Психологическое лечение заикания в детском возрасте

Необходимые меры в случае острой формы заикания после испуга. Постельное содержание ребенка в изоляции его в семье. Разговор с ним шепотом и тихим голосом. Как поступать, когда причина страха известна и когда неизвестна. Косвенные меры: врачебные и средства питатель­ные и укрепляющие. Лечение мышьяком по способу Комбе и проф. Фи­латова. Как поступать с неграмотным или грамотным ребенком. Следует ли говорить ребенку, чем он страдает. Случай психологического лечения у девочки 5 ¹/₂ лет.

Приступая к такой труднейшей задаче, автор не имеет цели подробно излагать психологический метод, а желает коснуться его в общих чертах, а главное — в форме практи­ческого его применения.

Для первой задачи требуется более обширная работа, в состав которой могли бы войти такие отделы, как: физиоло­гия и психология детской речи, история происхождения че­ловеческого языка, влияние семьи и школы и всей окружа­ющей среды на образование ума ребенка, формы уклонения детской речи от нормы, первичное зарождение патологичес­ких настроений, чувствований и т. д. Такая задача не толь­ко громадна, но и встречает немало затруднений, так как многие вопросы из этой области мало исследованы или на­ходятся в зачаточном состоянии, как со стороны медицины вообще, так и со стороны смежных с ней наук: психологии, логики, педологии, педагогики, лингвистики и т. д.

На этом основании автор предложит только известный ряд положительных мер для ослабления и прекращения уже воз­никшего в острой форме заикания у детей после испуга и в другой форме хронической с периодическими улучшения­ми и ухудшениями.

Мы не можем здесь воспользоваться книгой г-на Гимиллера[1], изданной недавно, летом прошлого года, и посвящен­ной как раз этому вопросу, потому что даже беглый взгляд на нее убеждает, что она лишена всякого научного содержа­ния и представляет, наоборот, лучший образец дидактичес­кого метода со всеми присущими и указанными выше недо­статками.

Обычные приемы лечения по этому методу для взрослых применены и к детям без всякого психологического обосно­вания, без изучения и знания детской души. В ней ребенок рассматривается как автомат, и предполагается, что он при таких же родителях будет проходить терпеливо и настойчи­во курс искусственной речи, на протяжении двух-шести ме­сяцев, сидя перед зеркалом, вдыхая и выдыхая.

Возможно, что у Гимиллера сердце исполнено добрыми намерениями помочь ребенку-заике, но чтобы оно прони­калось к нему состраданием и жалостью, мы в этом силь­но сомневаемся. Действительно, такой поистине египетс­кий труд, — скучный и бессмысленный, — предлагаемый на двухстах слишком страницах, для сил ребенка невоз­можно одолеть. Скорее всего ребенок убежит от такой ежедневной гимнастики речи, а мать просто-напросто зак­роет книгу.

Мы здесь не будем останавливаться на том, что, по сло­вам автора, такой метод лечения основан на образцах пись­менного, заглазного лечения у детей. Такое бесцеремонное признание в своих приемах, далеко не научных, есть и луч­шая характеристика того, как г. Гимиллер относится к сво­ей задаче, как ее понимает и какие у него опытные основа­ния. Нам кажется, всего этого достаточно, чтобы оправдать наше выражение, что в этой книге смотрят на ребенка как именно на автомат, у которого нет главного — этой живой души.

До сих пор не было даже и скромной попытки помочь ро­дителям, имеющим детей-заик в раннем возрасте от 4—8 лет. Между тем лечащему домашнему врачу приходится неодно­кратно испытывать затруднения в таком вопросе и даже иной раз игнорировать такую настоятельную потребность, ссыла­ясь на то, что, может быть, заикание с возрастом пройдет.

На этом основании я и предложу ряд известных мер, по­могавших мне в таких случаях.

I. Если ребенок неожиданно заболел заиканием после како­го-либо сильного аффекта или испуга, то к нему необходимо применить следующий метод: а) отделить его тотчас от других детей в отдельную комнату; b) объявить серьезно больным без доступа к нему других детей. Если в семье много детей, то мож­но поместить его в другую хорошую семью, с) подвергнуть по­стельному содержанию на время не менее трех недель.

Желательно, чтобы с этих пор к нему имели доступ толь­ко мать, отец или бабушка, тетка, а также врач. При этом требуется не нарушать обычных занятий и игр, вообще при­вычек ребенка, разделять с ним терпеливо такие игры, за­бавлять насколько возможно, чтобы пребывание в постели не казалось бы скучным, особенно в первые дни.

Эта мера рекомендуется с той целью, чтобы избежать и подавить подвижность ребенка, которая в данном случае вредна и поставит его сразу в условия однообразия и покой­ной обстановки. С другой стороны, этой же мерой устанав­ливается телесное и душевное спокойствие, так как страх потрясает то и другое на продолжительное время.

Кроме всего этого, необходимо обязать ухаживающих за ребенком — говорить с ним медленнее обыкновенного, тихо, ясно и в то же время спокойно и ласково, без гнева, нетерпе­ливости и крайнего сожаления, не выражая этих чувств, однако, даже в своих манерах, взгляде, голосе.

Дети, как известно, обыкновенно большие физиономис­ты и определяют свои шалости, проступки и свои соотноше­ния вообще к окружающим не по смыслу и пониманию их — до такой отвлеченной мысли мозг ребенка еще не дорос, а по выражению, например, лица матери, улыбке, наморщенному лбу и т. д. Раз у матери лицо доброе, улыбающееся, — значит, сделал хорошо, и наоборот.

П. Если бы судорожность ребенка не уступила этим мерам, то не медля начать говорить с ним шепотом и требовать тако­го же шепота от него. Если бы он сопротивлялся такому сове­ту, то в таком случае рекомендуется со стороны ухаживаю­щей матери наклонить голову к ребенку и просить его гово­рить на ухо. Тогда ребенок поймет ясно, чего от него требуют.

Через несколько дней ребенок отлично выучивается го­ворить, так как ему это начинает даже нравиться, это, нако­нец, его забавляет. Скоро благодаря этим мерам, создающим главным образом длительное спокойствие, ребенок начина­ет незаметно сам для себя говорить то шепотом, то голосом, вперемежку свободнее, хорошо и легко.

С каждым днем пребывания в постели, к которому он уже начинает относиться безразлично, он незаметно для себя продолжает говорить не спеша, без затруднений, и в нем по­степенно, шаг за шагом, пробуждается поколебленная стра­хом вера в себя, в свою речь.

Является скоро и уверенность, что он говорит так же, как и другие, и так как это все делается без всяких усилий со стороны дыхания, голоса и судорожного произнесения глас­ных звуков и целой фразы, то скоро должны уже явиться бессознательность к речи, спокойное внимание и отношение к ней. Такие попытки со стороны ребенка заметны сразу для окружающих, его успехи в речи должны вызывать непре­менно похвалу, одобрение и поощрение.

Такой период начинающегося выздоровления несомнен­но приятный, но зато именно в эту минуту он и требует наи­большей предусмотрительности и зоркости со стороны ок­ружающих. В это время требуется особенно тщательно ох­ранять ребенка от каких-либо случайных влияний.

Маленький пациент, сознавая покойную речь, делается уже требовательней, ему не хочется долго лежать, он просит или того, или другого, начинает явно капризничать. Вот тут то дело для матери самое трудное, требуется и не давать, чего просит ребенок, и в то же время не огорчать его, так как мо­жет получиться сильное огорчение, гнев или обидчивость на несколько часов, что также неблагоприятно отражается на только что полученных успехах речи.

Дело в том, что в это время образуется у ребенка новое личное «я», высказывающее уже свои запросы и требующее их удовлетворения. Но здесь, во всяком случае, должны по­мочь такт и осмотрительность матери, которая и должна разбираться в просьбах ребенка. Нужно руководиться сле­дующим: как только получится осязательный, заметный результат общего успокоения ребенка, и речь его уже в про­должении целой недели произносилась правильно и ясно, то это и есть указание на то, что можно уменьшить строгость постельного режима — позволить ребенку посидеть в крес­ле, на диване или на полу на несколько минут и часов, что­бы потом он опять был в постели.

Игрушки он может брать и на диван и играть одинаково с ними во время лежания и сидения. Такие разрешения да­вать ребенку, как награду за послушание за то, что он гово­рит тихо, медленно и что это нравится маме и окружающим.

Потом уже можно позволить впускать по очереди и отдель­но других детей, лучше старших, повторяя им, что с забо­левшим пациентом доктор приказал говорить немного, не­долго и медленно, потому что иначе больной сильно взвол­нуется и утомится, ему будет хуже. Нужно показать даже на примере, как следует говорить.

Гораздо лучше всегда самой матери или кому другому, кому вверено ухаживание за ребенком, присутствовать при беседе детей, чтобы вовремя своим тоном и речью направ­лять разговор и речь детей в границах указанных выше пра­вил, вызывая этим бессознательную подражательность со стороны говорящих детей.

Далее можно позволить детям не только говорить в тече­ние ¹/₂—1 часа, но и играть с больным ребенком. Сообразно с улучшением речи увеличиваются смелость, уверенность больного ребенка, режим строгий ослабляется все больше и больше; можно наконец допустить в комнату ребенка и по­сторонних, как детей, так и взрослых, хорошо известных самому ребенку.

Если грамотный ребенок, то он должен научиться безбо­язненно читать и рассказывать в присутствии посторонних. Далее ребенку предоставляется большая свобода, он может сам подходить, задавать вопросы, исполнять поручения и все это, желательно, спокойно и смело. Очевидно само собой, что псе такие поступки и поведение должны встречать поощре­ние и одобрение, и это до тех пор, пока, по наблюдению са­мих родителей, заикание не пройдет бесследно.

III. Если причина страха известна: собака, пожар, ссора, неожиданный крик или шум, ночной испуг (сновидения), па­дение с лестницы и т. д., то требуется, во время постельного режима, подготовлять постепенно ребенка к рассказам и слу-¹ гаям, вызвавшим такой испуг, но при этом сейчас же говорить, как вы, рассказчик, или такой-то мальчик поступили, и не­пременно в яркой картине смелости, спокойствия, увереннос­ти. Разнообразить такие рассказы, прямо придуманные с этой целью, или приспособлять вычитанное из книги.

Все эти рассказы имеют целью вызвать в воображении ребенка сильное впечатление, невольное желание сравнить себя и поступать в таких случаях так, как рассказывается в этих рассказах. Безусловно необходимо такими рассказами заинтересовать ребенка, что скоро и обнаружится тем, что на следующий день ребенок спросит мать — «а что такой-то мальчик (положим, Володя) выходил в поле, когда увидел волка, собаку; поехал ли он опять на лошади, с которой он упал,и т. д.».

Такие напоминания ясно покажут, что рассказы матери произвели должное впечатление на воображение и ум ребен­ка. Мать, разумеется, в таких случаях должна ответить по­ложительно и рассказать дальше подробности про необычай­ную храбрость, смелость и присутствие духа Володи.

После того как она убедится в том, что ребенок не только интересуется такими рассказами, но и сам уже готов следо­вать по таким образцам поведения, ему тогда необходимо поставить прямо на вид для решения целый ряд вопросов из жизненных положений, как бы он сам поступил в том или другом случае, но непременно, чтобы предмет опасения был бы похож на случай, от которого произошел испуг.

Можно даже воспользоваться разными игрушками, кар­тинками, куклами для этой цели, так как ребенок сам лю­бит передавать, по-своему, разные житейские сцены в фор­ме фантастических разговоров или подражать виденным и слышанным. Такой способностью ребенка и следует пользо­ваться, по мере надобности, в добавление к тем рассказам, сказкам, о которых я выше сказал.

Нужно еще прибавить — эта способность очень драгоцен­на, и она состоит, как всякому известно, не только из одной подражательности, но и имеет характер настоящего творче­ства, воплощающего сразу образы зрительные, слуховые и просто умственные в двигательные формы воли, т. е. образ поведения того или иного.

Не удивительно, если после таких подготовительных уп­ражнений ребенок начнет говорить скоро в духе смелости, уверенности, безграничной храбрости, которая во время его рассказов или ответов отразится на его взгляде и манерах. Таким образом мы запечатлеем в душе ребенка, в его наме­рениях, решениях и ожиданиях целый ряд образов преодо­ления будущей опасности, от которой он уже не побежит, напротив, в нем пробудятся другие мотивы поведения.

Гораздо труднее быть в том случае, когда причина страха не известна, а между тем налицо имеется вызванное им заи­кание.

Здесь мы не можем обезопасить, расчленить на части и изменить в глазах ребенка причину, предмет страха, перед нами тем не менее все последствия потрясения, произведенные страхом и отразившиеся во всех уголках его душевного мира.

Тогда придется ограничиться одним постельным режимом и связанным с ним уходом в отношении речи и путем тща­тельного наблюдения все-таки стараться определить, на­сколько возможно, причину испуга, случается, и это иногда удается.

IV. Подобным образом поступать рекомендуется и в слу­чаях хронического заикания. На первом плане — ограничи­вать, насколько возможно, внешнюю подвижность ребенка и в период ухудшения говорить с ним также медленно, тихо или птепотом, не прибегая совсем к каким-либо приемам дыхательной гимнастики. В период же улучшенной речи — пользоваться всяким способом, чтобы не только пробудить но и упражнять спокойствие и смелость во всех видах ум­ственного и практического применения.

Нечего и говорить, что в таких случаях уже существую­щего заикания у ребенка могли образоваться навязчивые представления и некоторые уловки, к которым он начинает прибегать сознательно и инстинктивно, почему картина за­икания расширяется и делается упорней. В таких случаях приходится отучать ребенка от них, и лучшее средство тут опять-таки одно душевное спокойствие.

Как следует относиться к заиканию, создавшемуся от под­ражательности, — об этом много говорили, и такой случай уже относится к лечению полной картины болезни, как у взрослого.

V. Кроме этих прямых приемов психологического лече­ния можно рекомендовать и такие способы лечения, кото­рые следует назвать косвенными.

Во время лежания больного в постели можно делать ему общий или местный массаж, употреблять ванны, например, два раза в неделю, т-ра 28—26 Р°, продолжительность 8—10 минут, с растиранием тела, при помощи луфы или мохнато­го полотенца, простыни.

По предписанию врача прописывается какое-либо индиф­ферентное лекарство для смазывания горла или делается смазывание йодовой настойкой снаружи и т. д. Тогда, видя такой внимательный уход вокруг себя, ребенок делается по­слушнее, проникается и сам важностью такого лечения и создает этим самым удобные условия для своего длительно­го душевного спокойствия, необходимого так для исправле­ния речи.

Далее рекомендуется уже с положительной целью пита­ние и укрепление нервной системы и прежде всего молоко, по крайней мере не меньше двух стаканов ежедневно. Мо­лочное лечение вообще в большом предпочтении при разных нервных заболеваниях по своему не только питательному значению, но и по укреплению и успокоению нервной систе­мы. Ввиду этого мясная пища ограничивается, если ребенок любит молоко, и остается, если он упорно сопротивляется молочной пище.

Кроме молока, или одновременно с ним, рекомендуется в видах общего укрепляющего лечения употребление же­леза, мышьяка и т. д. За последним средством утвердилась совершенно справедливая репутация укреплять мышечную и нервную систему — создавать аппетит. Он, наконец, не­редко с успехом применяется в некоторых судорожных дет­ских болезнях, как эпилепсия, хорея, тики.

Для этого необходимо выдержать полный курс лечения мышьяком по способу Комбе и покойного проф. Филатова, известному детским врачам. При этом можно употреблять мышьяк в растворе соответствующего процента или в виде мышьячно-минеральной воды Левико.

Все эти средства должно употреблять по назначению вра­ча, причем весь ход лечения проводится под строгим и не­посредственным наблюдением врача. Курс лечения мышья­ком три недели. В случае благоприятного действия его в от­ношении укрепления нервно-мускульной системы, возрас­тания аппетита и веса в теле возможно и повторить курс ле­чения в течение года два раза.

Вот те меры, которые может предложить психотерапия, как прямые, так и косвенные, — преследуя в последнем слу­чае поднятие питания, уменьшение малокровия, слабости нервно-мышечной системы — таких симптомов общего фи­зического нездоровья, которые нередко наблюдаются у боль­ных детей.

VI. Если ребенок не грамотен, то обязательно учить его грамоте даже преждевременно, например, в шесть лет, по­тому что тогда при обучении самый способ произношения звуков облегчается, но делать это по звуковому методу, из­бегая толчкового произнесения, делая его плавным, медлен­ным. Кроме того рекомендуется избегать также всяких уси­ленных вдыханий и выдыханий.

Для этой цели требуется какая-нибудь опытная учитель­ница городской или народной школы, уже знакомая с таким методом обучения. Если при этом она отличается ровным, спокойным, добрым характером и обладает способностью заинтересовывать ребенка и вызывать его внимание к рече­вой работе, то и желать больше нечего.

Если же ребенок грамотный и умеет уже сразу произно­сить слова, то необходимо будет научить его читать спокой­но, когда он один или в присутствии посторонних. Тут уже заикание труднее, потому что оно отражается не только на разговорной, но и на книжной речи ребенка. Советы и отно­шения к нему такие же, как и для взрослого.

Я выше сказал, что труднее всего поддаются те формы испуга, которых причина не определена, но еще труднее бывает в том случае, когда эта причина произошла от са­мих родителей, например ребенок получил побои или какое-нибудь наказание.

Я приведу один пример из своей практики — года четыре тому назад мне пришлось наблюдать один такой случай заи­кания в острой форме, это было в семье одного богатого ком­мерсанта.

Отец вполне интеллигентный, энергичный человек, преда­вался время от времени вспышками алкоголизма, мать моло­дая, вполне здоровая женщина, имела трех детей, послед-ний ребенок — это девочка 5¹/₂ лет. Однажды за обедом отец, долж­но быть шутя, бросил салфетку в лицо ребенка, произошел ис­пуг, и на следующий день девочка была почти нема и не произ­носила ни одного звука; в следующие дни она немного успокои­лась, но не могла смотреть без страха и без слез на своего папу.

Никакие ласки, поцелуи, конфеты не помогали, ребенок страшно волновался и плохо проводил ночь. На пятый день ребенок начал было говорить, но говорить с большим напря­жением и очень судорожно, он только произносил первые гласные буквы или же согласные, не заканчивая слова; ми­нутами случалось, что ребенок в присутствии матери мог сказать даже целую фразу, хотя с некоторым напряжением.

Мать затем заметила, что для ребенка самые трудные сло­ва были: кукла, Оля и папа. Меня позвали через неделю пос­ле происшествия.

Не говоря здесь подробностей клинической картины болез­ни, я упомяну лишь о том, что ребенок, при моем появлении, сидел на коленях матери, тесно прижавшись, с плаксивым выражением лица и всей фигуры, и смотрел боязливо, поми­нутно поворачивая голову то на меня, то на мать, то на дверь, из-за которой показался, наконец, и сам отец, начавший ско­роговоркой, с виноватым видом, скорей оправдываться, чем излагать причину болезни. Я, разумеется, постарался, чтобы все объяснение было в отсутствие ребенка.

Был применен метод психического лечения, в форме упо­мянутого выше постельного содержания, но он, к сожале­нию, не приносил пользы в течение почти месяца, хотя за­метно ребенок успокоился, и речь его в присутствии только одной матери была хороша, при отце же ребенок продолжал быть судорожным.

В это время отец уехал по делам, в провинцию. Скоро от­туда получилось известие, что он серьезно заболел. Это выз­вало в семье тревогу, которая передалась и ребенку.

Следовало бы ожидать ухудшения речи — нет, она дер­жалась в хорошем состоянии, и замечено было с этого вре­мени, ребенок начал проявлять большой интерес к отцу, ча­сто спрашивал мать, как здоровье папы, и при этом прибав­лял: «ему одному скучно» или «папочка лежит один и ему больно» и т. д. По-видимому, сначала отъезд отца успокоил ребенка, и тот страх и внутреннее недовольство, которые он чувствовал к нему, — сразу уменьшились и потом, в свою очередь, уступили место жалости, когда ребенок услышал, что папа болен.

Здесь я впервые увидел перед собой то детское сердце, каким оно бывает у таких невропатических детей. Как дол­го оно держит в себе страх и нелегко от него отделывается.

Это продолжалось до тех пор, пока противоположное чув­ство жалости не охватило всецело ребенка, и он, потрясен­ный этим, примирился окончательно с объектом своего стра­ха, т. е. с отцом, и навсегда успокоился; такая-то перемена в душе ребенка и освободила его, наконец, и от заикания, что и наблюдалось в данном случае.

Действительно, через полтора месяца после начала болез­ни, когда приехал отец, ребенок встретил его с живой радос­тью и в то же время спокойно, доверчиво и без страха садил­ся к нему на колени, и речь его осталась навсегда хорошей.

Между тем как раньше, в первый месяц лечения, ребенок отказывался от ласк и всяких забот со стороны отца, бес­смысленно кричал в его присутствии и успокаивался толь­ко после ухода отца. Тогда я еще и сам не понимал, что отец, как причина страха, был в глазах ребенка воплощением вся­кого зла. По словам матери, случалось, что при слове папа он вздрагивал, и конфеты, оставленные отцом, оставались нетронутыми, пока мать не давала их от себя, говоря, что это ее конфеты, а не папины.

Прежде чем кончить эту главу, я разберу интересный и важный вопрос, как обращаться с ребенком-заикой, и сле­дует ли говорить ребенку про его заболевание, т. е. назы­вать его ненормальную речь — заиканием. Я считаю необхо­димым сказать, что на всякого заику должно смотреть, как на серьезного больного и относиться к нему как к очень впе­чатлительному и раздражительному существу, которое пре­восходит такого же сверстника по своей чувствительности в несколько раз. Наперед необходимо знать, что его глубоко огорчает всякая насмешка, всякое чрезмерное внимание к нему со стороны братьев, сестер и других членов семьи. Клич­ка «заика» есть одно из самых оскорбительных выражений, и это хорошо помнит всякий, кто перенес этот тяжелый недуг.

Поэтому требуется употребить все меры к тому, чтобы родная семья сделалась для него незыблемой опорой для его душевного спокойствия и безопасности, а не очагом ежеми­нутной вражды, оскорблений и всяких неприятных раздра­жений.

В этом и состоит ближайшая задача семьи, если же этого не произойдет, то тогда ребенок-заика окончательно заброни­руется в недоверие, озлобленность, вражду и тогда уже на него не подействует никакое ласковое слово, никакое сердечное искреннее обращение. Он станет в душе совершенно чуждым человеком и навсегда глухим ко всем самым нежным чув­ствам, и даже сердце матери, переполненное горячей любо­вью к ребенку, не найдет доступа к такой замкнутой натуре.

Если же ребенок не знает, что он страдает заиканием — бывают и такие, к сожалению, очень редкие семьи, — то и говорить не следует, а если знает и его уже дразнили такой кличкой в семье, в школе, тогда уже ничем не выбьешь та­кого обидного слова из головы; оно уже делается не только источником огорчения, обиды, ожидания, но и служит по­водом и причиной для принятия тех или других предосто­рожностей, чтобы скрыть заикание.

Конечно, следует запрещать детям называть так, но это ведь обыкновенно не достигает цели, дети всегда дети и бес­пощадны к замечаемому в ком-либо из окружающих недо­статку.

Тут может помочь только одно — изменить взгляд самого больного на это, что очень трудно и достигается только в ле­чебнице. Пожалуй, здесь поможет еще такт матери, когда она скажет, что такая кличка дурна и что она оскорбляет ее лично, тогда любящие дети остановятся и не причинят боль­ше страдания своему братишке или сестре.

Неткачев Д.Г. Заикание. Его сущность, причины, происхождение и лечение в детском возрасте и у взрослых. — М., 1909. — С. 41—54, 55—61, 95—108.

И.И. Тартаковский

Психология заикания И КОЛЛЕКТИВНАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

Психоневроз речи — заикание

Трудно выйти из тупика без четкого представления о пути, который привел к нему. И заикающемуся, приступающему к лечению, нужно дать ясное понятие о происхождении, сущ­ности и причинах заикания. С этого момента и начинается, собственно, самолечение в коллективе.

Невроз речи — заикание — по своему характеру относит­ся к группе психоневрозов, известных под названием пси­хастении. При заикании преобладают: психическая подав­ленность, тревожное ожидание, страх и беспокойство за свою речь, сомнение, навязчивость. С истерией заикание роднит склонность к самовнушению, к болезненным представлени­ям, а с неврастенией — острая восприимчивость, повышен­ная впечатлительность и мнительность. Заикание нередко наблюдается у невропатов как сопутствующее заболевание.

Можно было бы дать следующую схему происхождения и сущности заикания (как и всякая схема, она не претендует на охват всех случаев и всевозможных вариантов):

1) неизвестные, мельчайшие изменения физиологии цент­ральной нервной системы, коры головного мозга;

2) обязанное этим открытым изменениям благоприятное предрасположение, «готовность» к восприятию, «приня­тию» соответствующей психической травмы — испуг и тому подобное;

3) обусловленное этим потрясение эмоциональной сферы: боязливое самочувствие, страх;

4) наконец, как следствие этого — вмешательство психиз­ма в деятельность функции; навязчивости, приостановки развития этой функции, именно функции речи.

В результате судорожное функциональное расстройство речи — заикание. Поражение органов речи в момент психической травмы объясняется, очевидно, их большей уязвимо­стью и хрупкостью в детском возрасте.

Все это в популярной форме должен изложить группе в коллективе один из его участников, его организатор, или другой, знакомый с вопросом психолог, врач, педагог, сту­дент-медик и т. д. При этом не следует особо подчеркивать «физиологические изменения», что может привести больных к мысли о бесцельности лечения вообще и к нежелательно­му настроению. Наоборот, нужно разъяснить со всей полно­той возможности психотерапии и, в частно­сти, ко л л ективной психотерапии.

Читатель видел, что в нашем понимании заика — не ло­гопат, а невропат, и лечить может его не логопед, а психоте­рапевт, вернее, психотерапевт-логопед. Где они, психотера­певты-логопеды? Их пока единицы.

Психотерапия и психотерапевты

Психоневроз динамичен. Каждой новой стадии развива­ющегося психоневротического процесса должен соответство­вать и особый этап единой психотерапии, если последняя хо­чет быть целесообразной, эффективной. Неудача психотера­пии часто свидетельствует о несоответствии между данным состоянием психоневроза с применяемым к нему ви­дом психотерапии.

<.. .> Психоневрозы излечимы. Заменить нездоровый ком­плекс, безусловно, легче, чем починить слабое сердце. Легче выправить кривое представление, чем кривой позвоночник.

Если представить себе на одну минутку в качестве образ­ного сравнения машину и затем сразу вспомнить, что мы имеем дело с человеком, то станет еще нагляднее.

Итак, два одинаковых сложных механизма. Один рабо­тает плавно, четко, другой — напряженно, туго. Опытный механик сразу различит особенности — не в конструкции, конечно, так как оба механизма одинаковы, а в прилажен-ности отдельных частей. Вот так и с невротиком: та или иная функция работает у него с напряжением — с одновременным вмешательством психического в ее деятельность.

Как поступает человек, работающий на неприлаженной машине? Он делает некоторые усилия и сглаживает шероховатости. В живом организме в этом отношении обстоит как раз наоборот. Все искусство психотерапии со­стоит в том, чтобы больной этого усилия не делал, чтобы он отвлекался от своей не­сколько неслаженной функции, не прико­вывал своего внимания к ней.

Это достигается отвлечением больного в сторону здоровой целеустремленности.

Лечить психоневрозы можно лишь психотерапией, т. е. перевоспитанием всей личности при помощи убедительно­го, разумного слова, подогретого теплотой, сказанного уме­ло и вовремя.

Курс «задушевных» бесед с психоневротиком, вызываю­щих энтузиазм и желание побед, — вот «тайна» успеха пси­хотерапевта. Психотерапевту приходится делать впослед­ствии то, что в свое время не сделали школа, среда и семья.

Психотерапевту необходимо быть философом, причем бод­рым, оптимистом, с огромной показательной силой воли, выражающейся в ряде героических личных поступков и дей­ствий, — примером своим пациентам! Совпадение идеалов, мировоззрения мыслителя-психотерапевта и больного-нев­ротика весьма благотворно.

Психотерапия как «словосочетание» не менее мощна, не­жели водолечение, светолечение, грязелечение.

Терапия заикания

<...> Необходимо определить наше отношение к гипно­зу. Сперва маленькое отступление. Обычно заикающийся удивляется множеству средств против заикания, находя­щихся в распоряжении медицины. Можно было бы сказать, что обилие способов лечения против одной и той же болез­ни не сила медицинской науки, а ее слабость. Это не совсем так. Обилие средств соответствует разнообразию форм дан­ной болезни и в таком случае является неизбежным. Одна­ко категорическое утверждение, что болезни вообще нет, а есть больные, также неверно. В пределах одной болезни все же находим столько общего, что можно смело говорить о болезни, не забывая при этом индивидуальных особеннос­тей больных.

Теперь о гипнозе. Что влечет больных к гипнозу? — Кажу­щаяся легкость и быстрота исцеления. При этом люди совер­шенно забывают, что все то, что дается легко и быстро, в лече­нии таких упорных болезней, как психоневрозы, имеет шан­сы с той же легкостью и быстротой вернуться... В отношении заикания это, к сожалению, правило, допускающее счастли­вые исключения. И наша, хотя и тяжелая, но необходимая обя­занность — разочаровать очарованных могуществом гипноза.

Гипноз предлагает больному «спать», тогда как надо рабо­тать над своим перевоспитанием при содействии коллектива.