Личность терапевта или руководителя

Многочисленные наблюдения, сделанные во время клинических исследований ЛСД, ясно указывают на то, что личности терапевта, помощника терапевта, ситтеров или любых присутствующих лиц являются факторами огромной важности в построении содержания, течения и результата психоделических сеансов. Возможно, наиболее важный элемент, определяющий природу ЛСД переживания, это чувство безопасности и доверия со стороны испытуемого. Это, конечно, критически зависит от присутствия или отсутствия руководителя, его или её личных характеристик и природы взаимоотношений между субъектом и этим человеком. Для успешного течения и результата ЛСД сеанса абсолютно необходимо, чтобы субъект оставил свои обычные защиты и отдастся психоделическому процессу. Это обычно требует возможности доверить проверку реальности и все решения по практическим вопросам надежному ситтеру.

Человек, принимающий психоделический препарат в одиночестве, в действительности не может полностью отключить контроль в тяжелые моменты переживания, потому что частично ему приходится продолжать играть роль контроллера реальности и ситтера. Но полная отдача абсолютно необходима для завершения переживания смерти эго, одного из наиболее мучительных этапов в ЛСД процессе. Определенные важные проблемы, происходящие из межличностных ситуаций, например, базовое доверие, также могут не быть успешно разрешены и преодолены без элемента человека, предоставляющего корректирующий эмоциональный опыт. Я часто наблюдал на ранних стадиях нашей терапевтической работы с ЛСД, [5] когда роль ситтера ещё не была достаточно понятна, как пациенты оказывались неспособны преодолеть определенные повторяющиеся тупики в своих ЛСД сеансах, пока терапевт не обещал оставаться с ними в течение всего переживания и никогда не покидать комнату.

Если психоделические сеансы проводятся для терапевтических целей, эмоциональная значимость терапевта для пациента имеет два разных компонента. Первый основывается на реальности жизненной ситуации пациента на момент терапии и отражает тот факт, что терапевт является личностью, от которой ожидается помощь с неустойчивыми эмоциональными симптомами и жизненными трудностями. Вложение времени и энергии, а также необходимые для лечения финансовые затраты, в дальнейшем акцентируют эмоциональную вовлеченность пациента. Второй компонент терапевтических взаимоотношений—это аспект переноса. В ЛСД терапии этот элемент, в основном, гораздо более силен, чем в конвенциальной психотерапии, и склонен возрастать с числом ЛСД сеансов, пока не достигнет разрешения. Он основан на том факте, что в течение долговременного психотерапевтического взаимодействия на сеансах и вне их пациенты проецируют на терапевта ряд эмоциональных отношений, связанных с важными фигурами их прошлой и настоящей жизни, особенно с близкими членами семьи. Хотя существуют техники, способные уменьшить проблемы переноса в ходе свободных интервалов между психоделическими сеансами, этот элемент играет важную роль во время действия препарата. Нередко действия терапевта оказывают глубокое влияние на содержание и течение сеансов. В определенные периоды психоделического опыта ЛСД субъекты могут необычайно сильно реагировать на покидание терапевтом комнаты и на возвращение в неё, на предложение или прекращение физического контакта и на кажущиеся незначительными жесты и комментарии. Иногда даже такие феномены, как цвета оптических иллюзий и видений или мощные физические симптомы вроде тошноты и рвоты, удушье, агоническая боль и сердечные расстройства могут значительно изменяться в результате поведения, вмешательства и интерпретаций терапевта.

Важность терапевта как мощной детерминанты сеанса значительно возрастает, если ЛСД принимается после долгого периода систематической интенсивной психотерапии или если препарат назначается повторно в рамках психолитической серии. В этом случае нередко явления переноса играют доминирующую роль в выраженном содержании всего сеанса. [6]

Уровень человеческой и профессиональной заинтересованности терапевта, его или её клинический опыт и терапевтические навыки, личная надежность, свобода от беспокойства и текущее физическое и психическое состояние—очень важные факторы для успешной ЛСД терапии. Абсолютно необходимо, чтобы перед назначением ЛСД терапевт изучил свои собственные мотивацию и позицию по отношению к субъекту, попытался установить хорошие рабочие взаимоотношения и прояснил ситуацию переноса-контрпереноса. Терапевт никогда не должен предлагать ЛСД в качестве впечатляющей и «волшебной» процедуры застоявшемуся в психотерапии пациенту лишь потому, что он или она не может вынести атмосферу поражения, небезопасности и беспомощности. Другой нежелательный подход—давать препарат пациенту, о котором долгое время не заботились по личностным или объективным причинам, с целью компенсировать эти обстоятельства и создать ощущение, что происходит что-то важное. Возможно, самая опасная мотивация для использования ЛСД это необходимость продемонстрировать силу и авторитет проблемному пациенту, который подрывает чувство безопасности терапевта. Все эти и похожие проблемы, если не проанализированы удовлетворительно, могут с легкостью испортить ЛСД сеанс, особенно если они воспроизводят травматический опыт из прошлого пациента.

Чистота в отношениях между терапевтом и субъектом является необходимой предпосылкой для успешного течения терапии. Как мы упомянули раньше, ЛСД можно описать как усилитель ментальных процессов. Активируя интрапсихические элементы субъекта, он тем самым усиливает и межличностную ситуацию между ним и другими присутствующими на сеансе лицами. Это позволяет ясно увидеть аспекты переноса в отношениях и таким образом увидеть и природу неадекватных межличностных паттернов пациента. Если между терапевтом и пациентом царит ясность и открытость, это становится замечательной возможностью для терапевтического прогресса. Однако если в терапевтических взаимоотношениях до сеанса имеется явное или неявное недопонимание, конфликты и искажения, они могут быть увеличены действием препарата до такой степени, что станут серьезным препятствием и иногда угрозой процессу лечения. Потому важно, чтобы руководитель осознавал во время сеансов свои собственные интрапсихические и межличностные паттерны и не позволял им вмешиваться в психоделический процесс.

Все явления на ЛСД сеансах, в которых участвуют субъект, ситтеры и их взаимоотношения, являются результатом сложного взаимодействия между специфическими личностными характеристиками каждого из них. Значимость отдельных влияний колеблется от ситуации к ситуации и от сеанса к сеансу. Однако так как ментальные процессы ЛСД субъектов мощно активированы препаратом, они обычно играют более важную роль в определении содержания и природы таких взаимодействий, если только со стороны ситтеров не вмешиваются очень серьезные проблемы контрпереноса.

Уровень искажений, вносимых переносом, видимо, связан с дозировкой и с природой бессознательного материала, проявляющегося на сеансе. В периоды, в которых субъект находится под воздействием препарата, но не взаимодействует ни с каким трудным эмоциональным материалом, он или она может демонстрировать необычную глубину и ясность восприятия. Возможность интуитивного и эмпатического понимания других может быть обострена и углублена до потрясающего уровня. В некоторых случаях ЛСД субъекты могут поразительно точно понимать ситтеров даже во время борьбы с разными эмоциональными проблемами. Это происходит, когда природа проблем, с которыми они столкнулись, похожа или идентична с проблематичными сферами в ситтерах. Глубокое исследование определенных бессознательных структур в себе может вызвать моментальное интуитивное понимание соответствующих проблем в других людях.

В этих ситуациях личности ситтеров, их мыслительные процессы, эмоциональные реакции, отношение и паттерны поведения становятся особенно важными. Мы часто наблюдали, как ЛСД субъекты могли проникать во внутренние чувства ситтеров с огромной точностью. Они могли сказать, когда терапевт был полностью сконцентрирован, вкладывался в сеанс и был доволен его течением или, наоборот, озабочен другими профессиональными или личными проблемами, скучал, уставал, был недоволен течением сеанса или был обеспокоен его неблагоприятным развитием. Это весьма понятно в тех случаях, когда ЛСД субъект мог видеть выражение лица ситтера. Возможно, эффект препарата может обострить чувствительность индивида к мельчайшим или даже незаметным знакам до такого уровня, когда они будут давать адекватную информацию и достаточную обратную связь для достоверного понимания. Это могло бы происходить даже тогда, когда подобные проявления настолько неуловимы, что в условиях конвенциальной психотерапии они бы избежали сознательного внимания пациента. Однако в некоторых случаях это происходило, когда глаза субъектов были закрыты или завязаны; иногда глаза были открыты, но субъект не смотрел на терапевта.

Также важно добавить, что концепции субъекта и терапевта о том, что такое «хороший» и продуктивный сеанс необязательно совпадают, особенно в процессе работы. Потому для ЛСД субъекта невозможно угадать чувства терапевта насчет сеанса автоматически из собственной оценки. В некоторых случаях способность субъектов правильно «считывать» терапевта была поистине поразительной и казалась граничащей с настоящим экстрасенсорным восприятием. Некоторые пациенты верно угадывали не только эмоциональное состояние терапевта, но также и конкретное содержание его мыслительных процессов или чувствовали, что соединились с его памятью и точно описывали определенные конкретные обстоятельства и недавние или отдаленные события его жизни.

Элементы точного восприятия более часты в сеансах с малой дозой, в которых количество ЛСД недостаточно для активации важного эмоционального материала. На сеансах с высокой дозой они происходят, по большому счету, вначале, до заполнения поля переживаний субъекта проявляющимся бессознательным содержанием, или позже, когда сложные аспекты опыта были проработаны и разрешены. Однако это не абсолютное правило, и существуют важные исключения; эпизоды необычайной ясности периодически происходят при любой дозировке и в любые моменты сеанса. Видимо, они связаны скорее с природой переживаний или определенным состоянием ума, чем с этапом действия препарата или его интенсивностью. Когда ЛСД субъекты глубоко вовлечены в свои проблемные зоны, большинство их восприятий, мыслей, чувств и ожиданий касаемо ситтеров в совсем небольшой степени основываются на реальности. Они являются проекциями, отражающими внутренние переживания субъектов: их эмоции, инстинктивные тенденции и функции суперэго.

В сеансах с высокой дозой хорошие терапевтические отношения являются элементом критической важности. Необходимо подчеркнуть, что даже идеальная межличностная ситуация не может застраховать от значительных искажений под влиянием препарата. Однако если отношения между испытуемым и ситтерами ясны и крепки за пределами контекста сеанса, то искажения, вызванные препаратом, становятся важной возможностью для изучения и для корректирующих эмоциональных переживаний, а не опасностью для психоделического процесса. Хорошие терапевтические отношения помогают пациенту оставить психологические защиты, отдаться переживаниям и выдержать сложные периоды сеансов, характеризующиеся сильными физическими или эмоциональными страданиями или смятением. Качество терапевтических взаимоотношений важно для проработки одной из наиболее мучительных ситуаций психоделической терапии, кризиса базового доверия.

Пока руководитель не особенно влияет на межличностную атмосферу в смысле контрпереноса, переживания субъекта относительно терапевтической ситуации отражают природу проявляющегося бессознательного материала. Есть много всяких форм и уровней проективных искажений в терапевтических отношениях. Наиболее поверхностное и простое проявление данного типа это представление и визуализации терапевта имеющим определенные специфические мнения и отношения. Если это происходит в момент, когда субъект имеет зрительный контакт с терапевтом, это может принять форму иллюзорной трансформации выражения лица. Так, терапевт может видеться пациенту хихикающим, улыбающимся и смеющимся или выражающим снисхождение, иронию и насмешку. Он или она может найти в лице терапевта явные знаки сексуального интереса или даже возбуждения, а в его жестах—соблазнение. Терапевт может казаться критичным, сердитым, ненавидящим и агрессивным или проявляющим сочувствие, понимание и любовь. Его лицо может будто выдавать неуверенность, сомнение, страх или чувство вины. Природа фантазий и трансформаций такого рода отражает ряд чувств и отношений, которые субъект переносит на терапевта. Очень часто проекции принимают гораздо более сложную и замысловатую форму; в пределе это может вылиться в сложную иллюзорную трансформацию лица, образа тела и одежды терапевта. Иногда символическое значение таких изменений сразу ясно и очевидно; в иных случаях их полное понимание требует систематической и кропотливой аналитической работы.

Есть несколько типичных категорий проблем, отражающихся в этих символических трансформациях. Наиболее часты образы, представляющие проекции инстинктивных тенденций субъекта агрессивной и сексуальной природы. Так, терапевт может иллюзорно превращаться в различные фигуры, представляющие насилие, жестокость и садизм. Сюда входят, например, представители таких профессий, как мясник, боксер, палач, наемный убийца или инквизитор; известные исторические фигуры вроде Чингисхана, императора Нерона, Дракулы Воевода, Гитлера или Сталина; и целый ряд убийц, наемников, разбойников, членов СС и Гестапо, красных комиссаров, дикарей-головорезов и прочих. В этом контексте часто встречаются известные персонажи фильмов ужасов вроде Франкенштейна, Создания из Черной Лагуны, Дракулы, Кинг Конга и Годзиллы. Другое проявление агрессии субъекта это символическая трансформация терапевта в кровожадного хищника: орла, льва, тигра, черную пантеру, ягуара, акулу или тираннозавра. Такое же значение может иметь превращение терапевта в одного из традиционных врагов этих животных: гладиатора, охотника или укротителя диких животных. Так же часто встречаются архетипические образы, символизирующие агрессию; они простираются от злых магов, коварных ведьм и вампиров до чертей, демонов и гневных божеств. Субъекту, настроенному на агрессивные темы в своем бессознательном, лечебная комната может видеться превращенной в кабинет доктора Калигари, пещеру, камеру пыток, барак концентрационного лагеря или в камеру смертника. Безобидные предметы в руке терапевта вроде карандаша, перьевой ручки или кусочка бумаги превращаются в кинжалы, топоры, пилы, огнестрельное оружие и другие орудия убийства.

Точно так же в форме символических проекций могут проявляться и сексуальные тенденции. Терапевт воспринимается владельцем восточного гарема, похотливым развратником, проституткой, пригородным сутенером, столичным свингером или фривольным и неразборчивым богемным художником. Другими сексуальными символами, наблюдаемыми в данном контексте, были Дон Жуан, Распутин, Поппея, Казанова и Хью Хефнер. Образы, выражающие сексуальное влечение без уничижительного подтекста, простираются от известных кинозвезд и легендарных любовников до архетипических богов любви. В продвинутых ЛСД сеансах часто встречаются обожествленные олицетворения мужского и женского принципов наподобие диад Аполлон-Афродита или Шива-Шакти, и также весьма часты образы жрецов или жриц различных культов любви, ритуалов плодородия, фаллических культов и племенных ритуалов, включающих сексуальность. В некоторых случаях превращение терапевта в «львиное лицо» прокаженного или обезображенное лицо сифилитика может быть расшифровано как проекция сексуальных желаний с угрозой наказания.

Другая типичная категория иллюзорных трансформаций подразумевает проекции Суперэго субъекта. Терапевт часто воспринимается в виде различных специфических персонажей, которые оценивают, судят или критикуют испытуемого. Это могут быть родительские фигуры, учителя и другие важные авторитеты из жизни субъекта, священники, судьи и члены жюри, различные архетипические олицетворения Справедливости, и даже Бог и Дьявол. Некоторые другие видения, видимо, отражают часть Суперэго, представляющую идеал эго. Тогда терапевт воспринимается, как абсолютно совершенный человек, личность, наделенная всеми мыслимыми добродетелями и имеющая и достигшая всего, что всегда хотел пациент: физической красоты, моральной целостности, выдающегося интеллекта, эмоциональной стабильности и гармоничной жизненной ситуации.

Три примера иллюзорной трансформации терапевта. Он кажется арабским купцом, торгующим опасными токсичными наркотиками (вверху); диким и примитивным африканцем (ниже); и индийским мудрецом, излучающим бесконечную мудрость (ниже). Каждый образ отражал природу и содержание психоделического переживания пациента на тот момент.

Иллюзорная трансформация терапевта. Здесь он становится садистским монстром, наслаждающимся причинением страданий пациенту. Ангельская фигура слева представляет осознание пациента, что пытки в конце приведут к духовному раскрытию. Замок справа отражает его смутное осознание сцены средневековой пытки, которая ощущалась кармическим воспоминанием. Переживание произошло во время сеанса, характеризующегося переходом от БПМ III к БПМ IV.

Типичная категория трансформаций отражает сильную потребность субъекта в безусловной любви и внимании, а также раздраженность отсутствием исключительной власти и контроля над терапевтом. Это наиболее характерно для психодинамических сеансов, включающих глубокую регрессию в раннее младенчество и сильные анаклитические потребности. Многим пациентам трудно принять тот факт, что им приходится делить терапевта с другими пациентами, что у терапевта есть своя личная жизнь или что терапевтические рамки устанавливают определенные границы для интимности. Независимо от того, оправдано ли это объективной реальностью, многие пациенты чувствуют, что с ними обращаются с профессиональным холодом и научной объективностью или как с подопытными морскими свинками. Даже при использовании на сеансах физического контакта чувствительный в этом плане пациент может воспринимать это скорее как терапевтическую технику или профессиональную уловку, чем подлинное выражение человеческого сочувствия.

Интерес терапевта к истории пациента или динамике его или её проблем может в этом контексте быть высмеян иллюзорным превращением терапевта в Шерлока Холмса, Эркюля Пуаро, Леона Клифтона или просто в карикатуру детектива с большой трубкой, очками и увеличительной линзой. Его профессиональный, объективный и «научный» подход к пациенту может быть карикатурно выражен в иллюзорной трансформации в забавную ученую сову, сидящую на стопке покрытых паутиной книг. Раздражающий недостаток адекватной эмоциональной реакции и профессиональная «холодность» может отражаться в оптической иллюзии, показывающей его в толстой защите средневекового рыцаря, астронавта, пожарника или водолаза. Записывание сеанса может раздражать пациента, даже если он или она не просто согласились на это перед сеансом, но и специально просили об этом. Это может быть высмеяно сатирическим видением терапевта мещанским бюрократом, амбициозным и прилежным учеником или провинциальным клерком. Белый халат, частый символ врача, может играть важную роль в этом контексте: медицинская роль терапевта может быть атакована превращением его в представителей других профессий, также носящих белые халаты, например, в бакалейщика, парикмахера или мясника. Трансформации терапевта в Доктора Фауста, наблюдавшиеся в прошлом, расшифровывались как намек на его опыт и звание, нешаблонную природу его научного поиска и волшебные свойства используемого им препарата; в некоторых примерах эти превращения также отражали желание, чтобы он последовал примеру Фауста и заменил науку мирскими удовольствиями. [7]

Иллюзорная трансформация терапевта в носатого детектива с большой трубкой («Шерлок Холмс»). Пациент выражает свое раздражение пытливостью и любознательностью терапевта.

Очень интересная, мультяшная иллюстрация некоторых из этих проблем произошла на одном из ранних сеансов Агнес, которая проходила психолитическое лечение серьезного хронического невроза. На фазе терапии, когда она отчаянно хотела, чтобы терапевт принадлежал только ей, и ревновала к остальным пациентам, она испытала на ЛСД сеансе символические эпизоды из куриного инкубатора, которые были насмешкой над её ЛСД лечением. Инкубатор символизировал Институт Психиатрических Исследований, где она проходила терапию, а другие пациенты выглядели яйцами с различными повреждениями и дефектами на разных стадиях вылупления. Так как переживание рождения является важным терапевтическим этапом в ЛСД терапии, вылупление в этом контексте символизировало успешное завершение лечения и исцеление невроза. Пациенты-яйца соревновались друг с другом, стараясь ускорить процесс вылупления, но также стараясь выиграть расположение терапевта. Последний был представлен системой электрических ламп, подающей научно измеренные количества света и тепла. Сама пациентка была маленьким недовольным эмбрионом цыпленка, который страстно боролся за искусственное тепло, так как это было всё, на что он мог претендовать. В реальности же она хотела быть единственным отпрыском курицы-несушки и не могла смириться с электрическим суррогатом.

Как показывает этот пример, трансформация терапевта необязательно происходит как изолированное явление, а может сопровождаться одновременной символической трансформацией пациента и/или иллюзорными изменениями всей обстановки.

Как и большинство ЛСД феноменов, иллюзорная трансформация руководителя и обстановки обычно имеет многоуровневую и переопределенную структуру. Хотя одно специфическое значение или связь может быть в центре сознания, обычно можно найти ряд дополнительных функций того же образа. Как и в случае со снами, часто существуют разные интерпретации одного и того же феномена. Они включают материал из разных уровней бессознательного, и очень часто в одном конденсированном символическом образе совместное выражение могут найти противоположные тенденции и эмоции. Хотя мы до сих пор и обсуждали визуальные проявления как наиболее поразительные, проективные искажения могут включать другие чувства, такие, как слух, запах, вкус и осязание.

Конкретное содержание иллюзорных трансформаций отражает тип ЛСД переживаний на активированном уровне бессознательного. Наиболее поверхностные изменения абстрактны по природе и, кажется, не имеют более глубокого символического значения. Лицо терапевта может казаться колеблющимся, искаженным или измениться в цвете. Иногда его или её кожа покрыта мозаикой и сложными геометрическими узорами, похожими на татуировки или грим аборигенов. Эти изменения сравнимы с искажениями на экране неисправного телевизора и отражают, похоже, химическую стимуляцию сенсорных систем.

На психодинамическом уровне иллюзорные трансформации отражают основные темы индивидуальных СКО, окрашенные специфическим содержанием того слоя, который в данный момент находится в центре переживаний. Терапевт может восприниматься, как родительская фигура, брат или сестра, близкий родственник, няня, сосед или любой другой важной фигурой, сыгравшей значимую роль в детских переживаниях. Типичные представители этой категории: доктора и медсестры, проводившие болезненные медицинские вмешательства, знакомые, сыгравшие роль суррогатных родителей, взрослые, совершившие физическое или сексуальное насилие над субъектом, главные герои различных страшных эпизодов. Иногда терапевт может принимать форму любимых животных, в частности, семейной собаки, домашнего кролика или курицы, или даже важной игрушки детства, которая была искусственной компанией субъекта.

Иногда проективные трансформации отражают не биографические события из СКО, а вариации на её центральную тему. Следующий пример из ЛСД сеанса Ренаты, пациентки, страдавшей суровой канцерофобией, показывает, как даже кажущаяся незначительной частичная трансформация терапевта может содержать полезный материал с различных уровней.

Когда Рената посмотрела на терапевта, отражение света в его глазе приняло форму большой сфинксовой бабочки. Свободные ассоциации, на которые Рената вызвалась на следующий день, выявили следующий материал:

Сфинкс это ночная бабочка, посещающая цветы с пьянящим ароматом и сосущая из них нектар. У неё есть отчетливое изображение человеческого черепа на спине, и в фольклоре она обычно связана со смертью. Это отражает тему, которая была очень важна для Ренаты и заложила основы её канцерофобии. В результате определенных детских переживаний, а именно, сексуального насилия со стороны её отчима в восьмилетнем возрасте, секс и смерть были тесно связаны в её бессознательном. Летние ночи и тяжелый сладкий аромат предполагают атмосферу романа и занятий любовью; летающий Сфинкс является вестником смерти.

Сфинксовая бабочка, увиденная в глазу терапевта.

Некоторые дополнительные ассоциации показали сложную, переопределенную и изощренную структуру, лежащую в основе этой трансформации. Рената где-то читала, что гусеницы Сфинкса живут на Atropa Belladonna или смертельном паслене, известном своими психоактивными свойствами и использовавшемся в средневековых зельях и мазях для Ведьмовского Шабаша. Малые дозы Белладонны действуют как галлюциноген, а большие дозы очень токсичны. Галлюциногенные свойства Белладонны связаны с ЛСД процессом. Её отношение к оргиям на Ведьмовском Шабаше намекает на опасные аспекты секса. Её связь со смертью, помимо подчеркивания близости секса и смерти, также отсылает к ЛСД процессу, в котором опыт смерти является важным элементом. Рената также припомнила, что читала где-то, что личинки Сфинкса спят в вертикальном положении. Она нашла в этом прямую связь с травматической ситуацией совращения её отчимом, в котором она столкнулась с его пенисом.

На глубочайшем уровне название Сфинксовой бабочки указывало на Египетского Сфинкса. Этот образ разрушительной женщины (создания с человеческой головой и животным телом, душащего своих жертв) часто появляется на ЛСД сеансах в связи с агонией рождения и трансценденции. Рената обнаружила на перинатальном уровне, в процессе биологического рождения, глубочайшие бессознательные корни смешения и спутанности в ней секса и смерти.

Трансформации терапевта на сеансах с сильным перинатальным акцентом очень различаются по качеству. Общее направление проективного изменения зависит от стадии процесса смерти-возрождения, или базовой перинатальной матрицы, которая активирована в данный момент.

Основные элементы и атрибуты, связанные с каждой матрицей, очень рознятся. В случае БПМ I это трансцендентальная красота, безусловная любовь, растворение границ, атмосфера сверхъестественности, чувство заботы и защиты. Самое начало БПМ II включает глубокий метафизический страх, чувство угрозы и паранойю, и чувство потери свободы. Полностью раскрытая БМП II характеризуется атмосферой безвыходной ловушки, безнадежной жертвы, переживания бесконечных дьявольских пыток и потери души. БПМ III сообщает элементы титанической и кровавой борьбы с чертами садомазохизма, сексуальности и скатологии. Переход от БПМ III к БПМ IV переживается, как сокрушительное давление, вынуждающее совершенно и безусловно сдаться, ужасный страх уничтожения и ожидания катастрофы. Тогда БПМ IV имеет безупречное качество духовного освобождения, избавления от тьмы, спасения и озарения.

Если субъект находится под влиянием одной из негативных перинатальных матриц, терапевт может казаться представителем элементов и движений, угрожающих не только индивиду, но и всему миру: шефом опасной подпольной организации, пытающимся поработить человечество представителем внеземной цивилизации, важным лидером Нацистов или Коммунистов, религиозным фанатиком, безумным гением-ученым или даже самим дьяволом. Под влиянием этих образов субъект может утратить представление о том, что это лишь символический процесс, и пережить полномерную параноидную реакцию. В более поверхностных и менее убедительных переживаниях на терапевта может проецироваться ряд специфических элементов перинатального символизма; он может превратиться в мифического монстра, пытающегося проглотить субъекта, в Великого Инквизитора, в коменданта концлагеря или в дьявольского садиста. Он или она может превратиться и в разные исторические фигуры, известные своей жестокостью, в извращенцев, копрофилов, воинов, тяжелобольных или раненых людей, конкистадоров, доколумбовых жрецов, карнавальные фигуры или распятого Христа. Конкретная форма этих трансформаций зависит от стадии процесса смерти-возрождения, уровня, на котором он переживается и от пассивной или активной роли субъекта.

Когда в сеансе ЛСД доминируют позитивные матрицы, трансформации имеют совсем другое качество. В случае БПМ IV терапевт может восприниматься, как ликующий военный лидер, празднующий победу над злобным врагом, как Спаситель, воплощение космической мудрости, учитель глубочайших секретов жизни и природы, выражение божественного принципа или даже Бог. Активация БПМ I имеет много элементов БПМ IV, к примеру, сияние, священность и юмор; однако им присуще качество вневременности, они не являются этапом процесса перехода от смерти к возрождению. Субъект может испытывать растворение границ и чувство фундаментального единства с терапевтом, связанное с чувством абсолютной безопасности и тотальной поддержки.

Очень часто во время процесса смерти-возрождения терапевт принимает для субъекта роль рожающей матери и может действительно восприниматься таким образом; это может случиться с ситтерами обоих полов безотносительно настоящей половой принадлежности. В этих обстоятельствах отношение переноса может принять символический характер; ему присуща глубокая биологически обоснованная амбивалентность, и его релевантность настолько фундаментальна, что кажется вопросом жизни и смерти. Терапевт может стать для пациента магической и сильной фигурой космических размеров. Пациент может даже ощущать свое участие в этой силе или свою полностью пассивную, зависимую и уязвимую позицию. Критическим фактором в этой ситуации, видимо, является способность пациента доверять миру и человеческим существам, что значительно отражает его или её раннюю историю. Природа детских переживаний определяет, будет ли он способен наслаждаться полностью зависимой ролью или она станет источником жизненной угрозы и параноидной идеации.

Часто пациенту приходится пройти через глубокий кризис базового доверия, чтобы быть способным воссоединиться с поддерживающими аспектами отношений матери-ребенка. Когда ранняя симбиотическая ситуация перинатального периода проецируется на терапевта, ЛСД пациенты часто теряют способность четко различать терапевта и себя. Их восприятия, эмоции и мысли, кажется, смешиваются с таковыми у терапевта. Это может привести к ощущению, что субъект находится под магическим влиянием или контролируется внушением, гипнозом, телепатией или даже психокинезом. Кажется, что терапевт может читать и знать все его мысли; также часто бывает и обратное, а именно ощущение доступа к уму терапевта и разделения его чувств и мыслительных процессов. В этих обстоятельствах пациенты часто находят необязательным передавать свои переживания вербально. Они чувствуют или что терапевт автоматически разделяет и знает переживания во всех деталях, или что он сам заранее их спланировал и контролирует, поэтому всё происходит согласно его плану. На критических стадиях процесса смерти-возрождения терапевт может стать убийственной или дающей жизнь маткой. Это происходит особенно часто, если техника лечения включает физический контакт и поддержку.

Проблемы отношений переноса на перинатальном уровне достигают кульминации, когда пациент приближается к моменту смерти эго, сопровождаемому повторным переживанием биологического рождения. Это требует полного отключения всех защит, всего контроля и всех ориентиров, и обычно связано с кризисом базового доверия. В этом состоянии крайней уязвимости пациент сомневается в характере и мотивах терапевта, пытаясь определить уровень опасности полной сдачи. Важные негативные аспекты истории пациента проявляются в усиленной форме и проецируются на терапевта в разных символических явлениях. К тому же, словно через увеличительное стекло видятся реальные изъяны в личности, отношениях и мотивах терапевта и проблемы и конфликты терапевтических взаимоотношений. Восприятие терапевта пациентом может быть отражением его или её переживаний в убийственном родовом канале, и ЛСД процесс здесь может казаться дьявольским планом уничтожения пациентов, промывания их мозгов, вечного их порабощения или похищения их душ.

Когда кризис доверия проработан, и восстановлены узы доверия, явление переноса стремится качнуться в другую крайность. Субъект под влиянием БПМ I или IV может видеть терапевта высшим источником любви, безопасности и поддержки. Он или она может воспринимать терапевта хорошей грудью и хорошей маткой одновременно. Кажется, что больше нет индивидуальных границ—только бесконечный свободный поток мыслей, эмоций и положительной энергии. Пациент воспринимает это, как высший процесс заботы, при котором кажется, что из духовного источника приходит молоко, обладающее чудесными целительными свойствами. То же переживание, видимо, имеет и эмбриональные качества; циркуляция различных видов духовных эмоций и энергий, кажется, имеет важные элементы плацентарного обмена между матерью и ребенком. Когда эта биологическая, эмоциональная и духовная связь установлена, терапевт может восприниматься не только как своя мать, но и как хорошая мать вообще—архетипический образ Великой Матери, Матери Природы и, в конце концов, весь космос или Бог.

На ЛСД сеансах трансперсональной природы отношение переноса обретает совсем иное качество. Иллюзорные трансформации терапевта больше нельзя интерпретировать так же, как на психодинамическом уровне (как сложные символические образы с многоуровневой и переопределенной структурой или как проекции, отражающие различные слои СКО). Эти иллюзорные трансформации также отличаются от перинатального явления переноса, понимаемого как повторения питающих и разрушающих аспектов симбиотических взаимоотношений с матерью. Трансперсональные проекции это явления, sui generis не поддающиеся дальнейшему психоаналитическому анализу.

В основном, почти все из многих типов трансперсональных переживаний могут специфически отразиться на терапевтических взаимоотношениях. Так, терапевт может принимать формы мощных архетипических образов, куда входят обожествленные представители различных ролей или божества и демоны. Примеры из данной категории это превращения в Космического Человека, Мудреца, Великого Гермафродита, Анимуса или Аниму, Шиву, Кали, Ганешу, Зевса, Венеру, Аполлона, Сатану, Изиду, Кибеллу или Коатликуэ. Также часты трансформации терапевта в великих религиозных учителей—Иисуса, Моисея, Мохаммеда, Будду, Шри Рамана Махариши и других. Переживая элементы расового и коллективного бессознательного, суб