершенно независимо друг от друга; 4) сонливость обыкновенно появляется в определенный, привычный (внушенный себе самому) час и, если только ее преодолели, исчезает, несмотря на усиливающееся истощение.
С точки зрения крайне неудовлетворительных химических теорий физиологов (молочно-кислой теории Ргеуег'а и т. д.) эти факты совершенно необъяснимы. Я со своей стороны никогда не мог констатировать снотворного действия молочной кислоты и все пресловутые удостоверения этого действия считаю продуктом внушения, ибо при содействии последнего я с ключевой водой получал еще несравненно лучшие эффекты. Физиологи (Kohlschiitter) измеряли интенсивность сна силой звука, потребной для пробуждения. Насколько такой способ мало обоснован, доказывает тот факт, что привычный шум вскоре перестает будить даже тогда, когда он становится очень сильным (напр, будильник), тогда как непривычный,тихий шум тотчас же нас будит. Заботливая мать просыпается от малейшего движения своего ребенка, но в то же время не слышит храпа своего супруга или другого привычного шума.
Тихие, скучные, монотонные явления, не вызывающие смены представлений, делают нас сонными; тоже должно сказать об удобном положении тела и темноте. При этом наступает ряд ассоциированных явлений — зевота, опускание головы, вытягивание членов — усиливающих еще это субъективное чувство сонливости и, как известно, заразительно переходящих от одного человека на другого.
Мы сказали, что привычка засыпать в определенное время ежедневно вызывает в тот же час чрезвычайную сонливость. Кроме того, очень обычные снотворные средства: одно и то же определенное место, голос известного лица, сидение в кресле, в котором мы обычно засыпаем, слушание проповеди, лежание в определенном положении, для Ивана — конский, а для Степана—пружинный матрац, и прежде всего закрывание век и т. п. Почему? До сих пор все это приписывали привычке, ассоциированному привыканию. Должно, однако, признать, что эти факты совершенно равнозначущи бессознательному самовнушению. Мой двухлетний сынок усвоил себе привычку засыпать с платком в правой ручке, прикладываемой к лицу. Когда мы раз отобрали от него платок, он долго не мог заснуть. У некоторых людей сон может наступать только после известных действий (чтения, завода часов и т. д.).
Наиболее сильная из всех этих ассоциаций —рефлекс закрывания век вследствие сокращения m. orbicularis, оно и есть наилучший способ внушения сна
Schrenck-Notzing (Die Bedeutung- der narkotischen Mittel fur den Hypnotismus; Schriften der Gesellschaft fur psychologische Forschung 1891. Leipzigbei Abel), ссылаясь на скопление продуктов окисления (продуктов усталости!), считает, в противоположность нам, естественный сон отличным от гипноза, при чем, как довод, приводит, между прочим, невозможность сопротивляться сну после сильных волнений. Мы, однако, ни в каком случае не отвергаем влияния продуктов окисления, образующихся во время продолжительного бодрствования мозга, и даже утверждаем, что диссоциированное, т.-е, относительно покойное состояние мозга во сне адэкватно приспособлено к возникновению в нем необходимых химических синтезов, т.-е, к восстановлению мозга, что, следовательно, истощение последнего является при нормальных условиях сильнейшей ассоциативной причиной, внушающей сон, и, достигнув значительной степени, может действовать непреодолимо. Хоть мы и говорим, что внушения вызываются представлениями, мы, однако, знаем хорошо, что представления, в свою очередь, зависят от физико-химико-физиологических (а также патологических) состояний мозговых элементов. Соответствующее изменение мозга у меланхолика вызывает, например, у него путем ассоциации идеи греховности. Вышеприведенные факты доказывают, однако, совершенно ясно, что нормальный сон возникает быстро и под влиянием внушения, и что, следовательно, не от<