Брайан Уэйс, ученый-психиатр, автор книги

«Много жизней, много учителей»

Когда ребенок говорит о воспоминании из прошлой жизни, словно круги расходятся по поверхности озера. В центре находится ребенок – исцеленный и переменившийся. Рядом стоят родители, завороженные истиной переживания – истиной настолько сильной, что она способна потрясти и сокрушить все устоявшиеся убеждения. Для того, кто не стал непосредственным свидетелем события, само прочтение книги о воспоминаниях ребенка о прошлой жизни способно настроить разум и душу на понимание. Детские воспоминания о прошлых жизнях обладают властью изменить жизнь.

Кэрол Боумэн

Эта книга посвящена памяти Яна Бэллэнтайна,

чей взгляд на вещи и чей дух изменили

и продолжают изменять мир.

Слова благодарности

Я выражаю сердечную благодарность за помощь всем этим людям:

Редактору Бэтти Бэллэнтайн за ее мудрость, терпение и долгие часы работы.

Норману Инджу, благодаря которому все и началось.

Мои аплодисменты Элизе Петрини за то, что помогла составить все фрагменты вместе.

Спасибо Кайл Кинг за ее волшебство; Джозефу Стерну за телефонный звонок; Джутит Уилок за ее усилия и прозрения; Эллен Нэйлл Хасс, доктору Эмме Меллон, Сюзан Гэррет, Розмари Пасдар, Эми Мак-Логлин и Мишель Маджон за то, что все они нашли время, чтобы прочесть мои черновики и высказать свое мнение.

Я крайне признательна всем родителям, поделившимся со мной историями своих детей.

Спасибо вам, доктора Хэйзел Деннинг, Уильям Эмерсон, Дэвид Чэмберлен, Винафред Блейк Лукас, а также Колетте Лонг за то, что сообщали мне о случаях и помогли консультациями.

Мой восторг и любовь Саре и Чейзу за то, что разрешили мне рассказать их истории.

Глубочайшая благодарность Стиву, моему соавтору в жизни.

Часть первая. Истории о прошлых жизнях

Глава первая. Чейз и Сара

«Сядь своей маме на руки, закрой глаза и расскажи мне, что ты видишь, когда слышишь те громкие звуки, которые так пугают тебя», – сказал Чейзу психотерапевт Норман Индж.

Мое сердце переполнялось волнением. Может, сейчас мы узнаем тайну истерического страха моего пятилетнего сына перед громкими звуками. Я мысленно вернулась на несколько месяцев назад, к Четвертому Июля, когда все это началось.

Четвертое Июля 1988

Каждый год мы с моим мужем Стивом устраиваем в нашем доме большую вечеринку в честь Четвертого Июля. Наши друзья всегда с нетерпением ждут этого дня, чтобы отпраздновать его вместе с нами. Вечеринка всегда заканчивалась походом на поле для гольфа, где собирался весь город, чтобы смотреть на фейерверк. За несколько недель до праздника Чейз возбужденно говорил о том, сколько радости доставили ему подобные зрелища во все предыдущие годы, особенно он любил фейерверк. Его глаза широко раскрывались, когда он вспоминал разноцветные огни, проносящиеся по небу. В этом году он рассчитывал насладиться долгим и красивым зрелищем.

Четвертого числа в полдень к нам пришли друзья с ракетницами, хлопушками и бенгальскими огнями. Сад скоро заполнился народом. Дети были повсюду – раскачивались на качелях, копались в песочнике и играли в прятки позади открытой веранды. Наши обычно тихие окрестности наполнились пронзительным смехом и криками детворы. Взрослые пытались расслабиться на веранде, в то время как малыши без устали носились вокруг дома, обычно с рыжеволосым Чейзом во главе.

И действительно, Чейз вполне оправдал свое имя[1]. Он всегда находился в движении, был полон энергии и любопытства. Казалось, мы всегда отставали от него на два шага, стараясь поймать его, прежде чем он что-нибудь перевернет. Друзья подтрунивали над нами, говоря, что, выбрав имя Чейз, мы получили то, что хотели.

Наша девятилетняя дочь Сара и ее подружки удалились за дом, где уселись за свой собственный отдельный столик под елями, чтобы укрыться от глаз надоедливых родителей. Они могли развлекаться часами самостоятельно, украшая столик цветами и фарфоровыми игрушками. Это был их личный праздник, куда не допускалась «дикая» малышня. Единственный раз мы видели девочек тогда, когда они то забегали, то выбегали из комнаты Сары, примеряя различные наряды, бижутерию и шляпки.

Когда солнце опустилось низко за деревья, окрасив сад в оранжевый цвет, мы поняли, что пришло время собирать детей и отправляться смотреть фейерверк. Я ухватила Чейза, когда он пробегал мимо, стерла следы мороженого и торта с его лица и натянула чистенькую рубашку на его извивающееся маленькое тело. Вооружившись фонариками и теплыми пледами, мы присоединились к процессии, направляющейся к полю для гольфа.

Неизъяснимый страх

Чейз, крепко ухватив меня за руку, дергал ее то вверх, то вниз, шагая рядом со мной вприпрыжку. Старшие девочки из компании Сары создали свою собственную хихикающую шеренгу. Они сжимали в руках бенгальские огни, которые они смогут зажечь на поле для гольфа, как мы им пообещали. Мы пришли на наше любимое место как раз тогда, когда солнце садилось за грядой Блю Ридж Маунтинз, темневшей на горизонте. Там мы разостлали свои пледы на проверенном «стратегическом» склоне.

Со склона нам открывался вид на долину, заполненную людьми. Вскоре одеяла и шезлонги заполнили все поле. Мужчины и мальчики привели в действие свои петарды и ракетницы. Долина наполнилась громкими звуками, вспышками и дымом. Невдалеке бегали наши дети, вычерчивая в воздухе огненные круги и зигзаги бенгальскими огнями. Искры, разлетаясь во все стороны, одобрительно подмигивали маленьким проказникам.

Чейз, которого так и распирало от возбуждения и поглощенных им лакомств, носился то вверх, то вниз по склону, пока не подбежал ко мне и, обессилев, уткнулся лицом мне в колени. Все мы с нетерпением ждали, когда после этой шумной потехи начнется большое представление.

Вдруг пушечные залпы огласили начало настоящего фейерверка. Все небо осветилось от огромных ракет, разрывающихся в вышине. Толпа то ахала, то охала, наблюдая за фантастической сменой цветов. Впечатление усиливалось благодаря тому, что до нас доносились близкие залпы огромных ракетниц.

Но Чейз, вместо того чтобы наслаждаться зрелищем, вдруг начал плакать. «В чем дело? Что случилось?» – поинтересовалась я. Но он ничего не ответил, а стал рыдать еще громче. Я прижала его к себе, подумав про себя, что он возбудился сверх меры и сейчас громкие звуки испугали его. Но крики Чейза становились все более отчаянными и пронзительными. Через несколько минут я поняла, что он не скоро уймется, а его истерика нарастает. Решив отвести его домой, подальше от этого шума, я сообщила об этом Стиву и попросила его присмотреть за Сарой, пока не закончится фейерверк.

Короткая дорога к дому показалась мне очень долгой. Чейз то и дело приговаривал, что не может идти, и мне пришлось нести его на руках под гору. Но и дома Чейз не прекратил плакать. Я села на кресло-качалку и взяла его на руки. Здесь, на открытой веранде, среди беспорядка, оставшегося после вечеринки, я сидела и ждала, когда мой сын успокоится. Когда крики утихли настолько, что я могла задать ему вопросы о том, не забелел ли он, не ушибся ли, Чейз ничего не отвечал, а только отрицательно качал головой и всхлипывал. Когда я спросила Чейза, не напугали ли его громкие звуки, он только разрыдался сильнее. Я ничего не могла поделать – только прижимать его к себе и укачивать, глядя, как в вышину беззвучно взлетают огненные шары. Постепенно напряжение стало покидать тело Чейза, и он уткнулся лицом мне в грудь. Когда мои руки совсем затекли от тяжести его тела, Чейз забылся сном, и я смогла уложить его в постель.

Необычное поведение Чейза сильно меня озадачило. В своей короткой жизни с ним никогда не случалось столь долгой и сильной истерики. И он никогда раньше не пугался фейерверка. Да и вообще Чейза было нелегко испугать. Но вскоре я перестала ломать себе голову, объяснив себе все происшедшее тем, что Чейз был очень утомлен всей этой праздничной суматохой и беготней, а возможно, просто съел слишком много сладостей – что-то явно выбило его из колеи. В конце концов – такое случается с детьми.

Но через месяц все повторилось. В один из горячих августовских дней наша подруга пригласила меня с детьми провести несколько часов в закрытом бассейне. Чейз любит купаться и с удовольствием поехал туда. Но когда он подходил к бассейну и услышал громкие хлопки, которые производили ныряльщики, прыгающие с трамплина, у него снова началась истерика. Ухватив меня за руку, он засеменил к двери. Я пыталась успокоить его, объяснить, что здесь не происходит ничего страшного, но, поняв, что все мои уговоры пропадают впустую, я скоро сдалась и покинула помещение бассейна.

Я нашла стул в тени и, присев на него, спросила Чейза, что все-таки так пугает его. Но он не мог ответить на этот вопрос, хотя выглядел явно обеспокоенным и испуганным. Вскоре он перестал плакать, но даже тогда я не смогла уговорить его зайти в помещение.

Мы так и продолжали сидеть, не заходя внутрь, и я мысленно перенеслась в другое время, когда праздничный фейерверк, устроенный в честь Четвертого Июля, спровоцировал первый приступ истерики. Тут я поняла, что хлопки; доносящиеся от трамплина, звучали почти так же, как разрывы праздничных ракет. Я снова спросила Чейза, не пугают ли его громкие звуки. В ответ мой сын, покорно покивав головой, ответил: «Да», но все равно отказался подходить к бассейну.

Итак, понятно – это были громкие хлопки! Но почему Чейз вдруг стал испытывать страх перед громкими звуками? Мой разум пытался сложить вместе все фрагменты. Я не могла припомнить ничего происходящего прежде, что могло бы вызвать столь болезненную реакцию на громкие хлопки. И это произошло уже во второй раз за месяц. Казалось, что страх пришел ниоткуда. Будет ли повторяться истерика при каждом громком звуке? Я была обеспокоена. Это могло перерасти в настоящую проблему! Если бы такое не повторялось, я могла бы надеяться, что он перерастет свой загадочный страх.

Вскоре нам повезло: через несколько недель нашим гостем стал замечательный человек и гипнотерапевт Норман Индж. Он остановился у нас в доме, когда проводил сеансы регрессии в прошлые жизни в Эшвилле. Норман стал нашим учителем, и все мы начали исследовать миры прошлых жизней.

Однажды Норман, Чейз, Сара и я сидели на кухне за столом, пили чай с пряниками и хохотали, слушая истории Нормана. Что-то вдруг напомнило мне о том, что Чейз уже несколько раз пугался громких звуков, и я спросила Нормана, что он думает по этому поводу. Он выслушал внимательно весь мой рассказ, а затем спросил, не будем ли мы с Чейзом возражать против маленького эксперимента. Я не понимала, что Норман подразумевает под «экспериментом», но чувствовала к нему такое доверие, что, не раздумывая, согласилась. Чейз также был рад испытать что-нибудь «новенькое».

Итак, не вставая из-за стола, Норман начал. Как я поняла позже, этот момент был поворотным пунктом в моей жизни. Прежде мне и в голову не приходило, что дети могут помнить свои прошлые жизни.

Чейз видит войну

«Сядь своей маме на руки, закрой глаза и расскажи мне, что ты видишь, когда слышишь те громкие звуки, которые так пугают тебя», – ласково сказал Чейзу Норман.

Я посмотрела на веснушчатое лицо Чейза. Ничто не могло подготовить меня к тому, что я вскоре услышала.

Маленький Чейз тут же начал описывать себя солдатом – взрослым солдатом, который нес ружье: «Я стою за скалой. У меня в руках длинное ружье с чем-то вроде шпаги на конце». Мое сердце вырывалось из груди, а волоски на руках становились дыбом. Сара и я взглянули друг на друга широко открытыми от удивления глазами.

«Во что ты одет?» – спросил Норман.

«На мне грязная, рваная одежда, коричневые ботинки, пояс. Я прячусь за скалой, приседая на колени и стреляя во врагов. Я на краю долины. Битва идет вокруг».

Я слушала Чейза, удивляясь тому, что он говорит о войне. Он никогда не интересовался «военными» игрушками и у него не было даже игрушечного пистолета.

Чейз отдавал предпочтение детским конструкторам; мог часами строить что-то из блоков «Лего». Время для просмотра телевизора было четко ограничено Сезамской Улицей и Мистером Роджерсом, и ни один из диснеевских мультфильмов, которые он видел, не отображал войну.

«Я за скалой, – сказал снова Чейз. – Я не хочу смотреть, но мне надо видеть, куда я стреляю. Дым и вспышки вокруг. И громкие звуки: вопли, крики, выстрелы. Я не уверен, в кого стреляю, – очень много дыма, столько всего происходит. Мне страшно. Я стреляю во все, что шевелится. Я совсем не хочу быть здесь и стрелять в других людей».

Несмотря на то, что у Чейза был детский голосок, его тон был серьезным и зрелым – нехарактерным для моего пятилетнего весельчака. Казалось, он чувствовал и думал то же, что и солдат. Он действительно не хотел быть там и не хотел стрелять в других людей. Это была неприукрашенная картина войны или военной службы; Чейз описывал чувства человека, находящегося в пылу сражения, сомневающегося в необходимости своих действий и страшащегося мысли о том, что его могут убить. Эти чувства и картины исходили из некоего места, спрятанного глубоко в его душе. Чейз не выдумывал все это.

Тело Чейза выражало то, как глубоко он переживал эту сцену. Когда он описывал себя стреляющим из ружья, я чувствовала, как напрягаются все его мышцы. А когда Чейз говорил, что не хочет стрелять в других людей, его дыхание учащалось, а сам он сжимался, словно пытаясь спрятаться от того, что он видел. Держа Чейза, я чувствовала его страх.

Норман также чувствовал волнение Чейза, который полностью вошел в роль солдата, убивающего других людей ради того, чтобы выжить. Он медленно стал объяснять Чейзу: «Мы живем много разных жизней на Земле. Мы по очереди играем разные роли, как актеры в пьесе. Иногда мы играем солдат и убиваем других в бою, а иногда убивают нас. Мы просто учимся, играя свои роли». Попросту говоря, Норман указал Чейзу на то, что он не виноват в том, что был солдатом. Он убедил Чейза, что он всего-навсего выполнял свою работу, даже если ему приходилось убивать других солдат.

Я чувствовала, как тело Чейза расслабилось, когда он слушал доводы Нормана, а дыхание стало более спокойным. Болезненное выражение вмиг исчезло с его лица. Слова Нормана явно помогали. Маленький Чейз понимал эти универсальные концепции.

Когда Норман увидел, что мой сын успокоился, то попросил Чейза продолжить рассказ о том, что он видел.

«Я присел на колени за скалой. Кто-то, выстрелив со стороны долины, ранил меня в правое запястье. Я ползу за скалой, зажимая запястье другой рукой. Из запястья идет кровь, у меня кружится голова.

Кто-то из моих знакомых тащит меня с поля битвы и несет туда, куда несут всех раненых солдат. Это не похоже на обыкновенную больницу – просто кровати под тентом. Кровати там тоже не похожи на кровати – это твердые деревянные скамьи, на которых очень неудобно лежать».

Чейз сказал, что у него кружилась голова и он слышал пушечные залпы, когда ему перевязывали кисть. Он также сказал, что испытал кратковременное облегчение, находясь вдали от битвы. Но вскоре ему снова приказали идти в сражение.

«Я возвращаюсь на поле битвы. Куры ходят по дороге. Я вижу, как везут телегу с пушкой на ней. Пушка привязана к телеге толстыми веревками. У телеги большие колеса».

Чейз рассказал, что ему приказали обслуживать пушку, стоящую на холме, откуда открывался вид на главное поле битвы. Ему явно не понравился этот приказ, и он повторял, что скучает по своей семье. Когда он упомянул о семье, мы с Норманом переглянулись.

Но, прежде чем нам удалось выведать у него новые сведения, Чейз заявил, что образы начинают исчезать. Он открыл глаза, обвел взором кухню, снова посмотрел на нас и улыбнулся. Детский румянец вновь вернулся на его лицо. Норман спросил, как он себя чувствует. Чейз ответил: «Хорошо», спрыгнул с моих коленей, ухватил пряник и побежал играть в соседнюю комнату.

Когда Чейз исчез за дверью, Норман, Сара и я обменялись изумленными взглядами. Я посмотрела на часы, вмонтированные в духовку плиты. Прошло лишь двадцать минут с того момента, как Норман велел Чейзу закрыть глаза. Мне же показалось, что сеанс длился несколько часов.

Норман прервал молчание, повисшее в кухне, попросив налить ему еще одну чашку чаю.

Мы заговорили о том маленьком чуде, которое произошло только что перед нами. Норман выразил уверенность в том, что Чейз вспоминал прошлую жизнь. Он объяснил, что травматические события, пережитые в прошлых жизнях, такие, как пребывание на войне, а в особенности – трагическая смерть, могут стать причиной фобий в нынешней жизни. Могли ли эти переживания стать причиной страха перед громкими звуками? Вполне. Норман сказал, что мы должны подождать и посмотреть, не исчезнет ли страх.

Норман признался, что никогда прежде не работал с такими маленькими детьми, и потому удивлен, насколько легко Чейз вспомнил прошлую жизнь – никакая гипнотическая индукция не была нужна. Очевидно, воспоминания Чейза находились близко к поверхности, и потому потребовался лишь легкий толчок, чтобы они полностью проявились.

Сара, которая все это время тихо сидела на стуле, прислушиваясь к разговору, вдруг начала подпрыгивать на месте: «Экзема на его кисти. Это то место, куда он был ранен!»

Она была права. Рана на кисти, как описывал ее Чейз, в точности совпадала с тем местом, где у него постоянно возникало раздражение. Экзема на его правой кисти возникла сразу же после рождения. Когда он уставал или расстраивался, то начинал расчесывать пятно до крови. Сара говорила в таких случаях, что он «сдирает себе кожу до мяса». Я часто перевязывала ему кисть, чтобы он не расчесывал ее столь безжалостно. Меня очень беспокоило его состояние, и я показывала Чейза нескольким дерматологам, но ни тесты на аллергены, ни соблюдение диеты, ни мази не помогли.

К нашему удивлению, через несколько дней после регрессии экзема совершенно исчезла, и ее рецидивов мы больше не наблюдали.

Страх Чейза перед громкими звуками также полностью прошел. Фейерверк, залпы и другие громыхающие звуки никогда больше его не пугали. После регрессии Чейз очень полюбил играть на барабане. Когда ему исполнилось шесть лет, на день рождения он получил в подарок набор барабанов. Сейчас он настоящий ударник, и наш дом ежедневно наполняют громыхающие звуки.

Куклы под кроватью

Девятилетняя Сара внимала всему, что говорил Норман. И во время рассказа Чейза, казалось, она сама пребывала в трансе, впитывая каждое слово. Когда мы закончили прорабатывать переживания Чейза, она обратилась к Норману с просьбой провести то же самое с ней. Она призналась психотерапевту, что давно пытается побороть свой собственный страх перед пожарами.

Как и боязнь громких звуков у Чейза, страх Сары перед пожарами был необъясним. И хотя она призналась, что страдала от этой фобии уже давно, мы со Стивом узнали об этом только год назад, когда Сара решила провести ночь у своей подружки, Эйми, живущей в нескольких кварталах от нас. Девочки засиделись перед телевизором допоздна. В этот раз показывали фильм со сценами пожаров в домах. Сара пришла в такой ужас от этого фильма, что мать Эйми вынуждена была привезти ее домой посреди ночи, подняв нас с постели. Ничего подобного прежде не происходило, хотя Сара не раз проводила ночи дома у подружек.

Когда Сара появилась дома, ее глаза были красными от слез. Она сказала, что рыдала без удержу каждый раз, когда кто-то в фильме погибал в пожаре. Нас удивила реакция Сары, и мы спросили, случалось ли с ней подобное раньше. Тогда она призналась нам, что испытывала такой панический ужас перед пожарами, особенно перед пожарами в доме, что держала под кроватью специальную сумку, в которой находились все любимые игрушки и наряды Барби, чтобы все было под рукой, если придется спешно покидать дом. Нас это совершенно поразило, так как подобная предусмотрительность совершенно не вязалась с характером нашей независимой и гордой Сары. Откуда явился этот страх? Я не выпускала ее из объятий, пока девочка не успокоилась. Измотанная переживаниями, Сара наконец заснула. Но она нервничала еще несколько дней. Даже постоянные заверения в том, что сейчас она находится в полной безопасности, и проверка аварийных путей выхода не могли окончательно успокоить ее. Сара начинала дрожать каждый раз, стоило зажечь свечи за столом, и требовала, чтобы их тут же задули. Она не верила нам, когда мы обещали ей, что сможем защитить ее даже в том случае, если дом охватит пламя.

Так же как и в случае с Чейзом, я думала, что Сара сможет перерасти свой страх перед огнем. В конце концов, многие маленькие дети страдают от необъяснимого страха перед различными вещами, который исчезает, когда они вырастают. Кроме всего прочего я просто не знала, что я еще могу сделать. Но сейчас Сара сама ухватилась за возможность избавиться от страхов, увидев, что Норман проделал с Чейзом. И Норман согласился. Не вставая из-за стола, Норман начал инструктировать Сару. «Закрой глаза. Ощути ужас перед пожаром. А сейчас скажи мне, что ты видишь».

Руки Сары покоились на столе. Она зажмурилась, пытаясь сконцентрироваться, и начала описывать то, что видела. Я до сих пор не могла прийти в себя от рассказов Чейза о войне – он говорил о ней как взрослый человек. Я даже не знала, чего ожидать от его старшей сестры. Мне оставалось лишь слушать и наблюдать.

Сара описала простой двухэтажный деревянный дом, «по форме напоминающий амбар», окруженный лесом и земельным наделом. Прямо перед домом проходила дорога, поросшая травой. Она увидела себя девочкой одиннадцати-двенадцати лет. Сара рассказала, что проводила большую часть времени в работе по дому – помогала своей матери, а иногда и отцу ухаживать за животными. Она не ходила в школу, так как ее родители не верили в «образование для девочек». Она увидела также младшего брата, который не мог помогать родителям. Чтобы разглядеть его пристальнее, Саре пришлось зажмуриться еще сильнее, и она сообщила, что тот страдал от какого-то увечья.

Вплоть до этого момента Сара сообщала обо всем этом как наблюдатель, не допуская никаких посторонних эмоций. Тут Норман предложил ей «продвинуться в то время, когда появился страх перед пожарами». Характер рассказа тут же изменился. Сейчас она говорила о юной девушке в настоящем времени. Она полностью вошла в ужас ее положения.

«Вдруг я просыпаюсь и слышу запах дыма – я знаю, что дом горит. Мне страшно. Меня охватывает паника. Я вскакиваю с постели. Пламя и дым везде. Я бегу через весь дом, ищу своих родителей. Лестничная клетка и поручни объяты пламенем. Сквозь щели между досками пола пробиваются тонкие языки огня. Подол моей ночной рубашки охватывает пламя. Я бегу в комнату родителей. Я ищу их везде. Их нет там! Их кровати застланы. Где же они? Я продолжаю бегать по комнатам, пока не оказываюсь отрезанной от остальной части дома в дальнем углу комнаты родителей. Почему они не приходят спасать меня? Почему они не вытащат меня отсюда?»

Сара замолкла, чтобы перевести дыхание. Она все еще склонялась вперед, упираясь руками в стол. Ее лицо было бледным, но ей удавалось контролировать его выражение. Она переживала это воспоминание всем своим существом, паникуя, как маленькая зверушка, загнанная в угол бушующим пламенем.

Я чувствовала, как страх, звучащий в ее голосе, затягивал меня в ее историю. Адреналин разносился кровью по всему моему телу. Сама атмосфера кухни была наэлектризована опасностью. Повинуясь материнскому инстинкту, я протянула руку, чтобы утешить Сару. Но другой голос во мне говорил, что не нужно прерывать поток воспоминаний. Я вопросительно взглянула на Нормана. Он прочитал в моем взгляде немой вопрос и кивнул головой, давая мне знать, что с Сарой все в порядке. Сара продолжала, заливаясь слезами:

«Горящая балка срывается с потолка передо мной и пробивает пол насквозь. Огонь везде. Выхода нет. Дышать очень больно. Я знаю, что сейчас должна буду умереть!»

Сара снова замолкла. Голова опущена на руки. Только сейчас я обнаружила, что давно задержала воздух в груди и выпускаю его со свистом. На кухне воцаряется тишина. Не слышно ни звука, кроме урчания холодильника.

Норман выждал минуту, затем спросил: «Что ты испытываешь сейчас?»

«Я чувствую, как парю над верхушками деревьев. Я легкая, как воздух. Я не испытываю никакой боли. Хорошо, что все кончилось. Это было ужасно».

Норман спросил, может ли Сара рассмотреть свою семью, оставшуюся на земле.

«Вот мой дом. Он полностью объят огнем. Крыша провалилась. Я могу различить свою семью в саду. Мой брат сидит на земле. Отец держит мать за плечи. Она рыдает и протягивает руки к дому».

Сара вновь разразилась рыданиями, описывая свою семью. Она сказала, что поняла, что те пытались спасти ее, но не смогли пробраться в дом из-за жара и пламени. Они были вне себя от горя, так как не смогли спасти свою дочь. Сара была глубоко тронута их чувствами. Прерывая свою речь всхлипываниями, она рассказала нам о том, что осознала, как сильно родные любили ее. Она поняла, что те просто ничего не смогли сделать, чтобы спасти ей жизнь. Она признала, что пришла в эту жизнь с ложным убеждением, что родители просто бросили ее на произвол судьбы.

Всхлипывания Сары наконец прекратились. Мы с Норманом сидели тихо и ожидали, пока она терла свои глаза. Затем Сара открыла их и взглянула на нас. Она несколько раз чихнула, после чего ее лицо расплылось в улыбке. Паника и страх прошли. Она выглядела умиротворенной.

Она прочла беспокойство на моем лице и поспешила уверить меня в том, что с ней все в порядке. Затем она еще раз рассказала о своих последних мгновениях перед смертью. Она сказала, что это произошло очень быстро, – в какие-то считанные секунды с того момента, как балка пробила пол рядом с ней, и до того момента, когда особо яростные языки пламени с ревом взмыли вверх. Она объяснила, что забежала в угол родительской спальни из чистой паники, так как у нее не было времени подумать о возможном пути отступления. Ее последней мыслью было найти своих родителей. Сара призналась, что предсмертные минуты были исполнены гневом по отношению к родителям, так как она была уверена, что те могли бы спасти ее, если бы захотели этого. Сара еще раз подтвердила, что этот гнев – свои предсмертные чувства и мысли – она пронесла с собой в эту жизнь, так как не могла разобраться из-за паники в том, что произошло на самом деле. Затем она объяснила, что ее страх перед пожарами в этой жизни напоминал ей о незавершенном событии из прошлой.

Мы с Норманом были поражены, что Сара сумела сама все истолковать. Она осознала сама, без всяких намеков с нашей стороны, что ее нынешние страхи имеют прямую связь с травматической смертью в прошлой жизни. Многие взрослые, вспомнившие прошлые жизни, не способны так скоро определить связь между прошлым и настоящим. Сара сделала это сразу же и самостоятельно.

Через насколько дней Сара распаковала сумку со своими куклами и нарядами, которую держала под кроватью. Ее «иррациональный» страх перед огнем исчез после этого сеанса. Но она до сих пор зажигает спички с большой осторожностью.

Интерлюдия

Через несколько дней после того, как Чейз и Сара вспомнили свою прошлую жизнь, Чейз был принят в детский сад, а Сара начала учиться в четвертом классе. Чейз с радостью ожидал посещения школы. Он ходил в маленькую альтернативную школу, где всячески! поощрялось занятие музыкой, устными рассказами и развивались творческие способности. Он любил диктовать свои рассказы учителю и особенно гордился сагой о двух проказливых хомяках, Ромео и Джульетте, которую прочли в классе как образец. Возвращаясь из школы, он взахлеб рассказывал о том прогрессе, который сделал их класс в создании макета среды обитания динозавров из папье-маше в натуральную величину. Чейз прекрасно себя чувствовал и быстро рос.

Сара училась в четвертом классе новой экспериментальной публичной школы. Она обучалась по ускоренной программе, где определенное время отводилось созданию независимых проектов. Это позволяло девочке чувствовать себя взрослой и ответственной. Конечно же, начав замечать мальчиков, Сара стала переживать, что не может расти побыстрее. Она подолгу занимала телефон, судача со своими подругами об изменяющихся симпатиях и группировках в классе.

Все эти новые приключения помогли отвлечься детям от тех необычных экспериментов, которые с ними проделал Норман несколькими неделями раньше. Сеансы регрессий скоро стали для них «просто чем-то, что произошло».

Несколько раз Сара, Чейз, Стив и я говорили между собой и с нашими близкими друзьями об этих воспоминаниях. Но, в основном, истории не покидали пределов семьи. Мы не хотели разглашать их, чтобы не подвергать детей риску быть осмеянными или обвиненными в сочинении небылиц. Я опасалась, что насмешки могут привести к тому, что чудесные двери, вдруг открывшиеся в их прошлые жизни, столь же внезапно захлопнутся. Я проинструктировала Сару и Чейза, чтобы те никому не рассказывали о том, что вспомнили из своей прошлой жизни, не посоветовавшись со мной. Я объяснила им, что все происшедшее является реальностью, но для большинства людей это непонятно, а некоторые даже будут пытаться поднять их на смех. Дети поняли меня и с готовностью приняли мой совет.

Я часто думала об их необычайных воспоминаниях, и у меня в голове рождалось множество вопросов. Обладают ли также и другие дети памятью о своих прошлых жизнях? И если это так, лежат ли их воспоминания столь же близко к поверхности и являются столь же доступными, как и в случае с Чейзом и Сарой? Насколько часто детские страхи и проблемы физического развития коренятся в прошлых жизнях? Вопросов становилось все больше. Я хотела найти ответы, но через несколько недель Стив дал согласие работать в Пенсильвании, и через три месяца, в декабре, мы продали дом и переехали. Из-за всех этих пертурбаций у меня не оставалось ни времени, ни сил искать ответы на все эти вопросы.

Все мы испытывали чувство потери, покидая Эшвилл, но дети переживали это особенно остро. Ведь они здесь родились. Мы отложили отъезд до Рождества, когда Сара должна была пропеть сольную песню на рождественском концерте. В конце концерта одноклассники Сары подарили ей букет роз, и многие маленькие девочки, стоявшие на сцене, расплакались. Нам было грустно покидать столько близких друзей и этот уютный городок. Эшвилл был хорошим местом для нас.

Мы переехали в загородный каменный дом, которому насчитывалось больше сотни лет, расположенный возле Филадельфии. Он был окружен красивыми деревьями и тихими глухими улочками, по которым было безопасно разъезжать на велосипеде или кататься на скейте. Чейз и Сара пошли в новую публичную школу. Сара была разочарована тем, что парты в классах располагались рядами, а ученикам запрещалось разговаривать между собой во время уроков, но все же скоро привыкла к новой школе и приняла большинство ее правил. Чейз легко перенес перемену, и через несколько недель у обоих появились новые друзья.

С момента вселения в новый дом Чейз ни разу не вспоминал о своих регрессиях. Я решила, что он просто забыл о них. Но как-то утром, через несколько месяцев после переезда, когда шестилетний Чейз и я сидели за завтраком, мой сын обрушил на меня новые воспоминания из своей солдатской жизни. Разговор складывался примерно так:

«Мам, помнишь, как я видел себя солдатом, когда был с Норманом?»

«Да», – ответила я, удивившись, что он снова начал говорить об этом после того, как прошло столько времени. Я почувствовала, как покрываюсь гусиной кожей, но, начав глубоко дышать, чтобы успокоиться, взглянула Чейзу прямо в глаза.

«Мы тогда смешно говорили», – сказал Чейз, глядя сквозь меня.

«Что ты имеешь в виду? Вы говорили по-английски? На том, языке, на котором мы говорим?»

«Да, – ответил он, завертевшись, словно слегка сбитый с толку. – Но это было смешно. Мы не так произносили слова». Он снова запнулся, подбирая слова. «Знаешь, как говорят черные?» Я утвердительно кивнула. «Так я был черным».

Когда мне удалось немного оправиться от шока, я смогла произнести: «Ты был с другими черными солдатами?» – изо всех силстараясь, чтобы мой голос звучал обычно.

«Да, там были черные и белые солдаты, они сражались вместе», ответил Чейз. Я наблюдала за его лицом. Глаза мальчика смотрели в сторону. Казалось, он разглядывает образы, появляющиеся в его уме, а затем рассказывает об этом мне.

Помня о вопросах Нормана, я спросила: «И что еще ты видишь?»

«Это все».

Больше ничего не было. Чейз потерял образы и снова вернулся к своей овсянке.

Меня застала врасплох неожиданная фраза Чейза, и я не смогла вовремя найтись. Я сожалела, что не сумела задать более подходящих вопросов и сделать все возможное, чтобы он продолжал говорить. Может ли он открыть еще что-то из своей жизни солдата? Возможно, эти воспоминания из прошлой жизни влияют на него таким образом, какого я не в силах понять? Возможно, существуют еще какие-то проблемы и эмоции из той жизни, которые должны всплыть в памяти. И почему этот отрывок воспоминаний появился перед мысленным взором мальчика во время завтрака? Насколько я могла судить, ничто не могло спровоцировать мысли Чейза устремиться в эту сторону во время нашего разговора. Может быть, он все время думал об этом? Мог ли какой-то случай в школе дать толчок воспоминаниям? Я не знала ответа. Это было тайной. Я хотела дождаться другого случая, чтобы получить возможность задать Чейзу побольше вопросов.

Я присоединила этот новый кусочек информации о том, что Чейз был черным солдатом, к той картине, которая выплыла при беседе с Норманом год назад: поле боевых действий, описание полевого госпиталя, лошади, везущие пушки, ружья со штыками, прикрепленными к их дулам. И так как он говорил по-английски и был черным, стала размышлять я, солдат, которого вспоминает Чейз, был, очевидно, американцем. Эта деталь дала новый поворот всей истории. Мог ли он быть черным солдатом во время Гражданской войны? Испанско-американской войны? Первой мировой войны? Использовали ли лошадей для перевозки пушек во времена Первой мировой войны? Слабое знание истории подвело меня в этот раз.

По совпадению, следующий номер газеты The Philadelphia Inquirer вышел с иллюстрированной статьей, посвященной открытию местной выставки в память о солдатах Гражданской войны. Из статьи я узнала, что полки черных солдат сражались бок о бок с белыми солдатами, как и говорил Чейз. Я присмотрелась к лицам черных солдат, а затем перевела взгляд на рыжеволосого Чейза, чье лицо было испещрено яркими веснушками, и подумала, что Бог обладает довольно странным чувством юмора.

Эта статья дала мне возможность задать Чейзу дополнительные вопросы, касающиеся воспоминаний. Поскольку он еще не умел читать, я, не комментируя, показала ему фотографию, рассчитывая вызвать его реакцию. Я внимательно присматривалась к выражению его лица, в то время как он разглядывал фотографии. «Не напоминает ли тебе что-то эта картинка»? – наконец решилась спросить я.

«Ага», – ответил он без всяких эмоций. Он не собирался сообщить мне больше никакой информации, и потому я попыталась расшевелить его, заявив, что материал этой статьи совпадает с тем, что он рассказал мне вчера – как черные солдаты сражались плечо к плечу с белыми.

«Припоминаешь ли ты что-то еще?» – спросила я наконец.

«Вроде нет», – ответил мальчик. Это не сработало. Вчера его лицо приняло особое выражение – в нем появилась какая-то энергия и жар. Сейчас выражение было совсем иным. Итак, я отложила газету и перевела разговор на другую тему. Я не хотела подталкивать его или выказывать свое страстное желание узнать побольше. Я хотела, чтобы он спокойно рассказал о своих воспоминаниях снова, если они всплывут на поверхность.

«Куры гуляют свободно»

Февраль 1991 года был беспокойным временем для многих из нас. Конфликт в Ираке принес реальность войны в наши дома, а также впервые – в жизни моих детей. И хотя мы не смотрели телевизор, но внимательно прислушивались к