Процесс непреложный и законченный в своих формах и результатах

В августе 1926 года я был во Враньячкой Бане, когда узнал, что там одна женщина уже за 60 лет возрастом голодает – и хотела бы есть, да не может, страшно сказать, – более 100 дней! Я просил у мужа ея д-ра Венцеслава Ст-ла позволения осмотреть больную. Он разрешил. Я нашел лежащей в постели крепкую на вид старушку. Черные волосы у нея были только с проседью. По лицу и по телу, насколько плечи были видны из под одеяла, она даже не выгладела очень похудевшей.

Как мне сказали, причина ея голодания была такая: у нея умер сын. Она захотела убить себя и для того перестала есть. Смерть к ней однако не пришла, но... у нея сам собой открылся указываемый мной процесс глубокаго очищения изнутри. Через 20 дней муж и сестры уговорили ее отказатьтя от своего решения. Она стала есть, но больше одной чашки молока в день желудок не принимал, тотчас выбрасывая все припадком рвоты. И эта борьба с процессом своего собственнаго тела продолжалась у нея уже 84 дня до того дня, как я больную видел. С 20 днями начала это составляло уже 104 дня почти полнаго голодания, ибо чашка молока в день конечно не питание для взрослаго человека! Передо мной была явно больная, безсильная против охватившей и держащей ее в своей власти силы, которая упрямо преграждала доступ пище в организм. В евангельския времена такую больную назвали бы «одержимой».

– Есть ли у вас желание к еде? – спросил я больную.

– Нет!

Я сказал мужу:

– Такое состояние долго продолжаться безнаказанно не может, организм истощит все свои силы и произойдет катастрофа. Так или иначе надо прервать состояние больной. Можете ли вы это сделать? Есть ли у вас к тому средства?

– Нет, – отвечал доктор – мы сделали и делаем все, чтобы заставить ее есть.

Две сестры больной, присутствовавшия тут же, ответили то же.

Я сказал:

– Тогда я предложу свое мнение: надо подчиниться желанию больной. Она не хочет есть и – пусть не ест! Белый выпот на языке отравляет ей вкусовые нервы, расположенные на поверхности языка и убивает аппетит. Выпот этот – та чашка молока, которую она выпила вчера. Каждая чашка молока отстраняет аппетит на день – и каждое утро больная должна пить эту чашку молока! Так аппетит никогда не может придти! Вместе с тем чашка молока в день – конечно не питание. Это медленное изнурение без возможности вырваться из под него. Уже 84 дня больная находится между жизнью и смертью. Сил на долго еще быть у нея не может. Исполните желание больной – дайте ей не пить молока вовсе и я ручаюсь, что через 5-6 дней язык у нея очистится, явится аппетит и она будет спасена. Я отвечаю, что на эти 5-6 дней сил у больной довольно. Согласны вы на это? – спросил я у больной.

– Согласна, – ответила она.

– А вы? – спросил я мужа.

Он был в нерешительности, и стал объяснять мне, на что надеется он. В конце концов он надеялся на природу.

– Но согласны ли вы не уговаривать больную есть и оставить ее без всякой пищи, пока она сама не попросит?!

Доктор обернулся к сестрам, – те вышли из комнаты, очевидно не соглашаясь подвергать сестру голоданию, когда ей надо только есть и она будет спасена! А есть – так просто! Ведь чашку молока она все-таки уже пьет!

Я увидел, что больная приговорена общим неведением того, что происходит, и – ушел.

Через две недели я узнал, что больная умерла, так и не выпив ни разу второй чашки молока в день.

Организм ея, организм женщины около 70 лет, не мог дать сил достаточных, чтобы преодолеть инерцию начавшаяся в ней и вошедшаго уже в полную силу органическаго процесса. Кто знает какия осложнения внутри стали непосредственной причиной смерти – вероятнее всего – маразм, общее падение жизненных сил и – паралич сердца, который в этом положении мог быть вызван и пустяком.

____

Сроки лечебнаго голодания

Этот неодолимо властный процесс глубокаго очищения извнутри стал отчетливо показывать себя мне при всех продолжительных голоданиях, которыя стали часто проходить перед моими глазами.

____

Голодание 62 дня

Голодание г-жи Станиславы Струнджалич поставило новый общий вопрос, – как долго может голодать человек, вынося неминуемое при этом изнурение с конечной все-таки пользой для себя? С героическим мужеством г-жа Струнджалич первая прошла среди тяжелых при этом страданий эту почти тогда вовсе не изследованную область – полное голодание дольше 40 дней. Прошла и действительно получила искомое исцеление от упорной болезни. Она голодала 62 дня.

Молодая женщина, очень крепкая по природе, очень полная, цветущая по виду, но нервная.

С 14 лет она страдала экземой, которая появлялась у нея с началом весны и исчезала с началом осени. Зимою экземы не было вовсе, а весною она появлялась неизменно снова.

У г-жи Струнжалич были частыя и сильныя головныя боли, неправильный желудок. За 4 года до голодания она как-то несчастливо упала как раз «подложкою» на острый угол мебели. Ушиб был жестокий и превратился в непрестанную мучительную боль, которая днем и ночью пронзала и грызла больную между подложкой и позвоночником. Никакое лечение не помогало. Два раза больная была во Враньячкой Бане, но почти без результата.

Голодание свое она выносила сначала легко – исполняла все обычныя работы по домашнему хозяйству, выходила в город, всегда была весела и оживленна. После первых трех недель исчезли проявления всех ея болезней кроме болей и мучительных схваток от ушиба желудка. На 35-й день, когда она ожидала что ей осталось голодать еще всего 4-5 дней, боли в месте ушиба вдруг разом усилились.

Я сказал ей:

– Радуйтесь – это знак что и этой боли подошла ликвидация уже в это же голодание. Несколько дней будет хуже, а дальше пройдет и эта боль!

Я однако не ожидал, что лечение затянется этим на новых 27 дней!

Действительно, обострившись на другой день, боль на третий день стала стихать и слабея, с каждым днем, замерла почти совершенно к 50-му дню голодания.

Но с тем вместе с 42-го дня у больной начались жестокия рвоты. Они начинались всегда с ранняго утра, как только г-жа С. вставала и продолжались до самаго вечера. В десятом часу г-жа Струнджалич спокойно ложилась в постель и без перерывов спала до утра, вставала и – рвоты начинались снова.

Я видел эту муку.

Каждый день я два раза навещал г-жу Струнджалич и каждый раз заставал ее в том же положении: сидит за столом, немного склонясь на руку, у ног ея стоит таз и каждые 5-7 минут, т. е. 100-120 раз за весь день, ея начинали потрясать спазмы глубокой рвоты – 5-6 спазм, одна немедленно вслед за другой, пока с последней схваткой не выбрасывалось немного пены и маленький кусочек белаго гноя. Ничего кроме пены и этого кусочка гноя! И тем мучительнее были эти схватки – «в пустую».

И я, и больная ожидали, что все это продлится еще недолго после шести недель. Но прошло 45 дней, прошло и 50 – рвоты все те же, а сил становится все меньше! Хватит ли их? В посеревшем лице больной ни кровинки. Каждый приступ рвоты делал ее полумертвой. Я смотрел на эту борьбу жизии со смертью, которая шла перед моими глазами уже долгих 7 недель и напряженно думал: – «Что делать? К какому вести решению? Прервать или продолжать голодание? Но если прервать процесс зашедший так далеко, – больная может не выдержать и значит – смерть. Сказать же: «Все же продолжайте голодание!» – больная и все кругом вправе спросить: «А были ли у вас уже такие случаи, что вы даете такие советы?». Их не было, но было, что было – дорогу надо было найти сейчас, иначе опять – смерть! Обратиться к медицине, докторам?» Я предложил конечно и это, но г-жа Струнджалич решительно ответила:

– Я знаю, что доктора мне посоветуют, – не хочу! Я чувствую, что эти боли и рвоты меня лечат. С каждым днем боль подвигается по пояснице от подложки все правее и правее. Прежде она была в самой подложке, а теперь она уже в правом боку и идет за спину. Я не знаю, что это такое, но буду терпеть до конца.

Требуя от меня совета, она требовала вместе, чтобы этим советом не был нарушен процесс очищения изнутри, который она ощущала в себе. Оставалось указывать лишь то, что могло бы ускорить развитие процесса но никак не углубить его, тем вызвав и его задержку.

Последние 15 дней г-жа С. провела в постели и последние 5 дней лежала вытянувшись, безсильная сесть на кровати. Только на 59-й день боль в желудке сделала, наконец, полный круг от подложки на правый бок, затем на спину, на левый бок и далее опять к подложке. В это утро г-жа С. имела особенно сильную схватку, причем рвотою выброшено было немного крови и еще через 2 часа в 11 ч. того утра г-жа С. п о ч у в с т в о в а л а, что ея болезнь кончилась и она спасена! Она тотчас же могла сесть на кровать. Через 4 часа она уже – пела! Она, которая еще несколько часов назад была в руках смерти.

Как описать охватившее ее блаженство и счастье?

Дом наполнился радостью и шумом. Еще бы! В нем только что совершилось чудо, важное и радостное для всего человечества, – от порога смерти человек был возвращен к жизни!

В этот день муж больной, смеясь, спросил меня:

– А что, если бы моя жена умерла? Что делали бы вы?

– Что?.. Это было решено для меня! Я бы удавил себя голодом!

Это всегдашний риск для тех, кто идет на открытия в неведомыя воды – не один...

Силы стали возвращаться к больной с каждым часом. На 62-й день, когда после двух месяцев голодания, она еще ничего не ела, я застал ее уже в хлопотах по уборке квартиры – она передвигала мебель, чистила столы и т. д..

Откуда эти силы, когда человек не ел два месяца? Что скажете – пища, пища наша, укрепляет или разслабляет?

____

Голодание в 65 дней

Другую, но не менее поразительную картину необычайно продолжительнаго, но и необычайно счастливаго голодания дало голодание г-жи Карлы Летфус. Г-жа Летфус средняго роста светлая блондинка, как и г-жа Струнджалич, чрезвычайно крепкая молодая женщина, подвижная и деятельная по природе. Единственно, что ее бременило, это излишняя полнота и боли в груди. Она хотела потерять, как можно более от своей полноты, для чего и стала голодать.

Обычный полный срок голодания – все шесть его недель, – для нея прошли изумительно легко, причем она не потеряла нисколько в своей подвижности, а по внешности только с каждой неделей свежела. Я помню, был прямо поражен, когда на 54-й день своего голодания она вбежала ко мне живая, веселая, румяная, вся обвешанная покупками, сделанными в городе. Она жила на другом берегу Дуная и чтобы добраться до меня, ей каждый раз нужно было проехать 20 верст автомобилем, переехать Дунай пароходом, трамваем проехать по городу до меня и тут пешком подняться в гору. И все это – почти два месяца не евши ничего! На 55-й день у нея начался свой особый по ея организму процесс. Обыкновенно в первое голодание от жировых отложений освобождается всего более талия и верхняя часть живота. В нижней же части его плотныя жировыя отложения разсасываются лишь в последующия голодания. Своим продолжительным голоданием г-жа Летфус вызвала и этот второй процесс в первое же голодание. Язык пожелтел, появились рвоты. Явилась характерная общая подавленность настроения. Человек чувствует себя под каким-то новым для него бременем, в чьей-то мощной власти, которая по своей воли начинаешь распоряжаться в нем.

Я видел г-жу Летфус на 65-й день. Язык ея был желтее, чем на 54-й день. В моей заметке, написанной с ея слов, сказано: «Сна нет, боли внизу живота. Три дня назад и вчера рвоты впустую. Все противно».

«Сна нет», – это было очень важное указание. Сон при голодании самый верный признак того, сколько сил для борьбы за себя сохраняет организм. Вообще при голодании по моей методе сон улучшается. Если же он начинает изменять, то значит, что организм видит край своих сил и надо дать ему отдохнуть – прервать голодание.

– Что вам посоветовать? – сказал я ей на ея вопрос, что делать. – Я по совести могу вам дать только один совет, ибо в жизни своей я видел лишь один подобный случай – пойдите к г-же Струнджалич и спросите, как она себя ощущала в эти же дни и что она вам посоветует? Я же могу только высказать свое мнение: – все-таки выждите очищения языка еще 4-5 дней, если только можете конечно.

Она уехала из Белграда к себе домой и там через три дня прекратила голодание на его 65-м дне – она испугалась увеличившейся слабости. Облегчения, котораго она ожидала немедленно, однако не последовало. Желудок не кончил своей работы по выбрасыванию жиров, уже переработанных в каких-то тайниках организма и превращенных в разлагающиеся шлаки, искавшие себе выхода, – ведя все еще эту работу пищеварения и тогда, когда он уже получил пищу через желудок. Г-жа Летфус приехала ко мне через неделю после того как стала есть. Настроение было тяжелое – желудок не принимал пищи. Язык показывал на средине определенное, желтое, плотное, круглое пятно – выход крупной струи шлаков разложения, которая очевидно с напором все еще шла из глубины организма.

– Пока это пятно на языке не исчезнет, желудок не может варить пищу, – сказал я г-же Летфус. Попробуйте все-таки преодолеть едою процесс очищения, если уже начали есть, но тогда, во всяком случае, вы не можете еще долго ожидать нормальнаго самочувствия. Несколько недель вы будете полубольны. Я советую вам, если не удастся на этих же днях свести пятно на языке едою – опять проведите 4-5 дней голодания. После этого или все придет в норму или во всяком случае период полубольного состояния много сократится – может быть на половину даже!

Но процесс завершился скорее, и через несколько дней к г-же Летфус вернулась вся ея энергия и живость.

За 65 дней голодания она потеряла 22,5 кило веса из своих первоначальных 78 кило.

Как говорила г-жа Летфус, она могла бы продолжать голодание еще на 8 дней. Она чувствовала в себе довольно сил на это. Она вероятно не ошибалась, но врач не имел бы права допустить такой опыт пока практика голодания не приготовила вернаго средства органически возбуждать силы больного, ослабленныя голоданием, т. е. без потрясения его отравами и инъекциями, всегда рискованными в таком положении.

И г-жа Струнджалич и г-жа Летфус после своих первых героических опытов повторяли разные сроки голодания и в 20 и в 40 дней, освоившись с этим орудием против неисправностей в своем организме, которое им в руки дали природа, вернее – которое они сами взяли в свои руки, твердо выдержав до конца принятое однажды решение.

____

Голодание – 52 дня

52-дневное голодание д-ра М. Я. Ямбришака показало мне чрезвычайное значение для результатов голодания – возможно совершеннаго очищения кишечника а так же свободнаго запаса сил, избытка их, которыми располагает организм. Можно считать, что только, когда будет основательно очищен кишечник, начинается глубокое очищение и других областей организма. Когда организм небогат силами, голодание избавляет его от болезни и этого уже довольно, конечно! Но когда больной имеет некоторый избыток сил, он не только освобождается от болезни, но и происходит глубокое и благодетельное перерождение болевших органов.

В таких случаях для полноты успеха лечения становится особенно важной шестая неделя, когда приходится решать иногда нелегкий вопрос: с истечением 40 дней прекращать ли голодание или же продолжить его и далее, чтобы дать время закончиться начавшемуся процессу перерождения болевших органов.

Чуткость к себе, сила характера больного выступает тут, конечно, на первое место – чтобы не смалодушничать и не поторопиться окончанием поста.

Если бы др. Ямбришак закончил свое голодание в конце 6-й недели, когда очищение организма было как раз в своем разгаре, он конечно не получил бы от него и половины того, что он получил теперь, т.е. совершенно новый полный молодых сил организм и новую жизнь! Получил он все это, однако не случайно, но прямым решением своей воли: на 42-й день он призвал свою жену, самоотверженно ухаживавшую за ним все время, и сказал ей: «Суворин может испугаться за меня и разрешить мне есть, а ты не дай! Я чувствую – голодание идет мне на пользу. Пусть оно дойдет до конца!»

Начал свое голодание др. Ямбришак без моего ведома. Я пришел к нему по частному делу, и тут впервые познакомился с ним, и он сказал, что в тот день был 12-й день его голодания. Причиной голодания были тягостныя ощущения человека, который чувствует, что он «уходит» из жизни, обречен уйти состоянием своего здоровья. По всему телу его были разбросаны очаги воспаления. В почках были камни и они выделяли мочей гной и тяжелые осадки. Еще 24 года назад доктору сделали операцию в Вене: выпустили гной из лобной пазухи «Sinus frontalis». Воспаление в этой пазухе все же продолжалось, угнетая психическую деятельность. Левое ухо вследствие сильной простуды несколько лет назад почти совсем потеряло слух – оно слышало часы только, когда их вплотную прикладывали к нему. Правое ухо было нормально. В легких был давний достаточно острый катарр, дававший много гнойных выделений. Анализ несколько лет назад показал в них присутствие Коховских бацилл – первая супруга доктора умерла от туберкулеза. По всему телу проявлялась наклонность к отекам – особенно в ногах.

До 26-го дня доктор довольно легко выносил голодание, занимаясь всеми своими обычными делами до 3-4 ч. ночи. До 17-го дня он курил много, как всегда, но с этого дня курение стало ему противно и он оставил его и уже больше не возвращался к нему и после голодания, – до голодания он курил 60-70 папирос в день.

За это время он, как сам доктор, провел с особой тщательностью очищение кишечника и это дало большие результаты на все голодание.

На 26-й день силы его вдруг упали, и он должен был лечь в постель. Через три дня он встал, до 35-го дня был на ногах и затем должен был снова лечь и не вставал уже до самаго конца голодания. Это был единственный случай во всей моей практике – такое падение сил у больного уже на четвертой неделе! Случай был особенно удивителен при исключительной мощности самой природы больного. Но... именно для организма доктора все это было только вполне естественно. В организм этот внедрилось несколько тягчайших болезней. Он не мог сам совладать с ними, но запасы сил в нем оставались велики. Голодание принудительно призвало его к общему очищению, дав и возможность к этому. Тщательное очищение всего пищевого тракта дало новый толчок к этому очищению от себя и в организме началось вдруг и сразу генеральная чистка всего, и вместе перерождение заболевших органов до самаго их «дна». И мощный организм должен был сначала сдать. Его прямо срушило в постель!

Вся вторая половина голодания д-ра Ямбришака наполнилась мукой и борьбой, но организм его вынес все и спас себя. Одни за другими были вычищены и возвращены к своему природному здоровому состоянию почки, охваченныя гнойным воспалением, легкия, придавленныя туберкулезным эксудатом, ухо, лишенное слуха, носовая область, воспалением угнетавшая мозг, наконец глаза, глубоко поврежденныя 33 лет перед тем. И все это сложное лечение – кто вел, кто составил план для него? Кто скажет?

Гнойное воспаление почек, излечить которое удавалось едва ли многим из докторов Югославии – прошло так, что больной даже и не знает, как это случилось. Просто почки стали понемногу вполне здоровыми и только.

Ряд процессов очищения начался с 16-го дня чрезвычайно обильным выделением слюны и далее отвращением к курению. Затем начались постоянныя рвоты, причем через пищевод выбрасывалось и много гноя. Откуда был этот гной, когда на всем пищевом тракте не было никаких воспалений, ни язв? Из легких? Но гной выбрасывался не кашлем из бронхов, а рвотой через пищевод. Неожиданно для себя доктор убедился и самоощущением и выстукиванием, что одновременно с выбрасыванием гноя через пищевод площадь и размер эксудата в правом легком уменьшаются. Так вот откуда этот гной? Из легких... Но через пищевод? Как это могло быть? Оставалось допустить, что липкий и густой гной, выделявшийся из легких, так раздражал гортань, что немедленно следовала рвота, которая маскировала собою кашель. Этому, однако, противоречило то, что началом припадка все-таки должен был бы быть при этом кашель, а его не было ни при сильных припадках, ни при слабых, которые были, но и как и сильные – без кашля! Вероятнее, поэтому – ибо соответственнее внешним обстоятельствам припадков – были более по существу невероятныя объяснения их тем, что гной эксудата проходил в пищевод через какую-то фистулу, пищевод или хотя и кружным и сложным путем, но без необходимости при этом в кашле – через поджелудочную железу и желудок, как обыкновенно идет при голодании очищение гнойных очагов брюшной полости. Предположению о фистуле, прорезавшей стенку пищевода, благоприятствовало и то, что однажды в мокроте были найдены мелкие куски хряща, – откуда мог быть он? Где в бронхах он мог быть препятствием для прохода гноя? Ведь непременно по этой причине он был где-то разрушен, отделен и выброшен! Если же считать, что он отделился от стенки пищевода, то при фистуле это только естественно!

Клиники в свое время разрешат этот вопрос – ведь случай, если был однажды, то, конечно, и повторится с течением времени. Факт его во всяком случае в том, что в случае д-ра М. Ямбришака легкия чистились рвотою без кашля.

Очищение легкаго шло безпрерывно в течение почти 4-х недель, пока не закончилось вполне. Многолетнее страдание кончилось. Освободившееся от гнета гноя легкое стало так огромно забирать воздух при дыхании, что доктор был принужден обвязать грудь повязкою, чтобы ограничить ея размахи при дыхании, утомлявшие его, – слабосилие его увеличилось.

Все это было только началом.

Двадцать четыре года назад вследствие сильной простуды др. Ямбришак схватил воспаление лобной пазухи «Sinus frontalis» и у него стало глохнуть левое ухо. Воспаление лобной пазухи превратилось с годами в тяжелый гнойный насморк, который продолжался по целым иногда зимам. На пятой неделе голодания из пазухи однажды выделилось немного гноя и воспаление прекратилось. Ухо ко времени голодания слышало тиканье часов только когда они подносились к ушной раковине вплотную. Правое ухо оставалось нормальным. В конце пятой недели голодания глубоко во рту на мягком небе образовался нарыв, который прорвался и через него вытек гной, такой зловонный, «что в пору было убить себя». Через 2 дня это повторилось еще раз и левое ухо стало слышать так же как и правое. Гной, в нем скопившийся и вызывавшей глухоту, вытек... через этот нарыв в небе... Какой операцией мог бы проникнуть до него со своим ножом хирург?

Но самое поразительное было все-таки с глазами.

С 35-го дня доктор стал ощущать жар в глазах, который все усиливался и охватил наконец лоб и всю переднюю часть головы. Доктор стал невольно избегать света. Жар становился все сильнее. Глаза стали косить, зрачки сходились к переносью. Доктор все предметы видел вдвойне и не мог уже знать, где именно стоит видимый им предмет, т. е. какое изображение из двух видимых им настоящее и какое лишь видимое. Доктор должен был закрывать один глаз, чтобы увидеть точно, где находится нужная ему вещь.

Что это было?

Ясно, что орган зрения претерпевал величайшую катастрофу. Легко понять ощущения человека, когда ему грозит потеря зрения или уж по крайней мере искалечение его. Опасность ужасная, подавляющая.

Я спросил доктора:

– Но что было у вас с глазами до голодания?

– Сами глаза были в совершенно нормальном состоянии. Но зрение мое всегда было неправильно. Еще двенадцатилетним мальчиком я схватил малярию, и чтобы скорее избавиться от противнаго озноба проглотил разом весь запас хины, лежавшей на столе у кровати. 36 часов после того я пролежал без памяти и придя в себя перестал видеть отчетливо красный и зеленый цвет и из других цветов ясно видел только желтый и синий.

– Ну, поздравляю вас – после голодания у вас возстановится нормальное зрение! – сказал я.

– Но это невозможно! Это будет новая жизнь!

– А между тем это так и будет – процесс очищения захватил и глаза!

Доктор одел темные очки. Положение сразу стало трагическим. А если глаза по окончании голодания не поправятся, не станут правильно на свое место? Никто не мог сказать больному ничего утешительнаго наверно. Брошенный в постель без сил, без всякаго знания, куда стремительно его увлекают события, он мужественно предался их течению. И оно вынесло его на берег!

Последняя неделя голодания доктора была полна тяжкой борьбы за жизнь, которую вел не он один, но и его окружающие за него. Нужно было не уставать поддерживать и поддерживать энергию и жизнь в теле, из котораго каждую минуту грозили уйти и эта энергия, и эта жизнь. Тут я воочию увидел, как много в медицине делает уход женщины, как о многом умеет догадаться женское сердце и умеют сделать женския руки и понял раз навсегда, что никакое серьезное лечение без помощи женской заботы и ухода не обезпечено ни в чем, и этот уход и жизнь больного неразделимы, неразлучимы! Положа руку на сердце, я твердо могу сказать, что все случаи смерти, которыя я знаю в связи с голоданием, не произошли бы, если бы больные имели тот уход, которому д-р Ямбришак обязан полнотой своего излечения.

В последнюю неделю силы доктора были на исходе – так казалось, и так он сам чувствовал. Но тяжелыя рвоты и кашель продолжали мучить его. Утром, накопившаяся за ночь, мокрота никак не хотела откашливаться и грозила задушить больного. Придумано было средство и тут помочь ему – средство старое, но применение и доза новыя – теплыя ванны на 1,5-2,5 ч. Больной разом успокаивался в них, начиная легче откашливать и блаженно отдыхая. Иногда он даже засыпал в ванне и спал по получасу и более. Конечно при нем всегда был при этом внимательный, неотступный надзор. И после ванны грудь больного освобождалась от удушья и он способен был на борьбу за себя до следующаго утра, до следуюицей ванны.

Наконец около 50-го дня явились первые знаки возвращающагося аппетита. На 51-й день доктор стал жевать хлеб с апельсином, чтобы очистить и промыть слюной рот и язык и вызвать живой, а не кажущийся только аппетит. Он продолжал это терпеливо 1,5 суток. Вечером 52-го дня он выпил первых несколько глотков горячаго молока, пополам с соком сырой моркови.

На другой день был первый день действительной еды – конец голодания и лечения!

Какой счастливый был этот день! Как светло радостны эти дни, когда после долгаго томительнаго лечения больной, успокоенный и удовлетворенной забвением всех своих болей и страданий, впервые начинает есть! Как все рады кругом него и полны нежной о нем заботы! Как весь дом полон какою-то новою зарею, которая вот таки пришла же! Лазарь встает из гробовых пелен и вот они – лежат тут же! А он уже полон жизни и желания жить!

В первые два дня аппетит все еще спал, но на третий пришел – колоссальный!

Через три дня доктор ел все и говорил о себе:

– Что же, я ем только три раза в день: от 7 ч. утра до 12 ч., от 2 до 5 ч. и от 7 до 9 ч. вечера!

Немедленно после еды сон валил его, – так пища обременяет человека и так сон возстанавливает его силы!

Глаза у доктора стали возращаться на свое место немедленно после начала еды. Когда он в первый раз вышел из спальни в свой кабинет, он не узнал его – обои кабинета были красныя. Он никогда до того не видел их такого цвета.

Супруга стала показывать ему свои вышивныя работы. Он видел эти работы и ранее – они вышивались перед его глазами. И когда он еще раз убедился, что различает в них не только желтый и синий цвет, но и все цвета, – он оглянулся на жену – она смотрела в сторону – и рука его поднялась сама собою и он перекрестился!..

____

Так благодетельно может быть голодание, конечно, только когда больной в свое трудное время бывает окружен таким заботливым уходом, какой выпал на счастье доктору Ямбришаку. Если бы на 45-46 день голодания он попал в руки тех докторов Держ. Больницы, которые уморили г-жу Купенку Корунович (о ней дальше), тоже имевшую уже все шансы и права выздороветь совершенно, то всего вероятнее он был бы теперь давно на кладбище, рядом с прочими жертвами знания, добросовестности, человеколюбия и научной честности докторов или, если и сохранили бы ему жизнь, то на весь остаток своей жизни он бы остался с глазами, сошедшимися к переносице, удушаемый туберкулезным катаром, только разгоревшимся в легких, но не потушенным затем, лишенный возможности даже и кровь свою видеть краснаго цвета, как он есть в природе, а не бураго, как черепичная крыша, перенесшая два десятилетия зимних непогод, как показывали ему ее в эти еще дни больные глаза!..

<часть текста отсутствует, так как в PDF-файле сканированной книги нет 104 и 105 страницы>

г-жи Струнджалич боли обострились тоже на 35-й день. Я предупредил больную, что если ей не удастся в эти дни начать есть, то придется ждать может быть долго. Она пробовала есть опять, но так же безуспешно и подчинилась судьбе.

Только на 50-й день температура наконец спала. Кризис прошел благополучно, но не закончился еще, однако отбросы его организм уже не имел силы выбрасывать все, они задерживались и отравляли кровь и мозг – явились мозговые припадки, судорожная жестикулация руками, внезапныя усмешки, видимо несознательныя. Это не могло быть от голодания – голодание совершенно не затрагивает мозг иначе как через кровь. Если на лицо мозговыя явления – значит гной огравляет кровь и надо помочь очищению организма от гноя. Как? Практика указала мне единственное средство в этом положении и с такими больными – продолжительныя теплыя ванны. Но в скудной комнатке больной их невозможно было делать, в баню идти тоже было нельзя такой больной, а в больницах ожидала – безбожная свирепая стачка докторов. «Они не пожалеют!» – так думала больная и отказывалась идти в больницу. Между тем я видел, что еще немного и больная оправится и вместе – еще немного и будет уже поздно! Не дать ей ванн, значило убить ее. Пусть же другие принимаюсь это на свою совесть, я не приму! Я стал искать больницу, в которой согласились бы не делать над больной опытов «своей» науки, не навязывать ей пищи, а добросовестно докончили бы излечение больной по методе, уже избавившей ее от общей опухоли живота и болей.

Остановился я как на «самой возможной» – женской больнице по дороге в Дединье, так называемой английской. Говорил с дежурным врачем-женщиной в ней – она отнеслась доброжелательно, но сказала прямо, что лечить больную они будут по своему. Значит – смерть! Но умереть больная могла и у себя в комнатке, узкой, темной комнатке с дверью вместо окна, выходившей прямо на грязный сырой двор.

Около этого времени сменился председатель Лекарской Коморы, выбран им был уважаемый др. Момчило Ивкович. Я пошел к нему, разсказал положение и спросил, как он думает, могу ли я отвезти больную в Державную Больницу? Он отвечал: «Везите, будьте уверены – доктора ея исполнят свято свою обязанность!» Я вернулся к больной, уговорил ее и с мужем мы отвезли ее в Державную Больницу. Был уже 65 день голодания больной. Две недели прошло зря для ея лечения в сомнениях – везти ли ее в больницу? Не погубят ли ее там врачи? Люди культурные, люди университета, просто разумные и сердечные люди, скажите допустимо ли больных изнеможенных, истерзанных, заставлять идти для спасения жизни в больницу как в... пещь огненную? Или люди могут не щадить образ Божий даже и в больном человеке?!

В Державную больницу мы привезли больную уже поздно вечером. Дежурный доктор принял ее и не распросив меня о ней нисколько, поставил градусник ей под мышку, пощупал пульс, взглянул на градусник и тотчас же резко сказал: «Камфоры, кофеина!» У меня упало сердце. Здесь значит действительно погубят больную!? Разве так определяют температуру у больной, которая голодала 65 дней?! Ясно, что одно показание термометра еще не значило ничего. Нужно было прежде всего знать, как спала больная в последнюю ночь, сколько она теряет в весе ежедневно, как она сама ощущает себя – бодро или удрученно. И только после этого можно судить о температуре больного, находящагося в положении, для котораго 37 градусов Ц. означает уже несомненный жар, а никак не нормальную температуру.

Тоже с – пульсом. У голодающих пульс иногда падает до 40 и 30 ударов в минуту и голодающий продолжает себя чувствовать вполне бодро, а иногда пульс повышается до 130 без всякаго повышения температуры и без нервнаго возбуждения. Но в это время пульс не энергию кровообращения показывает, а нечто совершенно другое, а что именно доктора не знают.

Что же можно сказать о знаниях докторов, которые у постели больного не умеют прочитать правильно ни пульса, ни температуры, кроме того, что их опасно звать к больному?!

Сестра стала приготовлять ванну для больной, о чем и ей, и доктору я сказал, как только их увидел. Доктор запретил делать больной ванну: «Да она еще умрет в ванне!» – сказал он. Он не умел посадить и вынуть из ванны такую больную и боялся своего незнания. Я предложил ему прислать от себя сиделку, опытную в обращении с долго голодавшими больными. Доктор промолчал. Я знал – увы – вперед, что он так ответит!

И больная была оставлена в Державной больнице без ванны. Между тем, она уже больше 2 мес. лежала в постели, покрытая всяким согревающим хламом, лишенная возможности вымыться. Вся кожа ея была забита потом, который при неподвижности больной не мог выйти вон и собирался в коже. И это насквозь грязное тело врачи Державной больницы обернули в чистыя простыни и... оставили ее так лежать, думая, что это – гигиена, что это – медицина!

Принесли камфору. Доктор с силой воткнул в дряблое больное тело руки больной иглу шприца. Больная вскрикнула и мучительно вся передернулась. Игла оказалась неисправна. Принесли другую. Снова втыкание иглы в ослабевшее тело, снова слабый вскрик больной, которая платилась этим за то, что доктор не умел определить верно ея пульс и температуру: температура была понижена, но для такого голодания вполне удовлетворительна, а пульс, хотя и слабый, но достаточно наполнен и благонадежен. Никакой катастрофы на ближайшую ночь для больной не предвиделось и вспрыскивание камфоры было неоправдываемой растратой ея сил, стеганием по безсильно лежащему телу. Доктор не понимал этого. Как он мог не понимать этого, когда имеет диплом доктора?!

Он мне строго сказал, что больница уже сообщила полиции, в каком состоянии я привез больную. В ответ я просил на завтра сделать больной ванну непременно и ушел, когда больную уже взяли, чтобы нести в женскую палату. На другой день я трижды был в больнице, чтобы говорить с начальником ея др. Петром Иличем, и убедить его продолжить лечение, которое на 65 день сохранило больной нормальную температуру (36, 4 градусов) и дать ей ванну, – но... безуспешно – то начальник еще не пришел, то он только что ушел из больницы!

В I отделении больницы я нашел одного из врачей – с большими седыми усами – фамилии не знаю – группа студентов нас тотчас же окружила. Я настаивал на ваннах для больной.

– Да чем вы думаете больна больная? – спросил меня доктор.

– У нея опухоль в животе, которая чистится через желудок.

– Откуда вы это можете знать, т. е. откуда это знать такому невежде, как вы?

Я спокойно отвечал:

– Из 65 дней моих наблюдений за больной.

– Когда вы перестанете лечить, для чего не имеете специальных знаний?

– Когда врачи проверят и примут мое лечение и будут им лечить больных.

– Вы непременно делаете ошибки.

– Укажите большия из них, если их знаете. Я лечу болезни такия и так, какия и как лечить медицина теперь не умеет. Начните делать тоже – разве я смогу конкурировать с вами?!

– У больной никакой опухоли! У нея инаниция (злокачественное изнурение)! Последствие вашего лечения и только!

– Больная исхудала, истощена, но это не изнурение, не злокачественное безсилие. Она быстро в несколько дней оправится, как только начнет есть. Это было бы невозможно при инаниции. Больной нужны ванны. Др. Ямбришак был спасен ими. Спросите у него самаго – он живет совсем рядом с больницей. Он такой же доктор, как вы!

Конечно это приглашение мое было напрасно.

Слова доктора, что у больной никакой опухоли нет, меня все же ободрили за больную. «Доктора коне<