Психодрама, центрированная на группе

Центрированная на группе психодрама занимается эмоциональными отношениями участников группы друг с другом и возникающими здесь и теперь общими про­блемами, вытекающими из этих отношений. Иногда «центрированной на группе» называют также психодра­му, не имеющую ведущего. Здесь данный термин будет все же относиться к тому виду психодрамы, которая за­нимается проблемами группы.

Пример: В фазе разогрева нового психодраматического занятия один из участников группы в напряженно-агрессивном тоне обращается к трем другим. Он требует от них большей скромности. Три подружив­шихся друг с другом члена группы — к тому же они живут в одной комнате — не имеют права предъявлять на психодраматических занятиях осо­бых претензий. Они и так уже замучили всю груп­пу своими предвзятыми мнениями. Для того, кто был уполномочен выступить от имени своих дру­зей, это обвинение явилось совершенно неожидан­ным. Он явно не осознавал той постепенно копив­шейся агрессии, которую его подгруппа вызывала у остальных членов группы. Его попытка оправ­даться вызывает у них лишь еще большее раздра­жение. В результате он и его друзья вынуждены от­биваться от массированного наступления двух дру­гих участников группы. Все остальные члены груп­пы находятся в напряжении. Похоже, что к центри­рованной на протагонисте или направленной на группу психодраме в данный момент не расположен никто. Также и о ролевой или ситуационной игре сейчас не может быть и речи. Тут прежде всего не­обходима психодраматическая проработка группо­вого конфликта. Поэтому ведущий психодрамы просит представителя от троих друзей и их главно­го обвинителя расположиться друг против друга на сцене и продолжить свою дискуссию. Спор разгора­ется еще сильнее, чем прежде. Сначала оба остав­шихся среди зрителей друга поддерживают своего представителя посредством дублирования, однако вскоре занимают место рядом на сцене и вместе с ним оказывают сопротивление нападающему. Меж­ду тем другие члены группы, дублируя вслед за критикующим, дают волю своей агрессии, направ­ленной против «групповщины». Теперь латентная поляризация между всей группой и подгруппой ста­новится явной. В апогее полемики ведущий психо­драмы устраивает обмен ролями между представи­телем от троих друзей и его противником. Ему са­мому удивительно, с какой остротой представитель друзей обвиняет теперь в противоположной роли «триумвират» развязных «групповщиков». Но и их обвинитель в противоположной роли весьма умело аргументирует и уличает большую группу в ревно­сти к гармоничному сообществу трех друзей. Один из членов группы, только что отвергший «группов­щиков», теперь, дублируя за друзей, говорит об их эмоциональной непосредственности по отношению к группе в целом, с которой друзья хотели бы жить в такой же гармонии, что и между собой. Друзья спонтанно полностью соглашаются с этим замечани­ем и приводят в его подтверждение свои аргументы. В результате многократного обмена ролями и дву­стороннего дублирования зрителями выступления играющих и их дублей становятся не такими резки­ми и возникает гораздо более дружественная атмо­сфера. Напряжение, похоже, спало. Теперь вроде бы можно перейти к обычной психодраматической работе.

Вдруг на сцене появляется женщина, которая упрекает всех четырех мужчин: «Мужчины в группе, по сути, монополизировали психодрамотерапию. Женщин к игре почти не допускают». Спонтанно несколько участниц группы в качестве дублей присоединяются к этой женщине. Наряду с проявившимся вначале напряжением между це­лой группой и подгруппой центрированная на группе психодрама вскрывает теперь социометри­ческое расщепление группы по половому призна­ку. Далее представительница женщин рассуждает о том, что женщины оказались обойденными не только в психодрамотерапии, еще гораздо хуже ведут себя мужчины в отделении клиники, где они умудряются добиться у медсестер неслыхан­ных по сравнению с пациентками привилегий. Приводятся примеры из повседневной жизни больничного отделения, психодраматическое разъяснение которых могло бы иметь большое значение для работы всей клиники. Поэтому в от­сутствие медперсонала и врача из отделения они не разбираются. К тому же истекло и время психодраматического занятия. Группа и ведущий до­говариваются о проведении в следующий раз психодрамы, центрированной на группе из боль­ничного отделения. Только после подобной центри­рованной на группе «терапии группы при помощи группы» может в дальнейшем осуществляться ин­дивидуальная терапия «в группе» и направленная на группу терапия «для группы».

Конфликт между полами в этом примере должен также рассматриваться как общественная проблема. Зачастую центрированная на группе психодрама плавно переходит в социодраму.

Если неблагоприятная групповая динамика проявля­ется в группе нечетко и если у членов группы нет непос­редственных возможностей для выражения социодинамики, то для выявления латентных конфликтов в группе может применяться импровизационная игра.

Импровизационная игра

Импровизационная игра вводится по желанию от­дельных или всех членов группы. Нет ничего заранее определенного. Она развертывается сама по себе сооб­разно соответствующим в той или иной мере действи­тельности или абсолютно фантастическим представлени­ям играющих.

Первый пример:Один из участников группы первым покидает круг, образованный членами группы, идет на сцену, усаживается за «ресторанным столиком» и подзывает к себе другую участницу группы, вы­ступающую в роли хозяйки: «Что бы я делал, если бы не вы, дорогая хозяйка! Опять у меня сплошные неприятности...» «Скверно, скверно, — отвечает участница группы в роли хозяйки, — но у меня припасена для вас ваша любимая водка. Она помог­ла многим развеять тоску. Я мигом принесу двой­ную порцию и немного посижу с вами». Пока они болтают друг с другом, еще один участник группы спонтанно вскакивает на сцену и в роли хозяина орудует за стойкой. Вдруг он озабоченно смотрит на них и восклицает: «Паулина, ты же совсем забы­ла про других гостей и снова переживаешь из-за Фрица! Твой бедный муж может только позавидо­вать». Тут другие члены группы в самых разных ролях сами собой устремляются в «гостиницу» и садятся друг против друга соответственно испол­няемым ролям. Через какое-то время вся группа оказывается в действии, за исключением всегда обособленного аутсайдера, который на протяже­нии всей импровизационной игры пребывает в ро­ли зрителя.

Комментарий: Начало сцены в гостинице сразу выя­вило соперничество между двумя участниками группы, стремящимися расположить к себе участницу группы, выделяющуюся среди других своей отзывчивостью.

Ведущий группы также и в спонтанно развертываю­щейся импровизационной игре может организовать об­мен ролями. Если это не просто игра, то в следующей за нею фазе обсуждения — как в психодраме — особое значение придается подробной ролевой обратной связи. Описание чувств, испытываемых в отдельных ролях, способствует абстрагированию этих чувств от придуман­ных ролей и осознанию с позиций социометрии и груп­повой динамики собственных межчеловеческих отноше­ний.

Второй пример: Участница группы открывает импро­визационную игру восклицанием: «Давайте поигра­ем в животных! Я буду мурлычущей кошкой». Она ложится на сцене, потягивается и мурлычет: «Хм, как приятно греться на солнце!» Вот появляется другой участник группы и, изображая собаку, гав­кает на кошку: «Эй, ты, брысь отсюда, я не позво­лю тебе занять самое лучшее место». Он надоедает кошке до тех пор, пока она не вспрыгивает на стул и со словами «здесь вверху на дереве гораздо луч­ше» презрительно взирает сверху вниз на собаку. Во время их разговора на сцене появляются зайцы, косули, лисица, а также слон и лев. Один участник группы берет другого под руку, подводит к стояще­му на сцене стулу и становится рядом с ним на дру­гой стул. Оттуда сверху он, изображая сову, обра­щается к своему другу, попугаю: «Посмотри на этих глупых зверей, они насмешничают друг над другом, не подозревая, что могут прийти охотники. К то­му же они топчут такие красивые растения и со­вершенно не замечают этого. Чем же они будут питаться, когда наступит засуха? Но что я могу сделать, если они не обращают на меня никакого внимания! Ты, попугай, передай им мои предосте­режения!» И вот уже попугай обращается к живо­тным: «Вы, глупые головы, где только ваш ра­зум? Послушайте-ка, что я вам скажу, и передай­те это всем дальше. Придут охотники и всех вас перестреляют, если вы и впредь будете так бес­печны...» В этот момент один из немногих зрите­лей со словами «тогда я буду мышкой» прыгает в угол комнаты, в то время как попугай призывает зверей подумать, как они будут защищаться. Вняв его словам, они тут же, разбившись на не­большие группки, обсуждают, что следует пред­принять. Зайцам, однако, представляется перво­степенной защита от лисицы. Один из них нахо­дит себе прибежище у слона, который обещает ему в любом случае предоставить укрытие. Лиси­ца, однако, вообще не обращает внимания на зай­цев. Она и другие звери столпились вокруг попу­гая, который, находясь посередине, в оживлен­ном диалоге с совой обсуждает создавшееся поло­жение.

Пока участники группы играют в животных, обученный социометрии ведущий психодрамы на­блюдает за их действиями. Он отмечает, как часто они обращаются друг к другу и друг другом пре­небрегают, как часто совпадают и расходятся их мнения, и набрасывает следующую схему, пред­ставляющую собой нечто среднее между акто- и социограммой.

Социометрическая интерпретация: В группо­вой структуре выявляются два индивида-лидера. Семь обращений к попугаю делают его звездой при­тяжения. Прямым и окольным путем он связывает­ся, если не учитывать обособленных зрителей, об­разующих пару взаимного обращения, и мыши, со всеми членами группы. Таким образом, он пред­ставляет собой «популярного лидера».

Рис. 8. Актосоциограмма отображает не непосредственные выборы и отвержения членов группы, а частоту их активного обращения друг к другу и противодействия друг другу. Кружки — женщины, треугольники — мужчины; сплошные линии — обращения; пунктирные линии — противодействия; цифры рядом с линиями — степень интенсивности обращения или противодействия.

Духовным лидером группы является все же сова. Она занима­ет позицию «обособленного социометрического ли­дера». У совы и попугая наиболее интенсивная связь друг с другом. Через это теле-отношение сова оказывает влияние на всю группу. Такое отношение называется «аристотеле». Лев и слон с четырьмя обращениями у каждого являются достаточно влия­тельными членами группы. Лиса является звездой отталкивания. Кроме того, имеются одиннадцать пар взаимного выбора, две пары взаимного отвер­жения, две короткие цепные структуры, но ни од­ной закрытой треугольной.

Актосоциограмма может быть положена в основу следующего группового занятия и при необходимости обсуждена психодрамотерапевтом вместе с груп­пой. Чтобы не нанести травмы, необходимо тща­тельно оценить силу «Я» отдельных членов группы и взвесить, нужно ли вообще показывать актосоциограмму группе. Возможно, участникам группы покажется оскорбительным, что сова втихую ими манипулирует, и они будут притеснять того, кто ее изображал. Или же они посмотрят на попугая как на пустого болтуна, отвернутся от него и обратятся к сове. Проводится сравнение между отношениями животных и реальными отношениями между участ­никами группы, результатом которого может стать центрированная на группе психодрама. Актосоциограмма может рассматриваться, однако, и с точки зрения иерархической последовательности и стать поводом к психодраме, центрированной на протагонисте. В самом бедственном положении на­ходится лисица. Человек, изображавший мышь, комментирует актосоциограмму следующим заме­чанием: «Прямо как дома! Отец дает всем указа­ния, а втихую же, подобно сове, семьей управляет мать. Я всегда, насколько это было возможно, де­ржался в стороне и наблюдал за этим домашним цирком издали».

Социометрическая обработка импровизационной игры позволяет раскрыть социоэмоциональную структуру группы и позиции отдельных ее членов. Она дает основание для проведения психодрам, центрированных на группе и на протагонисте. По этой причине импровизационная игра причисляется к психодраматическим техникам разогрева.

Ролевая игра

Ролевая игра — «role-training» по Морено (96) — выполняет преимущественно педагогическую функцию. Поэтому ее называют также педагогической ролевой иг­рой. Сам Морено использует термин «role-training» для разграничения тренинговой ролевой игры с ее соци­ально-педагогической функцией и психодрамы, пресле­дующей терапевтические цели. В конце концов, не все ведь роли, в которых мы действуем, приспособлены для нас! В интеллектуальном и техническом отношении мы можем быть вполне удовлетворительными врачами, учителями, рабочими, психотерапевтами и дипломата­ми и все же на протяжении всей жизни не справляться с ролью врача, учителя, рабочего, психотерапевта или дипломата. В результате могут возникнуть профессио­нальные проблемы, которые, приобретая хронический характер, оказывают патогенное воздействие. Морено в течение всей жизни критиковал наше одностороннее ин­теллектуальное или практическое образование и подчер­кивал важное значение социального тренинга (social training). Поскольку, согласно его представлениям, че­ловека формируют и деформируют — достаточно вспомнить о deformation professionelle — его роли, он уделяет особое внимание психогигиеническому аспекту ролевой игры.

Сопровождаемая обучением, ролевая игра может быть необычайно полезной. Во многих университетах молодые медики, например, прежде чем приступить к своей работе в больнице, в ролевой игре знакомятся со своей будущей ролью врача. Члены группы изображают в игре медсестер, пациентов, их родственников и обра­щаются со всевозможными вопросами и просьбами к молодому врачу. Если он со своей ролью справляется плохо, то производится обмен ролями. В таком случае будущий врач в роли пациента на собственном опыте знакомится с тем воздействием, которое оказывает на других его поведение.

В ролевой игре наряду с техникой «обмен ролями» часто используется техника «зеркало» и лишь в редких случаях «дублирование». Так, к примеру, в ролевой иг­ре молодые учителя могут проводить уроки. Группа изображает неуправляемый школьный класс. Обычно сцена просто проигрывается, в особых же ситуациях производится обмен ролями. Обученные психодраме вспомогательные «Я», то есть специальные ассистенты, наблюдают за ходом занятия. По завершении игры вспомогательное «Я» подражает манерам молодой учи­тельницы во время урока, в то время как группа ста­рается вести себя как в предшествовавшей игре. Вся сцена урока подается учительнице, так сказать, в зеркальном отражении. Если собственное ее поведение в какой-то момент покажется ей неумелым, она тут же может войти вместо вспомогательного «Я» в роль учи­теля и предпринять новую, возможно, более успешную попытку справиться с ролью.

Большую пользу может принести также и видеоза­пись. При этом, однако, протагонисту придется отказать­ся от ролевой обратной связи «зеркально отражающего» вспомогательного «Я».

Ролевая игра, однако, имеет целью не только обу­чение определенному ролевому поведению, в ходе ко­торого всеми психодраматическими средствами следует предупреждать возникновение ролевой ригидности. Ро­левая игра служит также интеграции ролей. Зачастую включение новой роли в жизнь человека, например ро­ли матери в жизнь работающей женщины или роли суп­руга в жизнь закоренелого холостяка, дается с большим трудом. В этих случаях ролевые игры могут облегчить интеграцию ролей, нередко позволяя сделать это еще до того, как возникнут обусловленные ролевыми конф­ликтами сложности, и тем самым способствуя психоги­гиене (120).

Ролевая игра имеет также большое значение и для предотвращения ятрогенной ролевой дезинтеграции с вторичным распадом личности, который нередко можно наблюдать в качестве одного из симптомов госпитализма при стационарном лечении психических больных. Кроме того, терапевтическая сторона ролевой игры на­ходит свое применение при лечении «атрофии ролей», обычно возникающей при длительном пребывании боль­ного в клинике, затем при десенсибилизации фобических больных и при реабилитации. Здесь программным является отучение от привычной роли «пациента» на­ряду с приучением заново к старым ролям и опробо­ванием новых.

Ситуационная игра

Ситуационная игра, так же как и ролевая игра, представляет собой метод социального тренинга, однако она имеет, кроме того, и диагностическое значение. Ее цель состоит не столько в обучении адекватному роле­вому поведению, сколько умению справляться с затруд­нительными ситуациями. Во многом она перекликается с тестом на спонтанность, тренингом спонтанности и тренингом креативности по Морено. Для протаго­ниста в группе могут инсценироваться и варьироваться ситуации всех степеней сложности, будь то представле­ние новому работодателю, обнаруженная только при входе в театр пропажа билета или душный портовый кабачок, в котором пьянице хочется выпить за счет протагониста, и многое другое.

В тесте на спонтанность (91) испытуемый взаи­модействует с разными незнакомыми ему людьми. При этом его реакции исследуются с точки зрения частоты, оригинальности, гибкости и адекватности. В ситуацион­ном тесте испытуемого безо всякой подготовки вводят на сцене в самые различные ситуации. На каждую си­туацию он реагирует по-своему. Устанавливается, в ка­ких ситуациях его спонтанность достигает максимума и в каких — минимума. Терапия или, лучше сказать, тре­нинг спонтанности и креативности основывается на ре­зультатах тестирования. В ситуационных играх возра­стающей степени сложности испытуемый в качестве протагониста обучается умению справляться с ситуаци­ями, вызывавшими у него ранее замешательство или страх. Хотя для преодоления затруднений спонтанность протагониста является непременным условием, однако для лучшего совладания с реальностью одной только спонтанности еще не достаточно. Морено полагает, что высокая степень спонтанности при слабой креативности может оказаться даже деструктивной. Креативность не­посредственно связана с интеллектуальным и эмоцио­нальным восприятием внешнего мира и окружения в акте спонтанного поведения. Поэтому Морено говорит о необходимости сочетать тренинг спонтанности с тре­нингом креативности. Последний — прежде всего бла­годаря постоянному обмену ролями и точной обратной связи — обеспечивает отчетливое восприятие межчело­веческих констелляций и общих взаимосвязей. Благо­даря этому протагонист становится способным креатив­но соотносить высвобожденную спонтанность с общими взаимосвязями.

Социодрама

Социодрама обращается к глу­бинным социальным реальностям, не приукрашенным еще искусством и не выхолощенным еще интеллек­туализацией (96).

Я. Л. Морено

Слово «социодрама», если обратиться к его этимоло­гии, состоит из «socius» и «drama», то есть «окружаю­щих» и «действия». Дословно это означает «действие с окружающими людьми» (96). По аналогии с определени­ем психодрамы как глубинно-акционального метода, име­ющего своим предметом межчеловеческие отношения и индивидуальные системы представлений, социодрама оп­ределяется как глубинно-акциональный метод, направ­ленный на отношения между различными группами и коллективные представления (90). Социодрама в отличие от психодрамы не ограничивается проблемами одного че­ловека или какой-либо конкретной группы, она имеет де­ло с любым количеством людей, а иногда даже со всеми представителями той или иной культуры. Это становится возможным на основе предположения, что присутствую­щие при социодраме или сообщающиеся между собой че­рез средства массовой информации люди испытывают на себе влияние множества достаточно однородных сомати­ческих, психических, социальных и этических ролей. Го­воря о социодраме, Морено исходит также из того факта, что человек — это исполнитель ролей (86), бытие которо­го развертывается по природным, психическим, социаль­ным и этическим ролевым паттернам. Каждый из нас, рассуждает Морено, помимо общественной жизни имеет свой частный, как ему кажется, «мир» с присущими ему «совершенно личными» ролями. При этом, однако, нель­зя не заметить, что миллионы «частных миров» во многом совпадают друг с другом. Совпадающие элементы оказы­ваются коллективными элементами. Стало быть, каждая роль представляет собой смесь личных и коллективных элементов (96). Если мы абстрагируемся от индивидуаль­ных черт ролей человека, то останется ядро, образованное коллективными ролевыми паттернами отца, матери, возлюбленного, рабочего, джентльмена и т.д. Эти ролевые паттерны репрезентируют коллективные представления и коллективный опыт.

Морено поставил вопрос, какими драматическими средствами — спонтанно и приближенно к жизни — сде­лать познаваемыми и видимыми внутреннее устройство и проблематику той или иной культуры. Разрабатывая социодраму, он исходил из того, что индивид страдает не только от своих наследственно обусловленных недо­статков, своих личных комплексов и межчеловеческих отношений. Еще чаще, пожалуй, он страдает от данно­стей коллективной природы. Негр, например, страдает от того, что не-негры смотрят на него не как на индивида, а как на «просто» негра, еврей — из-за того, что не-евреи смотрят на него как на «просто» еврея. Эта позиция по отношению к представителям других групп проявляется, так сказать, подобно коллективному рефлексу (96). Рассуждая об этом феномене, нередко дающем повод к социодраматической переработке, Морено говорит также об идентификации с ролью. Эту идентификацию не сле­дует связывать с идентификационными процессами. Она имеется у ребенка еще до того, как у него появляет­ся способность к идентификации, и оказывает влияние на все межгрупповые отношения взрослого человека. Еще одним феноменом, имеющим важное значение для социодрамы, является тот факт, что у женщин, напри­мер, в изменившихся общественных условиях нашего времени возник не столько личный, сколько повсеместно распространенный коллективный ролевой конфликт.

Если мы спросим, не основаны ли эти утверждения лишь на отдельных наблюдениях, быть может, даже на предположениях или же их удалось подтвердить экспери­ментально, то ответ, который дает социодрама, говорит о том, что этому имеется эмпирико-научное доказательство. Что же позволило Морено придать этому доказательству социодраматическую форму? Это удалось сделать благо­даря проведению достаточно широкого опроса обществен­ности относительно наиболее актуальных тем и проблем и их спонтанного социодраматического изображения. Если, к примеру, в каком-нибудь большом городе на социодра­му пришли пятьдесят, сто или более человек, представля­ющие различные слои населения, то ведущий — если актуальные проблемы не указываются спонтанно — просит каждого назвать ту проблему, которая его тяготит. При этом изучается, для скольких присутствующих каждая отдельная тема представляется важной или вызывает к се­бе интерес. Затем самая важная для большинства пробле­ма изображается в социодраме.

Так, например, если в 30-е годы в США проблемы тру­довой занятости преобладали в сознании участников социодрамы над супружескими проблемами, в 50-е — се­мейные проблемы над политическими, в 60-е — расовые конфликты над национальными и религиозными, а про­блемы наркомании — над извечными конфликтами меж­ду поколениями, то с начала 70-х годов экологические проблемы, похоже, все больше и больше преобладают над проблемами экономическими. Проводимое уже в течение нескольких десятилетий статистическое исследование та­ких приоритетов позволило сделать интересное наблюде­ние за процессом изменения общества. Само собой разу­меется, однако, что оно может иметь научную важность только при создании условий для свободного выражения мнений.

Как же конкретно происходит социодрама? В первой сцене, например, представитель этнического меньшинст­ва изображает условия, в которых ему приходилось тру­диться до того, как сложившаяся напряженная ситуация привела к открытому конфликту. Во втором эпизоде сце­нически изображается типичный пример постоянного притеснения и унижения со стороны его начальника и коллег по работе. Особенно эмоционально вовлеченными в эти сцены оказываются зрители, относящиеся к тому же самому меньшинству, ведь протагонист — словно про­должение их самих, «в качестве их вспомогательного "Я"» изображает на сцене общую для них проблему, их коллективный опыт. В социодраматическом смысле в этом процессе речь идет не об идентификации между зри­телями и актером на сцене, а, как полагает Морено, о фе­номене коллективной идентификации (96). Поэтому воз­никающий здесь групповой катарсис он называет кол­лективным катарсисом (96). В третьей части игры стре­мятся к тому, чтобы проявившуюся в уже изображенном конфликте напряженность между меньшинством и этни­ческим большинством вскрыть также в самой социодраматической группе и рассмотреть диалектически, то есть в разных ситуациях, в которых проблема излагается с точ­ки зрения то одной, то другой партии, переработать ее на сцене. В техническом отношении это осуществляется тем же способом, что и в психодраме, центрированной на группе.

Независимо от того, используется ли в социодраме техника, свойственная скорее терапии, центрированной на протагонисте, или, наоборот, терапии, центрирован­ной на группе (96), социодрама всегда направлена на группу. Ее диагностическое значение столь же велико, как и терапевтическое. В социодраме исследуется не только тот или иной актуальный конфликт, но и при случае различные причины одного и того же феномена. К примеру, фригидность является сегодня столь же час­то встречающейся темой, как и раньше. Но если не­сколько десятилетий назад при изображении отношений между мужчиной и женщиной в различных повседнев­ных ситуациях со стороны фригидной женщины прояв­лялись обычно робость, зажатость и чувство вины, то се­годня, как правило, она демонстрирует раскрепощен­ность и душевное равновесие. Различные причины оди­наковых симптоматических ролей отчетливо проявляют­ся в социодраме, указывая на существенные изменения в обществе, от которых косвенно или непосредственно зависит тот или иной недуг.

Когда Г. Форверг рассматривает «роль как функцию в смысле зависимости» (134), то это справедливо также и в отношении патологического ролевого поведения. Ее точка зрения подтверждается эксплоративными \то есть преследующими диагностические цели. — Прим. перев.\ психодрамами и социодрамами. Все без исключения психодраматиче­ские и социодраматические сцены демонстрируют зависи­мость человека от природных данностей, давления куль­туры, обстоятельств и конкретного положения вещей. Од­нако же каждая психодрама и каждая социодрама, в соот­ветствии с главным устремлением Морено, открывает так­же дверь к новым когнитивным и экспериментальным возможностям преобразования, к социодраматическому тренингу спонтанности и креативности и прокладывает «пути к переустройству общества» (91).