Наш организм обладает невероятными возможностями самоисцеления». 11 страница

Суицид является причиной смерти врачей чаще, чем в случаях авто- и авиакатастроф, утоплений и убийств вместе взятых. Самоубийства среди врачей происходят в среднем вдвое чаще, чем среди всех белых американцев. Ежегодно около 100 врачей кончают жизнь самоубийством – цифра, равная ежегодному выпуску среднестатистической медицинской школы. Мало того – частота самоубийств у женщин-врачей почти вчетверо превышает таковую среди прочих женщин старше двадцати пяти лет.

Апологеты медицинской профессии называют несколько причин высокого уровня болезненности врачей. Врачам легко получить доступ к наркотикам, они вынуждены бодрствовать помногу часов подряд в тяжелой стрессовой обстановке, опыт и склад характера заставляют их работать на грани возможностей, а пациенты и общество предъявляют к ним чрезвычайно высокие требования. Однако принимаете ли вы эти аргументы, отвергаете ли, – ничто не может оправдать ситуации, когда врачи являются очень больной группой людей.

Несмотря на это, я предпочитаю искать еще и другие причины. Мошенничество и коррупция в процессе исследований не являются сюрпризом для того, кто наблюдает, как далеко заходят фармацевтические компании и фирмы, производящие искусственные смеси, чтобы заманить врачей на свою сторону. Бесплатные обеды, коктейли, конференции, финансирование исследовательских стипендий – это только поверхностные причины. Если вы изучите психологический и моральный климат Современной Медицины, вы приблизитесь к пониманию того, почему врачи так нездоровы.

Например, медицинская политика – это смертельная силовая игра самого низшего сорта. Я гораздо больше предпочитаю политическую политику, поскольку в ней есть искусство компромисса, то есть ее задача – добиться возможного. Медицинская политика – чисто силовая. Здесь невозможен компромисс: вы должны уничтожить противника, пока он не уничтожил вас. Тут нет места компромиссу, потому что церкви никогда не уступают в вопросах церковного права. Вместо относительно открытой процедуры, в ходе которой люди с разными интересами могли бы собраться вместе, чтобы найти наилучший выход из положения, в медицинской политике существует жесткая авторитарная структура, которую можно сдвинуть только в результате силовой игры под названием «Победитель получает все». Исторически врачи, осмелившиеся существенно изменить ситуацию, подвергались остракизму и вынуждены были жертвовать карьерой, чтобы не поступиться принципами. Однако немногие врачи хотят такой судьбы.

Другая причина, по которой врачи не склонны к компромиссам, заключается в том, что они стараются ограничивать круг свои их друзей другими врачами. Близкая дружба врачей с не-врачами явление редкое. Следовательно, врачам редко приходится отстаивать свое мнение перед людьми, не разделяющими их взгляды и способными выдвигать другую точку зрения. Врачи могут разрабатывать свою философию в относительном покое, совершая время от времени вылазки в общество для продвижения своих идей и быстро отступая затем под прикрытие других врачей, которые якобы придерживаются тех же взглядов. Такая роскошь недоступна другим людям, имеющим вес в обществе.

Конечно, врачи осматривают своих пациентов. Но они не видят в них людей. Отношения между врачом и пациентом скорее напоминают отношения между господином и рабом, поскольку врач требует от пациента полного повиновения. В такой обстановке не стоит и надеяться на равноценный обмен мнениями. Профессиональная отчужденность выхолащивает чувства врача, а его внутренний мир неспособен к восприятию обычных человеческих влияний и ценностей. Врачи редко общаются с другими людьми с какой-либо иной позиции, кроме профессиональной.

Поскольку амбиции врачей заносят их в высшие классы, там же лежат и их интересы. Более того, врачи относят себя к сливкам светского общества. Стиль жизни и профессиональное поведение врача побуждают к деспотическому мышлению, поэтому его политика и экономика предсказуемо консервативны. Большинство врачей – белые и богатые мужчины, и мало что способствует их плодотворному общению с цветными, бедными и женщинами. Даже если врачи – выходцы из числа последних, они редко возвращаются обратно, чтобы служить этим людям и поддерживать их. Они тоже становятся белыми и богатыми мужчинами! И начинают обращаться со своими бывшими товарищами с теми же отеческим высокомерием и корыстолюбием, что и другие врачи.

Когда меня спрашивали, где врачи приобретают эти дурные привычки, я обычно отвечал: в медицинских школах. Теперь я понимаю, что гораздо раньше. К тому времени, когда молодые люди поступают на подготовительные курсы, они успевают нахвататься вирусов мошенничества, конкуренции, борьбы за должность – всех штучек, которые, как они знают, пригодятся при поступлении в медицинскую школу. В конце концов, наша университетская система построена по подобию медицинских школ, а высшие школы – по подобию университетов.

Правила поступления в учебное заведение, основанные на «количественном» тестировании и привычке полагаться на средний балл аттестата, уже гарантируют, что из студентов выйдут плохие врачи. В медицинские школы просачивается определенный тип личности – человек, не способный и не желающий общаться с людьми. Эти «избранные» наиболее подвержены авторитарному влиянию служителей Современной Медицины. Их вынуждают преуспевать, но им не хватает воли или честности для того, чтобы оказывать сопротивление. Иерархии власти нужны студенты, которые пройдут обучение пассивно, задавая лишь те вопросы, на которые преподавателям будет удобно отвечать. Обычно это означает задавать каждый раз только по одному вопросу. Один из моих советов студентам: если вы хотите выжить в медицинской школе, всегда задавайте один вопрос, никогда не задавайте два сразу.

Медицинская школа прилагает все усилия к тому, чтобы превратить сообразительного студента в тупицу. Честного – в продажного. Здорового – в больного. Сделать это не так уж трудно. Прежде всего, приемная комиссия заботится о том, чтобы в руки преподавателей попали слабовольные, зависимые от авторитетов люди. Затем составляется расписание занятий, которое лишено всякого смысла с точки зрения здоровья. Лучшие преподаватели медицины сами говорят, что период полураспада медицинского образования составляет четыре года. В течение этого времени выясняется, что половина из того, что студент узнал раньше, – неправильно. Но и половина вновь полученных знаний оказывается неверной. Единственная проблема – студентов не предупреждают, какая же половина неверна! Их заставляют учить все. И очень строго за этим следят. В медицинских школах на преподавателя я среднем приходится меньше студентов, чем в любом другом учебном заведении страны. Здесь на последних курсах часто встречаются группы, где один доктор опекает двух-трех студентов Ясно, что этот человек имеет огромное влияние на своих подопечных и не только из-за непосредственной близости к ним, но и в силу жизненно важной власти над их карьерами.

Студентов-медиков делает еще более слабохарактерными то обстоятельство, что их умышленно переутомляют. Заставлять тяжело работать, особенно по ночам, ни на минуту не давая возможности прийти в себя – верный способ ослабить волю человека, чтобы вылепить из него нечто, соответствующее вашим целям. Так учат бешеной гонке за успехом. В результате студент настолько устает, что не может противостоять наиболее истощающему инструменту, используемому для обучения – страху.

Если бы меня попросили охарактеризовать врачей, я бы сказал, что основная психологическая особенность их внутреннего состояния – страх. Они все время гонятся за высочайшим уровнем безопасности, которого так и не могут достичь из-за страха, вбитого в них в медицинской школе. Они боятся всего: поставить неправильный диагноз, совершить врачебную ошибку; вызвать замечания своих коллег... Боятся, наконец, что им придется искать честную работу.

Некоторое время назад вышел фильм, который начинался танцевальным марафоном. Через некоторое время все соревнующиеся, кроме одного, выбыли. Проигрывают все, кроме победителя. Вот чем стали медицинские школы. Так как все не могут стать победителями, каждый страдает от потери самоуважения. Выпускники покидают медицинскую школу с неприятным чувством.

В качестве компенсации за готовность проглотить пилюлю страха и пожертвовать способностями к врачеванию и человеческими эмоциями, которые могли бы помочь в работе, врачи получают одно качество: высокомерие. Их учат перенимать авторитарное поведение своих преподавателей. В такой обстановке, когда приходится работать, разрываясь между двумя крайностями, неудивительно, что врачи – основной источник болезней в нашем обществе. Они начинают жульничать еще на экзамене по биологии, поворачивая предметное стекло микроскопа так, что следующему студенту достается не тот препарат. Затем они подбрасывают сахар в образец мочи, чтобы у следующего испытуемого получились неправильные результаты анализа. Нанимают людей, которые пишут за них работы и сдают экзамены. Проводят «чисто лабораторные» эксперименты с поддельными результатами. И вполне закономерно оканчивают фабрикацией исследовательских отчетов с целью получить добро на производство лекарства.

Неуверенность в себе, что берет начало в страхе перед экзаменами и аттестациями и в переутомлении от них, завершается приобщением к наркотикам или алкоголю. А ничем не обоснованное чувство собственной исключительности, начинаясь с легкого высокомерия по отношению к другим, имеет логическим концом назначение смертельно опасных процедур – из-за недостатка уважения к жизни и здоровью пациента.

Я советую студентам-медикам выбираться из этой системы как можно быстрее и с наименьшими потерями. Выживание в медицинской школе в течение первых двух лет – нетрудная задача, потому что студенты-младшекурсники относительно безлики. Каждый должен изо всех сил стараться сохранить такое положение, потому что пока преподаватели не знают студента лично, они не могут за него взяться по-настоящему. В последние два года обучение ведется более индивидуально, но у студента появляется больше свободного времени, чтобы приходить в себя от нападок. Если просто стараться, чтобы сдавать экзамены, и не позволять навязывать себе образ мышления гонщика, можно достигнуть финишной черты относительно невредимым. Затем, по достижении момента, когда будущий врач уже может получить государственную лицензию, я советую заканчивать учебу. Ему лучше забыть об ординатуре и совершенствовании в избранной специальности, поскольку уж здесь-то профессионалы выматывают круглосуточно, здесь действительно промывают мозги. Вот когда происходит сотворение настоящих слуг дьявола.

Врачи – просто люди. Но и мы тоже. И нам, случается, нужны услуги действительно человечных врачей. Потому что врачи-священники служат посредниками (средством передачи) между человеком и мощными силами, с которыми простой смертный не в силах контактировать самостоятельно; неисправное средство передачи может сделать так, что очень мощная энергия попадет не по назначению. Например, в сравнении с кем бы то ни было, врачи дают наиболее мрачные прогнозы и наименее высокие оценки умственно отсталых и других физически и умственно неполноценных людей. Следующими в этой иерархии «оценщиков» идут медсестры, а затем психологи. Наиболее оптимистичные оценки дают родители. Когда я сталкиваюсь с врачом, который говорит мне, что ребенок не может делать то-то и то-то, а родители утверждают нечто противоположное, я всегда слушаю родителей. Мне на самом деле все равно, кто из них прав. Потому что здесь важнее отношение. Какое отношение укрепляется и поддерживается, то и подтвердится. Я знаю, что врачи имеют предубеждение против инвалидов и умственно отсталых из-за своего образования, которое учит их, что все неполноценные – неудачники и им лучше не жить, поэтому я могу защитить своих пациентов и себя от самореализации врачей в их предсказаниях судьбы.

Тем не менее врачи из эгоистических побуждений продолжают допускать подобное отношение.

Несмотря на то, что врачи получают большую часть своего материального благополучия и власти от страховых компаний, они и сами обладают властью. Такой властью, что страховые компании чаще выбирают работу не в своих интересах, когда встает выбор – ослабить ли власть врачей или работать себе в ущерб. «Синий Крест» и «Синий Щит» и другие страховщики по логике должны бы искать способы уменьшить излишнее пользование медицинскими услугами. Подчас мы наблюдаем нерешительные движения в этом направлении, как, например, шквал правил, требующих рассмотрения альтернативного мнения перед плановой операцией, или прекращение выплат за процедуры, давно преданные забвению. Все эти усилия – не более, чем показуха. Они объявляются под фанфары, затем порождают водоворот противоречий, а затем потихоньку сходят на нет. Неважно, с какими добрыми намерениями разрабатываются эти процедуры, но они по-прежнему нацелены лишь на второстепенные аспекты здравоохранения, а отнюдь не на те сферы, где можно сэкономить значительные деньги. Если бы страховые компании действительно хотели урезать расходы, они бы поддерживали выплаты за более простые, более эффективные, более дешевые процедуры – например, домашние роды. И они разрешили бы выплаты за назначение процедур, которые излечивают без лекарств и операций, – диету и физкультуру.

Один из самых потрясающих статистических отчетов, которые мне доводилось читать, был опубликован Медицинской экономической компанией, издателем «Настольного справочника врача». Среди других вопросов, которые они задали репрезентативной выборке из более 1700 человек, был такой: «Если бы вы узнали, что ваш врач проиграл иск по поводу врачебной ошибки, изменило бы это ваше мнение о нем?» Что меня поразило, так это то, что семьдесят семь процентов людей ответили «нет»!

Уж и не знаю, означает ли это, что люди допускают, что их врач может совершать ошибки, или им все равно, совершает ли он их!

Мне известно, что врачи обманывают страховые компании, чтобы заставить их выплачивать больше, чем нужно. Мне также известно, что ежегодно только около семидесяти врачей лишаются своих лицензий, несмотря на всю очевидность коррупции, нездоровых привычек и опасных ошибок. Несмотря (или наоборот – именно поэтому?) на весь страх и конкуренцию среди медиков в студенческие годы, взрослые врачи чрезвычайно неохотно жалуются на некомпетентность или неподобающее поведение своих коллег. Например, если в больнице вскроется случай врачебной ошибки одного из докторов, максимум, что произойдет, – его попросили уволиться. Об этом не доложат государственным медицинским органам, и когда бедолага будет искать работу где-либо, на прежнем месте ему скорее всего дадут блестящую рекомендацию.

Когда в 1975 году знаменитых гинекологов братьев-близнецов Маркусов обнаружили умершими от абстинентного синдрома, новость о том, что они были наркозависимыми, стала сюрпризом для всех, кроме их коллег. За год до их смерти персонал больницы заметил, что у братьев есть «проблемы» с наркотиками. Их попросили взять отпуск для лечения. Когда братья-наркоманы вернулись из отпуска в Нью-Йоркский Медицинский центр «Хоспитал Корнелл», у них стали искать признаки улучшения. И не нашли. Думаете, их вышвырнули с работы и отстранили от работы, что бы, не дай бог, они не нанесли кому-нибудь серьезного вреда? Доложили о них государственным лицензионным органам? Нет. В мае им объявили, что с 1 июля им будет запрещено работать в больнице. Их нашли мертвыми спустя несколько дней после того как они были лишены привилегии принимать пациентов.

Другой известный пример, когда врачи позволяли коллегам увечить ничего не подозревающих пациентов, произошел в Нью-Мексико. Хирург отсоединил не тот проток во время операции на желчном пузыре, и пациент умер. Хотя ошибка была выявлена на вскрытии, к врачу не было применено дисциплинарных мер. Несомненно, его к тому же не научили правильно делать эту операцию, потому что через несколько месяцев он снова проводил такую операцию – и снова неправильно, и снова пациент умер. И снова – никакого наказания, никакого урока хирургии. Только когда этот врач провел такую операцию в третий раз и убил еще одного пациента, было проведено расследование, которое привело к потере им лицензии.

Если бы меня спросили, почему врачи так неохотно докладывают о халатности своих коллег, хотя они с таким ожесточением занимаются этим, когда дело касается конкуренции в медицинской школе и медицинской политике, я возвращаюсь к базовым эмоциям, порождаемым медицинской школой: страху и высокомерию. Чувство обиды, которое им прививают по отношению к однокашникам в студенческие годы, перенаправляется на пациентов, когда врач получает собственную практику. Другие врачи перестают враждовать, как только они перестают угрожать нарушить status quo взглядами или исследованиями, которые не соответствуют генеральному курсу. Более того, прежний страх провала никогда не исчезает. И так как главную угрозу безопасности, проблему, которую нужно решить, как на экзамене, представляет пациент, то ошибка одного врача угрожает безопасности всех врачей, давая очко противной стороне. Высокомерие со стороны представителей любой профессии всегда направлено на тех, кого люди этой профессии боятся больше всего, и очень редко – на себе подобных.

Очевидно, что врачи больше, чем люди других профессий, позволяют себе высокомерие. Если бы Современная Медицина не была религией, и если бы врачи не были служителями этой религии, они не позволяли бы себе так много. Врачи заходят существенно дальше, чем служители других религий, из-за особо порочной природы Современной Медицины.

Все религии культивируют чувство вины и дают отпущение грехов. В той мере, в которой религия способна поощрять полезное поведение, поддерживая чувство вины и отпуская грехи, эта религия может считаться «хорошей». Та же религия, которая культивирует очень сильное чувство вины и дает мало облегчения от него, или та, что поощряет неправильное поведение, то есть такое, которое не приводит улучшению благосостояния верующего, является «плохой» религией. Примером того, как религия поддерживает и облегчает чувство вины, может служить признание почти всеми религиями, что прелюбодеяние – это грех. Очевидно, если бы религии не старались заставить людей чувствовать, что прелюбодеяние это плохо, и не вынуждали бы их испытывать чувство вины, все больше и больше людей занимались бы этим, что ослабило бы необходимые социальные структуры. Люди не знали бы, кто их родители, нельзя было бы установить порядок передачи собственности от поколения к поколению, а особо преуспевающим в этом грехе культурам могли бы угрожать венерические заболевания.

Врачи обладают такой властью именно потому, что они, как служители церкви Современной Медицины, отменили все старые грехи. Современная Медицина объявила недействительными все старые грехи, которые, как ни странно, привязывали людей к их старым религиям. Теперь ничто не считается грехом, потому что в случае появления каких-либо физических последствий греха во власти врача исправить это. Если вы забеременели, врач поможет сделать аборт. Если вы подхватили венерическую болезнь, врач даст вам пенициллин. Если вы чревоугодничеством нанесли вред своему сердцу, врач сделает вам коронарное шунтирование. Если вы страдаете от душевных проблем, у врача найдутся валиум, либриум и другие наркотики, чтобы помочь вам сносно существовать – беззаботно и бесчувственно. Если и это не сработает – есть еще толпа психиатров.

Существует только один грех, за который Современная Медицина заставит вас испытывать чувство вины: неявка к врачу. К нему нужно ходить, так как врач мнит себя священником, который отпустит вам любые другие грехи. Что плохого в чувстве вины, которое приводит вас к врачу каждый раз, когда вы почувствуете себя нехорошо?

Ощущая себя священнослужителем, врач так много себе позволяет, потому что всегда может объявить, будто ему приходится бороться с силами Зла. Когда настоящий священник попадает в щекотливое положение и у него мало шансов на успех, он избавляется от обвинений в провале, говоря, что ему приходится иметь дело с самим дьяволом. Врач делает то же самое. Побеждает – значит герой. Побежден – все равно герой, хоть и побежденный. И никогда служка от медицины не предстает в своем истинном свете – как служитель дьявола.

Врач никогда не проигрывает, поскольку он играет на два лагеря и берет на себя больше риска, чем требуется. Это происходит, потому что врач преуспел в понимании того, что его ритуалы священны и оказывают сильное действие, независимо от их реальной эффективности. Он использует свои самые священные орудия, чтобы поднять цену и сделать игру более опасной, чем это необходимо. Если в больнице оказывается роженица с ягодичным предлежанием плода и монитор показывает, что ребенок страдает, врач, не теряя времени, заявляет, что создалась опасная для жизни ситуация, – каковой она действительно и становится, как только врач начинает кесарево сечение. Врач знает, что с биологической точки зрения кесарево сечение опасно. Но отныне игра ведется не по правилам биологии. Это религиозная игра, церемония, и в ней командуют священники. Если мать и ребенок выживут, то священник герой. Если они погибнут – ну что ж, мы предупреждали, что ситуация была опасна для жизни.

Врач никогда не проигрывает – проигрывает пациент. Поговорка «Врач хоронит свои ошибки» не утратила актуальности. Иногда врачей ошибочно сравнивают с пилотами самолетов. Но когда самолет терпит крушение, пилот гибнет вместе с пассажирами. А врач никогда не гибнет вместе с пациентом.

Врачи избегают обвинений самым парадоксальным образом, заявляя, что их провалы – это следствия их ошибок. Если вы, например, укажете на то, что несоразмерное число недоношенных детей становятся слепыми после пребывания в отделении для недоношенных, врач ответит, что это цена, которую мы вынуждены платить. «Черт возьми, мы смогли спасти этих детей, родившихся с весом всего 500–900 граммов. Конечно, все они станут слепыми и нездоровыми. Но они вообще умерли бы, если бы не мы». Врачи прибегают к такому же оправданию в случае слепоты при диабете. Они говорят: причина, по которой у нас так много слепых диабетиков, в том, что мы преуспели в продлении жизни такому большому числу диабетиков. Врачи будут использовать это «зато мы смогли продлить им жизнь» каждый раз, когда не смогут успешно справиться с болезнью, а это касается большинства причин не скоропостижных смертей. Они совершенно игнорируют биологические факторы, которые постепенно накапливаются и начинают указывать на неумение Современной Медицины обращаться ни со здоровьем, ни с болезнью. Врачи даже позволяют себе оправдывать свои собственные болезни своими успехами. Если вы укажете на большое количество нечестных, несчастных и просто психически больных врачей, вы услышите примерно такое оправдание: «Причина наших психологических недомоганий в нашем стремлении быть обязательными, в нашем перфекционизме, что легко приводит к чувству вины в случае неудачи». Эту формулировку предложил президент Американской медицинской ассоциации.

Врачи лучше защищают себя с помощью сленга, на котором общаются между собой. Религии необходим тайный язык, чтобы отделить рассуждения жрецов от низкой болтовни плебса. В конце концов, духовенство на короткой ноге с силами, правящими миром. «Мы не можем позволить каждому подслушивать». Тайный язык врачей ничем не отличается от любого жаргона какого-нибудь узкого круга людей. Основная функция такого языка держать в неведении тех, кто не входит в круг посвященных. Если вы будете понимать все, что ваш врач говорит вам и другим врачам, его власть над вами ослабеет. Так, когда вы заболеете из-за больничной грязи, врач заявит, что у вас ВБИ (внутрибольничная инфекция). Таким образом, вы не просто не разозлитесь на больницу, но и почувствуете себя в привилегированном положении, потому что у вас болезнь с таким изысканным названием.

Врачи пользуются привилегиями, которые дает им знание терминологии. Слушая их, человек невольно ощущает себя глуповатым и убеждается в том, что врачи действительно имеют тайные сношения с силами, с которыми лучше не связываться. Поскольку ритуалы врачей таинственны, поскольку врачам не нужно их подтверждать биологической необходимостью, они могут позволять себе все. Даже не подчиняться законам логики. Врачи, например, могут объяснить необходимость коронарного шунтирования тем, что все, кто перенес эту операцию, стали чувствовать себя лучше. Но если вы попросите лечить вас от рака при помощи лаэтрила, потому что все, кто его принимал, чувствуют себя лучше, ваш врач скажет вам, что его эффективность не была научно доказана.

Терминологическая изоляция также способствует тому, чтобы лишить человека права участвовать в своем лечении. Поскольку пациент и не надеется понять происходящее, – не то что помогать, зачем нужно позволять ему вообще принимать какое-либо участие в процессе? Если пациент вмешивается в ход ритуала, нужно убрать его с дороги. Врачи вовсе не заинтересованы помогать пациенту поддерживать здоровье. Еще чего! Для этого пришлось бы информировать пациента, а не обрабатывать его. Но делиться информацией означает делиться властью.

Для поддержания власти врачей существует огромный груз технологических приспособлений, распространенность которых настораживает. Прежде всего, пациент должен стоять в благоговейном страхе перед строем машин, которые врач собрал, чтобы напасть на его проблему. Как может один человек – если он не врач, у которого есть власть – рассчитывать, что сможет контролировать такую мощь? Кроме того, электронная магия придает вес заявлению врача о том, что «он сделал все, что мог». Если врач просто стоит рядом с черным мешком, то он «смог» не так уж много. Но если врач переводит стрелки на аппаратуру стоимостью четыре миллиона долларов, которая занимает три комнаты, это значит, что он сделал «все, что мог» и еще много чего в придачу!

Всем развитым религиям свойственно хранить ритуальные предметы, в которых сосредоточена огромная сила, в храмах. Чем выше статус храма, тем больше оборудования в его стенах. Когда вы попадаете в соборы и маленькие «ватиканы» Современной Медицины, вы предстаете перед жрецами, имеющими ореол непогрешимости. Они не могут быть неправы, и поэтому они наиболее опасны.

Реформы, которые были затеяны в попытке решить некоторые проблемы, о которых я говорил в этой главе, не произвели на меня впечатления сколько-нибудь полезных. Например, реабилитационные программы на самом деле не затрагивают источника болезней, жертвой которых пали врачи. Это может быть результатом нежелания представлять проблему как болезнь самого сердца Современной Медицины. Конечно, врачи не обучены разбираться с сутью любой проблемы, они умеют только подавлять симптомы.

Попытки поддерживать знания врачей в соответствии с требованиями времени тоже не приводят ни к чему хорошему. Что не нужно врачам, так это дополнительные сведения того же рода, что их пичкали в медицинской школе. А именно это и втолковывают им на всевозможных курсах повышения квалификации. Причем те же люди, которые учили их в медицинских школах. Кто отвечает за то, чтобы преподаватели получали самую свежую информацию?

Как я уже говорил, вам нужно себя защищать. Помните о двух комплексах врача – страхе и высокомерии. Учитесь работать с его страхами, не вызывая его высокомерия, и перевес перейдет на вашу сторону. Так как врачи боятся вас и того, что вы можете предпринять, без малейших колебаний используйте этот страх. Врачи опасаются юристов не потому, что юристы так могущественны, но потому, что юристы могут объединиться с вами, с теми, кого они действительно боятся. Если врач подложит вам свинью – подайте на него в суд. Вы скорее найдете здравый смысл в суде и среди присяжных. Наймите хорошего адвоката, который столько знает о медицине, что и самого черта не побоится. Если существует ситуация, в которую не хотел бы попасть врач, так это оказаться в суде по другую сторону от адвоката. Суд – единственное место, где у пациента найдутся сторонники, способные эффективно противостоять священнической неприкосновенности врача. Увеличение количества исков по поводу врачебных ошибок вдохновляет, поскольку значит: все больше людей укрепляется во мнении, что необходимо поколебать привилегию врача самому устанавливать правила.

Если врач доставил вам неприятности, но не столь значительные, чтобы вести его в суд, проявите максимальную осторожность в том, насколько вы собираетесь призвать его к ответу. Контролировать ситуацию должны вы, а не противная сторона. Если врач угрожает и начинает злиться, оставайтесь на высоте. Не сдавайтесь. Угрожайте в ответ. Когда человек действительно угрожает и при этом дает понять, что не шутит, – врач почти всегда уступает. Врач сдается, рассуждая примерно так: «Зачем мне связываться с этим чудаком?».

Тем не менее, если вы не готовы идти до конца, не прибегайте к языку угроз. Другими словами, не поднимайте бунт, пока это не станет действительно необходимым, пока вы не почувствуете себя эмоционально и физически готовым к ведению успешной кампании. Не вступайте в спор с врачом с надеждой изменить его мнение. Никогда не спрашивайте врача, лечащего вас от рака традиционной химиотерапией: «Как вы относитесь к лаэтрилу?». Этим вы ничего не добьетесь, как не добьетесь и лаэтрила. Не говорите врачу, который предлагает вам докармливать ребенка смесью: «Но я кормлю грудью и не собираюсь докармливать смесью». Не приносите врачу газетных статей в надежде изменить его мнение и заставить попробовать что-нибудь новое. Не бросайте ему вызов, пока сами не готовы попробовать альтернативные методы. Выполняйте свою домашнюю работу.

Что делает католик, когда ему кажется, что его священники нехорошие люди? Если он и обвиняет их открыто, то очень редко. Он просто уходит из церкви. И это мой ответ. Покиньте церковь Современной Медицины. Я вижу, как сегодня многие делают это. Я вижу, как, например, идут к мануальным терапевтам те, кто несколько лет назад не допускал и мысли об этом.

Я вижу, что все больше и больше людей поддерживает еретиков Современной Медицины.

Глава VIII