Яко благословен еси во веки веков. 3 страница

Отец Георгий продолжает служить в том же храме в Песковке.
Он приезжает в хоспис - днем и ночью - когда есть нужда в нём и причащает умирающих детей,утешает родителей, и исповедует самых сложных больных, которые не идут на контакт практически ни с кем. Он же их и отпевает, так как проведя с ним время, родственники больных не хотят других священников.Он никогда не берет за требы ни денег, ни подарков. Несмотря на то, что у меня есть земля в Киеве для похорон бомжей, он готов на своем церковном кладбище хоронить их.
Совсем недавно я узнала о том, что ни один из тех, кого он окормлял в хосписных палатах, не знает о том, что у отца Георгия здесь же три года назад умер маленький сын.

***Жизнь продолжается
Есть вещи, которые невозможно объяснить. В силу обстоятельств я на стороне больных, стараясь разделить их переживания. Так или иначе, общаясь с ними, становится не возможным не разделять мир на хороших и плохих, оставаясь беспристрастным наблюдателем.
Ольге было 25. Двое детей. Мальчик и девочка - погодки 4 и 5 лет. Муж старше её лет на десять. Не работала. Рано выйдя замуж занималась детьми и домом.
Меланома, больна 3 года, процесс остановить не смогли. Привезли из дома - маленькая квартира, муж не хотел, чтобы дети видели как умирает их мать.
Худенькая, с большими синими глазами.Метастазы в позвоночник, боли. Она все время ждала детей. К их приходу она подкрашивала губы и переодевалась в привезенную из дома одежду. Для них она складывала фрукты, которые оставляла после хосписного полдника.Под подушкой держала зеркало, в которое обязательно смотрелась, когда слышала шаги около своей палаты.
Их приводил муж, почти каждый день. В первые визиты дети жались к кровати, дарили маме свои рисунки.Тихонько приходили и уходили, держась за руку отца.
За неделю освоились - стали играть с рыбками и канарейками в коридоре хосписа, любили подглядывать в другие палаты, и часто спрашивали что у нас будет на ужин. Санитарки плакали и кормили их тем, что принесли для себя на суточное дежурство.Они же переплетали девочке лохматые косички, которые отец не научился заплетать.
Потом стали приходить реже. Ольга плакала и молчала. Муж звонил редко.
Недели через две отец привел их снова. У девочки были красивые бантики, мальчик - в свежевыглаженной рубашечке. Есть они больше не хотели. И картинок с собой не принесли. Постояли у Ольгиной кровати и сказали, что сегодня идут в зоопарк.
Проводив их до лифта, вернулась в отделение. Санитарка смотрела в окно.
- Смотрите, доктор!
Я подошла и увидела, как около ворот больницы стоит молодая женщина.
Выйдя из дверей, дети бросились к ней, каждый взял её за руку . Припрыгивая, они пошли дальше.
Мы помолчали.
А потом пошли в палату, где громко плакала Ольга.

***Опоздал...
На таких, как Раиса держится мир.
Она долго не хотела ложится в хоспис,потому что внуку нужно было идти в школу. До школы оставалось ещё почти полгода, но она объясняла, что подготовительные курсы - это важно, и занятия в танцевальной школе, и в художественной - все это пригодится в будущем. Наверное, она чувствовала, что не доживет до 1 сентября и старалась успеть дать мальчику как можно больше.
Спросила, где мать ребенка.
- В Москву подалась. Бестолковая...А я что? Я - бабушка.
- Давно уехала?
- А как родила.Из роддома принесла и усвистала. Жалко мне её.
Шесть лет назад невестка оставили новорожденного мальчика и уехала на заработки . Раз в год, на день рождения мальчика - Гришки - присылала открытки.
Квартира была очень чистой и очень бедной. Ничего лишнего.
Осматривая Раису, я поразилась тому, что спит она на кухне - на старом продавленном диване. В бывшей её спальне переселили Гришку, которому оборудовали маленькую парту и повесили книжные полки.Он называл её мамой. О своей родной матери за полной ненадобностью и не спрашивал.Отец Гришки - Раисин сын, работал плотником на каком - то заводе, и я его видела один только раз.
Гришка же с интересом смотрел, когда мы приходили к Раисе, и спрашивал отчего это у бабушки - мамы в животе дырки с мешочками.
У неё были сильные боли, но догадаться о них можно было лишь по побелевшему лицу и стиснутым губам.Ни звука, ни стона. Только жалобы на усталость.
Когда стало невмоготу, Раиса ослабла и мы перевели её из дома в отделение.
Там же я познакомилась с её мужем - Николаем. Он с Гришкой приходил каждый вечер. Гриша - был таким же как Раиса. Тихим и очень послушным. Не кричал и не бегал, если выходил из палаты, то прижимаясь к Раисе.
А муж Николай все время молчал. За месяц он один раз спросил меня "Ну как она ?".
Я просто посмотрела на него, так как ответить было, в общем - то, нечего.
А она менялась - и так будучи очень замкнутой, стала односложно отвечать на вопросы. Просила позаботится о Гришке, когда её не будет. И такая тоска стояла в её глазах, передать вам не могу словами.
Вскоре Раиса не могла поднятся от слабости. Но упрямо отказывалась от помощи по уходу за собой, делая все свои нехитрые дела медленно, с передышками, но самостоятельно.
А Николай однажды пришел один, без Гришки. С большим букетом цветов.
В палате он пробыл недолго, и выйдя из неё, выглядел очень подавленным. Спросила, что случилось.
- Да вот, цветы принёс. А она не говорит со мной.
Зашла к Раисе, села на кровать .
- Раиса, он Вас любит. Посмотрите какие красивые цветы. Давайте их поставим в вазу.
Она приподняла голову от подушки, посмотрела мне прямо в глаза, и, помолчав, ответила :
- А почему он меня не любил раньше? Поздно теперь, Елизавета Петровна…

***Гуманитарная помощь
Тётка, с крашеными пергидролью волосами, ворвалась ко мне в кабинет, распространяя шлейф духов GUERLAN - видимо, из серии восточных ароматов.
Впечатление, что в парфюмерной лавке разбили флакон и так и оставили.
- Это хоспИс?,- с ударением на И, спросила она, не поздоровавшись.
- Да. Вам можно помочь?
- Я сама кому угодно помогу. У меня будущая родственница умирает.
Разобрались что к чему. Крашеная блондинка - товаровед местного крупного универмага, выдает замуж дочку. Мама жениха заболела совсем некстати. Заказан стол в ресторане, приглашены родственники. А "будущая родственница", пройдя курс облучения, так и не поднялась на ноги. И вот - к свадьбе все готово, а тут такое. Лежит, плачет, есть отказывается. Причин держать будущую родственницу в больнице не нашли, готовя к выписке. Но - посоветовали обратится в хоспис.
По документам - да, наша больная. В перспективе. Клиническая группа 4, болей нет, ходить не может.
Пошли смотреть. Обычная женщина, скромная, стыдящаяся своего состояния, извинялась за неудобства, причиняемые ею.Учительница русского языка и литературы. Рада за сына, говорила, что хоть в коляске, но на свадьбе будет обязательно.
Когда больная услышала о возможном переводе к нам - стала отказываться.
" Я очень хочу домой, отпустите меня, очень Вас прошу. "
Не хочет - значит не хочет. Сообщила товароведу.
- Что значит не хочет? А МЫ кто? А свадьба? Это ж не поминки.ПОймите, доктор, у меня единственная дочь. И зятя я везде в жизни устрою. Они ж нищие.
- Я не могу госпитализировать её без согласия.
- А Вашего согласия никто не спрашивает. У меня будет разрешение САМОГО ( указала имя чиновника, которрй будет настаивать на госпитализации).
- Это Ваши проблемы, но мы не можем положить насильно человека.
- Она уже не человек. Какое счастье, что у молодых есть Я!, - при этом она томно вздыхала, и запах духов казался совсем невыносимым.
На том и расстались. Нечего говорить о том, что больную на следующие сутки перевели к нам. Она так же просилась домой. Она повторяла это каждый час.
Товаровед пришла к нам, узнать о том, насколько долго мы может "держать её".
Я пыталась уговорить её нанять сиделку дома для неё и все таки перевести её домой, учитывая желание пациентки. Бесполезно. Она кричала о том, что не позволит испортить медовый месяц дочери. СОобщила о том, что оплатила поездку на Кипр, и после бракосочетания, молодые отбудут туда. Клеймила нас гневом, обвиняя в том, что "хоспИс - это сфера обслуживания и ничего больше. И в магазине я продаю товар всем, а не тем, кому выберу".
Пройдя по хоспису, несколько присмирела. Так как денег за лечение мы не берем, сокрушалась о том, что нет частных приютов в Киеве.
За день до свадьбы товаровед появилась снова. С большой коробкой.
- А гуманитарную помощь принимаете?
В коробке было сто рулонов туалетной бумаги.
Больная умерла через четыре недели. Молодые были на Кипре. Тело учительницы забрали родственники товароведа

***Сын
Старика привезли в конце рабочего дня.
Из анамнеза удалось установить, что живет один, лечения не получал или получал давно. Опустившийся, с запахом устоявшегося перегара,безразличный к окружающему.
Подняв карточку в архиве, узнали, что болен почти пять лет, была операция, в больнице не появлялся с момента операции. Больше не обследовался, не наблюдался, не приходил, на звонки из регистратуры не отвечал.
На следующее утро в хоспис пришёл мужчина - спросил поступал ли к нам больной Н.

Сестры отправили ко мне в ординаторскую.
- Вчера привезли Н. В какой он палате?
- В шестой. А вы родственник больного?
Мужчина вздохнул, и глядя в пол ответил :
- Сын.
- Вас проводить к нему?
- Нет.Скажите, что ему нужно принести?
- Может еду, которую он любит.
- А что он любит?
- Не знаю. Думала, что Вы скажете.
- Он не жил с нами. Тридцать лет назад развелся с матерью.
-Я могу пройти в палату с Вами.
- Нет. Не могу.
- Почему?
- Ненавижу. Я из за матери пришел.Она просила.
- Он Вас обижал?
- Не помню. Пил. Помню, как мать плакала.
Он приходил каждый день, как по часам, с пяти до семи и сидел в холле хосписа, сцепив руки и глядя в одну точку.
Иногда, устав сидеть, подоходил к окну и подолгу смотрел на улицу.
Справлялся о его состоянии, приносил фрукты и пеленки и уходил, чтобы вернуться на следующий день и проделать то же самое.
Это продолжалось почти месяц. Изо дня в день с пяти до семи.
Когда Н.умер,мы позвонили по указанному им телефону. Было три часа дня. Через полчаса он был в хосписе. Спросил, что нужно делать и куда идти, чтобы похоронить его.
Мы готовили все необходимые бумаги. Я попросила подождать немного, чтобы закончить эпикриз.
Он подошел к закрытой двери палаты,где лежало тело Н., - взглянул на меня вопросительно, и получив мой кивок, немного постоял молча и все же вошёл туда.

***Людка
Она поступила из родильного дома. А туда - с вокзала.
Бомжиха с тридцатилетним стажем.
Людке было около сорока лет. Никаких документов при ней не нашли, кроме справки из железнодорожной милиции о том, что у гражданки Иванченко Людмилы Владимировны документы утеряны.
Дежурный доктор позвонил мне и намекнул " Вы сами с ней пообщайтесь, раз их так любите. А меня - увольте.".
Обритая под ежик молодая женщина. Выглядит моложе обозначенных в истории болезни сорока лет.Высокая, я едва доставала до её плеча. Плачет. Осторожно пытаюсь заговорить.
- Вы кто?
- Людка.
- Почему плачете, Люда?
- Домой хочу.
- А где Вы живете?
- На вокзале. Не на помойке. Чего пристали?
- Вы полежите у нас, пока не остановят кровотечение. А потом посмотрим.
- Таблички хоть отдайте, - разрыдалась она в голос.
Иду в приемное. В грязном узелке - картонные таблички " Помогите собрать на операцию". "Погорельцы". "Помогите похоронить отца".
Принесла. Людка немного успокоилась и положила их в тумюочку около кровати.
Кровила она сильно. В роддом с вокзала отвезли, оттого, что другие обитатели вокзала решили, что у неё выкидыш.

Выкидыша не было, а был запущенный рак шейки матки. Кто - то из роддома вспомнил о нас. Людка не сопротивлялась только от сильной слабости- всей её натуре претило пребывание в "режимном учреждении", как она нас называла.
- Я, Петривна, долго тут не могу. А на вокзале лет с 10 - 12. Мать умерла, потом отец дом поджег по пьяни, но меня не бросил. И уехали мы в Киев.
- Ты мать помнишь?
- Помню, - плачет. - Она тоже по - женски болела. Хорошая она была.
После осмотра становится ясно, что и у Люды когда - то были роды. Спрашиваю. Отвечает, что родила больную девочку, которая умерла на третий день после родов. Говорит, что похоронила рядом с матерью.
Вымысел у бездомных часто перемежается с правдой, поэтому на правдивый ответ рассчитывать особо не приходится.
- Ты что, ездишь на кладбище ?
- Я ж не дикарь какой, Петровна. У нас все, как у людей. Езжу.На Пасху. В плацкарте. В Житомирскую область - оттуда мы.
- А муж был у тебя? Ну, отец ребенка кто был?
- Да так, не стоит говорить о нем.А замуж я не могу, документов нету.
- Как ты жила?
- Как все.
Понимаю, что разговорить её не удается и встаю.
- Погоди. У тебя помада есть? А то тут лежу, вся такая страшная.
Приношу ей свою помаду.
- Тон не мой. Я поярче люблю. А фирма хорошая. Разбираюсь я в этом. Год назад ещё торговала косметикой. На рынке стояла. Сейчас не могу уже.
- Люд, а ты знаешь что с тобой?
- По - женски что - то. Может климакс.
- Ты хочешь знать свой диагноз?
Она замолчала на какое - то время. Взяла зеркало, осмотрела себя с новой помадой. Потом спросила
- А мне надо знать? Это изменит что - нибудь?
Я была не готова к такому ответу .
- В твоем случае, ничего не изменится.
- Вот и хорошо. Не будем тогда о грустном.
Вот такие они, бомжи. Вроде косят под дураков, а иногда пробивается среди всего напускного какое - то понимание ситуации, которое не всякому глубоко образованному интеллигенту доступно.
- Людка, а ты любила ?
- Ага. А он меня бросил, гад. На картошку променял.
- Почему на картошку?
Людка плачет опять.
- Дом нашел брошенный около Прилук. И ушёл. Картошку сажать.А мы вместе жили.
- На вокзале?
- ВОт ты говоришь, на вокзале, на вокзале. А я не пью, не курю, - при этом она очень выразительно посмотрела на пачку сигарет у меня на столе.Я почувствовала себя падшей. Правда.
- В церкву хожу иногда. И на вокзале не под платформой живу.
- А где?
Людка поправила рукой свой обритый ежик волос, тряхнула плечами и гордо ответила:
- В зале повышенной комфортности. Слыхала про такой? Ну типа бизнес - класс. Володька - мент меня туда пускал. За две гривны.
- А ты там долго...жила?
- Три года почти.
- Так он под Прилуки поехал?
- Ну. Я бы пешком ЗА СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ пошла, да не дойду теперь. - Людка плачет опять.
Она ходила в хосписную церковь на все службы, пока не слегла совсем.
Готовилась пойти к нынешнему мэру Киева с абсолютной уверенностью, что он даст ей квартиру в городе. Маленькую, но свою.
Перед смертью она не могла говорить. В палату к ней мы вошли вместе со священником, который причащал больных в отделении.
Людка из последних сил , головой показывала на чашу.
- Причаститься хочешь?
Он кивнула и облегченно закрыла глаза.
Я похоронила её рядом с Саней Григорьевым.

***Андрей и Ольга
Им было по 24 года. Одесситы. Пять лет прошло с тех пор, как они венчались у нас в хосписе. Красивая пара.
Андрей заболел внезапно. Его пытались лечить в нескольких больницах и последний путь протекал по маршруту больниц Одесса - Киев. Позади масса консилиумов - и приговор. "Безнадежен". В хоспис.
Ольга зашла к нам вместе с матерью Андрея.
Имени матери не помню - но её лицо и глаза, как будто расколотые болью пополам узнаю сразу даже сейчас.
Оля - большеглазая, с каштановыми волосами, высокая и тоненькая.
- Он поправится, потому что я его люблю.
Она не находила себе места. Металась по палате и отделению, открывала и закрывала двери, отвечала на бесконечные звонки друзей из Одессы по обоим телефонам - своему и мужа.Подходила к окну, смотрела в него, подходила к кровати. Говорила с ним, плакала, снова говорила, снова плакала. Заходила в церковь, ставила очередную свечу, и возвращалась в палату.
А ему становилось хуже очень быстро.
Вечером Ольга влетела в ординаторскую и сказала
- Я хочу обвенчаться. Это можно?
Ответили, что можно, если согласится священник.
- Мне надо сейчас, я чувствую это. Ведь если мы повенчаемся, то тогда мы встретимся с ним после смерти.
Это не было вопросом - это было утверждением.
Священник, который и был в хосписе всего первую неделю, венчал их на следущее утро.
Мы были свидетелями и держали свечи и венцы. Андрей лежал. Мы плакали.Венчальная свеча дрожала в его руке и Ольга держала её вместе с ним.
Счастливая Ольга после таинства поехала вместе с мамой Андрея встретить кого - то из родственников. Через час мы позвонили ей и сказали вернуться.
Когда они вернулись, Андрея уже не было.
Бегущие шаги и крик "Андрей, ну не надо!"
Ещё через час спросила
- Оля, что мы можем сделать для тебя?
- Я к нему хочу.
Она как ребенок, прижалась ко мне и долго плакала.
Она пишет в хоспис письма. И подписывает их до сих пор - Андрей и Ольга.

***Тетрадь
Лена. Долго лежала дома, пока бывший одноклассник не сообщил нам о ней.
О своем диагнозе была осведомлена. Когда ей предложили операцию и химиотерапию, он отложила решение на две недели. За это время связалась с друзьями - в Германии. И сказала, что хочет отдать им своего ребенка. Вот так просто - отдать. Они - бездетная пара и , видимо, согласились.
А сыну - ему тогда было 15 лет - сказала, что он должен жить за границей. Потому что она с ним не справляется, и потому что не любит его. Сказала, что устала растить его одна. Что хочет заняться своей жизнью .Что сын ей больше не нужен. И чтобы он продолжал учится и жил дальше. А её попросила оставить в покое.

Отправив парня она легла на операцию. Прошла курс химии и облучения. Продержалась полгода, но возник рецидив.
Одноклассник ( не помню его имени)рассказал о ней и попросил помощи.
В хосписе она долго не могла привыкнуть. Лежала одна, конфликтовала со всеми, с кем только возможно. Я стала свидетелем её почти драки со священниками.
"Оставьте меня все, вы, оставьте!"
Священник приходил и жаловался на её одержимость и отслуживал молебны. В итоге обходил её палату стороной.
Сын звонил два раза - она говорила с ним односложно , и однажды попросила, чтобы её не подзывали к телефону.
Когда она умерла, мы нашли толстую тетрадь, в которой было написано - "Моему сыну" .
Тетрадь мы переслали в Германию на адрес её друзей.

А в хосписе остались её стихи - про птиц, весну и разлуку

***Зеркало
Эту женщину звали Варей и работала на конфетной фабрике и цехе, который делал халву в шоколаде. Разведена, детей нет. Вот и вся история жизни, расказанная ею. Когда к ней приходили шумные подруги по работе, палата долго пахла шоколадом и карамелью.

У неё не отрасли волосы после последней химиотерапии , отчего она была похожа на облетевший одуванчик.
Варя попросила принести ей телефон.
- Я позвоню ему. Вы как считаете?
- Кому?
- Ему. Мы были женаты десять лет. Попрощаться. Ведь я скоро умру.
После звонка она спросила, если может одеться в не больничную одежду. В понедельник вечером.А точнее - в семь вечера.
- Варя, он придет?
- Да, - она опустила глаза и даже порозовела.
На радостях вечером я помчалась на рынок покупать ей парик, так как все косынки, которые мы с ней перемеряли после звонка, Варе не нравились.
Купила. Пепельного цвета со стрижкой каре.
Варя надела парик и попросила принести ей зеркало. В палате зеркал нет и я отвела её в ординаторскую.
Варя осталась там одна - чтобы примерить и одежду. Я вышла.
- Варя, да неужели это ты? - доносилось из за двери.
- Неужели это ты, так похудела, но такая же красивая!
Я отошла от двери.Сама с собой она разговаривала или с воображаемым собеседником - я так и не узнала. Стало неловко - как будто подслушивала что - то очень личное.

В понедельник мы наряжали Варю. С обеда и до позднего вечера она просидела в коридоре хосписа, отказываясь даже выпить чаю.

Он всё - таки пришел через две недели, но Вари уже не было.
А я долго не могла покупать в кондитерском магазине халву в шоколаде.

***Миша Неверицкий.
Дважды пересмотрела историю болезни - указан возраст - 29 лет. А выглядел как подросток.Опухоль средостения, трахеостома.
Трубка была с голосовым клапаном , поэтому Мише удавалось говорить с нами.
- Я ничего не успел, Петровна. Не женат, не образован, не обеспечен. Все суетился. Мать жалко.
Дома у него оставалась слепая мать, которую он ограждал от любых переживаний.
- За что ей такое? Она родила меня поздно, почти в сорок с лишним. Не звоните ей часто. Не мучайте.
Мать, конечно, же знала, но по негласной договоренности они оба не упоминали ни о диагнозе, ни о прогнозе. Её два раза приводили в хоспис. Видимо, она ослепла не так давно, потому что ходила плохо, и целиком зависела от проводника. Проводником был её старший сын.
Приходил он редко. Вернее, почти не приходил.
- Мама, Вы как там без меня?
Не оставлял без заботы и нас. Кормил рыбок и птиц, и звал меня к телефону, если я была не в отделении.
- Вот чего все носитесь, Петровна? Ходить надо, не бегать.

Глядя на Мишу, я поражалась его умению радоваться. Его радовало ну буквально все - снег, и утро, и даже обычное "Привет, Миша, как ты сегодня?"
Он сам спросил меня, сколько осталось.
- Немного, Миш. Совсем немного.
Заплакал.
- Матери не говорите...

Он вытер глаза, и перейдя на "ты" попытался что - то сказать ещё.
Не получилось. Взял бумагу, размашисто написал - "Чего сидишь - попа зови скорее!!!"
Ушел он тихо. Так же, как и жил.
Он один, из тех, с кем мне очень хочется встретится там, куда они уходят, и сказать - "Привет, Миш, как ты ?"

***Варежки
Январский яркий день.Крохотная комната в коммуналке в центре города.
Даже не знала, что такие остались.Длинный коридор с перегоревшими лампочками, заставленный всем - от стиральных машин до пыльных лыж в чехлах.
Лидия Александровна. 68 лет. Живет одна. Родственники есть, но отношений с ними не поддерживает.
- Не хочу им мешать. Всю жизнь я кому - нибудь мешала. Потому что одна.Сложилось так. Я библиотекарь. Почти сорок лет на одном месте.
Она попросилась в хоспис не сразу. Мы встречались с ней раз в две недели, говорили о том, что её волновало - нет не о болезни, о каком - то племяннике Мишке, который должен закончить институт, о ценах на газеты, которые становились все выше, а значит были недоступными для маленькой пенсии. Больше всего говорила о Церкви рядом с её домом, прихожанкой которой она была. Посты и праздники - вечерние службы , Литургии и постоянные молитвы - это и было её жизнью.
Она попросила встретится с ней около храма. Было очень холодно, я выскочила из машины и увидела её, замерзшую,в поношенном пальто с меховой опушкой и платке, повязанном поверх старой шапки. Увидя меня, она замахала руками, на которые были одеты две вязанные варежки разного цвета.
- Идите, идите , Петровна! Давайте я Вам храм покажу снаружи. Замерзли?
Я дрожала от холода, и она сняла с себя варежки.
- Наденьте. Я сама вязала. А потом по одной потеряла - но они теплые.
В храме она преобразилась - стала радостной, смелой, проходя вперед и освобождая место "Поближе к алтарю, чтобы батюшку слышать".
С ней здоровались и спрашивали о здоровье.
- Все Слава Богу. Вот с доктором пришла, - улыбалась она.
Через несколько дней мы перевезли её в хоспис.
Утром она пошла умываться - встала и упала. Сестры прибежали позвать меня.
- Лидия Александровна...
- Петровна, миленькая, слабость такая сильная.Все плывет. Господи... Страшно.
Она ушла за несколько минут.
Очень сильно плакал священник - монах, которому она исповедовалась.
"Кроткая она была женщина. Мученица".
В ординаторской у меня остались её варежки - бежевая и зеленая.

***Мои друзья
Забыла список телефонов дорогих мне людей на кухне.
Звоню няне домой( в Киеве в июне случилось)
- Надя, на столе лежит бумага с важными для меня номерами. Прочитай.
Читает.
- Люмпен, Чардаш, Гарденерм... Лиза, это уркаганы ?
- Нет, это мои друзья.
- О Господи....

***Про Одессу
Звонит пожилой мужчина из Нью ЙОрка, у которого в Одессе болен родственник.
- Алё, я говорю за моего брата.Он из Одессы.
- Чем могу помочь?
- Я вам скажу, только ,подождите ,я сейчас поплачу, - слышу как плачет в трубку минуту.
- Таки я Вам скажу за брата. Он очень хороший человек. Подождите доктор, поплачу ещё.
Жду.
- Он такой каких не бывает.И не эмигрировал. Он всегда был упрямец. В нашу маму.А бабушка была ещё хуже.

- Не плачьте. Вы скажите что можно для Вас сделать.
- Поговорить.
- С Вами?
- Зачем со мной? Я с Вами и так говорю. С братом. Он в Одессе.
- Он болен?
- Да.
- У него диагноз какой?
- Камни в почках.
- А я онколог.
- Тю!!!
- Ну да, а вы что подумали?
- Я в интернете прочел ЗА Вас.
- Вам помощь нужна?
- От онкологов нет. Будьте здоровы. А вы в Одессе были?
- Нет, никогда.
- А вот это зря.

***Руководящий работник
В Святошино мало богатых квартир. Среди наших пациентов, которые обслуживаются выездной службой, их нет вообще. Исключением явился один больной, которого передали из ведомственной поликлиники.
Новый дом с арками, полупустой, так как был отстроен совсем недавно, с горой невывезнного мусора вокруг.
Лифт работал, что несказанно обрадовало нас, постоянно испытвающих на своих ногах недофинансированиеи и изношенность киевского ЖКХ.
На 15 этаже - две квартиры. Нам - в ту, что налево.
Дверь открыла молодая женщина лет 30. - К Витольду Ивановичу? - величественно спросила она. На ней была короткая юбка и открытая блузка с надписью ШАНЕЛЬ. На руке блестело тоненькое обручальное кольцо.
Мы покорно кивнули.
- Пройдите и подождите меня на кухне.
- Значит так, - так же величественно продолжила наша собеседница, -Витольд не знает, что вы из хосписа. Он вообще ничего не знает.
- А что Вы хотите от нас?
- Чтобы Вы осмотрели его и ушли . И отзвонили тем, кто вас сюда прислал. Мы недавно поженились, а тут побыть вместе не дадут.
- А кто нас прислал - это не вы передали просьбу в поликлинику?
- Дети от первого брака.
- Понятно.
И такое бывает. Отзвонив диспетчеру, узнала, что действительно, вызов передан по просьбе сыновей Витольда, которые не живут с отцом.
- Вы хотите положить его в хоспис?
- Не приведи Господи. Они ж не отвяжутся тогда. Мне надо успеть решить имущественные вопросы.
- С нами Вы их не решите.
- Понимаю. Подметки на ходу режут. Они узнали, что Витольд болен раком и теперь будут претендовать на квартиру.А я пока прописана в Николаеве. Нотариус будет только завтра.
Её откровение удивляло.
- Вы недавно поженились?
- А что Вы так это спрашиваете? Да, недавно. Имею право.Вы думаете легко говно грести за ним? Из него валит как из паровоза. Фу.
Проведя инструктаж и пригрозив, что на правах новобрачной, она запрещает нам произносить слово "рак" и требуя только запись в амбулаторной карте об осмотре, она разрешила нам пройти к больному.
На двухспальной кровати лежал худой мужчина шестидесяти лет.
- Алечка, это из поликлиники?
- Да, Витольдик, - ласковым голосом сказала она.
На вопрос, давно ли он болен, Витольд ответил что около года, когда был прооперирован по поводу непроходимости кишечника. После операции все разговоры с врачами вела Алечка - бывший секретарь из департамента, в котором он работал. Алечка так хорошо ухаживала после операции за бывшим шефом, что они решили поженится. И три месяца назад осуществили свой союз . Не сразу, конечно,так как Витольд Иванович был женат раньше, и нужно было время на неприятный бракоразводный процесс.Стоило это больших денег и нервов. И теперь здесь будут жить не они с первой женой, как планировалось, а с Алечкой. Ведь она из Николаева.
С бывшей семьей он не общается, дабы избежать неприятных моментов. Ни в чем не нуждается.От обезболивания отказался. Все вопросы по состоянию попросил решать со второй женой. Отказ подписал на бумаге.
Так как спросить, собственно, было больше нечего , поинтересовалась, кем работал Витольд Иванович до болезни. За него ответила Алечка.
- Он был руководящим работником.
На этом с Витольдом, который молча лежал почти все время, мы и распрощались.Он не спросил ничего и только внимательно смотрел на сильно нервничающую супругу.
Алечка выдвинула нас снова на кухю и прошипела
- Вот теперь отзвоните им.Деткам. Лечить они его решили. Поп звонил тоже. Не от вас, случайно?
- А Вы не хотите сказать ему о том, что он очень тяжело болен?
- Я разберусь, что говорить сама. Уходите. Скажете ему - буду вас судить.Не имеете права. Я законы знаю.Такой хай подниму - ни вам, ни им мало не покажется. Он Вам сказал, чтобы общаться только со мной?
- Сказал.
- До свидания.
Лёшка, второй врач, сказал мне в лифте -
- Сучья у нас работа, Петровна.

***Мой Кулибин
Настоящая фамилия была другой. Но все звали его Кулибиным за изобретательность и руки, которые могли починить все - от фильтра для аквариума до сломанной двери в палате.
А был он Сашей Худяковым 48 лет. Долго лежал дома, потому что боялся оставить одну совсем старенькую маму. Мама жалела его и говорила, что справится сама, но Саша не верил и отказывался ложиться в хоспис. Говорил он плохо - в трахее стояла трубка - и для того, чтобы сказать, он зажимал её пальцем.
Мы приходили к нему в странную квартиру, в которой на столе громоздился "вечный двигатель" - труд всей его жизни, диссертация по какому - то важному вопросу физики, которую он защитил лет десять назад,трехлитровая банка , в которой лежали старые советские деньги вперемешку с украинскими купонами, паяльник, отвертки, какие - то неизвестные приборы со стрелками и карамельки, которые он покупал для мамы.И большой список телефонов сотрудников какого - то НИИ , в котором он работал до закрытия из за недофинансирования. Он пальцем показывал на фамилии и имена, и ждал, что они придут к нему. Был картонная папка с веревочкам, на которой было написано "ИДЕИ". Внутри лежали статьи и письма к бывшим коллегам с просьбой опубликовать их. Коллеги не отвечали, но он не обижался.
Были и два диплома о высшем образовании - физика и история , но почему-то нигде не нашлось места, где он мог бы применить свои таланты.