Крик первопричины (первичный крик)

Крик первопричины отличается от обычного крика. Его нельзя также назвать неким способом снижения напряжения. Его по­рождают глубокие разрушительные чувства, и я полагаю, что это скорее некий целительный процесс, чем простое снятие напря­жения. Конечно, понятно, что в итоге целительным является не сам крик, а боль первопричины. Этот крик является выражением той боли. Именно боль оказывается целительным средством, по­скольку, пережив ее, человек наконец может реально чувство­вать. В тот момент, когда пациент испытает эти мучения, боль исчезнет. Невротик страдает из-за того, что его организм посто­янно живет с этой болью. И все страдания пробуждают в нем напряженное предчувствие, ощущение смутной тревоги.

Подлинность крика первопричины можно установить безо­шибочно. Ему присуще исключительное качество глубинного, по­трясающего и непроизвольного самовыражения. Когда терапевт помогает разрушить последний слой защитной системы, пациент оказывается один на один со своей болью, и он кричит потому, что реальность наконец предстала перед ним во всей полноте. Такой крик является самой естественной реакцией, но бывают и другие отклики на внезапную уязвимость к боли. Некоторые люди рыдают, стонут, корчатся или мечутся, как в лихорадке. Резуль­тат остается тем же. Возвращаясь к реальности, человек выкри­кивает или высвобождает то единственное чувство, которое мог­

ло лежать в основе множества переживаний: «Папочка, не бей меня больше!»; «Мамочка, мне страшно!» Порой пациенту про­сто необходимо сначала выкрикнуть свою обиду. Он кричит, вновь переживая все запреты, насмешки, унижения и наказания. Он кричит от боли сейчас, поскольку в детстве такая реакция была непозволительной роскошью. Такие же мучения испытывает че­ловек, которого постоянно колют булавкой, а он вынужден все время молчать, не смея даже воскликнуть: «Ой!»

Сопротивление

Первичная терапия не всегда проходит так гладко, как изложе­но в моем кратком описании. Сами защитные системы организма оказывают сопротивление чувствам. То есть сопротивление в том или ином-виде существует до тех пор, пока остается хоть один слой защитного барьера. Многие пациенты отказываются обра­щаться к своим родителям. Возможно, они долго лечились у пси­хоаналитиков и » итоге скажут: «Понимаете, я уже давно понял все это. Я знаю, какими людьми они были, и не вижу смысла в том, о чем вы просите». Я же утверждаю, что реальность останет­ся скрытой от них» пока они не пройдут через такое общение. Пациентов смущает подобное «ребяческое упражнение». Один мо­лодой психолог заметил: «Вам не кажется, что это чрезмерное упрощение?» Однако осознанное умом понимание того, что к рас­щепляющему переживанию привела неудовлетворенная потребность в родительской любви, является лишь половиной дела, Поскольку в этом случае не был затронут физиологический уровень. Реальная мольба о любви имеет иное важное значение. Невротическая борьба началась потому, что ребенок не мог больше просить о любви, не испытывая при этом нестерпимой боли; он был еще не способен прочувствовать свою отверженность и боль. Эта борьба является нескончаемой символической просьбой о любви, и поэтому необ­ходимо, чтобы человек вновь вернулся к неудовлетворенной по­требности: «Мама, мне так нужна твоя любовь», и только после этого он сможет прекратить невротическую борьбу и освободиться от подавленной боли.

Иногда сопротивление идет на физиологическом уровне. Пациента просят глубоко дышать, а он делает наоборот. Кажет­ся, что он готов проглотить воздух, только бы не выпустить его изо рта. Такая неспособность глубоко дышать часто обнаруживается у невротиков, особенно у тех подавленных личностей, кото­рые привыкли все держать в себе. Такое физическое сопротивле­ние, вероятно, относится к непроизвольным реакциям. К горлу подступает комок, пациент сжимается, корчится, сворачиваясь клубочком, — все это помогает ему подавить чувства. Проблема в том, что, какие бы страдания ни причинял невроз, никто не в силах легко отказаться от своей защиты.

Если дыхание пациента так и не становится глубоким, я могу время от времени надавливать на его живот. Правда, такая необ­ходимость возникает редко. Ни в коем случае этого нельзя делать до того момента, пока пациент не будет готов к переживанию сильного чувства, поскольку мы стремимся помочь ему восстано­вить именно чувство, а не дыхание.

Символическое начало

Чрезмерная боль, очевидно, непроизвольно подавляется на­шим организмом, и в связи с этим переживания, которые паци­ент обычно испытывает в первые несколько дней терапии, я на­зываю символическим началом. Такое начало чаще всего бывает у людей более старшего возраста, поскольку они имеют очень сильную систему защиты, физическая сторона боли, возможно, проявится в первую очередь, но пациент не сможет правильно осознать ее источник. Вместо этого он, например, почувствует ужасную боль в спине (символическое защита «физической бо­лезнью»), или будет частично парализован (символичность его беспомощности), или может почувствовать давление на плечи (возможно, это бремя, пронесенное им по жизни). Такой симво­лизм достаточно разнообразен. Один из пациентов полчаса был не в состоянии пошевелить левой половиной своего тела: «Я всю жизнь таскал за собой эту тяжкую ношу», — сказал он после того, как начал осознавать причины своих несчастий.

• В начале курса лечения первичный терапевт вынуждает па­циента отказаться от части своих невротических привычек, и в итоге невроз, отступая, занимает следующую линию обороны — физический символизм, то есть психосоматические недомогания (болезни). Здесь мы вновь сталкиваемся с тем, что физические боли оказываются результатом давней психической боли, и если те подавленные переживания будут прочувствованы, то исчезнут и эти физические недуги.

Психосоматические болезни беспокоят почти всех пациен­тов на ранних этапах первичной терапии, даже тех, кто прежде не замечал у себя никаких недомоганий. Один пациент после восстановления первой исходной сцены первопричины некото­рое время страдал от диареи. Он говорил мне: <<Видимо, физиче­ски я освобождаюсь быстрее, хотя еще не понимаю, что именно со мной происходило в детстве». Как только он осознал и про­чувствовал давние события, диарея прекратилась. Если чувства первопричины заблокированы, боль, вероятно, в поисках выхода в первую очередь нападает на различные органы или системы человеческого тела. И по такому физическому проявлению мы узнаем, что боль начала возрастать. После восстановления реаль­ных чувственно-осознанных связей психосоматических болезни быстро проходят.

Один пациент во время второго переживания псевдоперво­причины буквально чувствовал, как его пытаются разорвать на части. Его кулаки были сжаты, руки широко раскинуты, и все тело дрожало от напряжения. Со стороны эта сцена воспринима­лась так, словно пациента действительно тянули то в одну, то в другую сторону. Однако его поведение было невротическим — символическое ощущение (и проявление) расщепления личнос­ти, причины которого он был не в состоянии осознать. Позднее он понял, что с ним происходило. Ему удалось вспомнить сцену развода его родителей. Пациент прочувствовал, как ему хотелось уйти жить к отцу, но он не смел показать этого, боясь обидеть мать... Почувствовал, как сильно ненавидел свою мать, но ему пришлось подавить это чувство, поскольку у него не было выбо­ра — он мог жить только с ней и всецело зависел от нее... Он почувствовал гнев на покинувшего его отца, но скрыл его, наде­ясь на то, что отец вернется или будет навещать его... Все эти противоречия вылились в ощущение физического разрыва и на­пряженности его тела. Они стали физическими потому, что он не смог полностью прочувствовать их. Иными словами, эти чувства, обретя символическое значение, воздействовали на мускульную систему организма; в сущности, эти конфликтующие чувства раз­рывали его на части, поскольку сами чувства имеют реальные физические проявления. Для устранения этого разрыва ему при­шлось вернуться в прошлое и прочувствовать каждый отдельный элемент этого противоречия. То есть одного «знания» о том, что он переживал из-за развода, явно недостаточно.

Объясняя вышеизложенный пример с точки зрения первич­ной теории, можно сказать, что подавленные воспоминания, то есть те мучительные события, которые ребенок был не в состоя­нии полностью осознать, отложились в мозгу (памяти) и храни­лись на подсознательном уровне, посылая сигналы телу. Таким образом никогда не удовлетворенное желание ударить деспотич­ного отца может найти символическое выражение в напряженных мускулах рук. На ранних этапах первичной терапии, вспоминая, как часто его били в детстве, пациент может почувствовать, каки­ми напряженными стали мускулы его рук, хотя не сможет объяс­нить причин этого явления. Позже он осознает истинную приро­ду такой напряженности (гнев, желание ответить ударом на удар), и мускульное напряжение исчезнет.

Один пациент имел привычку скрипеть зубами. Это была не­произвольная и неосознанная привычка, проявлявшаяся как днем, так и ночью (во время сна). Он вспомнил об одном случае, когда отец, нарушив обещание, не взял его на бейсбольный матч, и именной тех пор он бессознательно начал скрипеть зубами от ярости. Семейные установки запрещали ребенку проявлять гнев. В моем кабинете ему удалось наконец выплеснуть свою ярость, и зубовный скрежет прекратился. Конечно, не один этот случай стал причиной его привычки скрипеть зубами. Такой случай яв­ляется характерным воспоминанием, наглядным примером мно­жества нарушенных обещаний, вызывавших досаду или обиду, пожаловаться на которую пациент не осмеливался, зная» что ро­дители не одобрят такого поведения.

В повседневной жизни мы часто сталкиваемся с символиче­ским поведением, но, вероятно, просто не обращаем на это осо­бого внимания. Когда ребенок уходит из школы без разрешения, он действует импульсивно. Таким поступком он символически добивается свободы, которой ему подсознательно не хватает. И совсем не школа в реальности является его тюрьмой, а подавлен­ные чувства. Только восстановление этих чувств освободит его от желания такой символической свободы, выражающейся в форме школьного прогула. Благодаря стараниям терапевта или усилиям учителей, которые объяснят ребенку важность соблюдения дис­циплины, он, возможно, станет вести себя лучше, однако жела­ние быть свободным останется, побуждая его на символические и часто социопатические поступки.

Такая (Символическая стадия является неотъемлемой час­тью первичной терапии. Пациент переживает только часть бо­лезненного чувства, не имея сил сразу полностью прочувство­вать, его, то есть организм пока еще защищается, и пациент невольно подавляет (или замещает) оставшуюся часть этого чувства. Такое замещение не обязательно будет выражаться каким-то особым путем. Это может быть просто смутное на­пряжение, которое привычно помогает защищать расщеплен­ную личность.

Нельзя форсировать прохождение символического этапа. Ор­ганизм постепенно осваивается с болью, и по мере протекания этого последовательного процесса степень символического заме­щения будет становиться тем меньше, чем больше реальных чувств будет пережито. Для этого этапа также характерно увеличение символизма в сновидениях пациентов.

Пройдя символическую стадию, пациент открывает для себя путь к реальным чувствам, и в итоге он становится менее склон­ным к символическим замещениям. Судя по всему, символизм — это некое общее явление, и, к сожалению, невротик зачастую проводит всю свою жизнь в этом призрачном символическом мире. Его «мучительные» головные боли могли бы рассказать ему, как велик его гнев, но, несмотря на многолетнюю головную боль, он редко осознает ее причины. Один пациент, пережив исключи­тельно сильную сцену первопричины, пришел к такому выводу:

«Я думаю, что все давление в моей голове было вызвано злостью, которую я- никогда не мог выплеснуть, и она преобразовывалась в мои физические ощущения. Мне кажется, будто я старался прятать даже собственные мысли в какой-то отсек, который и так уже был давно переполнен».

Как правило, первая неделя является самым сложным перио­дом первичной терапии. Пациент чувствует себя встревоженным, несчастным и зачастую говорит: «О Боже, когда же кончатся мои мучения? Мне кажется, что эта неделя тянется целую веч­ность!» Он пребывает в полнейшем смятении. Другой пациент заметил: «У меня такое впечатление, что едва я успел войти к вам в кабинет, как вы схватили меня за ноги и, перевернув вниз головой, вытрясли из меня все мое содержимое».

У последнего пациен1а была слабая невротическая защита, и поэтому, быстро восстановив реальные чувства, он испытал та­кое сильное напряжение, которое никогда прежде не испытывал.

Как только разрушается защитная система, у пациента появляется настоятельная потребность оживления реальных чувств, которая открывает терапевту постоянный доступ к его болевым точкам.

К концу третьей недели завершается основная работа по раз­рушению защитной системы. Но пациента еще нельзя назвать вполне здоровым. У него еще имеется изрядный запас остаточно­го напряжения — подавленные обиды или чувства, не успевшие проявиться или не затронутые по тем или иным причинам. Учи­тывая экономический фактор, а также отсутствие необходимос­ти в дальнейших индивидуальных сеансах, пациент переходит к следующему этапу — групповой первичной терапии. Время от времени его, возможно, еще будут приглашать на индивидуаль­ные приемы, однако отныне основное лечение будет проводиться в первичной группе, -

Я сказал о том, что основная работа сделана за несколько первых недель, поскольку к концу этого срока определяются глав­ные изменения личности и всей совокупности невротических симп­томов. Когда я занимался традиционным психоанализом, то три недели мне требовалось только на то, чтобы выяснить историю (болезни) пациента и провести ряд психологических тестов. За тот же" период первичной терапии мы можем, например, обна­ружить, что давление пациента, всю жизнь страдавшего от гипер­тонии, значительно уменьшилось, пришло в норму (и стабили­зировалось). Изменения могут касаться также манеры речи, тем­бра голоса, и внешнего вида, — к примеру, каменное, бесчувст­венное лицо становится подвижным и живым. За этот короткий период радикально меняются личностные представления, и все это происходит не в результате обсуждения пациентом и тера­певтом тех или иных проблем. Пациент расстается с нереальны­ми представлениями, порождавшимися его символической защит­ной системой.

Конечно, главная задача этих трех недель — разрушить сис­тему защиту, а именно такого результата мы и достигаем в боль­шинстве случаев. Человек обретает способность откровенно об­суждать любое значимое событие, вызывающее у него здоровые эмоции. Может измениться даже его походка — особенно это характерно для мужчин с гомосексуальными наклонностями. Большинство таких изменений скрупулезно отмечены моими пациентами, описавшими истории их лечения.