Неврозы и нервно-психические заболевания

Все приспособительные процессы имеют тесную связь с условно- и безусловнорефлекторной деятельно­стью нервной системы. Головной мозг, по И. П. Павло­ву, является специальным органом приспособления ор­ганизма. Теория центроэнцефалической системы [Пенфилд и Джаспер (Penfield, Jasper)] усматривает выс­ший уровень интеграции и приспособительной деятель­ности нервной системы в ретикулярной формации ство­ла мозга.

Так или иначе проблема приспособительных функ­ций и реакций в области физиологии и патологии не может ни ставиться, ни решаться без учета связей функциональных систем тела с нервной системой неза­висимо от решения вопросов, касающихся уровней ин­теграции.

И все же официальный перечень нозологических форм человека отнюдь не возглавляется нервно-психической группой больных. Возникает мысль о наибольшей при­способленности и тренированности нервной системы, о том, что нервная система в принципе лишь «уравно­вешивает», «регулирует», что к патологическим процес­сам она не причастна или причастна лишь косвенно, поскольку была уже заранее дезорганизована. Но ду­мать так — это значит идеализировать нервную систе­му, фактически отрывать ее от организма, болеющего всегда как целое, т. е. при самом тесном участи нерв­ной системы, вместе с ней. Вывод о наибольшей приспособительности нервной системы, о ее непричастности к патологии навеян старыми клинико-морфологичеокими классификациями болезней, изолирующими и отры­вающими различные органы и функциональные системы тела друг от друга.

Относительно небольшая нервно-психическая забо­леваемость человека объясняется скорее тем, что нервная система не является исполнительной системой в от­ношении основной массы функции тела. Окончательный эффект регуляторной, приспособительной деятельности, осуществляется чаще всего за ее пределами, а именно в исполнительных органах прямого назначения. Этими исполнителями являются: сердечно-сосудистая система, эндокринный аппарат и все органы тела, определяющие питание, двигательные акты, размножение, обмен ве­ществ и т. д. Ведь и рефлекторная деятельность, изу­чавшаяся И. П. Павловым на слюнной железе, не была просто деятельностью нервов; это была деятельность железы.

Еще у И. М. Сеченова мы находим тезис, согласно которому проблема высшей нервной деятельности рас­сматривается как трехфазный рефлекс; при этом нача­лом рефлекса считается чувственное раздражение, про­должением его — головной мозг (анализ и синтез), а заключительной фазой — мышечная деятельность, вернее, любые движения. Тезис И. М. Сеченова, являющийся ключом к познанию психической деятельности, может и должен быть перенесен на все формы рефлек­торной приспособительной деятельности. Но этот тезис одновременно выносит самую функцию или изменение этой функции за пределы нервной системы как морфологического понятия.

Функции «движения» — это и есть все исполнитель­ные функции, как-то: сокращение мускулатуры с внеш­ними действиями, речь, мысль, частота и сила сердеч­ных сокращений, секреция тех или иных желез, обмен­ные сдвиги и т. д. Другими словами, окончательный эффект действия рефлексов (безусловных, инстинктив­ных, условных) будет находиться в функциональных системах и органах тела, большей частью не относя­щихся к собственно нервной системе.

Не менее прочны, столь же реальны обратные связи исполнительных органов тела, соматики с нервной си­стемой, с психикой. Это касается и классических нерв­ных «ли психических заболеваний, фактически всегда имеющих тот или иной, патогенетически нередко ре­шающий висцеральный компонент. Этот компонент час- . то оказывается исходным, порождающим не только первую фазу чувственного раздражения (по И. М. Се­ченову), но и стойкие, например, психические расстрой­ства.

Сказанное может создавать непреодолимые затруднения при решении вопроса, что в этиологии и патогенезе нервных болезней нервное (или психическое) и что не нервное, соматическое.

Правомерно ли, однако, ставить такой вопрос? Не слишком ли усердно мы анатомируем организм, создавая соответствующие классификации болезненных форм, исходя в основном из субъективных впечатлений, основывающихся на клинической и морфологической симптоматике.

Так или иначе границы между нервными и психи­ческими заболеваниями (функциями), с одной стороны, и внутренними заболеваниями (функциями), с другой стороны, становятся все менее и менее ясными. Вмес­те с тем, все яснее становится другое, что новые и более тонкие связи органов можно познать только в патоло­гических условиях (И. П. Павлов), руководствуясь при этом идеей «беспредельного приспособления» как основ-ного закона жизни.

В практике, конечно, наблюдаются органические заболевания нервной системы (инфекционные, парази­тарные, вирусные, травматические, неопластические), а также пороки ее развития. Но и во многих случаях этого рода сосредоточение процесса в нервной системе вскрывает скорее какую-то принципиальную закономер­ность, а не тривиальное и часто по сути дела бессодер­жательное «поражение» или «нарушение».

В органах тела, также и в головном мозгу, следует, принципиально различать изменения органа в целом и изменения в органе на каком-то его участке. Случаями последнего рода будут такие локальные процес­сы, как опухоль, цистицерк, абсцесс мозга и т. д. Соответствующие им неврологические и психические симптомы будут или симптомами выпадения, или симптома­ми, прямого раздражения вещества мозга. Никакого отношения эти заболевания не имеют к психозам и нев­розам (в широком их понимании), обусловленным дея­тельностью мозга как целостного образования, которое анализирует, синтезирует и преобразует чувственные раздражения.

При прочих равных условных индивидуальность бу­дет окрашивать аналитическую и синтетическую рабо­ту нервной системы, как и окончательные итоги этой работы в исполнительных органах тела. Вряд ли есть необходимость в допущении каких-то особых или чрез­вычайных раздражителей, которые можно было бы рассматривать, следуя упрощенному принципу этиоло­гии - инфекционных заболеваний, в качестве возбудителей именно неврозов и психозов.

Ключ к пониманию неврозов лежит, по-видимому; в широкой и индивидуально изменчивой приспособитель­ной («организационной», «распорядительной») деятель­ности нервной системы. Но эта деятельность, проявля­ясь в разных системах тела, уничтожает самое понятие невроза как нервной болезни, поскольку фактически мы не знаем других или, вернее, лишь с большим тру­дом представляем себе развитие каких-либо процессов, нормологических или патологических, вне самого дeятельного участия в них нервной системы.

Организм «отбирает» раздражители, имеющие для него биологическое значение. Соответствующие реак­ции на раздражители обеспечиваются безусловными и условными рефлексами, т. е. главным механизмом приспособления. Было бы неправильно полагать, что эти механизмы действуют безотказно лишь в плане нормологическом, что они идеальны и что слаженность и законченность рефлексов всегда обеспечена в индиви­дуальных условиях. Вряд ли можно согласиться с по­ложением, что «организм приспособлен реагировать только на те сигналы из окружающей среды, в полез­ности которых он до некоторой степени уверен» (Уэллс, 1959). Идею приспособления не следует ок­рашивать в телеологические тона. Безусловные и услов­ные рефлексы, остаются в основном слепой силой при­роды, и в индивидуальных условиях они не могут быть всегда полезно и целесообразно действующими.

Человеческая жизнь полна ситуации, когда механизмы, нормологически действующие, становятся так на­зываемыми патологическими, т. е. тем, что больной и врач, исходя из субъективных интроспективных позиций, называет расстройством деятельности. На самом деле это своеобразные стереотипы деятельности, особые «шаблоны поведения», следовательно, отнюдь не хаос или дезорганизация.

И. П. Павлов, изучая неврозы, указывал, что самое важное раскрыть механизм невроза, а потом лечить этот механизм. Отсюда следует, что научное знание все же будет знанием «механизма» невроза, а не знанием его причины, например внешней ситуации, которая нев­розу предшествовала.

Научное знание механизма и сущности неврозов и психозов не может основываться и на субъективной оценке явлений как патологических, исходя из таких соображений, что «животное (находящееся в «невроти­ческом состоянии». — И. Д.) не отвечает (разрядка наша.— И. Д.) как следует условиям, в которых оно находится» ¹или что «это состояние (речь идет о шизо­френии— И. Д.)... патология, так как оно лишает па­циента возможности нормальной деятельности»². Нам кажется, что сущность того и другого состояния может быть раскрыта лишь с позиций приспособительных функций нервной системы. Об этом пишет и И. П. Пав­лов.

Заключая свою мысль о шизофрении, он указывает, что «по существу самого механизма» это физиология, «физиологическая мера», т. е. очевидное приспособле­ние к условиям, в которых заболевший находится; эти состояния именно «отвечают» этим условиям, адекват­ны для данного индивидуума.

В каком же направлении И. П. Павлов мыслил себе ход исследований для раскрытия механизмов неврозов? Наибольший интерес с общих позиций патогенеза болез­ней человека заслуживает трактовка И. П. Павловым истерии как возврата к инстинктивной и эмоциональной жизни, т. е. к подкорковой безусловной рефлекторной деятельности, к древнейшим приспособленным механизмам, общим с животным миром. Этот возврат как

^{_____________________________________________________________}

¹ И. П. П а в л о в. Полное собрание трудов. Т. III, 1949, стр. 642.

² И. П. Павлов. Полное собрание трудов. Т. III, Изд. АН СССР, 1946, стр. 410.

_______________________________

бы устраняет регулирующую и организующую роль сигнальных аппаратов коры больших полушарий. В результате та­кой «диссоциации» деятельность подкорки и мозга в целом приобретает черты некоторой хаотичности; она уже не эффективна в целях поддержания приспособи­тельных свойств организма на должной высоте.

Если мы будем исходить из положения, что между нервными и не нервными, заболеваниями нет абсолют­ных граней и что в патогенезе «не нервных» заболева­ний всегда принимают какое-то участие нервные меха­низмы (по автору, именно «организующее» участие), то законным будет предположение, что «нервный ком­понент» при всех заболеваниях (инфекционных, неинфекционных, нервных, психических) заключается именно в тех или иных особенностях нервной деятельности (коры, подкорковых образований и других, филогенети­чески еще более старых нервных аппаратов, действую­щих относительно автономно и автоматически¹ .

В понятие «диссоциация нервной деятельности» не следует вкладывать представление о какой-то хаотич­ности или дезорганизации. Правильнее полагать, что речь идет о существенных изменениях «нервных отно­шений», об особых формах приспособительной регуля­ции, т. е. об особой деятельности. «Так или иначе у нас нет теоретических оснований разделять или противопо­ставлять механизмы нервных заболеваний, например классических неврозов, механизмам прочих заболева­ний, поскольку и в работе внутренних органов мы име­ем многоэтажное построение регуляторного механизма» (К. М. Быков), т. е. все тех же приспособительных устройств, так или иначе изменяемых в патологических условиях.

^{_______________________________________________}

¹ Продолжается искажение или непонимание моего отношения к положению об «организующей» роли нервной системы в разви­тии патологических процессов и болезней. Кратко излагаю свое отношение к этому вопросу. Нервная система участвует в ор­ганизации физиологических и патологических процессов, как один из важнейших компонентов в механизме этих процессов. Факти­ческая сторона этого участия нервной системы давно твердо дока­зана клинически, морфологически, экспериментально, физиологиче­ски. Самая идея организующей роли нервной системы в развития патологических процессов ничуть не нова и тем более не парадок­сальна. Отрицание организующей роли нервной системы в разви­тии патологических процессов является идеалистическим возвели­чиванием нервной системы и разрывом ее связей с целостным ор­ганизмом. В этом же отрицании вскрывается отрыв патологии от физиологии.

______________________________________

Срывы рефлекторных приспособительных реакций несомненно наблюдаются и за пределами классических неврозов и психозов. Их можно нередко обнаружить в клинике внутренних болезней, например, при изуче­нии атеросклероза, инфаркта миокарда, гипертониче­ской болезни и других страданий. Отличие будет в пла­не локализации, но оно не будет принципиальным, т. е. в плане патогенетических механизмов и в плане «конечных причин», уходящих как и при неврозах, в те или иные невзгоды индивидуального и общественного по­рядка. Отличия сглаживаются еще и потому, что среди «конечных причин» неврозов сплошь и рядом наблюдаю­тся внутренние причины, связанные с различными сома­тическими страданиями («кортикализация» вегетатив­ных функций, интероцептивные связи внутренних орга­нов с головным мозгом).