Глава 8. Сексуальное злоупотребление.
Сексуальное злоупотребление представляет собой наиболее отвратительную форму предательства любви, поскольку сексуальность является нормальным выражением любви. Носитель этого злоупотребления приближается к своей жертве так, как если бы он или она предлагал ей любовь, но затем, воспользовавшись невинностью и/или беспомощностью избранной жертвы, он использует ее для достижения своих целей или для удовлетворения собственных, зачастую низменных потребностей. Наиболее разрушительным аспектом данного преступления является именно предательство доверия, однако физическое насилие вносит в эту деструктивную акцию дополнительную координату страха и боли. Те индивиды, которые подверглись сексуальному злоупотреблению, как правило, сохраняют рубцы от того, что им довелось испытать, на протяжении всей своей жизни. Наиболее серьезным из этих шрамов является то, что жертва подавляет в себе то, что ей довелось пережить, — поскольку она испытывает чувства стыда и отвращения по поводу случившегося. Однако результатом подавления указанных чувств является глубокое ощущение внутренней пустоты, путаницы и смущения, остающееся у такого человека. Жертвы сексуальных злоупотреблений не в состоянии капитулировать перед собственным телом или перед любовью, а это означает, что у них нет шансов добиться в своей жизни сколько-нибудь глубокого удовлетворения. Для них нет предприятия более опасного, нежели путешествие, цель которого — открытие самого себя. Лечение таких людей требует осознания указанной проблемы и особого внимания к ней.
Насколько распространены и обыденны случаи сексуального злоупотребления? Это зависит от того, что именно мы подводим под это понятие. Статистические исследования, основывающиеся на анонимных анкетах, которые распространялись среди взрослых, указывают, что от 30 до 50 процентов респондентов сообщают о сексуальных злоупотреблениях, которым они подвергались в детстве. Если рассматривать в качестве сексуального злоупотребления любое нарушение частной жизни ребенка применительно к его телу и сексуальности, то, по моему убеждению, частота подобных случаев может даже превысить 90 процентов. Одна моя пациентка вспоминала о своих ощущениях стыда и унижения, когда в трехлетнем возрасте семья заставила ее позировать обнаженной («голенькой», как они выражались) для фотографии. Публичные комментарии по поводу развивающейся детской сексуальности также вполне могут трактоваться в качестве одной из разновидностей сексуального злоупотребления. Когда отец шлепает свою маленькую дочку по голой попке, то подобное действие, по моему убеждению, в такой же мере является актом сексуального злоупотребления, как и физического унижения. Если отец испытывает от таких своих поступков сексуальное возбуждение, ребенок прекрасно чувствует это. Одна из моих давних пациенток рассказывала, что однажды попросила мужа отшлепать ее по обнаженным ягодицам — и это возбудило ее в сексуальном смысле до такой степени, что последовавший за сим половой акт показался этой женщине наилучшим из всего того, что ей довелось испытать в этом плане. Данный случай являет собой типичный пример мазохистского поведения. Вне всякого сомнения, оно берет свое начало в том факте, что отец этой женщины, когда она была ребенком, шлепал ее именно так, и это вызывало у нее сильное сексуальное возбуждение. Истоки мазохистской или садистской практики, ассоциирующейся с сексом, лежат в детских впечатлениях, которые «впечатываются» (выражаясь по-научному, подвергаются импринтингу) в личность ребенка. Многие женщины непосредственно в ходе полового акта для облегчения достижения кульминационного пункта используют различные мазохистские фантазии, скажем, воображают, что их связывают каким-нибудь жгутом или привязывают к кровати. Я готов зайти в своих предположениях по поводу роли сексуальных злоупотреблений в детстве настолько далеко, что выскажу следующее утверждение: всякий эпизод, в котором взрослый бьет ребенка, имеет определенные сексуальные последствия.
Однако на сегодняшний день мы осознаем, что многие случаи сексуального злоупотребления включают в себя непосредственный сексуальный контакт между взрослым человеком или подростком, с одной стороны, и ребенком, с другой. Мы говорим также о подобных случаях как о какой-то форме кровосмесительства, или, иначе говоря, инцеста. Там, где такой прямой половой контакт действительно имеет место, он производит весьма деструктивный эффект на личность ребенка, причем степень серьезности указанного разрушительного воздействия обратно пропорциональна возрасту ребенка — другими словами, чем младше ребенок, тем более тяжек причиненный ему урон. Я был буквально шокирован, узнав о таких случаях, где пострадавший ребенок был самым натуральным младенцем. Если сексуальное злоупотребление имело место в весьма юном возрасте, ребенок загоняет все воспоминания о случившихся с ним событиях куда-то очень глубоко, подавляя в себе все чувства, которые с ними связаны. Обязательным последствием подобного подавления становится долговременное омертвление некоторой части тела. Когда соответствующие чувства снова оживают, память пробуждается. Это хорошо иллюстрируется следующим случаем из моей практики.
Мадлен должно было вот-вот исполниться пятьдесят лет, когда она впервые осознала, что, будучи совсем маленьким ребенком, подверглась сексуальному злоупотреблению. Она чувствовала, что лишена в своей жизни чего-то существенного, поскольку в обоих ее браках мужья физически унижали ее и злоупотребляли ею как женщиной. Однако, приступая к терапии, она никак не связывала унижения, которым она подвергалась со стороны своих супругов, с возможностью сексуального злоупотребления, объектом которого она стала в самом начале жизни. Оба ее родителя были алкоголиками, и семья как таковая не функционировала, но поскольку вся родня вела себя очень скрытно и держала Мадлен в стороне от других детей, она считала, что то искаженное и беспорядочное существование, которое было присуще ее самым ближайшим родственникам, и есть нормальный образ семейной жизни.
Мадлен смолоду привыкла выживать, и она в конечном итоге вполне преуспела в этом деле. У нее был собственный процветающий бизнес, и она воспитала четверых детей, успешно выпустив их во взрослую жизнь. У нее также хватило мужества оставить двух мужчин, которые плохо к ней относились, но она не ощущала по отношению к ним подлинного гнева. Она знала только одно: ей нужно отказаться от этих взаимоотношений. В один прекрасный день ближайшая подруга Мадлен подтолкнула ее к тому, чтобы посетить встречу группы лиц, пострадавших от инцеста, к которой эта приятельница сама принадлежала. Когда Мадлен услыхала, как другие женщины рассказывают о том, что родители в детстве сексуально злоупотребляли ими, ее вдруг осенило, что и ей самой наверняка довелось испытать нечто подобное. Эта мысль повергала ее в неизменный ужас, но никак не желала уходить. Она начала ощущать в своем теле страх, который позднее смогла сопоставить с актом сексуального злоупотребления в весьма раннем детстве.
Мадлен пришла ко мне после того, что ей довелось пережить с одним мужчиной-терапевтом, который незадолго до конца сеанса внезапно заключил ее в объятия, крепко прижимая свой таз к ее лону. Она была одновременно и разгневана, и напугана случившимся. Сообщив мне об указанном происшествии, она перешла к рассказу о том, что на встрече лиц, пострадавших от инцеста, она обрела понимание того, как ее отец использовал ее сексуально в то время, когда ей был всего один годик.
Эта информация поразила меня своим полным неправдоподобием, но поскольку у меня не было оснований ставить ее чувства под сомнение, то я согласился с ее сообщением как с чем-то вполне возможным. В течение следующих двух лет терапии я пришел к убеждению, что указанный случай не просто мог, но действительно имел место. По мере того как работа с ее телом продвигалась и Мадлен стала понемногу ощущать основание своего таза, тазовое дно и прямую кишку, она стала впадать в панику. Владевший ею страх оказался настолько велик, что она отсекала в себе все чувства и как бы отделялась от своего тела. Указанный страх подкреплял ее убежденность в том, что в весьма юном возрасте в нее проникли через задний проход.
Явление отделения от собственного тела представляет собой диссоциативный (то есть относящийся к нарушению связей) психический процесс, типичный для различных шизоидных состояний, при котором сознательный разум перестает отождествлять себя с телесными событиями. При этом Я сознательного разума действует как наблюдатель того, что происходит в теле. Субъективное ощущение бытия обретающейся в теле личности, которая переживает некоторое событие или действие, у такого человека отсутствует. Связь между созерцающим Я и действующим Я разорвана. Причина такого разрыва заключается в том, что переживаемое, испытываемое носит слишком пугающий характер, чтобы оно могло быть интегрировано в состав эго, которое тем самым защищает себя, «отщепляясь» от данного переживания. В самых крайних, экстремальных случаях, когда страх доходит до настоящего ужаса, происходит еще более тотальный разрыв с телом, результатом которого становится состояние деперсонализации, характеризуемое как нервный срыв, могущий привести к шизофрении. Мадлен никогда не становилась шизофреничкой. Однако связь между телом и разумом всегда была в ней хрупкой и уязвимой, и она всегда угрожала разорваться, если страх женщины приближался по своей интенсивности к ужасу. Это образовывало собой шизоидное состояние. В продвинутом случае она оказывалась отделенной от своего тела до такой степени, что вообще переставала чувствовать факт его наличия. К счастью, столь серьезное состояние диссоциирования от тела длилось у нее недолго. Ей удалось постепенно восстановить связь между сознательным разумом и телом до такой степени, что этого оказывалось достаточно для воссоздания ощущения реальности своего физического Я. Но указанная связь все-таки продолжала оставаться поверхностной, а не глубинной, и это не позволяло Мадлен почувствовать, в какой мере она ранена и насколько она не в порядке. Под поверхностью эта взрослая женщина была до ужаса напуганным ребенком.
В повседневной жизни в Мадлен невозможно было разглядеть настолько запуганное создание. Она была разумной, интеллигентной особой и была вполне в состоянии достаточно хорошо совладать с обычными будничными событиями, происходившими в ее жизни. Ужас возникал в ней лишь тогда, когда какое-то сильное чувство проявляло тенденцию выплеснуться на поверхность и вырваться у нее из-под контроля. Поскольку для того, чтобы защитить себя от подспудно грозящих унижений и злоупотреблений, она нуждалась в том, чтобы стать более агрессивной, я заставил ее выполнять уже знакомое читателю упражнение, связанное с нанесением ударов по кровати и громкими выкриками типа: «Оставьте меня в покое!» Если ее голос возвышался при этом до такой степени, что в нем прорывался пронзительный визг, она сворачивалась колечком в уголке кровати, принимая эмбриональную позу, и горько рыдала, словно маленький ребенок, испытывающий форменный ужас. Требовалось немало времени, прежде чем ее страх рассеивался в степени, достаточной для возвращения Мадлен к своему «нормальному» Я, так что она могла покинуть мой кабинет хоть с каким-то ощущением психического здоровья. Плач тоже был для нее весьма затруднительным делом, поскольку любая потеря контроля над собой повергала ее в ужас. Я убежден, что только моя симпатия, поддержка и призывы раскрыть свой гнев и в буквальном смысле слова вышвырнуть его наружу позволили ей испытать сильный гнев, не впав при этом в ужас и не подвергнувшись диссоциации, то есть разрыву с собственным телом.
Наблюдая за повседневной деятельностью Мадлен, никто не заподозрил бы, насколько сильны нарушения в ее личности. Она функционировала исключительно «от головы», с минимумом телесных чувств и ощущений. Однако сексуальные чувства в ней имелись, и многих мужчин влекло к ней. По ее утверждениям, от контактов с ними она получала наслаждение, и я верю в правдивость этих слов, но эти ее переживания носили диссоциированный характер в том смысле, что Мадлен не была по-настоящему связана со своей сексуальностью, которая была у нее ограничена генитальным аппаратом и реализовывалась без всякой страсти. При рассмотрении поверхностного уровня ее личности Мадлен выглядела абсолютно зрелой женщиной, но на глубинном уровне это был беспредельно запуганный ребенок, совершенно потерянный и беспомощный. Женщина, кажущаяся зрелой и взрослой, присутствовала только на поверхности. При любой реальной глубине чувств вы сталкивались с перепуганным ребенком. По мере того как сама Мадлен постепенно вступала во все более устойчивый контакт с этим до ужаса запуганным ребенком в себе, она начала ощущать собственное тело самыми разными способами — не как вещь, которую она могла использовать, а как личность, которой она являлась. А испытываемые ею страх и ужас при этом уменьшались.
Принимая во внимание кошмар младенчества Мадлен и те нарушения личности, которые явились его закономерным результатом, было бы трудно дать приемлемое объяснение сексуальному наслаждению, которое она испытывала в физическом общении с противоположным полом. Нужно, однако, понимать, что она представляла собой расщепленную, раздвоенную личность, и ее сексуальность, равно как и прочие чувства, была весьма поверхностной. Она могла связаться со своей сексуальностью как выражением ее собственного Я ничуть не в большей степени, чем мог в свое время связаться я с тем воем, который вырвался из моего горла во время первого сеанса у Райха. Хотя вой представляет собой интенсивный звук, во мне самом не было ощущения интенсивности чувств. Аналогично, секс по идее должен быть интенсивным переживанием, но для Мадлен и для всех тех, кому довелось подвергнуться сексуальному злоупотреблению, он не воспринимается в этом качестве. Любое злоупотребление маленьким ребенком, любое его унижение, будь то физическое или сексуальное, которое доводит ребенка до ужаса, ведет к его диссоциированию, отделению от собственного тела. Мадлен было трудно испытать всякое интенсивное чувство без того, чтобы не оказаться предельно напуганной и одновременно отсеченной от своего тела. Ее тело было не в состоянии вынести любой сколько-нибудь мощный энергетический заряд, а разум не мог интегрировать в себя проживаемую эмоцию.
В процессе терапии Мадлен занималась физическими упражнениями, чтобы углубить дыхание и добиться лучшего ощущения собственного тела. Однако каждый этап погружения в более сильные чувства вызывал в ее памяти какой-то ужасный эпизод, в результате которого она опять замыкалась и как бы покидала свое тело. Если после сеанса, во время которого у нее появлялись более сильные чувства, ей удавалось сохранить самоконтроль, то она рассказывала мне, как в течение какого-то времени существовала вне тела. Пребывание вне тела означало отсечение всех чувств и функционирование исключительно «от головы», от сознательного разума. Постепенно страх убавлялся, и она научилась выдерживать в своем теле больше эмоций и больше ощущений, не впадая при этом в ужас и не отсекая возникающие чувства. Если сеанс оказывался для нее чрезмерно насыщенным и ей все же приходилось покинуть свое тело, то она научилась довольно быстро приходить в себя, что представлялось ей самой заметным достижением. Припоминаю один сеанс, в ходе которого Мадлен с восторгом заметила: «Я теперь чувствую свои ступни».
Однако вопрос о весьма раннем сексуальном злоупотреблении продолжал оставаться очень трудным для решения. Мадлен чувствовала себя необычайно уязвимой в области заднего прохода и около него, и можно было только удивляться, как она могла поддерживать внешне вполне нормальные половые отношения при том громадном страхе, который она ощущала в зоне у основания таза. Но ведь Мадлен рассказывала мне, что испытывала наслаждение от секса даже с теми мужчинами, которые злоупотребляли ею и унижали ее. Более того, она на самом деле была вполне игрива, кокетлива и соблазнительна, хотя сама не полностью осознавала эту сторону своего поведения. Являясь на глубинном уровне запуганной маленькой девчушкой, она — на поверхности — была одновременно вполне утонченной женщиной, наслаждавшейся половыми отношениями с мужчинами и приветствовавшей эти отношения. Утонченность является здесь целиком и полностью подходящим словом, поскольку, четко отражая отсутствие невинности, оно указывает и на отсутствие чувства вины, что в данном случае также весьма важно. Чтобы выжить, Мадлен пришлось принять извращенность окружавшего ее мира в качестве нормы. Раз весь мир толкует о сексе, она должна, просто обязана тоже обрести навыки пользования этой штуковиной. Таким образом, невзирая на сексуальные злоупотребления в ее детстве и на физические унижения и злоупотребления в замужестве, Мадлен не испытывала ненависти к мужчинам и не питала по отношению к ним никакого особого гнева.
Впрочем, и ненависть, и гнев присутствовали в ней, но из-за необходимости выжить оба эти чувства оказались отсеченными, так что она оказалась сексуально доступной для мужчин. В конечном итоге, коль они настолько отчаянно нуждаются в половых контактах и сексуальной разрядке, то почему бы не дать им этого? Подчинение ликвидирует угрозу принуждения и насилия, а также «снимает», отрицает страх. Увы, многим женщинам, которые подвергались злоупотреблениям, свойственна ложная аргументация, что никакой мужчина не причинит вреда той, которая отдалась ему добровольно.
Однако в личности такой женщины, которая, будучи ребенком, стала объектом сексуального злоупотребления, присутствует и еще один элемент, формирующий ее поведение настолько сильно, насколько это делают страх и беспомощность, ассоциирующиеся с указанным злоупотреблением. Этим элементом является сильное возбуждение, ограниченное генитальным аппаратом и диссоциированное от сознательной части личности. Раннее сексуальное использование одновременно и пугает, и возбуждает ребенка. Разумеется, это не то возбуждение, которое может быть успешно интегрировано в еще не успевшие созреть тело и эго ребенка, однако оно в любом случае налагает несмываемый отпечаток и на его тело, и на разум. Ребенок скачкообразно вступает во взрослый мир, который напрочь срывает покровы с его детской невинности, но с этого момента сексуальность становится в его личности той силой, которой невозможно сопротивляться и которую немыслимо преодолеть, хотя она «отщеплена» от личности и существует как бы сама по себе. Примером подобного состояния служит небезызвестная Мэрилин Монро. Для всего мира она воплощала собой сексуальность, но сама не была сексуальной личностью. Все выглядело так, как если бы эта записная красотка играла сексуальные роли, не отождествляя себя с ними на взрослом уровне. Ее взрослая личность была расщеплена между утонченным разумом, с одной стороны, и почти детской зависимостью и страхом, с другой. Она была сексуально искушенной и изощренной персоной, но все это было поверхностным и лишь прикрывало глубинное, основополагающее ощущение потерянности, беспомощности и запуганности. В одной из своих недавних книг я охарактеризовал Монро как пример множественной личности.
Как-то ко мне обратилась одна молодая особа с просьбой помочь ей понять собственную запутанную жизнь. Бетти, как я буду дальше звать эту женщину, воспитывалась в нескольких домах, где она была приемным ребенком, и рассказала мне историю сексуальных злоупотреблений, которым она подвергалась начиная с десятилетнего возраста. Возникшая у нее на сегодняшний день путаница в жизни была связана с проблемами, которые существовали в ней применительно к мужчинам. Их влекло к Бетти (она была женщиной привлекательной и даже соблазнительной), но отношения с ними почему-то все время вели в никуда. Была в ней одна удивительная особенность: в помещении она источала какой-то густой сексуальный аромат, который был почти осязаем. Поскольку это был ее естественный запах, она совершенно не осознавала его наличия. Подобно Мадлен, Бетти существовала на двух уровнях. Один из них был поверхностным, и здесь она функционировала как сексуальная женщина — умудренная, изощренная и весьма компетентная во всех нюансах. Второй уровень был глубинным, и тут Бетти была до крайности запуганным маленьким ребенком, неспособным горько расплакаться или впасть в сильный гнев. Она вела себя так, словно находилась во власти какого-то сексуального заряда, который, однако, был в ее личности чуждой силой, причем она не располагала над ним никаким контролем. Бетти не осознавала, какое воздействие оказывает на мужчин присущее ей насыщенное сексуальное благоухание, поскольку сама она его не воспринимала. Кроме того, она испускала его не все время, а, скорее всего, лишь тогда, когда неосознанно пыталась соблазнить мужчину и вовлечь его в интимные отношения. Однако ее усилия прельстить кого-то были выражением не страсти, а потребности, нужды.
Бетти нуждалась в моей помощи, и единственный, с ее точки зрения, способ реально получить искомое содействие с моей стороны состоял в том, чтобы посредством своей сексуальной эманации, или, иначе говоря, излучения, возбудить во мне эротический интерес к ней. Она изливала свой генитальный запах вовсе не сознательным образом — он порождался тем фактом, что ее влагалище становилось заряженным и возбужденным, что для нее самой оставалось, однако, незамеченным. Указанное возбуждение наверняка брало свое начало в давнишнем сексуальном злоупотреблении и не было ее собственным чувством, так что она не отождествляла себя с ним. Опыт жизни приемыша научил Бетти пользоваться этим навыком начиная с достаточно раннего возраста. При этом она еще тогда обнаружила, что если ее приемные матери были к ней враждебны, поскольку — как женщины — не доверяли ее сексуальности, то мужчины сексуально реагировали на нее. Как всякий ребенок, она, действуя сознательно или бессознательно, пыталась получить от своих приемных отцов какую-то поддержку, но они лишь использовали ее для собственных целей. Я убежден, что на каком-то полускрытом уровне эти мужчины жалели Бетти и даже хотели ей помочь, но на более наглядном и непосредственно воспринимаемом уровне они попросту извлекали сиюминутную выгоду из ее нужды и беспомощности, злоупотребляя своими возможностями и используя ее сексуально. В неизбежном отчаянии она проявляла податливую покорность и в тоже время где-то в глубине верила, что этот взрослый человек любит ее. Это, увы, не срабатывало. Приемная мать чуяла, куда все клонится, и Бетти отсылали к другим приемным родителям, где снова повторялась точно такая же история.
Бетти проходила у меня терапию сравнительно недолго, и у меня не было времени с должной полнотой проанализировать ее прошлое. Она подавила в себе большинство ранних воспоминаний, а в тот момент, когда я столкнулся с нею — это было много-много лет назад, — у меня отсутствовала та глубина понимания всей указанной проблематики, которую я приобрел сейчас. Человек учится на собственных ошибках. Однако интуиция подсказывала мне, что в своей основе события ее жизни развивались именно так, как я только что рассказал, поскольку мужчина, который рекомендовал мне Бетти как пациентку — а она в тот момент делила с ним ложе и работала на него, — был мне известен как лицо, склонное к сексуальным и иным злоупотреблениям и унижениям. Его подход к женщинам был таков: предложить помощь, которая ему самому казалась неподдельной и чистосердечной, а потом, когда женщина, что называется, «клюнула», — использовать ее сексуально. Это именно тот тип мужчин, которые и должны были всю жизнь манить Бетти, хотя действия по принуждению к сожительству могли многократно повторяться в ее биографии. Впрочем, Мадлен тоже должна была пройти через сходное принуждение, чтобы в конечном итоге вступить в связь с мужчиной, который физически унижал ее. Позволю себе напомнить, что точно так же обстояло дело и с Мартой, о которой я рассказывал в главе 3. До тех пор пока все эти женщины останутся зафиксированными на поиске мужчины, который будет их любить и защищать, их будут использовать и унижать. Взаимоотношения таких женщин с мужчинами не могли переродиться в продуктивные. Мужчины реагировали на них как на сексуальные объекты, а не как на сексуальных личностей, поскольку сами эти дамы не воспринимали себя как личностей. Их чувство собственного Я было слишком серьезно повреждено тем, что в детстве их близкие так или иначе злоупотребляли ими сексуально.
Сексуальное злоупотребление производит на половую сферу жертвы эффект преждевременного перевозбуждения. Невзирая на испытываемый страх, происходит импринтинг («впечатывание») в личность пострадавшей сексуального возбуждения случившимся половым контактом, поскольку в детском сексуальном аппарате этот контакт остался неразряженным. Влечение этих женщин к тем мужчинам, личность которых видится бедным жертвам весьма подобной личности того человека, кто сексуально злоупотребил ими, а также присущее всем им сексуальное подчинение являются бессознательными попытками освободиться от собственной зафиксированности на ужасном детском опыте за счет того, чтобы заново пережить случившееся и разрядить то, что тогда по определению не могло разрядиться. Но из-за их диссоциации от тела ничего подобного не происходит.
Люсиль рассказывала мне, что постоянно ощущает возбуждение во влагалище, которое она воспринимает как посторонний или чужеродный элемент. Основная доля ее сексуальной деятельности была нацелена на разрядку этого возбуждения, чтобы получить возможность хоть на время избавиться от своих чуть ли не вечных терзаний. Но это не срабатывало, поскольку чувство освобождения, которое она испытывала после занятий сексом, длилось недолго. Люсиль оказалась в безраздельной власти какой-то чуждой силы — сексуального заряда от злоупотребившего ею мужчины, который она оказалась не в состоянии разрядить. Ведь полноценная разрядка наступает у человека лишь тогда, когда волна возбуждения движется по всему телу вниз, к половым органам, а затем покидает их. Насилие, объектом которого она стала в юном возрасте, то есть перед тем, как в ней развилась способность полноценно разрядить сексуальное возбуждение с помощью оргазма, привело к тому, что ее половые органы оказались заряженными той силой, над которой индивид не располагает сознательным контролем. Молоденькая девушка сызмала оказалась в буквальном смысле лишенной возможности распоряжаться собственными половыми органами.
Жертва сексуального злоупотребления может снова войти во владение своими половыми органами, если она позволит охватившему ее возбуждению течь вниз, по направлению к этим органам, а затем — влиться прямо в них. Именно такова и есть картина нормального сексуального поведения, но в случае рассматриваемых нами жертв злоупотребления такая модель физически блокируется полосой напряжения, обвивающей талию, а психологически — сильнейшим чувством стыда применительно к собственным половым органам, которые рассматриваются как нечто нечистое, грязное. Очень большое количество женщин испытывает стыд из-за своей сексуальности, поскольку в свое время этому чувству они не дали возможности развиться в полноценное выражение любви. И тем не менее сексуальность действительно является выражением любви, проявлением желания быть как можно ближе с другим человеком, слиться с ним. К сожалению, такая любовь часто смешивается со своей противоположностью — враждебностью. Большинство людей сохраняет неоднозначные чувства в связи со своими детскими переживаниями, в которых родительская любовь сочеталась с исходящими от них негативными и враждебными импульсами. Это весьма наглядно проявляется в большинстве случаев, о которых я уже успел рассказать, но у меня имеется убежденность, что подобные явления отнюдь не единичны и имеют место в большинстве семейных отношений. Человек, которого когда-то предали те, кто пользовался его любовью и доверием, не в состоянии полностью и безоговорочно капитулировать перед любовью. Я видел целый ряд женщин — жертв сексуального злоупотребления, у которых наблюдались картины поведения, сходные с только что описанными. Это были образованные и интеллигентные особы, жизнь которых оказалась серьезно искалеченной тем, что давным-давно они явились жертвами отвратительного злоупотребления. Все они характеризовались наличием множественной (как бы расщепленной) личности, что брало свое начало в конфликте между их сексуальным возбуждением и страхом, между ощущением своей желанности и сильным чувством стыда. И во всех подобных случаях сексуальность не становилась интегральным аспектом их личностей.
Некоторое время назад я консультировал исключительно красивую женщину сорока с небольшим лет по имени Энн, проблема которой состояла в чрезвычайной ригидности ее тела, затруднявшей ей буквально все и всяческие движения. Она рассказывала в качестве примера, что когда на ежегодном бале, проводившемся в колледже, ее выбрали королевой, то, спускаясь по лестнице в холл, где ей должны были возложить на голову присужденную корону, она испытывала заметные трудности. Врачи оказались не в состоянии вылечить указанное расстройство, поскольку не находили у нее никаких неврологических отклонений. Она сама была убеждена, что ее состояние имеет эмоциональные причины. С двенадцати до восемнадцати лет ее отец регулярно поддерживал с ней половые отношения. Он был горячо влюблен в нее, и она отвечала взаимностью. Энн описывала отца как самого выдающегося человека в графстве, которого обожали и добивались все, включая его собственную дочь. Энн объясняла свое физическое состояние тем, что в сексуальных контактах с отцом не могла позволить себе достичь кульминации, поскольку в этом случае испытала бы огромный стыд и чувство вины. Отказываясь капитулировать перед своими сексуальными чувствами, она могла в тот момент питать убеждение, что поступает так ради отца — который так сильно нуждался в ней. Энн утверждала, что сама она любила его — и это, по моему убеждению, было чистой правдой. Не сомневаюсь я и в том, что отец тоже любил ее — но одновременно предавал.
Его предательство сделало для Энн чрезвычайно трудным делом последующую сексуальную капитуляцию перед каким угодно мужчиной. Она длительное время была замужем за человеком, которого любила, но, по ее словам, потребовалось много лет, пока она смогла испытать с ним оргазм. Принимая во внимание ту степень телесной ригидности или жесткости, от которой Энн по-прежнему страдала, я не думаю, что она могла легко или в полной мере отдаться любовной страсти. Причиненный ей урон был гораздо сильнее, чем она знала или признавала.
Предательство, равно как и измена, всегда считалось тягчайшим преступлением и относилось к разряду тех, за которые в давние времена полагалось карать смертью. По моему глубокому убеждению, Энн удерживала в себе громадный заряд гнева против отца за его поведение. Закрепощенность, ригидность ее тела была не только средством контролировать владевшую ею сильную страсть; она служила также для подавления скрытой ярости и для контроля над ней. Ведь точно так же, как мы таем и плавимся от любви, мы холодеем и стынем от ненависти. Однако ненависть присутствовала во внешнем слое ее мускульной системы, а не в сердце. Подобно всем индивидам, подвергавшимся сексуальным злоупотреблениям, Энн была раздвоена: в недрах сердца она любила своего отца, но в мышечном слое — сопротивлялась ему и ненавидела его. Ее прямо-таки неземная красота являлась выражением сексуальной привлекательности, но она не распоряжалась своей сексуальностью в полном объеме.
Мне довелось увидеть Энн всего лишь дважды, поскольку она проживала в отдаленном районе страны. В процессе нашей беседы по поводу ее жизни и проблем я чувствовал, что она вовсе не готова, да и не испытывает желания раскрыть свой гнев против отца. Однако без снятия, без высвобождения этого гнева не могло быть и речи о смягчении той мускульной ригидности, из-за которой она была настолько ограничена в своих движенияx, словно ее обрядили в смирительную рубашку. В людях, ставших объектами сексуальных злоупотреблений, существует сильное сопротивление тому, чтобы давать выход гневу против своего обидчика. Частично указанное сопротивление проистекает из чувства вины за участие в половых актах, независимо от того, носило ли это участие добровольный или принудительный характер. Однако оно проистекает также из страха перед самим гневом, который воспринимается как желание убить. Убийство родителя представляет собой самое отвратительное, гнусное преступление, хотя в данном случае именно родитель оказался предателем. К подлинному разрешению конфликтов, порожденных сексуальным злоупотреблением, можно прийти только через долговременную терапевтическую программу, в рамках которой обеспечивается контролируемая ситуация для выражения подспудного гнева.
Исследования свидетельствуют, что дети мужского пола подвергаются сексуальным злоупотреблениям почти столь же часто, как и женского. Часть из них становится объектом насилия со стороны отцов, другие — со стороны иных взрослых мужчин, а также старших братьев. Когда такое событие имеет место, оно оказывает на личность мальчика точно такое же воздействие, как это бывает в случае девочек. Если произошло проникновение в задний проход, то ребенок, возможно, испытал интенсивную боль и страх, результатом чего может явиться диссоциация от собственного тела, как это произошло с Мадлен. Сексуальное злоупотребление мальчиком, исходящее от взрослого мужчины, подрывает зарождающуюся мужественность ребенка и заставляет его почувствовать себя опозоренным и униженным. Я, правда, не верю, что подобные происшествия рождают в личности мальчика гомосексуальную тенденцию, но слабость мужской самоидентификации, возникающая у мальчика как следствие таких событий, вполне может сделать его предрасположенным к указанной модели сексуального поведения. Ущерб, наносимый личности ребенка, вызывается в первую очередь эмоциональным воздействием испытанного потрясения. Страх, стыд и унижение представляют собой опустошающие чувства, особенно для ребенка, у которого нет путей избавиться от последствий удара, причиненного подобной травмой, и прийти в себя. Физическое унижение ребенка отцом, как это имеет место в случае повторяющихся телесных наказаний, оказывает на личность мальчика сходное воздействие и, как я уже отмечал в предшествующей главе, также должно рассматриваться как одна из форм сексуального злоупотребления.
Сексуальное злоупотребление в такой же мере является выражением власти, которой располагает данный индивид, как и испытываемого им сексуального влечения. Ощущение наличия власти над другим человеком действует как противоядие тому чувству униженности, которое испытывает тот, кто злоупотребляет ребенком. Вопрос о власти является составной частью сексуальной активности даже в том случае, когда речь идет об отношениях между вполне взрослыми людьми, добровольно согласными на нестандартный половой акт, как это имеет место при садомазохистской практике. Тот, кто совершает сексуальное злоупотребление, обычно принадлежит к разряду лиц, чувствующих себя неспособными быть мужчиной или женщиной на зрелом уровне. Указанное ощущение импотенции или неспособности исчезает, когда жертвой оказывается ребенок, беспомощный взрослый или подчиняющийся партнер. В такой ситуации злоупотребляющее лицо чувствует себя всемогущим, а это означает, что оно ощущает и свою половую потенцию. Когда в сексуальные взаимоотношения вторгаются властные чувства, они всегда превращаются в нечто, так или иначе связанное со злоупотреблением. Мужчина, который, чтобы ощутить себя обладающим надлежащей сексуальной потенцией, нуждается в чувстве власти над партнершей, в обязательном порядке будет злоупотреблять женщиной и унижать ее