Забота, которая всегда с нами

Один из самых сложных аспектов работы терапевта состоит в том, чтобы проявлять заботу таким образом, чтобы она способствовала росту, а не разрушала или просто давала новую информацию. Большинство из нас вступают в профессиональную деятельность, обладая способностью к эмпатии и заботе, лежащей глубоко внутри нашей личности. Мы обычно достаточно хороши как заботливые люди в традиционном смысле поддержки и понимания. Эти качества действительно являются основными для нашей профессиональной роли. Без них мы не в состоянии ничего сделать. Для того чтобы помогать по-настоящему, мы должны чувствовать боль наших клиентов и уважать борьбу, которую им приходится вести.

Все это очень существенно для работы семейного терапевта, но не достаточно. Если мы можем предложить только такой вид заботы, терапевтические взаимоотношения будут очень ограничены. Как и в любых других видах социальных отношений, близость может расти и развиваться только как результат настоящего взаимообмена и реальной борьбы.

Для того, чтобы быть по-настоящему заботливыми, вы должны развивать в себе способность к противостоянию. Вы должны быть готовы бросить людям вызов, чтобы обратить их лицом к проблемам, существование которых они, как правило, предпочитают не замечать.

Когда я подталкиваю всю семью или кого-то из ее членов занять позицию в терапевтической системе, я убеждаю их в том, что забочусь о них. Я даю им понять, что знание, которым я располагаю, не позволяет мне обращаться с ними как с несамодостаточными индивидами.

Конечно, голая конфронтация, без заботы, редко является сколько-нибудь ценной. Садизм же, скрывающийся за личиной самодовольного профессионализма, по сути дела является грязным обманом.

Настоящая забота требует определенного сочетания опеки и противостояния, интеграции любви и ненависти как взаимосвязанных явлений. По своей природе они скорее взаимодополняющие, чем антагонистичные. С возрастанием вашей способности к любви возрастает и способность ненавидеть. Ваша заботливость позволяет вам противостоять людям и одновременно быть им полезными, не проявляя насилия. Противостояние же без заботы - просто садизм.

Другой аспект заботливости связан с широтой спектра эмоций, которые вы испытываете по отношению к вашим клиентам. Богатство и разнообразие нашего эмоционального мира обычно увеличивается с течением времени, проведенного вместе. И здесь может проявиться весь спектр эмоций - от любви до ненависти. Клиенты не оставляют без внимания чувства терапевта по отношению к ним и соответственно реагируют на них.

Еще одним существенным компонентом заботливости является необходимость проявлять уважение к возможностям и способностям наших клиентов, что частично связано с осознанием наших собственных ограничений. Хотя семьи могут обращаться к нам в разгар кризиса, их ни в коей мере нельзя считать беспомощными. Благодаря взаимозависимости членов семьи у них имеются громадные ресурсы, которые могут быть использованы. Выражение "один поцелуй матери стоит тысячи поцелуев терапевта", несомненно, верно. У семьи есть потенциал помощи друг другу и поддержки взаимного роста. Наш потенциал по сравнению с ними намного слабее.

Как ни странно, самым сильным источником нашего влияния является способность быть искренними. Они учатся быть настоящими по отношению к нам в той мере, в которой мы искренни с ними. Отчасти это означает, что никогда не следует предавать самих себя. Если вы с уверенностью можете утверждать, что являетесь действительным центром вашего бытия, они становятся центром своего собственного бытия. Разделять с ними иллюзию, что вы представляете собой как раз то самое божество, в котором они нуждаются, бесполезно как для них, так и для вас. Негодование и разочарование, возникающие во время встречи и после нее, как раз связаны с данной позицией. Часто я говорю семьям: "Послушайте, я здесь нахожусь вовсе даже не ради вас. Я здесь для себя и собственного опыта". Я хочу, чтобы они осознали свою собственную силу и ответственность.

Когда мы вновь встретились с семьей, в центре обсуждения оказались вопросы о моей заботе и их ресурсах.

Третий день работы был ознаменован появлением Гейл и Майка - брата и сестры, которых не было на предыдущих сессиях. Когда наконец-то собралась вся семья, воздух опять наполнился мрачными предчувствиями и ощущением неопределенности. В какой-то мере это естественное следствие того, что среди нас появились новые лица. В известном смысле Майк и Гейл вклинились в уже установившуюся систему взаимоотношений. Их статус полноправных членов семьи не подвергался сомнению, но их позиция в терапевтическом взаимодействии была неясной.

К: Я не знаю, как мне ввести тебя во все это, Майк. Они рассказали тебе о сути дела?

Майк: Не совсем. Но вы можете просто продолжать, не обращая на меня внимания.

К: Но если я так поступлю, тебе придется непросто. У меня такое чувство, что все члены семьи равным образом безумны. Мы пытались выявить безумие у каждого без исключения. Мне известно, что тебе нравятся моторы и что ты настолько безумен, что собираешься принять дела на ферме от старика. Это, конечно же, безумие, так как он всегда будет смотреть из-за твоей спины на то, что ты делаешь с "его" фермой. Итак, может быть, ты поделишься некоторыми сторонами своего безумия?

Майк: Что вы хотели бы, чтобы я здесь показал?

К: Ну, не знаю - например, до какой степени ты можешь в принципе обезуметь... или насколько безумным ты был когда-то. Как если бы ты считал себя хозяином своей собственной жизни вместо того, чтобы разрешить семье управлять ею.

Майк: Не знаю, я во все это не вмешивался.

К: Что ты будешь делать, когда старик переедет в новый дом и перестанет тайно наблюдать за тобой? Женишься? Или же заставишь работать свою сестру?

Майк: Не знаю, может быть, предложу другим людям переехать туда. Знакомым ребятам.

К: А это действительно идея! Ты можешь положить начало мужской общине. Но для этого тебе надо будет обзавестись хорошим поваром.

Майк: Да, кем-то, кто действительно смог бы помочь.

К: Ты можешь дать объявление о поваре в один из журналов для гомосексуалистов.

Майк: Это меня не интересует. Я бы позвал друзей.

Ввести нового участника в уже установившуюся группу всегда непросто. Не удивительно, что Майк осторожничает и не желает слишком обнажать свой внутренний мир. Но не только из-за неудобства сложившейся ситуации - таков его собственный стиль, и прежде чем рисковать, он должен адаптироваться к условиям. Это может отражать его ощущение, что является безопасным в семье.

Между тем наступил последний день нашей работы, поэтому времени для неторопливого вступления и раскачки нет. Однако, как и любому другому члену семьи, Майку нужно, чтобы его ввели в курс дела. Когда он ушел от моего прямого приглашения к самопредъявлению, я возвратился к той формулировке, которая была выработана семьей раньше - по поводу сексуальности. Когда я спросил его о женитьбе и он ответил мне, что с большим удовольствием пригласил бы друзей жить с ним - моя реакция была автоматической. Реплика по поводу журнала для гомосексуалистов являлась отраженной, не спланированной заранее.

Приложив такие усилия и убедившись в том, что Майк худо-бедно включился в ситуацию, я обратился к Гейл. Я знал, что в семье она играла роль профессионального козла отпущения, и, несмотря на то, что эта роль безоговорочно принималась всеми членами семьи, я начал с того, что бросил вызов данному статус- кво.

К: Знаешь, Гейл, одна из ситуаций, которую мы обсуждали, состояла в том, как много в Маме от простушки. Очевидно, что для всех членов семьи она является как бы дурочкой. Слушая ее, я заинтересовался, пыталась ли ты играть ту же роль в семье вместо нее.

Гейл (Г): Не знаю, подхожу ли я для роли дурочки. Я просто хочу быть сама собой... не обязательно такой, как моя мама.

К: У нее не было возможности быть самой собой, поэтому тебе не стоит повторять ее путь!

Г: Не думаю, что в этом отношении я похожа на нее. Я - это я. Хочу быть собой.

К: Считаешь ли ты, что у тебя есть какой-то шанс добиться этого?

Г: Надеюсь.

К: Это не ответ! Ты лукавишь со мной. Скажи прямо, существует ли какая-нибудь предпосылка к тому, чтобы именно так и было?

Г: Мне бы очень этого хотелось.

К: И опять это не ответ! Удастся ли это тебе на самом деле?

Г: Да.

К: Ты думаешь, что тебе это удастся? Но это потребует очень много усилий и мужества с твоей стороны.

Здесь Гейл ведет себя очень уклончиво и неопределенно. Я же склоняю ее к тому, чтобы она давала точные ответы и в тоже время отказываю ей в праве быть “никем”, она должна двигаться в направлении большей личностности. Кроме того, все что говорится, нацелено также и на Маму.

К: С кем тебе придется бороться?

Г: Не знаю... По правде говоря, я вовсе не должна с кем-то бороться. Мне необходимо прежде всего справиться с собой. Я должна научиться делать все самостоятельно.

К: Ты знаешь, я этому не верю. Тебе придется научиться бороться с ними, если ты собираешься все-таки быть личностью, вместо того чтобы оставаться в роли семейного Иисуса Христа.

Я сейчас сильнее нажимаю на то, что актуально для всей семьи, - обыкновение быть "не-личностью". Здесь свобода и мужество для борьбы, а также вызовы друг другу являются очень существенными. Я моделирую эти качества и склоняю их к принятию данного стиля поведения. Возможно, они решатся пойти на такой риск.

Прибытие Гейл позволило обострить этот вопрос. Ее страх личностного бытия очевиден, и вся семья склонна рассматривать ее как нефункционального индивида. Мое открытое единоборство с ней позволило четко сформулировать вопрос о неличностном существовании, что может подтолкнуть и других членов семьи посмотреть на самих себя более честно.

Когда мы возобновили работу, борьба продолжилась.

К: Если бы ты оставалась в пеленках, я думаю, что мама была бы очень довольна. Она могла бы тогда не замечать своего собственного возраста. Но как только ты пытаешься стать личностью, вместо того, чтобы быть ее младенцем...

Г: Я пытаюсь. Я думаю, что эти качества формируются лишь с годами.

К: Здесь кроется одно из беспокоящих меня заблуждений. Не говори, что ты пытаешься! Попытки делу не помогут! Толк будет только тогда, когда ты на самом деле добьешься этого. Подобно тому, как если бы кто-то утверждал, что пытается заработать деньги. Смысл не в попытках, а в реальном заработке. И ты можешь быть сколь угодно неудобной, невыносимой для других в стремлении добиться своего. Тебе когда-нибудь приходилось учиться быть именно такой?

Мое рямое нападение на ее “неличностный статус” было подлинным. Я опасался, что она пожертвовала своим личностным бытием, чтобы спасти семью. Я пытаюсь проникнуть в эту область, чтобы помочь ей выработать более серьезный взгляд на свою собственную жизнь. Гейл необходимо научиться защищать себя и перестать быть семейной дурочкой.

Г: О, это тоже очень важно! Я по сути своей слишком хорошая, чтобы быть неудобной и невыносимой.

К: Именно об этом я и беспокоюсь. Такова ваша мать. Она слишком хорошая даже для того, чтобы попасть в рай. Не думаю, что они там в раю смогут вынести ее присутствие. Бог окажется в большом замешательстве.

Г: Она хорошая женщина.

К: Это ужасно! Это оскорбительно! Ей должно быть стыдно за себя. Это означает, что она вовсе даже не личность - она вещь.

Мне здесь важно поколебать ее убеждение в том, что быть пассивной жертвой - адекватный способ личностного бытия. Я хочу указать на то, что такая установка снижает уровень собственно-человеческого в индивиде. Но больше всего я стараюсь заставить их яснее увидеть ту отвратительную цену, которую всем им приходится за это платить.

Г: Она - личность.

К: У меня нет никаких доказательств этого! Я вижу только боль, страдания и опустошенность. Я даже не верю ее истории о старике. Я думаю, что именно она способствовала тому, чтобы он стал таким, каков он есть. Она принудила старика помыкать собой, и таким образом все эти годы оставалась “никем” и его же в этом обвиняла. Создается впечатление, что ты делаешь то же самое.

Г: Нет, я не совсем такая, как она.

К: Ты просто моложе, не так ли?

(Смех)

И опять приоткрылась другая сторона монеты. Роль мамы - жертвы сейчас выглядит как будто бы созданной ею самой. Папа же представлен как мамин сообщник. Он потому и находится рядом, чтобы всегда нести на себе груз ее обвинения.

К: В глубине души ты когда-нибудь бываешь недоброжелательной? Подобно тому, как если бы тебе хотелось всех их поубивать?

(Пауза)

Одна из моих дочерей в 10-летнем возрасте проснулась однажды ночью с плачем и сказала, что ей приснился плохой сон, и что она должна убить всю семью.

Г: Это очень похоже на ночные кошмары!

К: Конечно, это был ночной кошмар, и она о нем никогда больше не вспоминала. В отличие от меня, так как я беспокоился, что на следующий день она меня застрелит. Тебе необходимо учиться быть кровожадной! Для того, чтобы стать личностью, тебе необходимо уметь убивать людей мысленно. В противном случае ты придешь к тому, что тоже станешь простушкой. У Мамы никогда не было смелости даже в мыслях убить кого-то, пока на ее пути не оказался я.

(Обращаясь к Маме): Если бы вы собирались убить меня, как бы вы это сделали?

(Смех)

Делясь с ними кусочком из моей собственной жизни, касающимся побуждений к убийству, проявившихся во сне, я предполагаю, что само существование таких побуждений - нормальное. Если они встречаются и в моей собственной жизни, то, конечно же, они нормальны. Может быть, благодаря этому члены семьи будут вести себя более открыто.

К: Положили бы вы толченое стекло в суп?

Дор: Она могла бы утопить вас в посудомойке.

Майк: Полить вас кипятком!

К: Или же кипящим топленым салом!

Дор: Конечно, сала-то вокруг предостаточно.

Отталкиваясь от предыдущих попыток нормализовать кровожадные импульсы, я пытаюсь сделать так, чтобы для семьи стала очевидной ситуация "здесь и теперь". Я хочу, чтобы все члены семьи в итоге признали, что они - люди. Хотя Мама прямо не реагирует на происходящее, дети с явным удовольствием участвуют в этих вариациях с кровожадной подоплекой, что является позитивным знаком.

* * *

Вопр.: Карл, мне не совсем понятно, зачем было столько внимания уделять всем этим импульсам насилия и кровожадности? Более того, зачем вам понадобилось просить Маму рассказывать о том, как бы она убила вас? Все это по-настоящему безумно.

Карл: Ладно, разрешите мне продвинуться еще на одну ступеньку. Мы уже говорили о сексуальности и о том, как вы можете вывести ее на поверхность и таким образом сделать внутренние фантазии менее пугающими. Здесь имеет место аналогичное явление. Единственная вещь в мире, более важная, чем секс - это смерть! Как хорошо заметил Камю: "Вы не можете задавать себе никаких вопросов до тех пор, пока не решили, имеет ли смысл жить".

Итак, я предполагаю, что... Гейл очень здорово подметила, что она оказалась "не личностью". И делала она это по сути для того, чтобы не развивался мамин артрит, чтобы удержать Маму от признания факта собственной старости, чтобы избавить ее от неприятных чувств, связанных с браком. Я обвиняю Гейл в пренебрежительном отношении к собственной жизни! В выражении любви к матери таким способом, в котором та вовсе не нуждается. Я утверждаю, что ей нет необходимости оставаться в пеленках и что единственный способ преодолеть все это - обучиться самой быть опасной для других, быть насильницей, недоброжелательной, подлой, кровожадной!

До какого-то момента можно было продвигаться в работе на основе всей этой абсурдности и дразнилок. Потом мне пришлось перейти к Маме - я предположил, что Гейл может научиться недоброжелательности только в том случае, если таковой будет ее Мама. До сих пор Мама не отваживалась быть недоброжелательной. Я же дал ей возможность возненавидеть меня. Я спросил, как бы она меня убила, если бы решилась на это? Слово "если" делает возможными полеты ее фантазии, что, как я иногда говорю, представляет собой "засевание подсознания". В систему вводится нелепая информация, но именно это дает импульс к формированию символического опыта, который позднее станет очень значимым. Впоследствии она, возможно, будет в состоянии говорить о том, как бы меня убила.

Вопр.: Но не опасно ли это? Не опасно ли стимулировать ее к фантазиям на эти темы, которые могут по прошествии времени заставить ее уже не только размышлять, но и действовать?

К: Но это ведь совсем другое дело! Вовсе не разговоры об убийствах делают их опасными. Равно как разговор о сексе не делает его опасным. Опасно притвориться, что все это не имеет ровно никакого отношения к реальной жизни. Это то же самое, что заявить вашей дочери, отправляющейся на свидание: "Надеюсь, сегодня вечером ты неплохо проведешь время" - вместо того чтобы сказать: "Не забывай! Как только ты выйдешь за порог дома, ты сама отвечаешь за то, окажешься беременной или нет. Я же не несу ответственности за это!"

Вы становитесь лицом к лицу с негативной реальностью в фантазиях, чтобы избежать ее в реальной жизни. Вы не можете притвориться, что ничего такого просто не существует! Все мы кровожадны!

* * *

Как мы уже убедились, универсальность мира импульсов представляет собой психологическую реальность, которая в определенной степени недооценивается, а часто игнорируется вовсе. Наилучший способ вновь открыть ее, соприкоснуться с ее силой - это заглянуть в самих себя. Очень высокомерно рассматривать мир импульсов клиентов лишь с удобной для нас профессиональной позиции. Если импульсы к убийству представляют собой универсальный феномен - а я уверен, что это так и есть, - то в таком случае мы можем найти их и внутри себя. Что же означает, если мы их в себе все-таки не находим? Доказывает ли это их отсутствие? Или же свидетельствует о том, что они являются лишь свойством определенной группы людей - наших пациентов? Но, может быть, мы просто не осмеливаемся взглянуть поглубже в наш собственный внутренний мир.

Безумие думать, что вы можете работать с семьей и миром ее импульсов, если не имеете доступа к вашему собственному миру импульсов. И это даже хуже, чем безумие! Это очень опасно для всех! Долгое время я имел обыкновение носить с собой список из шести человек, смерти которых я бы желал. Когда же они один за другим стали умирать, список сократился и мне показалось, что наступило время составить новый!

Хотя предыдущая сессия очевидным образом касалась очень важных для семьи вопросов, у меня не было возможности активнее помогать им в поисках доступа к загнанному внутрь гневу. Неожиданно мне в голову пришла одна ассоциация. Я вскочил и вышел из комнаты в поисках подходящих диванных подушек. Идея использовать подушки не была подготовлена заранее и родилась в процессе непосредственного взаимодействия с семьей. Я возвратился через несколько минут с четырьмя диванными подушками в руках - двумя красными и двумя голубыми.

К: Вам нравятся красные или голубые?

Г: Мне нравится красная.

К: Мы дадим старику вот эту. Она вроде бы повреждена, все вещи стариков имеют тенденцию портиться.

(Смех)

И опять семья прореагировала на косвенный намек сексуального характера.

К: Хотите эту? А вы? К сожалению, я смог достать лишь четыре. Мне кажется, я могу доказать, как замечательно колотить друг друга по голове этими мягкими подушками, которые на самом деле не могут причинить вреда.

(Члены семьи держат подушки в руках, но, по всей видимости, не знают, что же с ними дальше делать ).

К: Вы можете стукнуть ею очень сильно, вреда от этого не будет.

Я видел, как им трудно открыто выражать собственный гнев, и решил сменить механизм воздействия. Я чувствовал, то нахожусь в тупике, пока все мы перебрасываемся только словами, и надеялся, что если введу в ситуацию битье подушками, то это поможет высвободить эмоции моих клиентов.

(Мама мягко ударила саму себя подушкой)

Ван: Ты ударила себя в точности так же, как Марла.

К: Да, Марла сделала то же самое.

Мар: Я просто ее проверила.

К: Ты просто ее проверила? Вчера я подумал, что у тебя есть все шансы вырасти в человека. Ты мне вовсе не показалась ханжой.

Мар: Многие мне говорят такое.

К: Тресните ее этим по голове и проверьте, как оно работает.

(Потом Папа легонько ударил Маму и она отплатила ему тем же. Несколько раз она стукала его подушкой по голове, он же только опускал руки и пассивно принимал удары. Дети все это время визжали и смеялись в тревожном наслаждении.)

Сильнее! Сильнее! Сильнее!

Когда Мама разогрелась, она превратилась из сгорбленной, потерпевшей крушение женщины в активное, агрессивное, полное сил человеческое существо. Подушки здесь послужили сразу двум целям: они усилили ее внутреннюю агрессию и одновременно способствовали выходу этой агрессии наружу.

Самой замечательное, что все происходящее было окрашено в цвета "если бы", "якобы. Когда Мама била Папу, подушка одновременно являлась и бутафорией и реальной бейсбольной битой. Это была лишь игра. Нет, не игра, а реальность! Это игра! Это реальность! Игра! Реальность!

Мама и вся семья узнают нечто важное о своих чувствах. Они проходят сквозь опыт, в котором их кровожадные импульсы не приводят к убийству. Зная это, они могут свободно выражать свои чувства.

К: Он не собачка. Вам нужно лучше работать!

М: Сейчас ты ударь меня.

(Смех)

К: Она больше простушка, чем он.

(Папа снимает очки.)

К: Сейчас, когда он снял очки, вы можете заняться им по-настоящему. Ударьте его по лицу!

М: Этим? Нет. Это может ему повредить.

К: Совсем наоборот. Ему будет вовсе не плохо. Во всяком случае, с его длинным носом ничего не случится.

По мере того, как Мама выходит из такого необычного для нее взрыва агрессии и гнева, она пытается отгородиться от происшедшего. Я же хочу дать ей понять, что все это видел и считаю архиважным. Слишком важным для того, чтобы действовать так, будто ничего не произошло. Предлагая ей быть еще жестче и беспощаднее, я надеюсь ликвидировать тот тип вины, который заставляет ее прятаться и все отрицать.

* * *

Вопр.: Что вы можете сказать по поводу сцены с подушками? Все это представляется мне очень опасным. Рискованно способствовать тому, чтобы люди переносили такого рода импульсы в свою реальную жизнь.

Карл: Это неправильно. В реальности происходит как раз обратное. Именно те люди, которые не умеют проигрывать и разряжать свои импульсы, именно они в действительности становятся насильниками. Это те самые хорошие ребята, которых стоит опасаться. Конечно, есть еще и преступники, но сейчас не о них речь. Обычные же люди находятся под страхом своих собственных фантазий, и если вы поможете им справиться с этими фантазиями социально приемлемым и потому нестрашным способом, то им не придется опасаться за свое реальное поведение. И это вполне соответствует моему собственному опыту - я работаю так в течение очень долгого времени и не припоминаю никаких негативных последствий.

Вопр.: Но что хочет сказать Мама, когда бьет своего мужа подушкой по голове, какую информацию она ему передает? Считает ли она, что это лишь игра, или же думает, что по-настоящему убивает его?

Карл: И то, и другое. Она упражняется в фантазии, содержанием которой является разрушение Папы, но никаких опасных последствий здесь не может быть. Происходит лишь эмоциональное выражение негативных импульсов. Если вам так больше нравится, это что-то вроде психодрамы - действовать угрожающе потому, что ты так чувствуешь, а не потому, что ты в действительности опасен для окружающих.

Вопр.: И вы не обеспокоены тем, что когда она вернется домой, то сменит диванную подушку на топор?

Карл: Нет, конечно же, нет. Мне кажется, что произойдет обратное. Я думаю, что для ее артриты весьма неудачный “заменитель” топора. Подушки же для этой цели подходят гораздо лучше.

* * *

Когда сессия продолжилась, семья попыталась заставить Гейл использовать подушки против Папы, но она этому сопротивлялась. Тогда Ванесса сказала, что хотела когда-нибудь увидеть Гейл злой. Гейл ответила, что иногда сердится на Ванессу и добавила, что даже сейчас зла на нее, так как Ванесса собирается покинуть семью сразу же после окончания сессии и отправиться в Нью-Йорк. Гейл полагала, что поскольку семья так редко собирается вместе и как раз такой случай представился сейчас, то именно это обстоятельство должно быть главным для всех членов семьи.

Посередине дискуссии Папа вмешался в ее ход с вопросом по поводу подушек.

П: Это какая-то особенная игра?

К: Да, и в нее вы как раз только что играли.

П: А кто же здесь является победителем?

К: Тот, кто бьет сильнее. Тот, кто сдается первым - проигрывает.

Дор: Давай, Гейл!

М: Попытайся, Гейл!

Г: Ладно, я не знаю смогу ли.

Ван: Я буду играть с тобой.

(Две сестры стоят друг перед другом, Ванесса бьет нормально, Гейл же лишь слегка отмахивается.)

Ван: Гейл едва прикасается ко мне.

Г: Не бей слишком сильно!

Ван: Не такая уж ты и хрупкая!

(В то время как Ванесса бьет Гейл, а та слабо защищается, семья аплодисментами бурно приветствует поединок).

Г: Зачем вы все здесь сидите и хлопаете?

Дор: А что бы тебе хотелось, чтобы мы делали?

Ван: Сколько удовольствия!

Когда второй поединок на подушках завершился, семья опять заняла свои места в креслах и на диванах. Дискуссию начала Гейл.

Г: Временами я злюсь.

М: Все мы это делаем. Например, я иногда злюсь на тебя.

Г: Вот как мы справляемся с нашей злостью и с нашими эмоциями.

К: Что за горшок с чепухой! Почему ты не говоришь прямо, а несешь всю эту общепринятую муру? Говори то, что хочешь сказать! Все что я слышу от тебя - лишь разговоры в духе гигиены психического здоровья.

(Молчание)

И опять я пытаюсь увести ее от позиции пациента или больного человека и поддержать ее движение к реальности.

К: Кто, по твоему мнению, будет следующим Христом в семье, если ты решишь сдать свои позиции?

Г: Следующим Христом?

К: Да, кто следующий может сойти за безумного, если ты придешь в норму?

Г: Ванесса.

К: Я не знаю. Возможно, она слишком глупа для этого. Не уверен, годятся ли для такой роли Марла или Дорис. Если ты перестанешь быть безумной, кто-то должен будет подхватить эстафету.

Здесь я проталкиваю идею, что в действительности они тесно связаны друг с другом. Что семья функционирует как взаимодействующие части единой системы, где каждая роль доступна всем.

М: Всякая ли семья нуждается в козле отпущения?

К: Да, если давление стресса слишком велико. Если Мама и Папа вступили в брак только потому, что так было удобно, но при этом плохо ладят друг с другом. Когда на сцене появляются дети, родителям нужна их поддержка. И все это оканчивается появлением семейной жертвы.

(Молчание)

Ван: Значит, именно так Гейл и стала безумной?

К: Конечно, она была просто избрана на этот пост.

Ван: А что если мы больше не согласны с ее избранием?

К: Полагаю, что вам следует проголосовать еще раз. Но имейте в виду, весьма непросто сменить президента, если он находится при исполнении своих обязанностей: президенты, как и козлы отпущения, очень много делают для других. Например, разрешают себя бить и не дают сдачи.

Им необходимо яснее увидеть того, как много нужно работать чтобы произошли реальные изменения. Все не так-то просто, как может казаться с первого взгляда.

К концу нашего трехдневного опыта взаимодействия я дал им возможность выразить любые завершающие мысли, которые приходят в голову.

К: Есть ли у вас какие-то вопросы, которые вы хотели бы задать?

Ван: Самое главное, что я заметила за эти дни - что в семье присутствует много печали, много слез. Я прямо-таки ощущала, как Папа ждет смерти. Иногда мне было не по себе из-за того, что Марла пьет. Как если бы вы ехали в автомашине слишком быстро, зная, что это опасно для жизни. Иногда мне казалось, что я не понимаю, что с тобой, Гейл. Я чувствую, что ты сдалась, а вот Дорис и Майк не сдались. Вы, ребята, еще боретесь и у вас в общем-то все в порядке. Иногда я чувствую какие-то волны депрессии и настоящего нездоровья в семье.

М: Жизнь всегда была довольно сложной.

К: Да, жизнь нелегкая штука.

М: Конечно, это так.

К: Но нет причин для того, чтобы вы не могли...

М: ... немного шутить? Я пыталась примешать ко всему этому немного юмора. Но каждый раз, когда я так делала, Папа оказывал сопротивление.

К: И вы сдались через два года супружеской жизни?

М: Нет, я продолжала попытки.

К: У тебя есть вопросы, Майк?

Майк: Нет, никаких экспромтов.

К: Гейл?

Г: Нет.

К: Дорис?

Дор: Ничего особенного.

К: Марла?

Мар: Нет.

К: Мама?

М: Нет.

К: Папа?

П: Нет.

К: Я был рад нашему общению и возможности с вами познакомиться. Я буду всегда о вас помнить.

Окончание работы с семьей - неотъемлемая часть терапевтического процесса. Оно представляет собой очень существенный компонент того, каким образом они видят и интегрируют терапию в свой повседневный жизненный опыт. Как и любой родитель, я - в роли терапевта, как приемного родителя - испытываю одновременно грусть по поводу расставания с ними и удовлетворение от того, что они оказались способными рискнуть и идти вперед.

Я хочу сказать им, что по-прежнему ими интересуюсь, забочусь о них и беспокоюсь, хотя ни в коей мере не противостою их собственному выбору закончить работу со мной. Они должны знать, что я им доверяю, что они могут взаимодействовать с миром так, как им заблагорассудится. И еще я хочу, чтобы они знали: хотя я и не собираюсь опекать их всю оставшуюся жизнь, они в любой момент могут снова ко мне обратиться, если захотят.

Такое окончание оставляет ответственность за последующую жизнь в их собственных руках, то есть там, где она и должна находиться. Им придется самостоятельно управлять своим кораблем. Если они захотят встретиться снова, то всегда могут позвонить.

Когда они ушли, я почувствовал себя покинутым. Так бывало и при работе с другими семьями. Профессиональная группа поддержки в этой ситуации - наилучший из известных мне способов уменьшить создавшееся напряжение и утвердить веру в будущее.

ЗДОРОВАЯ СЕМЬЯ

И НОРМАЛЬНАЯ ПАТОЛОГИЯ

Одна из трудностей в работе с семьями состоит в определении того, что является в них здоровым, а что нет. Как различить семью, функционирующую в пределах "нормы" и семью, погрязшую в "патологии"? Общепризнанных критериев здесь нет, но все мы имеем некоторые представления, которые направляют ход нашей мысли.

Может быть, самый надежный способ сориентироваться в этом - рассмотреть наши собственные индивидуальные критерии. Мы постоянно высказываем мнения подобного рода. Ни научное мышление, ни объективность клинициста по отношению к клиенту, ни широкий кругозор личности не имеют ничего общего с этим естественным человеческим феноменом - личным мнением. Независимо от образования и профессионализма те мерки, которые мы автоматически прилагаем к семье, отражают наши собственные личностные установки, предубеждения и комплексы. Мы смотрим на других исключительно с позиций нашего собственного опыта.

Начиная работать с семьей, я обычно в первую очередь берусь за отца. Я, естественно, сравниваю его со своими сформировавшимися в течение всей жизни, усвоенными из культуры представлениями о том, что такое отец и что он делает. Данное сопоставление отражает мое “я”, а также связано с тем, каким я вижу моего собственного отца в сравнении с теми образами "отцов", с которыми мне приходилось в жизни встречаться. Этот "новый" отец под микроскопом моего сознания вполне естественно получает хорошие отметки за то, что мне нравится в себе, в моем отце, в образах других "отцов", которые я в течение всей жизни перевел из внешнего в свой внутренний план. Плохие же отметки концентрируются на противоположной стороне спектра свойств, связанных с этим образом. Такая непроизвольная оценка дается и матери, взаимоотношениям матери и отца, детям и их взаимоотношениям, отношениям друг к другу родителей и детей и так далее. Данная личностная система оценок лежит в основе моих обычных суждений о людях. Вполне естественно, что при этом я сравниваю тех, с кем мне приходится встречаться, с интернализированными шаблонами межличностных отношений, которые созданы мною в течение всей жизни.

Этот процесс не является заранее планируемым или сознательно регулируемым, он происходит самопроизвольно. Когда Мама говорит что-то, рождающее воспоминания о моей собственной матери, я автоматически предполагаю, что она имеет в виду то же самое, что и моя мать. Хотя все это может не иметь ровно никакого отношения к намерениям конкретной Мамы или к тому, как данная информация воспринимается семьей, - я слышу в высказываниях Мамы только то, что могу услышать. Разумеется, я могу кое-что осознать в этом процессе, но это отнюдь не останавливает его: мы постоянно совершаем взаимные переносы. Я могу почувствовать вас только через того Себя, которого знаю. Быть может, одно из самых важных моих достижений состоит в том, что я научился не пытаться заставлять "Вас" быть "Мною". С другой стороны, мне бы не хотелось, чтобы и вы пытались сделать "Меня" "Вами", о чем я и хочу предуведомить вас заранее. Вы не должны беспокоиться о том, что если “вы” не будете воспринимать мир так, как это делаю “я”, то “я” сочту вас "ненормальным".

Семейная жизнь

Несмотря на важность личностного фактора, есть множество других значимых критериев того, как смотреть на семью и как говорить о ней. Прежде всего, здоровая семья является по своей сути не статичной, а динамичной. Она непрерывно измененяется, эволюционирует. Здоровье - непрерывное состояние "становления", и ты никогда не достигнешь здесь конечного пункта, не закончишь путешествие. Итак, здоровая семья - это система в движении. И когда как вы заглядываете в семейную систему через известную методику "стоп-кадр" или оцениваете "межуровневый образ", чтобы узнать о семье что-то действительно важное, вам очень важно ощущать это семейное движение. Вместе с тем следует иметь в виду, что образ семьи, возникающий в каждый данный момент времени, может разрушить ваше прежнее представление о семье, и вам даже приходится менять исходную гипотезу.

Если мы рассматриваем семью в движении, то понимаем, что <