Скорина озадаченно смотрит вослед.

СЕКРЕТАРЬ. Вот, старые болтуны… Им бы только похвастать друг перед другом, блеснуть латынью, а другие должны с утра до ночи их «великие мысли» конспектировать. Для чего, скажите на милость?

СКОРИНА. Возможно, для истории.

СЕКРЕТАРЬ. Какой еще истории, Езус Мария?! Кто будет читать эти бумажки через 100, 200, 500 лет! Может, через какое-то время и книги-то читать перестанут! Всё – суета сует, как говорил Соломон.

СКОРИНА. Екклесиаст.

СЕКРЕТАРЬ. Да?.. (Оторвал голову от бумаг, озадаченно.) Вот видите, никто не помнит, что сказал сам Екклесиаст, а уж мои протоколы!.. Сейчас вот увлеклись книгопечатаньем. Не знаю, не знаю… Возможно, это приносит неплохие деньги, но я предпочитаю по старинке, пером, как видите. Всякие еретики хватаются переводить Священное писание на свои варварские языки. Но и это поветрие пройдёт. Всё пройдет, всё суета сует... Екклесиаст, говорите? Странно… А что хотеть? На этой работе некогда в Библию заглянуть.

СКОРИНА. Позвольте откланяться, почтенный… Простите, не имею честь знать имени.

СЕКРЕТАРЬ. А кому интересно моё имя? Безвестный секретаришка при (Преисполнен сарказма.) наидостойнейшем докторе Фаддее Муссати, вице-приоре святой Коллегии… Кстати, уважаемый доктор, не желаете, чтобы я несколько поправил стиль протокола?

СКОРИНА. Что вы имеете в виду?

СЕКРЕТАРЬ. Ну, добавил поизящней прилагательных… Приукрасил некоторым, так сказать, образом казенный документ. (Цитирует.) «Именитый доктор искусств господин Франциск, сын покойного господина Луки Скорины из Полоцка, русин…» Уж больно сухой текст получается. А что, если так: «Достославнейший и наипочтейнейший – согласитесь, это лучше, чем набивший оскомину «наидостойнейший» – доктор искусств господин Франциск, сын почившего в бозе благопристойнейшего Лукиана Скорины из стольного града Полоцка…» Полоцк – русинская столица?

СКОРИНА. Нет.

СЕКРЕТАРЬ. Ну, не важно. Я всё аккуратно перепишу. За работу возьму недорого: всего пару дукатов.

СКОРИНА. Какой смысл? Ведь вы утверждаете, что ваши записи закинут в архив и никто никогда не сдует с них пыль.

СЕКРЕТАРЬ. Ну, как знать, может найдутся чудаки.

СКОРИНА (с улыбкой). Не обессудьте, я очень ограничен в средствах.

СЕКРЕТАРЬ. В таком случае, пусть всё остаётся, как есть. Я предлагал, как лучше.

СКОРИНА. Премного благодарен. Покойной ночи, господин… Так и не услышал вашего имени.

СЕКРЕТАРЬ (глубокомысленно). У меня, в отличие от вашего, его нет. Прощайте.

Скорина уходит.

СЕКРЕТАРЬ. Старик Овидий, я, как и ты «Cum moriar, medium solvar et inter opus» – хочу, чтобы смерть застигла меня посреди трудов… На чём я остановился?.. Имена присутствовавших докторов… (Пишет, проговаривая вслух.) Достопочтейнейший – а какой же у нас еще может быть! – Варфоломей де Санкто Вито… Магистр Иероним Марипетро… Антоний де Сонтино… Христофор а Лигоранте… Езус Мария, сколько у нас докторов! А люди мрут, как мухи… (Отбрасывает перо.) Двух дукатов пожалел, жлоб русинский… (Перечитывает запись.) Чей он, сказал, секретарь?.. Забыл… Езус Мария, заморочили голову своей латынь, забыл… А-а-а, всё равно никто перечитывать не станет, напишу: секретарь короля… Дации, например. Найдут – пусть голову ломают, где это и кто это. Двух дукатов пожалел! А мне вот чернил не жалко… (Окунает перо в чернила.)

Познань. Тюрьма. (Весна 1532-го года от рождества Христова).

КАШТЕЛЯН. Давненько я тобой не занимался, Франтишек Скоринич. Дела, дела, понимаешь: за одним проследить, другого наградить, третьего выпороть. За всем нужен глаз да глаз. Народец-то ленивый пошёл. Холопы норовят улизнуть от работы, а шляхта – каштеляном прикрыться…

СКОРИНА. Я достаточно наслушался о ваших заботах.

КАШТЕЛЯН. Чего такой злой?

СКОРИНА. Май на дворе, я сижу здесь третий месяц. И дело никуда не сдвинулось за это время.

КАШТЕЛЯН. Значит, серьезное дело, раз никуда не двигается. (Вдруг сменив тон на серьезный). Может, не в грошах дело-то, а?

СКОРИНА. На что вы намекаете?

КАШТЕЛЯН. Может, и жиды эти – только прикрытие?.. Может, и нет никакого Моисея с Лазарем на белом свете?.. Никто не отменял полувековой давности декрет варшавского герцога Болеслава Мазовецкого, запретивший всем некатоликам селиться и заниматься торговой деятельностью в Варшаве? А пять лет назад запрет распространен и на предместья Варшавы! Тебе не кажется всё это странным, сиделец Франтишек?.. Или Францискус?.. Или Франциск?

СКОРИНА. Вам что-то стало известно, господин каштелян? У вас есть новости.

КАШТЕЛЯН. Допустим, есть.

СКОРИНА. Плохие?

КАШТЕЛЯН. Есть плохие, есть хорошие. С каких начать?

СКОРИНА. Говорите же скорей, перестаньте играть со мной.

КАШТЕЛЯН. Это я с тобой играю? У меня иное ощущение складывается. Что-то всё больше хлопот мне с этим делом, всё больше странной возни вокруг твоей персоны, то ли купец, то ли…

СКОРИНА. Доктор! Доктор!

КАШТЕЛЯН. Да в этом я уже убедился, не горячись.

СКОРИНА. Вы запросили подтверждающие грамоты?

КАШТЕЛЯН. Они сами к тебе прибыли.

СКОРИНА. Не понимаю.

КАШТЕЛЯН. Ладно… Начнём с хорошей новости. Три дня тому в Познань прибыл Роман Скорина, сын и наследник умершего Ивана Скорины. Пришел лично в нашу резиденцию, в присутствии радцев и войта заступался за тебя. Племянник твой хоть и молодой, но весьма деятельный.

СКОРИНА. Роман привез грамоты?

КАШТЕЛЯН. И много прочих документов. Утверждает, что требования варшавских иудеев не обоснованы и не подтверждены долговыми расписками. Поскольку жалеет невиновного дядю и сочувствует судьбе несчастного, прибыл сюда в Познань из Гданьска, чтобы быть твоим посредником. Утверждает, что достаточно имущий, чтобы ответить на все долговые претензии. Хочет вступить в судебное дело против иудеев.

СКОРИНА. Роман, Господи, Роман… Я свободен?

КАШТЕЛЯН (выдержав паузу). А теперь – плохая новость. (Разворачивает указ, читает.)

Почтенным бурмистру и радцам города нашего Познани. Мы одобряем старание, которое вы проявили при исполнении нашего указа. Поручаем вам, чтобы вы осуществили надлежащее и неотложное правосудие и не освобождали до тех пор этого доктора Франциска, пока над ним там же на месте не свершится правосудие, и иначе не делайте. Сигизмунд, божьей милостью король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий и прочее, прочее, прочее… 2 мая 1532 года. (Сворачивает указ.) Вчера. Очень быстро доставили указ из Кракова, удивительно быстро… Чего с тобой так носятся? Хочешь выпить? (Достаёт флягу.)

СКОРИНА. Я бы предпочёл поесть.

КАШТЕЛЯН. Поесть нечего, я тебе говорил – времена трудные. Ну, нех жие нам! (Отхлёбывает что-то крепкое из фляги.) Хороша! Не будешь? – Ну, как знаешь… (Делает большой глоток.) Очень хороша… Моё дело маленькое: приказали – выполнять! Чего мне рассуждать, я человек служивый. Но твоё дело мне сразу не понравилось. Да выпей ты, не отравлено.