Я не оставляю свою мать за дверью 15 страница
Внезапно я наклонился к Микаэлю и сказал:
— В июле я с тобой посчитаюсь.
Он взглянул на меня с недоумением:
— О чем это ты? Еще только апрель.
Я снова взялся за тренировки. Я работал, работал и работал. Я работал как никогда, устраивая экзекуцию своему телу на каждом холме, который только мог найти. В окрестностях Ниццы было примерно 50 хороших тяжелых затяжных подъемов длиной по 16 и более километров. Фокус заключался в том, чтобы преодолевать их не изредка, а непрерывно. За шесть или семь часов тренировки я успевал подняться на три разных холма. Двадцатикилометровый подъем занимает около часа, так что можете сами представить, сколько я работал.
Я садился на велосипед, когда этого не делал никто, даже мои товарищи по команде. Особенно мне запомнился один день — 3 мая. Сырой, пронизывающе холодный день европейской весны. Я направил свой велосипед в Альпы, а Йохан поехал сзади в машине. Шел дождь со снегом, а температура была около нуля. Мне это было все равно. Когда мы остановились на обочине, чтобы оценить дорогу и погоду, Йохан предложил сегодня не тренироваться. Я сказал: «Нет. Поедем». Я откатал полных семь часов в одиночестве. Чтобы выиграть «Тур», я должен был выработать у себя желание ездить тогда, когда никто другой на это не решится.
Самым изнурительным маршрутом в Ницце была Мадонна («Col dela Madone»). Это знаменитый своей крутизной 13-километровый подъем над городом. Его можно было видеть чуть ли не с крыльца дома, за чередой холмов, окаймляющих линию горизонта. Все время тренироваться на Мадонне было слишком тяжело, но этот маршрут служил отличной проверкой на выносливость. Большинство ребят проходили его раз или два за сезон. Я делал это раз в месяц.
Тони Ромингер, который в течение многих лет был одним из ведущих гонщиков мира, использовал Мадонну как тренировочный маршрут, когда жил в Монако, и установил на ней рекорд- 31 минута 30 секунд. Кевин Ливингстон, лучший в нашей команде «Postal Service», однажды одолел ее за 32 минуты. После своего возращения в 1998 году я прошел Мадонну за 36 минут. Но, чтобы выиграть «Тур», мне нужно было значительно сократить это время.
— Я выйду из 31 минуты, — как-то раз заявил я Кевину.
Это была очень серьезная заявка для того, кто в тот момент не мог добраться до вершины даже за 35 минут.
— Ты спятил, — отозвался Кевин.
Но я довел время до 34, а потом до 33 минут. Затем однажды я показал 32:30. Накануне «Тура» мы с Кевином решили подняться на Мадонну в последний раз.
День был влажным, почти безветренным очень душным и жарким. Мы рванули к покрытой облаками вершине высотой 900 метров над уровнем моря. За километр до финиша у Кевина случился прокол, и он остановился, чтобы сменить шину. Я продолжал жать на педали. Добравшись до вершины, я взглянул на руль, где был закреплен секундомер.
Я дождался Кевина. Он подъехал совершенно запыхавшимся и расстроенным по поводу проколотой шины. Я показал ему время на моем компьютере. Мы сразу подумали, какое значение это может иметь для победы в «Type». «Ну, парень, ты даешь, — сказал Кевин. — С ума сойти».
Кик знала, что каждая тренировка на Мадонне была для меня серьезным испытанием. В такие дни я завтракал с каменным лицом, с самого утра думая только о том, что мне предстоит. На этот раз, когда я вернулся домой, она ждала у входной двери, желая узнать, как все прошло, и посмотреть на мое настроение. К нам как у аз приехал Очович и тоже с нетерпением ждал, что я скажу.
Я ввалился в прихожую е угрюмым выражением на лице.
— Как успехи? — спросила она.
— Погода была паршивая, — ответил я.
Она только вздохнула.
— Да, — продолжил я. — Все, что я смог это 30:47.
Она бросилась ко мне и обняла. Оч хлопнул меня по спине.
— Джимми, я готов, — с уверенностью произнес я.
Через несколько дней Оч вернулся в Штаты и всем говорил, что я собираюсь выиграть «Тур де Франс».
На «Тур» я собирался с маниакальным, нервирующим вниманием к каждой мелочи. Мы с Кик разложили все мои вещи и аккуратно размести — ли их в чемодане. Я настаивал, чтобы они были уложены особенным образом. Велотрусы следовало сложить так, чтобы они образовали совершенно прямую линию. Крепления педалей должны были лежать в строго определенном месте. Перчатки следовало положить в один угол, а теплые нарукавники — в другой. Вещи следовало разложить в строгом порядке, чтобы я с первого взгляда мог убедиться, что полностью экипирован для любой погоды.
Мы прибыли в Париж на предварительную подготовку, которая включала медицинские анализы, допинг-пробы и обязательные лекции организаторов «Тура». Каждому гонщику вручили «библию» — справочник «Тура», в котором были расписаны все этапы гонки, профили маршрутов и расположение пунктов питания. Мы возились с велосипедами, меняя рули и подгоняя крепления велотуфель к педалям. Некоторые гонщики относились к своим велосипедам не так внимательно, но я подгонял снаряжение с невероятной дотошностью. В команде меня прозвали мистер Миллиметр.
В предварительных прогнозах наша команда «U. S. Postal» котировалась невысоко. Никто даже не предполагал, что у нас есть шанс на выигрыш. Победу прочили Абрахаму Олано, действующему чемпиону мира. Называли имя Микаэля Богерда, который обошел меня в гонке «Амстел». Оценивали шансы швейцарца Александра Цулле и испанца Фернандо Эскартина. Говорили о тех, кто не попал на гонку, став жертвой допинг-контроля. Обо мне упоминали исключительно в связи с чудесным избавлением рт рака. Похоже, только один человек считал, что я способен выиграть. Вскоре после начала гонки кто-то спросил Мигеля Индурайна, у кого, по его мнению, хорошие шансы на победу. Возможно, он помнил наш давешний разговор в лифте и знал, как я тренировался. «У Армстронга», — ответил он.
«Тур» открывался коротким прологом, 8-километровой индивидуальной гонкой с раздельным стартом в Пюи-дю-Фу, городе с замком пергаментного цвета и средневековым тематическим парком. Пролог — это гонка критериум, цель которой в том, чтобы произвести отсев, выделить скоростных гонщиков и определить, кто поедет в голове пелотона. Несмотря на то что дистанция составляла всего 8 километров, она представляла собой серьезное испытание и не давала ни малейшего права на ошибку. Каждый гонщик должен был выложиться на полную катушку и развить максимальную скорость, чтобы не проиграть еще до начала гонки. Те, кто рассчитывал бороться за победу в генеральной классификации, должны были войти в тройку или четверку лучших.
Трасса начиналась с 5 — километрового равнинного участка, после чего поднималась на высокий холм, длинный 700-метровый подъем, который нужно было пройти на максимальной скорости. Затем следовал крутой поворот и ровный участок для финишного спринта. Трасса как нельзя лучше подходила для массивных гонщиков вроде меня, а также для великого Индурайна, который однажды показал на ней рекордное время — 8:12.,
На все про все» отводилось меньше девяти минут. Ключевым участком являлся холм. Никому не хотелось потратить все силы на первых 5 километрах, а потом умереть на подъеме. Кроме того, нужно было принять стратегическое решение: брать подъем на самой большой звездочке или переключиться на меньшую? Мы спорили на эту тему битых два дня.
Йохан сохранял спокойствие и распланировал нашу стратегию в мельчайших деталях. Он рассчитал объем работы и время, необходимые для прохождения каждого участка, а затем выдал мне совершенно точные инструкции. Он даже знал, какой у меня будет пульс после первого спринта- 190.
Гонщики стартовали с 3-минутным интервалом. С трассы начали приходить первые сообщения. Фрэнки Эндрю, мой коллега по команде, пожертвовал собой ради эксперимента, когда попытался проскочить подъем на большой звездочке. Такой вариант оказался неправильным. К вершине холма он совершенно выдохся и не смог восстановиться до самого конца гонки.
Олано побил рекорд трассы с результатом 8:11. Затем Цулле улучшил это время до 8:07.
Пришла моя очередь. Когда я еду в оптимальном режиме, мое тело почти не движется на седле, только ноги работают, как поршни в цилиндрах. Ехавший сзади в техничке Иохан видел, что мои плечи почти не шевелились, а это значило, что я не тратил энергию понапрасну и она полностью передавалась велосипеду, разгоняя его на дороге.
В наушнике раздавался голос Йохана, который сообщал время прохождения контрольных точек и давал советы.
— Ты поднялся с седла, — сказал Иохан. — Сядь на место.
Сам не осознавая того, я выкладывался слишком сильно. Я опустился на седло и сосредоточился на технике педалирования. Я не имел ни малейшего понятия, на какой результат иду. Я просто крутил педали.
Когда линия финиша осталась позади, я посмотрел на секундомер.
Он показывал 8:02.
Я подумал: «Этого не может быть».
Я еще раз взглянул на секундомер. 8:02.
Я стал лидером «Тур де Франс». Впервые за всю свою карьеру я надену желтую майку, легендарную maillot jaune, которая выделит меня среди остальных гонщиков.
Возле наших трейлеров меня ожидали медвежьи удары по спине от товарищей по команде, и самый сильный — от Йохана. Съемочная группа телекомпании ESPN приехала брать интервью, но не смогла почти ничего от меня добиться. Язык мгновенно прилип к небу, и я боялся показаться в эфире круглым идиотом. Слова застряли в горле. «Я просто в шоке, — только и смог выдавить я внезапно охрипшим голосом. — Я просто в шоке».
Стоя в середине толпы, я увидел Индурайна. Он протиснулся ко мне и поздравил крепким пожатием руки и хлопком по спине.
Во время «Тура» праздновать победу на этапе времени нет. Сначала тебя гонят на допинг-пробу, а затем на протокольные мероприятия. Меня провели в трейлер умыться перед награждением и вручили желтую майку, в которую нужно было переодеться. Во всей моей тщательной подготовке к «Туру» это был единственный упущенный момент. Я не был готов к тому ощущению, которое испытал, когда желтая ткань заскользила по моей спине.
Дома в Ницце Кик смотрела по телевизору, как я поднялся на подиум в желтой майке. Она принялась прыгать по дому с криками радости, растрясла будущего ребенка и напугала собаку. Наконец я спустился с подиума и вернулся в трейлер, откуда позвонил ей по телефону.
— Детка, — сказал я.
На другом конце провода она несколько раз повторила:
— Боже мой, Боже, Боже мой! — и расплакалась. Затем она сказала: — Черт возьми, милый, ты это сделал.
В этой победе был еще один исключительно приятный момент. Прокладывая путь через собравшуюся на финише толпу, я наткнулся на команду «Cofidis». Вокруг стояли люди, которые, как мне казалось, бросили меня умирать в больничной палате. «Вот так-то», — сказал я и, не останавливаясь, прошел мимо.
Мы двинулись в путь через равнины Северной Франции. Я был первым в истории американцем, которому предстояло ехать за американскую команду, на американском велосипеде в звании лидера «Тур де Франс». В то утро я посмотрел на календарь: было 4 июля.
Неожиданно для себя я занервничал. Желтая майка накладывала ответственность. Теперь, вместо того чтобы атаковать, мне придется отбивать чужие атаки. Я никогда еще не оказывался в положении гонщика, защищающего желтую майку.
Первые этапы «Тура» — это раздолье для спринтеров. Мы мчались по ровным и однообразным дорогам, разыгрывая шахматные блицы на велосипедах. Нервы были напряжены до предела; в пелотоне все маневрировали, толкались или уклонялись от столкновений; не обошлось без пары обычных для «Тура» падений.
Гонщики сцеплялись рулями, сталкивались бедрами и колесами. Меньше всего борьбы было в голове пелотона, поэтому мы старались занять место именно там, но к тому же самому стремились и все остальные команды, а дорога не резиновая.
Когда почти 200 гонщиков сражаются за лучшую позицию, столкновений избежать трудно. Главная стратегия первых дней состояла в том, чтобы избежать неприятностей, но это легче сказать, чем сделать. В позиционной борьбе на такой скорости можно в два счета вылететь из седла и оказаться в хвосте. Годом раньше Кевин упал два раза подряд и отстал на 15 минут, даже не успев добраться до гор.
Наша группа поддержки состояла из двух техничек и фургона. В одной машине ехал Йохан с остальными членами команды и резервными велосипедами на крыше, а в другой — менеджеры команды и те из спонсоров, кто оказался поблизости перед началом этапа. В фургоне везли все остальные велосипеды, наши сумки и другое снаряжение. Если у кого-то случался прокол, механик всегда был наготове, а если нам требовалась вода или еда, команда сразу же передавала все, что нужно.
Иохан руководил тактикой гонки из машины. Используя новейшую систему двусторонней радиосвязи, он сообщал время на отсечках, передавал информацию о положении участников и отдавал команды атаковать. У каждого гонщика команды «Postal» был наушник и прикрепленный к воротнику маленький черный передатчик, подсоединенный к кардиомонитору и позволяющий Иохану следить за тем, как наши организмы ведут себя в состоянии стресса.
Каждый день с начала и до конца трассы мои товарищи ехали впереди, защищая меня от ветра, столкновений, конкурентов и прочих помех. Нам постоянно приходилось уклоняться от чересчур ретивых зрителей и журналистов, а также от их личных вещей: детских колясок, бачков с водой и бог знает чего еще.
На втором этапе нам нужно было проехать по 4-километровой дамбе, именуемой Пассаж-дю- Гуа, месту почти сюрреалистического вида. Это длинная, узкая, щебеночно-асфальтовая дорога» проложенная через прибрежное болото. При высоком приливе вода заливает дорогу, делая ее непроходимой. Но даже во время отлива покрытие остается предательски скользким, а края дороги усеяны острыми ракушками и морскими водорослями.
Пелотон все еще ехал кучно, там вовсю толкались и маневрировали. В таких условиях передвигаться по дамбе было опасно. Лучше всего было занять место в числе первых команд, поэтому большинство гонщиков группы «Postal» собрались вокруг меня и начали прорываться вперед. По пути некоторые из наших ребят отвалились, и их съела вторая группа. Фрэнки с Джорджем провели меня без приключений, но страху мы все равно натерпелись; дорога под колесами оказалась такой скользкой, что мы боялись даже повернуть руль. К тому же приходилось бороться с боковым ветром, который мешал удерживать велосипед прямо.
Тем, кто ехал за нами, повезло меньше. Они въехали прямиком в мощный завал.
Кто- то ударил по тормозам, и черная дорога мгновенно покрылась телами наших конкурентов.
Велосипеды взлетали в воздух, колеса бешено крутились, а гонщики, как подкошенные, валились на землю, пораженные чудовищной цепной реакцией. Хвост пелотона накатил на беспомощно лежащих на асфальте ребят, и количество упавших увеличилось. Мы потеряли Джонатана Вотерса, который получил сотрясение мозга, рассек подбородок и был вынужден сойти с дистанции. За день до этого Джонатан чудом уцелел в другом столкновении, когда перелетел головой вперед через руль и умудрился приземлиться на ноги. За это пелотон наградил его прозвищем El Gato (Кот), но теперь он выбыл из строя. Тайлер Хэмилтон отделался ушибом колена.
Как выяснилось впоследствии, Пассаж-дю-Гуа стал одним из самых критических моментов гонки. Проскочив его в числе первых, я создал ценный запас времени и оставил позади некоторых фаворитов. Среди тел, усеявших дорогу, оказались Микаэль Богерд и Алекс Цулле, которые отстали от меня более чем на 6 минут, и это отставание с каждым последующим днем становилось для них все более угрожающим.
В течение этих 10 первых дней у нас была только одна цель — остаться в числе первых и избежать новых неприятностей. Я старался найти оптимальный вариант: удержаться в группе лидеров и одновременно сохранить как можно больше сил перед индивидуальной разделкой в Метце. Я даже на время расстался с желтой майкой.
Это были одни из самых длинных дней «Тура», похожие друг на друга однообразием дорог и пейзажей. Мы проехали от Нанта до Лаваля, затем до Амьена, но казалось, что мы едем по бесконечной дороге, ведущей в никуда. Марио Чипполини выиграл четыре этапа подряд и установил рекорд «Typa», а мы сдали эти этапы без борьбы. Чипполини был превосходным гонщиком, но в горах у него не было шансов, и все мы понимали, что он не входит в число претендентов на общую победу.
Каждый вечер мы занимались одним и тем же: массировали измученные ноги, ужинали, а затем «прыгали» по шести каналам французского телевидения в гостинице. Йохан запретил мне брать с собой компьютер из-за моей склонности допоздна засиживаться в интернете.
Мы мчались вперед, через равнины — к Метцу.
Я держался сзади, приберегая себя для главных сражений.
И ндивидуальную гонку с раздельным стартом называют гонкой истины. Первые этапы отделяют сильных гонщиков от слабых. А теперь пришла пора окончательно избавиться от всех слабаков.
Мы прибыли в Метц на разделку, в которой, в отличие от короткого пролога, у гонщиков будет шанс выиграть или проиграть приличные куски времени. Длина дистанции составляла 56 километров, а это означало, что придется крутить педали изо всех сил больше часа, а тем, кто не уложится в норматив, придется сказать до свидания — они выбывают из «Тура». Отсюда и название — гонка истины.
Из Ниццы приехала Кик. Большую часть первой недели она смотрела нас по телевизору дома, а остальную часть «Тура» собиралась путешествовать по Европе со своими родителями, чтобы убить скуку, снять напряжение и периодически видеться со мной. «Тур» нельзя было назвать идеальным местом для свидания супругов, потому что я был изолирован вместе с командой, но увидеться с ней хотя бы однажды было лучше, чем ничего, а мне хотелось проверить, как развивается ее беременность. Кроме того, ее присутствие в Метце напомнило мне, с каким напряжением я работал и готовился к этому событию.
Рано утром я вышел на улицу и еще раз просмотрел профиль этапа, который и без того знал наизусть, потому что мы тщательно изучили его во время тренировочных сборов. На нем было два очень больших подъема, один — длиной 1,5 километра, а другой 4. Вначале придется бороться с боковым ветром, затем пойдут холмы, а на финишном участке нас ждет сильный встречный ветер. Эта трасса требовала силы, и выиграть ее мог только тот, кто способен сражаться с этим ветром на самой высокой передаче. Одной резвости тут было недостаточно; мне предстояло поддерживать максимальную скорость больше часа.
Пока я разминался на станке, с трассы начали приходить первые результаты. Гонщики стартовали в шахматном порядке, с интервалом в две минуты, и Алекс Цулле, швейцарский фаворит, который попал в завал на Пассаж-дю-Гуа, вырвался на первое место, показав чуть больше 1 часа 9 минут. Meня это не удивило; Цулле был упорным белокурым здоровяком и не собирался сдаваться, в чем мне не; раз приходилось убеждаться до самого конца многодневки.
Считавшийся фаворитом Абрахам Олано ушел на дистанцию прямо передо мной. Но, когда я ждал на старте, пришло известие, что Олано упал на небольшом повороте и потерял около 30 секунд. Он снова сел на велосипед и продолжил гонку, однако темп был потерян.
Моя очередь. Со старта я взял очень высокий темп — может быть, слишком высокий. Йохан обычным спокойным тоном непрерывно давал советы и снабжал меня информацией. На первых двух точках замера времени, по его словам, у меня были лучшие результаты.
Третья отсечка: я впереди Цулле на 1 минуту 40 секунд.
Впереди показалась спина Олано. Олано никто никогда не догонял в раздельной гонке, и теперь он начал оглядываться через плечо. Я еще сильнее нажал на педали.
Я его достал. Олано посмотрел на меня недоверчиво и испуганно. Я поравнялся с ним — и обошел. Он исчез у меня за спиной.
Йохан продолжал говорить мне в ухо. Мой каденс достигал 100. «Это слишком много», — предупредил Йохан. Я педалировал слишком сильно. Мне пришлось немного сбавить темп.
Я вылетел на плавный поворот на спуске. Край дороги был огражден плотно уложенными тюками сена. Впереди показалась еще одна фигура. Травмированный гонщик лежал у обочины, ожидая медиков. Я узнал цвета «Cofidis». Бобби Джулич.
Он не справился с управлением и не вписался в поворот. Позднее я узнал, что он сильно ушиб грудь и ребра. Для него гонка закончилась.
Я сгруппировался и начал проходить поворот. Из толпы на дорогу выбежал ребенок. Я резко вильнул в сторону, чтобы его не задеть. Сердце отчаянно забилось.
К счастью, я быстро успокоился и не сбился с ритма. Впереди меня замаячил еще один гонщик. Я прищурился, стараясь разглядеть, кто это был, и заметил отблеск зеленого цвета. Это была майка бельгийца Тома Стеелса, замечательного спринтера, который выиграл два равнинных этапа и входил в число претендентов на общую победу.
Но Стеелс стартовал на шесть минут раньше меня. Неужели я ехал так быстро?
Йохан проверил время, и его неизменные уравновешенность и невозмутимость тут же улетучились. Он перешел на крик.
— Ты поставил их на уши! — заорал он. — Ты поставил на уши «Тур де Франс»!
Я обошел Стеелса. Вдруг я почувствовал, как молочная кислота стала появляться в мышцах ног. Мое лицо застыло в гримасе боли. Я перестарался — и теперь настала пора платить. Я выехал на последний участок, навстречу ветру, и понял, что больше не в силах двигаться. С каждым оборотом колес я возвращал Цулле выигранное у него время. Секунды шли, а я все никак не мог доплестись до финиша.
Наконец я пересек линию.
Я проверил время — 1:08:36. Я победил. Я обошел Цулле на 58 секунд.
Я почти свалился с велосипеда — настолько уставший, что глаза буквально сошлись на переносице. Так я еще никогда не уставал. Но я снова стал лидером «Тур де Франс». Когда я натягивал желтую майку и еще раз почувствовал, как она скользит по моей спине, то решил, что ей следует там остаться.
Я сошел с подиума, отдал Кик цветы победителя, крепко обнял и поцеловал ее. В тот вечер я сказал ей: «Мне кажется, я выиграю эту гонку».
Вернувшись в гостиницу, все мы, гонщики «Postal», подняли бокалы с шампанским. Пили мелкими глотками, потому что дневное испытание отняло у нас столько сил, что один бокал мог ударить в голову также, как целая бутылка. После того как вино было допито, поднялся Йохан. «Все, ребята, больше никакого шампанского, — сказал он. — Мы пьем его в последний раз, потому что собираемся выиграть еще очень много этапов, а если станем отмечать каждый, то не протрезвеем до самого Парижа».
Вся команда дружно прокричала «ура!».
МЫ доехали до гор.
С этого момента дорога, включая финишные отрезки, все время будет идти на подъем. Первый альпийский этап длиной 132,7 километра должен был привести нас в застроенный симпатичными шале город Сестриер на французско-итальянской границе, и я точно знал, что думает пелотон: что меня надолго не хватит. К моей желтой майке они не питали ни малейшего уважения.
Я лидировал с преимуществом в 2 минуты 20 секунд, но в горах достаточно одного дня, чтобы потерять все. Я никогда не был выдающимся горняком, а теперь нам предстояло пройти самые ужасные и легендарные этапы гонки, взбираясь на вершины, которые раскалывают гонщиков, словно орехи. Я не сомневался, что соперники примутся упорно атаковать, но они не знали, каким специфическим образом и с каким упорством я готовился к этой части гонки. Пришло время им это показать.
Предстоящий этап потребует не только физической силы, но и тактического мастерства, поэтому мне придется полностью положиться на наших признанных горняков, Кевина Ливингстона и Тайлера Хэмилтона. В горах очень важно дать лидеру отсидеться за спинами товарищей по команде, поэтому Кевин и Тайлер должны будут проделать основную часть изнурительной работы, поднимаясь в гору впереди меня, чтобы я смог сохранить энергию для последнего затяжного подъема на въезде в Сестриер, где остальные гонщики обязательно постараются сорвать с меня желтую майку.
Пару слов о тактике отражения атаки: в числе гонщиков есть несколько особо опасных, вроде швейцарца Алекса Цулле и испанца Фернандо Эскартина, которые в течение всей гонки наступали мне на пятки. Если один из них, скажем Цулле попробует уйти в отрыв, кто-нибудь из нашей команды «Postal», скажем Кевин, немедленно бросится за ним. Гонщик вроде Цулле способен оторваться и выиграть 2 минуты так быстро, что мы даже не заметим, как я перестану быть лидером в общем зачете.
Задача Кевина будет заключаться в том, чтобы пристроиться к Цулле и держаться прямо за ним, затрудняя Цулле подъем в гору. Это называется «сидеть на колесе». Пока Кевин будет сидеть у Цулле на колесе и гасить его скорость, остальные члены нашей команды поедут впереди меня и станут меня разгонять, помогая достать беглеца. Если в течение дня мы сумеем выдержать атаку главных конкурентов, это будет означать, что мы смогли удержать пелотон под контролем.
Мы не собирались бросаться вдогонку за каждым атакующим. Некоторые гонщики не представляли угрозы для общей победы, и нам не нужно было тратить энергию на преследование. В такие моменты товарищи по команде занимались только тем, что оберегали меня, закрывая со всех сторон и заботясь о том, чтобы мне не грозила никакая опасность. Если мне требовалась вода, то один из них отставал, чтобы дождаться техничку и взять там для меня новую флягу.
На трассе до Сестриера было три большие вершины. Первая называлась Телеграф (Col duTele-graphe), за ней следовала Галибье (Col du Galibier), самая высокая гора на всем маршруте «Тура», а после нее Монженевр (Col du Montgenevre). Напоследок нас ждал финишный подъем на въезде в Сестриер.
Большую часть пройденных в тот день 240 километров команда «Postal» работала как четко отлаженный механизм, безукоризненно перестраиваясь и контролируя ход гонки.
Испанец бросился в атаку с самого старта. Эскартин ушел в отрыв на Телеграфе, но мы решили пока сохранять спокойствие и не расходовать слишком много энергии заранее. Во время подъема на Галибье Кевин проделал фантастическую работу и довез меня до самой вершины, где было скользко и шел град. Я отсиживался за его спиной и по возможности старался его подбадривать. «Ты отлично держишься, — повторял я. — Эти парни позади нас уже выдыхаются».
Мы спускались с Галибье по проложенной через сосновый лес дороге с большим количеством крутых разворотов на 180 градусов, которые мы называем шпильками. Позвольте описать этот спуск. Представьте, что вы сгорбились над рулем и, дрожа от холода, несетесь со скоростью 110 километров в час на двух шинах шириной чуть больше сантиметра. Прибавьте к этому крутые повороты, неровный, как на американских горках, Уклон, шпильки и туман. Потоки воды стекали по склону горы мне под колеса, и где-то позади упал Кевин. Он попытался надеть дождевик, но рукав затянуло в колесо. Он сумел подняться и продолжить гонку, но несколько следующих дней у него все болело и его лихорадило.
И вот перед нами выросла гора Монженевр — наш третий подъем за шесть часов. Дождь стал еще холоднее, а туман гуще. Мы то въезжали в стену дождя, то выныривали из нее. На вершине было так холодно, что капли воды замерзли у меня на воротнике. На спуске пошел град. Я оторвался от остальной команды, а атаки не прекращались, словно другие гонщики думали, что я готов сломаться в любой момент. Это меня разозлило. Слабые гонщики остались позади; они не в силах были больше поддерживать темп. Я оказался один против самых сильных горных гонщиков в мире и решил измотать их до такой степени, чтобы они не смогли дышать.
Единственным моим компаньоном был голос Йохана в наушнике. Он ехал позади в техничке. За рулем сидел Том Вайзель, руководитель команды.
На спуске с Монженевр Иван Готти и Фернандо Эскартин рискнули уйти в отрыв на развороте и выиграли 25 секунд. Я бросился в погоню во второй группе из пяти гонщиков.
Мы вышли на последний отрезок, длинный и тяжелый 30-километровый подъем, который тянулся до самого Сестриера. Каждый из нас просидел на велосипеде по пять с половиной часов, и все боролись из последних сил. С этого момента главным стал вопрос, кто сломается, а кто нет.
За 8 километров до финиша я отставал от лидеров на 32 секунды и застрял во второй группе из пяти гонщиков, которые упорно крутили педали в гору. Все остальные были признанными горняками, выходцами из разных стран, а самым лучшим из них был швейцарец Цулле, массивный и неутомимый детина, постоянно наступающий мне на пятки.
Пришла моя очередь уходить в отрыв.
На небольшом повороте я перестроился ближе к внутреннему краю дороги, встал на педалях и ускорился. Мой велосипед как будто прыгнул вперед. Я чуть не въехал в спины мотоциклистов эскорта.
Наблюдавший за мной из технички Йохан с удивлением сказал: «Лэнс, есть просвет». И, помолчав, добавил: «Три метра».
Йохан проверил показания моего пульса по компьютерному датчику и увидел, с какой силой я работал, как сильно напряглось мое тело. Мой пульс поднялся до 180, но я не чувствовал усталости. Мне казалось, что я мчусь по ровной дороге, не испытывая никакого дискомфорта.
Он сказал: «Лэнс, просвет увеличивается».
Я буквально разрывал пространство перед собой.
За один километр я наверстал 21 секунду. Теперь отставание от лидеров составляло всего 11 секунд. Странно, но я все еще ничего не чувствовал. Я ехал… не прилагая усилий.
Шедшие впереди Эскартин и Готти начали оборачиваться. Я продолжал быстро сокращать разрыв. Я поравнялся с задним колесом Эскартина. Он повернул голову и недоверчиво взглянул на меня. Готти попытался увеличить скорость. Я обошел его и поравнялся с Эскартином.
Я еще немного поднажал, чуть-чуть увеличив темп. Я их испытывал, пытаясь определить состояние, настроение и возможную реакцию соперников.