Профессиональное кризисное вмешательство и способы самопомощи.
Нынешнее вмешательство, предлагаемое профессионалами для психоделических кризисов, основано на медицинской модели и обычно создает больше проблем, чем решает. Шаги, обычно предпринимаемые в этих обстоятельствах, отражают серьезную нехватку понимания природы психоделического переживания и ведут к длительным осложнениям. Это ещё осложняется значительной нехваткой времени профессионалов и отсутствие адекватных учреждений для работы с пострадавшими в случаях с психоделиками. Транквилизаторы, обычно назначаемые в этих обстоятельствах, препятствуют эффективному разрешению стоящего за этим конфликта и поэтому способствуют возникновению хронических эмоциональных и психосоматических трудностей после сеанса. Немедленное перемещение индивида в психиатрическое учреждение посреди ЛСД переживания не только не необходимо, но является опасной и вредоносной практикой. Оно игнорирует тот факт, что ЛСД состояние самопроизвольно; в большинстве случаев, если правильно обращаться с драматичным негативным переживанием, это приведет к благоприятному разрешению, и субъекту не потребуется дальнейшее лечение. «Срочное помещение» в психиатрическое учреждение, особенно если оно включает машину скорой помощи, создает атмосферу опасности и экстренности, которая наносит большую дополнительную травму личности, чувствительность которой к тому времени предельно обострена психоделическим состоянием и болезненным эмоциональным кризисом. То же верно и для процедуры принятия в психиатрическое учреждение и атмосферы запертой палаты, являющейся конечной остановкой многих психоделических происшествий.
Подвергание обычным психиатрическим аппаратам под влиянием СЛД может вызвать устойчивую травму. Тот факт, что психиатрическая диагностика и госпитализация часто может являться серьезным социальным позором, является ещё одним важным фактором, который следует принять во внимание перед осуществлением ненужного перемещения и приема. К тому же, если ЛСД процесс не достигает удовлетворительного разрешения, современное психиатрическое обслуживание назначает длительный прием транквилизаторов вместо раскрывающей терапии, которая в этих обстоятельствах является предпочтительным лечением.
Базовые идеи данного обсуждения можно проиллюстрировать следующим примером:
Когда я работал в Институте Психиатрических Исследований в Праге, Чехословакия, мена попросили в качестве консультанта осмотреть двух работников фармацевтических лабораторий, которые участвовали в производстве ЛСД. Они оба страдали от задержанных неблагоприятных эффектов случайной интоксикации ЛСД во время его синтезирования. Один из них, мужчина сорока лет, возглавлявший департамент, показывал симптомы глубокой депрессии с периодическими приступами тревоги, чувства бессмысленности существования и сомнений насчет своего психического здоровья. Он отметил начало этих симптомов во время своей интоксикации ЛСД и последующей торопливой госпитализации в психиатрическое учреждение. Его помощник, женщина двадцати лет, испытавшая случайную интоксикацию ЛСД несколькими месяцами после него, жаловалась на странные ощущения в коже головы. Она была уверена, что быстро теряет волосы, хотя для этого не было объективных признаков.
Во время диагностических бесед с ними я попытался воссоздать обстоятельства их ЛСД переживаний и динамику проблем, которые они выражали. История, которую я услышал, хотя она невероятна для ЛСД терапевтов или людей, знакомых с природой психоделических состояний, к несчастью, стала типичным примером кризисного вмешательства, основанного на конвенциальной медицинской и психиатрической модели. Фармацевтические лаборатории, участвовавшие в производстве ЛСД, находились примерно в 200 милях от Праги, где происходило большинство клинических и лабораторных исследований с психоделиками. Когда руководство получило приказ начать синтез чехословакского ЛСД, подразумевалось, что ввиду природы вещества сотрудников следовало проинформировать о его эффектах и сообщить о необходимых мерах в случае случайной интоксикации. Директор пригласил из ближайшей государственной психиатрической лечебницы психиатра, не имевшего личного или профессионального опыта с ЛСД и подготовившегося, прочитав несколько работ о подходе «моделированного психоза» к шизофрении. Во время семинара с работниками поверхностно проинформированный психиатр сумел обрисовать апокалиптическую картину ЛСД. Он сообщил им, что эта бесцветная, безвкусная и непахнущая субстанция могла коварно проникнуть в их систему, как это случилось с доктором Альбертом Хофманном, и вызвать состояние шизофрении. Он посоветовал иметь в аптечках первой помощи Торазин и в случае непредвиденной интоксикации ввести жертве транквилизатор и безотлагательно доставить в психиатрическую больницу.
В результате этих инструкций оба лабораторных работника получили Торазин вскоре после того, как начали ощущать эффекты препарата, и на машине скорой помощи их поспешно перевезли в закрытую палату государственной психиатрической лечебницы. Там в компании психотических пациентов они провели остаток периода интоксикации и несколько последующих дней. Под влиянием комбинации ЛСД-Торазин глава департамента наблюдал несколько конвульсивных приступов и имел долгий разговор с пациентом, который показывал ему свои раны после попытки суицида. Тот факт, что он был помещен экспертами по психическому здоровью в компанию пациентов с серьезными нарушениями, значительно усугубил его страх, что он и сам может развить похожее состояние. Анализ его ЛСД состояния, которое было частично подавлено введением Торазина, показал, что он испытывал элементы БПМ II, и заточение в закрытой палате и его приключения там являлись мощным подкреплением его отчаянного состояния.
Переживание его ассистентки было более поверхностным; её реакция на атмосферу закрытого отделения была в том, чтобы собраться и сохранять контроль любой ценой. Ретроспективный анализ её переживания показал, что она приближалась к травматическому детскому воспоминанию, но из-за внешних обстоятельств она подавила его и не позволила ему проявиться. Её чувства потери волос оказались симптомом, связанным с глубокой психологической регрессией; младенческий образ тела, соответствовавший возрасту, в котором она испытала травматической событие, включал безволосость, как естественное состояние.
Во время своего визита в Институт Психиатрических Исследований в Праге эти два фармацевтических работника смогли не только поработать над своими симптомами, но также изменить их образ ЛСД и связанные с ним негативные чувства. Мы объяснили им природу ЛСД состояния и обсудили с ними терапевтическую программу и принципы проведения сеансов. Перед отбытием у них была возможность обсудить эффекты ЛСД с пациентами, проходящими психолитическое лечение, сеансы которых прошли в совершенно других обстоятельствах. Я заверил их, что не было причин для паники, если кто-то отравился ЛСД; в сущности, мы постоянно создавали подобные ситуации в нашей программе. Им посоветовали иметь специальную тихую комнату, где индивид, получивший интоксикацию, мог провести остаток дня, слушая музыку в компании хорошего друга.
Несколько месяцев спустя мне позвонил начальник департамента. Он сказал, что у них случилось ещё одно «происшествие»: девятнадцатилетняя лаборантка испытала профессиональную интоксикацию. Она провела день в комфортной комнате, примыкающей к её лаборатории, в компании своего друга и «повеселилась на славу». Она нашла свой опыт очень приятным, интересным и полезным.
Техники, разработанные движением самопомощи, хотя и не так вредны, как подход медицинской и психиатрической модели, также котнрпродуктивны. Попытки увлечь субъекта поверхностными разговорами («заговорить»), отвлечь их цветами и красивыми картинками или вытащить на прогулку не решают проблему. Это в лучшем случае может быть попыткой выиграть время— занимать индивида отвлекающими маневрами, пока кризис не утихнет или не уменьшится с исчезновением фармакологического эффекта препарата. Эти подходы основаны на ошибочном допущении, что проблему создал препарат. Когда мы поймем, что имеем дело с динамикой бессознательного, а не с фармакологическим состоянием, близорукость этого подхода станет очевидной. Опасность использования техник, поддерживающих избегание, кроется в невозможности встретить и разрешить бессознательный материал, лежащий в основе эмоционального и психосоматического кризиса. ЛСД сеансы, в которых проявившийся гештальт не завершился, ведут к продлению эффектов, негативным эмоциональным и физическим послеэффектам и «флэшбэкам».