Хочешь почку? Только через мой труп.

Расследование «КП»

Станислав Бартникас, Леонид Крутаков.

От операции по трансплантации органов до убийства всего один шаг. Никто не знает, был ли этот шаг сделан и сколько раз.

Могилу все-таки раскопали.

Из двух гробов, уложенных один на другой и поднятых на поверхность, Алексей Моторов сразу узнал «свой». Уз­нал и жену. Тело Галины бы­ло завернуто в рваное одеяло, швы на многочисленные разрезы не наложены, а черепная коробка…

Алексей в ужасе опустился на колени.

История пропавшей без ве­сти Галины Моторовой, кото­рую спустя три месяца обнаружили в безымянной могиле для бродяг, — с продолжени­ем. У мертвой отсутствовали органы, которым при жизни
вроде бы полагается быть на месте…

Мифы.

Истории о людях, которых похищают для нелегальной трансплантации, с завидным постоянством появляются в российской прессе. Как пра­вило, выглядят они стандарт­но. «Шел человек. Перед ним притормозила «Ско­рой». «Подвезти?» — спраши­вают. Человек садится в машину, и, когда «Скорая» неожиданно меняет маршрут, он понимает, что влип в историю. Человека скручивают, выво­дят за город и бросают в темный подвал. Бежать ему удается либо при помощи подкопа, либо из-за ротозейства охраны».

Занимаясь проблемой трансплантации, мы не менее десяти раз встречались с подобным сценарием. Ясно, что ори­гинальностью мышления «оче­видцы» не страдают. Но с другой стороны — бывает ли дым без огня?

Из досье «КП».

За последние три года коли­чество объявленных в розыск людей увеличилось с 56288 до 63365, а без вести пропавших — на 40 процентов (14748 человек). В 1992 году без вести пропавших зарегистрировано на 10 процентов больше, а в первом квартале нынешнего года — на пятьдесят.

На войне, как, на войне.

Еще в самом начале осетино-ингушских событий нам не раз приходилось слышать от беженцев из Пригородного района, что во Владикавказе действует нелегальный центр трансплантологии, который специализируется на изъятии органов у «продавших без вести» ингушей.

Из досье «КП».

Свидетельство о смерти, выданные Ингушской республи­канской больницей: «Евлоева Ася Магомедовна, 1971 г. р. Дата поступления — 28 ноября 1992 года. Причина смерти: насильственная смерть, отсутствуют внутренние орга­ны. Прилагаемые материалы: видеосъемка. Накастхоев Магомед Яхъяевич, 1971 г. р. Дата поступления: 24 ноября 1992 года. Причина смерти: насильственная смерть, отсутствуют внутренние органы. Прилагаемые материалы: фотосъемка».

Вполне допускаем, что это все результат глумления и что противоположная сторона может придавить сходные материалы. Однако есть одна деталь: 6 мая 1993 года на очередном заседании 18-сессии 12-го созыва ВС Северной Осетии принимает постановление о введении в действие на территории республики зако­нов РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» и «О трансплантации органов и (или) тканей человека».

В самом постановлении нет ничего криминального. Но не­ужели у республики через полгода после трагедии в При­городном районе не нашлось более важных проблем?

Чудовищный слух об «использовании» Владикавказом человеческого материала в буквальном смысле снова на­чинает обрастать подробностями. Утверждают, что в Осетии уже официально открыт центр трансплантологии, называют фамилию его руководителя, тут же всплывает некий дого­вор между Францией (где лишь год назад был принят закон о биоэтике) и Осетией на поставку органов, обнаруженный английской журнали­сткой Арморой Зейнон.

В телефонном разговоре с нами Армора была сама лю­безность, однако уверенно от­рицала существование подоб­ного договора. В Минздраве же России напрочь отмели возможность создания во Владикавказе центра транспланто­логии без санкции этого ве­домства.

Впрочем, это тоже относится к области мифов. А что вне ее?

Узок круг этих людей.

Оговоримся сразу: трансплантация — дело очень сло­жное и трудоемкое. Заменить отказавший человеческий ор­ган можно только человеческим же. Не существует эффективной замены не только сердцу, печени, легким и почкам, но и костной или соединительной тканям, твердой оболочке мозга, сосудам, глазной роговице, мужским яичкам, сердечным клапанам, зубам…

Как сказал руководитель отдела консервации и типирования органов НИИ транс­плантологии и искусственных органов Минздрава РФ Нико­лай Тарабарко, мы бесценны, но не потому, что безумно дороги, а потому, что нам про­сто нет цены. По закону Рос­сии от 22 декабря 1992 года и по международным законам органы и ткани человека не могут быть предметом купли-продажи.

Из досье «КП».

Операция по забору и консер­вации органов должна проводиться в стерильных условиях. Один литр консервирующего ра­створа стоит 200 долларов, а срок жизни органа в консер­ванте очень короткий: почка — сутки, печень — 10 часов, серд­це — 2 часа. Следовательно, че­ловек, которому пересадят почку или что-то другое, должен быть известен заранее. В мире операции по трансплантации стоят в среднем достаточно дорого: пересадка почки – 40 тысяч долларов, печени – 350 тысяч, сердца – 100 тысяч долларов.

Жизненно важные органы не дрова. Пересадке предше­ствует довольно сложный процесс иммунологического типирования. Одной группой кро­ви дело не ограничивается, проводится исследование антигенных свойств не только до­норского органа, но и реци­пиента —человека, который получит этот орган в «наслед­ство». Дилетанту это не под силу, а профессионалов в этой области немного да и все они друг друга знают.

Николай Тарабарко счита­ет, что газетные публикации о мафии, делающей деньги на продаже органов за рубеж, выгодны западным специали­стам-трансплантологам, пото­му как устраняют конкурента в лице России. Итогом же этих публикаций стало то, что пересадки печени и сердца практически прекратились. Правда, есть и положительный результат: благодаря газетной шумихе была сорвана программа создания множества коммерческих центров трансплантации по всей стране. При дефиците специалистов этого профиля не трудно представить, к каким результатам она могла привести. Причем наши законы здесь здорово бы подыграли…

Когда угасает мозг.

В сентябре 1937 года СНК СССР принял постановление, разрешившее забирать органы у умерших людей. Как сказал нам один работник Минздра­ва, попросивший не называть его фамилии, долгое время под скальпель попадали в основном «аборигены» ГУЛАГа.

Когда правосознание Стра­ны Советов заметно подросло, изменилось и законодательст­во. Следующий документ, который нам удалось обнару­жить, - приказ Минздрава СССР от 17 июля 1973 года «Об организации Всесоюзного центра по консервированию и типированию органов». 23 марта 1977 года появляется приказ Минздрава СССР о ра­боте этого центра — в прика­зе утверждена «Временная инструкция для определения биологической смерти и условий, допускающих изъятие почки для трансплантации». И, наконец, вслед за послед­ним законом о транспланта­ции вышел приказ Минздрава «О дальнейшем развития и со­вершенствовании трансплантологической помощи населе­нию РФ».

Законотворчество шло по восходящей. Сначала органы брали без церемоний. Потом для этого нужно было констатировать биологическую смерть, а совсем недавно стало необходимо констатировать еще и смерть мозга.

На совершенствование зако­нов влияли и достижения ме­дицины. Так, протокол опре­деления биологической смер­ти появился лишь после того, как выяснилось, что почку для пересадки необязательно брать у живого человека. Почка, взятая в течение получаса после остановки сердца, ничем не уступает «живой». Зэки стали спать спокойнее.

Понятие смерти мозга тре­бует отдельного пояснения. Дело в том, что к непарным органам (сердце, печень) предъявляются очень высокие требования — их изъятие не возможно после биологической счерти человека. Остановка сердца и недостаток кислорода в организме вызы­вают необратимые процессы отмирания.

Из досье «КП».

Смерть мозга наступает в результате черепно-мозговой трав­мы, опухоли или инсульта, ус­танавливается врачами различ­ных специальностей и фиксируется в специальном протоколе. Продолжительность наблюдения за человеком иногда доходит до 72 часов, в течение которых ра­бота сердца может поддерживаться искусственно. Смерть мозга — тонкая грань между человеком умершим и человеком, который в принципе еще способен вер­нуться к жизни. Грань, которая позволяет вырезать сердцес уверенностью, что человек ничего не чувствует. Если констатация смерти мозга произведена с нарушением, то последующее извлечение ор­ганов приравнивается к убийству.

Возможны ли ошибки в определении смерти мозга? Сот­рудник Московского НИИ нейрохирургии Валерий Амчеславский, сам не раз прини­мавший участие в установле­нии смерти мозга, считает, что при соблюдении всех про­цедур, предусмотренных зако­ном, возможность ошибки сведена к минимуму. В прош­лом такие ошибки теоретически были возможны, но не «по злому умыслу», а по причине недостаточного развития медицины.

Однако на свет «протокол установления смерти мозга» появился вовсе не из-за достижения медицины.