Памяти александра цатуриана
Юргис Балтрушайтис
ЛИЛИЯ И СЕРП
Марии Б.
Раа livsens natvej gennem frygten.
Henrik Ibsen[1]
Это суть две маслины и два светильника, стоящие перед Богом Земли.
Откровение св. Иоанна, 11, 4.
Есть хмель ему на празднике мирском.
Е. Баратынский
Nu har jag svalt
dеn bittra drycken som gor vis.
Рег Hallstrom[2]
Еn lefnads sorg, en lefnads lаngd.
Per Hallstrom[3]
Sunt lacrimae rerum.[4]
Dies Riickwirtsdenken, Vorwartsgrubeln.
N. Lenаu[5]
Des tiefen Meers verganglich bunter Schaum.
Und zeugt der Mensch, wie Faust, ein Kind,
Ein Traum dem andern sich entspinnt…
Und schlagt ein, wie Faust, den andern tot,
Ein Travm den andern'nur verwischt.
N. Lenau[6]
Sin el cielo у sin la tierra,
Entre la tierra у el cielo.
Tirsо de Molina[7]
Christo confixus sum cruci.
S. Paulus[8]
МОЙ ЩИТ
Iп hoc signo vinces.[9]
Витязь Тайной Дали,
Стоек я в бою —
Древний щит из стали
Кроет грудь мою…
В поясе средины
Выкован на нем
Строгий лик орлиный,
Дышащий огнем…
И над ним чеканно —
Мой старинный герб —
Свиты вязью странной
Лилия и Серп.
И вкруг них, вдоль края,
Как венец литой,
Тянутся, сверкая
Огненной чертой —
Ярче, чем средь мрака
Ожерелье звезд,
Три великих знака —
Молот, Посох, Крест.
РАЗДУМЬЕ
Своеволен в вечной смене жребий дня,
Сочетавший тайну тени и огня…
Дышит миг, тужит, как может, весь в цвету,
Весь — дробленье, реет, множит пестроту.
Но в рассветных безднах Бога коротка
Беззащитная дорога мотылька!
И в рассветном море цвета бирюзы
Безмятежно утро лета до грозы…
Длится час, струит, торопит водомет,
Сеет, строит, жнет и копит воск и мед.
Но Строитель дней исчислил не на век,
Что содеял, что замыслил человек…
Вот и молкнут, рвутся струны в тишине,
И все ближе трепет юный к седине.
Вот и зыбок свет, раздвоен, мысль слепа,
И непрочный стебель строен до серпа…
ВЕХИ
Будто ломкий стебель в поле,
Что желтеет в краткий срок,
Шатки вехи смертной доли
В сокровенности дорог…
Весь объят тревогой худшей
Дух, познавший тайну дней —
И беспечен ум заблудший
Средь блуждающих огней!
Ищут бури мир и нега.
Стонет вихрь о благах сна,
Точно скрыты два побега
В темном жребии зерна.
Час заката, час рожденья
Тесно слит в волне времен —
В каждом миге утоленья
Миг алканий заключен…
Снятся кормчим в час недоли
В море нивы, их poca,
Где, в бреду иной неволи,
Светят сердцу napyca!
РАЗДУМЬЕ
Средь шума дня все чаще знаю
Дыханье горней тишины,
В чей вещий миг к земному краю
Плывут зиждительные сны…
И вместо горечи и страха —
Унылых вех стези людской,
Я различаю в смуте праха
Лишь свет отрады и покой…
И в воплях жалобы суровой,
В проклятьи брошенных во мглу,
Отсель вскрывает слух мой новый
Благословенье и хвалу…
Сквозь пестроту юдоли зримой,
В прибрежном камне и в волне,
Один чертеж нерасторжимый
Все чаще четко снится мне…
И вот, средь всех различий яви,
Что длится век, что дышит миг,
В пыли земной — в лазурной славе,
Я вижу тот же знак и лик…
И бренный свет, звезде подобный,
В любви прозренья, мысль моя
Венчает всякий жребий дробный
В едином чуде бытия!
СОМЕ LE ONDEL
Цветет восторг, как вал. Как вал,
Уходит прочь…
И все, что к звону день призвал,
Заглохнет в ночь…
Приходит боль, как снег. Как снег,
Растает вновь…
Недолго дней весенних бег
Объемлет кровь…
И свет и цвет — на миг. На миг —
Игра всех смен…
И все, что смертный пыл воздвиг —
Зола и тлен…
Вся явь, вся дрожь — волна. Волна —
Весь труд людской…
И жнет земные семена
Покой, покой!
ВИДЕНИЕ ПОЛУДНЯ
Была пора борьбы и крови,
Час отягченных зноем век,
Когда слепой игрою нови
Был глухо движим смертный бег…
Текли мгновенья ровным звоном,
И были мерой дум дела,
И в сердце, жаждой напряженном,
Лишь дрожь свершения цвела…
И ноше, принятой на плечи,
Усилью сжавших молот рук,
Равнялась твердость краткой речи,
Сталь мышц, натянутых, как лук.
И знак венчального удара
Был дан — судьба была дина!
И лишь предчувствием пожара
Пылала глубь людского сна…
Кaк влага в кубке, близясь к краю,
Кипел и рос полдневный пир,
И, как железный груз на сваю,
Сверкнув, он пал на старый мир!
ЭЛЕГИЯ
Случайны сны и пыл ума…
Обманчив миг и подвиг лет…
Не знает день, что будет тьма,—
Не верит ночь, что будет свет!
Сверканье искры, блеск в огне,
Готовит пепел под костром,
И звон подвластен тишине —
И тишину взрывает гром…
И пыльный дол, и выси гор,
И час весны, и час седой
Сплетаются в один узор
Непостижимой чередой.
И цвет и тлен — в одном кругу…
По мертвым веткам вьется хмель —
На том суровом берегу,
Где рядом — гроб и колыбель!
ПОЛНОЧНЫЙ ПАРУС
В полночный час, в моем уме холодном,
От бега лет покорном и бесстрастном,
Чуть дышит явь в броженьи первородном,
Вплести в свой вихрь мой темный дух невластный.
В полночный час, в моей груди звериной,
В проклятии желанья ненасытной,
Дробятся сны, как пламя сказки длинной,
Средь вихрей праха горько беззащитной…
И в ровной мгле все глуше мир неясный
Струит свои невидимые волны,
Рождая отзвук, смутный, но согласный,
В моей душе, немого плача полной.
И бьется сердце, маятник железный,
Творящий волю двух различных граней,
В дыму земли сияньем тайны звездной,
В покое знанья трепетом гаданий…
И в смутном вихре яви первородной
Двойным огнем томится дух мой пленный,
И должен разум, сетуя бесплодно,
И жизнь и смерть сознать одновременно!
ЛЕСНОЙ ВОДОПАД
Пробил час зеркальной глади,
И беспечный сон речной
Заметался в водопаде,
Став дрожащею волной!
Вместо легкой, светлой зыби,
Что, качая день, текла,
Хлынул вал, от глыбы к глыбе,
В глубь гранитного жерла…
Дрогнул строй прибрежных елей
Рвутся, делятся стволы
В вихре снежных ожерелий,
В дымных взрывах белой мглы,
И разбился на иголки
Отблеск солнца в небесах
Дробным блеском, искрой колкой,
Озарял шумный прах.
Только грохот и тревога,
Вои поверженной волны —
Что же так хрупка у Бога
Чаша сна и тишины!
СОЛНЕЧНЫЕ КРЫЛЬЯ
Сладко с годами смертную нить
В солнечном храме солнечно вить!
Веет сквозь звенья бренных оков
В вихре мгновенья мудрость веков…
Падают грани в беге сквозь зной —
Светится в длани посох земной…
Ярко над нами, зыбля наш сон,
Брызжет лучами утренний звон…
Вот в их пожаре зреют поля —
В синей тиаре дремлет земля…
Сердце воздето — древний кремень —
Мало от света разнствует тень…
Ринься с восходом в солнечный путь,
Солнечным медом пьяная грудь!
ПРЕДЧУВСТВИЕ
А. Скрябину
Пора признать! Не путь от тризны к тризне,
Где боль утрат меняет бледный страх,
Не плен в тени — великий жребий жизни,
А поздний день, светающий в веках…
В бреду страстей, в обмане их свершенья,
Людской душе, распятой в их игре,
Уже не раз потир Преображенья
Являл свой свет на звездном алтаре…
Еще велик раздор неутомимый
В земной пыли, где слышен лязг меча
И стон раба, в его неволе мнимой,
Где жажда смерти в слабом горяча…
Но миг борьбы в сердцах, до срока пленных,
И дрогнет прах, приемля звездный зов,
Предсказанный в пророчествах священных
И в трепетном наитии певцов…
Посеян день, взошла и зреет нива,
И пенится несущий вечность вал —
Не жизнь лгала, сознанье было лживо,
Не зов был слаб, а смертный слух солгал…
НА БЕРЕГУ
Средь пенья волн, в часы их зова,
Горька прибрежная роса,
И от тщеты труда земного
Уносят сердце паруса…
В час бренных дум и боли праздной,
Моих испытанных подруг,
От их игры однообразной
Нагорный звон влечет мой слух…
Нежданный миг иль вихрь случайный
Приблизит сердце к забытью,
В простор своей суровой тайны
Уносят звезды мысль мою.
К кресту земли, во львиной яме,
Мой дух тоскующий, ты весь
Прикован древними цепями,
Но в вечной жажде ты — не здесь!
ЗИМНЕЕ РАЗДУМЬЕ
Сквозь тишь зимы трудна дорога к маю,
К лесной свирели, к пению садов,—
Но я метель любовно принимаю,
Как дали льдов…
Ниспавшей капле долго ждать возврата
В полдневный пояс радужных полос —
Нo тверд мой дух, пусть глухо грудь объята
Приливом слез…
Пред бездной мира разум безоружен
И ткани дум в сознаньи нет —
Лишь знаю я, что праздный колос нужен,
Как нужен цвет…
Не скоро взмах отвечного огнива
Сольет творенья в пламени одном —
Но в вихре яви сердце искрой живо
И кратким сном…
В игре теней не скоро в смертной доле
Искупит Солнце алчущих в бреду —
По я горжусь венцом суровой боли
И чуда жду…
«Миг торопит, час неволит…»
Миг торопит, час неволит,
День заходит — кубок пролит!
Чуда крови сердце молит.
Хлынул-сгинул трепет вала…
Снова, снова, как бывало,
Грудь от радости отстала…
Блеск был ярок, звон был ясен!
Вечерея, час безгласен…
Вечер тенью опоясан.
По суровому завету,
Как ни ратуй, как ни сетуй,
Бродит серп от цвета к цвету.
Точит силу червь бессилья,
От сиянья, от обилья
В сумрак, в сумрак реют крылья!
ЭЛЕГИЯ
Уводит душу час в тени
Назад, назад,—
Туда, rge ярки были дни
И цвел мой сад…
Пестро менялись звон и цвет
В моих лугах,
И дрогнул в сердце с бегом лет
Бессильный страх.
И вот железный крест готов
Давно, давно —
И плачет сердце средь цветов,
Одно, одно.
РАЗДУМЬЕ
Кто мерой мига сердце мерит
И тайный жребий смертных дней,
Тот горько слеп, тот в жизнь не верит,
Тот в ней — как тень в игре теней!..
И всех зовущий сон забвенья,
Пред строгим подвигом веков,
Объяв людей, лишь множит звенья
Их дух унизивших оков.
Кто в свете часа дом свой строил,
В величьи мира будет мал,
Зане он жизни не утроил
И бытия не оправдал…
Пусть ярок трепет искры зримой,
Но он лишь миг владеет тьмой,
Где человек — как сев озимый,
До утра майского немой!
И пусть свята молитва слова
В устах восставшего раба,
Но строят высь пути людского
Лишь тяжкий молот и борьба!
«Предвижу разумом крушенье…»
Предвижу разумом крушенье
Всех снов — солгавший мир в пыли!
И вновь предчувствую свершенье
Всех тайных чаяний земли…
Пусть смешан пепел с каждым жаром,
Пусть тлен венчает каждый цвет,
Но миг минувший цвел недаром,
Недаром в пламя был одет.
Весь подвиг дней в борьбе упорной,
Как след случайный на песке,
Но бьется сердце плодотворно
В слепом алканьи и тоске…
Влача свой крест, и пути к утрате,
Где каждый сетует, сам-друг,
Всем даром терний и распятий
Преобразится смертный дух.
И зыбкой искре, слитой с тенью,—
Глухому воплю и слезе
Дано быть каменной ступенью
В людской светающей стезе!
НОЧНОЙ ПИЛИГРИМ
Весь преданный жару тоски ненасытной,
Плетусь я по звездам, ночной пилигрим,
Приемля их холод душой беззащитной,
Взывая к их пламени сердцем нагим.
Мерцает их слава, то кротче, то строже,
Великая полночь их сменой полна,
Но сердце, как тайна, все то же, все то же,
И боль кочевая все также одна.
Лишь вижу: напрасна молитва в пустыне,
Что с бледною дрожью слагают уста,
И горек мой посох — доныне, отныне —
Где выкован череп под знаком креста!
Лишь знаю, что в мире — две разных ступени:
Средь высей зацветший покой
И в дольней дороге от тени до тени —
Заблудший в смятении разум людской!
ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ
Скользнул закат по высям отдаленным,
И вновь шепчу я сердцу моему:
Познав весь свет, равно неутоленным,
Падешь во тьму…
На всех стеблях, чья стройность длится хрупко,
Зажжется свет, затмится и пройдет…
И лишь полынь — на дне живого кубка,
Где будто был налитый на пир мед…
В миг пламени веков седая Пряха
Роняет прах, и меркнет вдруг игра,
И каждый раз для холода и страха
Влачусь я от костра…
Смыкает день стоогненные сроки
В полях земли — лишь в небе облака
Цветут, горят… Но искры их далеки!
И дрожь близка…
ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ
Полдневный лен и розы отцвели…
В последний раз, чуть зыбля свет в пыли,
День шелестом касается земли…
И где сливалась ткань земного сна
Из зыбкого цветного волокна,
Немая даль немых теней полна…
И где пылал о разном миг и миг,
Весь призрак яви, как единый лик,
У звездного порога вдруг возник…
Мир пестроты, свершившей свой завет,
Облекся в прах без знаков и примет,
И на земле у сердца крова нет…
В твой звездный храм приотворялась дверь,
И ты, душа, раскрытая теперь,
Всю нищету отдельности измерь!
«Как срок дан искре, срок — волне…»
Как срок дан искре, срок — волне,
Так сердце мечется во мне…
Вот, алчное, в твоей тени
Зажглись нежданные огни!
Их трепет праздный, но живой
Своим забвением удвой…
Tвой жребий вплел в их знойный миг
Пыланье всех надежд твоих…
Умей беречь, умей продлить
Из молний сотканную нить…
Их цвет пустой возьми в свой путь,
Скитанью преданная грудь,—
Их цвет, что цвел лишь раз вблизи,
Сквозь слезы в далях отрази,—
И всю их пламенную ложь,
Тоскуя, в памяти умножь!
«В тревогах жизни, в час непрочный…»
В тревогах жизни, в час непрочный,
Свой жар лишь вешним снам предав,
Молись, душа, тропе восточной
И шелесту росистых трав…
Дышать тревогой переменной
Всему, что в яви, суждено,
И все, что было — колос тленный,
Отдавший Пахарю зерно…
И Суд веков замыслил строго,
Чтоб был лишь мигом беглый миг,
Чтоб билось сердце у порога
Свершений и надежд своих…
Но Зодчий дней, в любви суровой,
Торопит каждый взмах крыла,
Чтоб мука смерти жизнью новой
И новой юностью была…
И вечно-вечно свет поющий
Венчает тьму приявиших прах —
Молись, душа, заре грядущей,
Забрезжившей в твоих слезах…
НАПУТСТВИЕ
В глухом кругу пустынных дней
Будь тверд, будь скор,
Ведь много трудных ступеней
К вершинам гор…
В забвенных вихрях полноты
Замедли шаг,
У их смолкающей черты
Ты будешь наг…
И, исчерпав их хмель и шум,
В закатный миг
Ты не узнаешь гордых дум,
Ни снов своих…
И пусть прекрасен вешний луг
Росой цветов,
Их стройность древний грузный плуг
Измять готов…
И вдруг поникнет смертный сев,
Что цвел, как кровь,
И ты, светло на мир прозрев,
Ослепнешь вновь…
Где было пламя, тень падет
Вблизи, вдали,
И горько в грудь твою войдет
Вся скорбь земли.
В МОЕЙ СУДЬБЕ
В моей судьбе все царство праха было…
В моей судьбе
Так часто сердце падало, и стыло,
И знало вновь миг пламени в себе.
В рассветный час мне дан был кубок дрожи…
В рассветный час
Я принял посох смертных бездорожий,
Где пыль и зной равно встречают нас…
И в полдень мой — я с солнцем пламенею…
И в полдень мой
В полях земли упорствую и сею
С надеждою и верою немой.
А ввечеру я встречу тень в покое…
А ввечеру
Я в звездный храм свершение людское,
Как жатву праха, кротко соберу!
ЧУДОМ ТЕНИ
Чуть внятно дышит вечер поздний
И, дольний довершив предел,
Последний миг из часа розни
Отсталой искрой догорел…
И в слитной яви мир всечасный
Сошел на смертную межу,
И к звездной тайне, в Храм безгласный,
Я в думах праха восхожу.
И сердце, что в бреду боролось
И было в тлен облечено,
Вплетает ночь в свой звездный колос,
Как полновесное зерно…
И грудь, дрожавшая без крова
Средь смуты дня, — в дневном плену,
От чар ночных приемлет снова
Согласие и тишину…
Спеши ж расторгнуть чудом Тени
Всю боль и горечь дольних слез,
Кто в вещий час ночной ступени
Свой жребий к вечности вознес!
ВЕРУЮ
Credo quia impossibile.[10]
Gregorius VII, РМ
Знаю я в яви вселенной
Плач на рассветном пороге,
Путь человеческий в зное,
Длящийся ложно —
Знаю, как сердце земное
Хило во сне и в тревоге,
Немощно в радости бренной,
В скорби ничтожно…
Вижу я в смертной истоме
Годы, заботы и крохи
Блага, блаженство и рядом
Горе у двери —
Юность с седеющим взглядом,
Старость с проклятьем во вздохе,
В нищем и княжеском доме
Те же потери…
Снится мне в жизни, однако,
Цвет человеческой доли,
Сила души беспечальной
В мире и в споре,
Верую в жребий венчальный,
В царствие часа без боли,
В посох, ведущий из мрака
Вечные зори…
Верую, верую, Боже,
В сумрак, о звездах поющий,
Свет беззакатный, сулящий
Чудом страданья…
Верую в молот разящий,
В пламя и в меч создающий,
В жертву зиждительной дрожи,
В мощь упованья!
ЧАС ОБЫКНОВЕННЫЙ
Едва колебля пламя жизни пленной
Сквозь легкий сон души,
Плывет-струится час обыкновенный,
Как дым в тиши…
Немого сердца тень не ранит…
Мысль, как пчела
Из цвета в цвет, в былые дни заглянет,
И вновь дремота, как была…
И с каждым мигом длится безраздельно
Облекший явь покои,
Как смутный отзвук песни колыбельной
В судьбе людской…
И греет грудь пустыми снами
Насущный свет,
Как если б бездны не было пред нами,
Как будто тайны несказанной нет…
И дремлет ум. Ленив и своенравен
Его слепой досуг,
Как если б был всей бездне мира равен
Наш смертный круг…
ОГНЕННЫЙ НЕВОД
Учись у пламени живого,
Как в час ущерба вспыхнуть снова,
И в гранях полноты заметь,
Как в пепле часа должно тлеть…
Чтоб было время снова ало,
Исполни жребий искры малой,
И, пав на трут, обманешь тень,
И будешь весь — как красный день…
И в сонных гранях тьмы полночной,
Koгдa приспеет час урочный,
Змеись к дубраве в тишине,
И встанет дерево в огне…
А там, с шипеньем, в беге метком,
Струясь, звеня, по сучьям, веткам,
Сжигая боль твоих оков,
Ты расцветешь до облаков…
И дрогнув вдруг, над сном и тенью,
В просторе, преданном смятенью,
Земле поведает набат,
Как ты прекрасен и богат!
РАЗДУМЬЕ
Ты принял крест земного ига,
Весь свет и боль его постиг,
Когда впервые к чаше мига
Устами бледными приник…
Отведав сладости короткой,
Ты сеял слезы, пролил кровь,
И сам влачил невзгоду кротко,
Чтоб бледный призрак встретить вновь…
Безумным сном о капле блага
Ты был в степях земли гоним,
Не замедлял над бездной шага,
Спускался в рудники за ним…
Тянись, спеши с тоской и дрожью
За зыбкой искоркой во мгле,
Что смертной истиной и ложью
От века стала на земле,
И, миг познав, плетись от пира
Своей неверною тропой,
Как мудрый царь с державой мира
И прозревающий слепой…
РАЗДУМЬЕ
Жар снов людских — как маков цвет,
Вес дел — горчичное зерно,
И быть их часу в славе лет
Не суждено.
Плывет сквозь бред в земном плену
Рассветно-стройный звон веков,—
Но сердцу, преданному сну,
Чуть слышен зов.
Где вечный жребий завещал
Упорству плуга шелест нив —
Хоть длинен стебель, колос мал,
И жнец ленив…
Где гнет пыланье мести взрыл,
Рука восставшая слаба,
И свет лишь сказкой мига был
В груди раба…
Просторен парус, ветер тих —
И у руля — всечасный страх,
И водит душу смертный миг
Из праха в прах…
ХВАЛА РАБАМ
В борьбе веков велик ваш долг суровый,
Влачащие ярмо земли сердца,
Бездольные избранники христовы,
В цепях труда — сподвижники Творца!
Невольник нивы, древний Божий воин,
Чей каждый миг — лишь дрожь и дрожь в пыли,
Ты средь людей один венца достоин,
Что вырыл плугом солнце из земли.
Раб молота, кующий месть в кинжале,
Как в славе часа жребий твой ни мал,
Свое упорство слив с упорством стали,
Ты строил век и мудрость дня ковал…
И ты, пастух, что меришь в жизни сроки
Безлюдием звериного пути,
Благословен твой жребий одинокий,
Твой Посох будет в вечности цвести!
И пусть ваш долг в кругу неволи цепкой
И сир, и строг, как ваша скорбь строга,
Но на земле лишь вами время крепко,
Из ваших слез возникнут жемчуга.
Свершится мера трепета и бега,
И вы, изведав тень земной зари,
Войдете в свет на брачный пир Ночлега —
Поденщики, жнецы и косари!
«Средь яви пепла и огня…»
Средь яви пепла и огня
У сердца смертного — две доли,
Как есть и цвет, и жатва в поле,
Как две зари — у дня…
Светает тишь, редеет тень,
Взрывая звон и гул нестройный,
Объемлет землю полдень знойный —
Вот первая ступень!
И вновь у дымной грани сна
Уходит пламя, догорая
В безмолвных далях — вот вторая
Всевластная волна!
Так будет утро вновь, и так
На смену солнцу многократно
Прольется дым поры закатной
И новый звездный мрак.
Так вновь придется грудь открыть
Тому же миру и тревоге,
В чей вечный круг, в чей трепет строгий
Вплетен, — и час не быть…
НАПУТСТВИЕ
В свой темный путь иди без страха,
Подвластный часу человек —
Твое томленье не от праха,
Не от земли — твой краткий век…
В час роковой, как в миг случайный,
На всех распутьях жизни ты —
Слепой участник вечной Тайны,
Грань сокровенной полноты…
Цвет дней твоих в их пестрой славе,
Пылал иль тлел Ее огнем —
Как вечный Лик взалкавшей яви
В скудельном образе твоем…
И ты, в игре пустых мгновений,
И в поте всех твоих трудов,
Лишь ткал всевластной тайной тени
Несовлекаемый покров…
И пусть свершенье яви шумной —
Лишь плен, но вечность — грань его,
И в ней твой разум многодумный
И смута сердца твоего…
Ее дыханием бессменным
Цветет в тебе, как сон и дрожь,
Все, что ты метишь знаком бренным
И смертным именем зовешь…
ЖЕРТВЕННИК
Весь смертный жар — от первых детских слез,
Всю мощь мою — от детских малых сил,
Я в Вечный храм в живой тоске принес,
На жертвенник суровый возложил…
Что добыл молот, что взлелеял плуг,
И что вспоила тишь садов моих —
Тревога дум и дрожь усталых рук,—
Все было в жизни пламенем на миг…
И вся борьба, завещанная мне
В игре мгновений, в долгий век труда,
Цвела лишь с тем, чтоб был мой дух в огне,
Пока пройдет земная череда.
И на костре, где сердце сожжено,
Средь пыток жертвы понял я не раз,
Что долг огня — единое звено,
В ткань Вечности вплетающее нас.
Вот почему, прозрев в людском бреду,
Свой тайный свет, как каждый час былой,
На жертвенник суровый я кладу,
Чтоб стал мой жребий дымом и золой…
МОРЕ И КАПЛЯ
Море и капля, как колос и цвет,
Дышат, свершая все тот же завет,
В мире прядущий зиму и зной,
Вихрь и дремоту ветки лесной…
В ткани предвечной людские дела…
Чудо — наш Кормчий, мы — взмахи весла…
В трепете вечном — трепет минут…
Благости вечной годы цветут…
Час человека подобен волне…
Знаешь ли, смертный, в ночной глубине,
Встретив молитвой звездную тишь,
Чьими устами ты говоришь?
В блеске полудня, где час полноты
В мире Голгофы вскрывает цветы,
Знаешь ли странник, в труде и борьбе
Чья неземная дума в тебе?
РАЗДУМЬЕ
Все строже мыслю я, вникая
В бег дней с их гордой суетой,
Не праздный колос мысль людская,
Людские сны не цвет пустой!
Скорбя у грани заповедной,
Сокрывшей неземной пожар,
Хлопочет смертный не бесследно,
И прав Сизиф, и прав Икар!
За рабство, слезы и истому
Час воздаянья брезжет нам —
Есть глубь лазури дню людскому,
И звезды есть земным ночам!
ЕЖОЙ ЗЕМЛИ
Вскрывались дни, часы цвели —
И брел я, в поте и в пыли,
На зов Отца, межой земли…
И был я в смертных думах смел…
И труд пути, святой удел,
Не раз в любви преодолел…
И строя миг по мере сил,
Я лишь упорным словом жил,
О всходах вечности тужил…
И сердцем, вверенным весне,
У летней грани я втройне
Горю молитвой о зерне…
Я цвел с Творцом в Его цвету,
И знаю: в божью полноту
Свой смертный колос я вплету.
МОЛОТ
Падает с лязгом Молот стальной
В смертной, упорной руке,
Грузно взрывая мерной волной
Гул вдалеке…
Строя, чеканя темный свой сплавъ
В горестной малости сил,
Слепо ковал он, слепо создав,
Зданье дробил…
И, содрогаясь в трудных лучах,
Тратя во тьме ли свой жар,
Знал ли, что Богу каждый был взмах,
Каждый удар?
В мире взрывая искры сквозь тень,
С грохотом Молот стальной
Грузно готовит часу ступень
В храм неземной…
Дробность во прахе замкнутых руд,
(Смертное сердце, заметь!)
Должен средь смуты времен его труд
Преодолеть…
Должен он славу дня Твоего
Трепетом сирым обнять,
Боже! Но вечность — бремя Его,
Миг — рукоять!
«Час изменил — цветы солгали…»
Час изменил — цветы солгали,
Звон пламени заглох в дыму…
Но сердце не стезей печали
Влачится, онемев, во тьму…
Забвенный миг и срок тревоги,
Столь часто острой, как игла —
Два знака у земной дороги,
Два ввысь подъемлющих крыла…
Но как ни сладок праздник тощий,
Раскрывший весь свой цвет мечты,
Лишь в пытке — мера смертной мощи
И в ней — даянье полноты.
И в мире вижу я все чаще,
Что, гордо строя беглый час,
Слаб дух, над благом дня дрожащий,
И скорбь стократ достойней нас.
И я в людском порыве к раю,
Тоске утраты грудь учу —
Безбольный жребий отвергаю,
Венца без терний не хочу!
ВИДЕНИЕ ВЕЧЕРА
Зыбля дым свой сизый
В поле, в тайный срок,
В пламенные ризы
Вечер даль облек…
В час их кроткой славы,
Искрясь, ввысь простер
Огненные главы
Огненный собор…
Во врата святые
Шествуют толпой
Митры золотые
К службе мировой…
И в святыне горней
Светится потир —
И поник соборне
Вещий звездный клир…
И воскресла в Боге,
Лаской звезд дыша,
На земном пороге
Смертная душа…
Пламя разрешило
Плен ее в пыли —
Вскинуло кадило
К небу дым земли!
«Лишь тот средь звезд венчает землю…»
Лишь тот средь звезд венчает землю,
Кто, встретив сумрак и зарю,
Бесстрашно молится: Приемлю!
В смирении твердит: Горю!
В одной и той же тайной воле,
Раскрывшей свой вселенский сад,
Возник и стройный стебель в поле,
И век его пресекший град…
Людскому сердцу дан на благо
В тиши и в бурях трепет дней,
Но где оно пред пыткой наго,
Там смертная стезя верней…
Вот льются солнечные волны,—
Баюкая забвенно нас,
И каждый миг — как кубок полный…
Благословен цветущий час!
А вот, меняя безмятежность,
Срок дрожи тень свою принес —
Благословенна неизбежность
Борьбы упорной, трудных слез!
СЕЛО ИЛЬИНСКОЕ
(Отрывок)
I
Немного пестрых красок надо,
Чтоб занести на полотно
Ворота, двор, забор вдоль сада,
Мой домик, выцветший давно,
Кривую длинную аллею
Из лип столетних и за нею,
Чуть видимый сквозь полумглу,
Изрытый стадом, спуск к селу,
И дальше — поле за дорогой,
Где пожелтел уже овес,
И над оврагом ряд берез,
И купол сосен, темный, строгий,
И снова поле за рекой —
Простор безлюдья, сон, покой…
II
Еще есть церковь возле парка,
Прибежище святое, где
Поникший дух в молитве жаркой
Вновь обретает мощь в беде
И, к чьей ограде здесь, как всюду,
Влачится боль, взывая к чуду,
И блудные на божий суд
Свое терзание несут…
Как есть и сельское кладбище,
Чей неминуемый порог
Приемлет бремя всех дорог,
Открыв последнее жилище,
Где молкнет смех средь мшистых плит
И горе беспробудно спит…
III
Таков убогий мир, в котором
Живу, сквозь призрачный покров
Стараясь вникнуть в часе скором
В недвижный замысел веков…
Но, дав мне в жизни мир мой малый,
Не боль изгнанья и опалы
Вложил Создатель в грудь мою,
А славословье бытию —
Коль славен русский жребий трудный,
Мох ветхих крыш, гнилой плетень,
Дым нищих сел, где дремлет тень —
И да святится колос скудный
В полях, объятых тишиной,
Как нежный лик страны родной…
IV
Она теперь в глубоких ранах
И вся в запекшейся крови,
Но зреет в северных туманах
Срок искупительной любви,
И в темную обитель дрожи
Войдет, как пламя, отрок божий,
И будет ярко горяча
В руках невольничьих свеча —
И в щедрый дар за крест суровый,
Где было бремя всех забот,
Наш древний посох расцветет
И дивный трепет жизни новой
Молитвенно в победный час,
Как чудо солнца, вспыхнет в нас…
УМЕРШЕМУ ДРУГУ
Памяти А. Н. Скрябина
Был колокол на башне, в храме вешнем,
Где явь земли свой жертвенник зажгла…
И он был отлит звону о нездешнем,
И пела в нем вселенская хвала…
И он пылал сердцам, как весть живая,
О тайнах мира в звездном их цвету,
Своим псалмом впервые разрешая
Слепой земли глухую немоту.
Но в час, когда огонь преображенья
Коснулся праха всех земных дорог,
Не кончив чуда нашего рожденья,
Для райских песен колокол заглох…
Но нет, лишь ткань из тлена онемела,
Лишь бренный цвет увял средь смертных нив!
А вещий дух, не знающий предела,
В своем твореньи вечно будет жив…
И вновь, и вновь, лишь в строе звездно-новом,
Воскреснет в людях в каждый вещий час
Пророк, что был для нас небесным зовом
И Вечности ответствовал за нас.
«Стучись, упорствуя, Кирка…»
Стучись, упорствуя, Кирка,
В глухую грудь земли, пока
Не зацветут тебе века…
Пусть горек, сир и мал твой труд,
Но есть у грани тайных руд
Рубин живой и изумруд…
Но, роя прах, дробя пласты,
Не сетуй с болью, что не ты
Войдешь в сверканье полноты…
И ты лишь знай, лишь кротко верь,
Что в мире плача и потерь
Твой трудный трепет — только дверь…
Твой древний звон — твой жребий весь,
А сбудется средь звезд, не днесь,
Что ты упорно строишь здесь…
«В тюрьме, где были низки своды…»
В тюрьме, где были низки своды
И каждый стебель цвел в тени,
Я ткал из бренной жажды годы,
Прял из пустых забвений дни…
И в трепете о звездном свете
Лишь в искрах мира сны любя,
Я, как слепой паук, в их сети
Безрадостно ловил себя…
И там, где сон скудел и даже
Был мертв в плену зацветший миг,
Я, узник, сам стоял на страже
Скрепленных мной оков моих…
И, точно камень, время было,
И мерной тенью дни текли
В неволи прихоти постылой
На замкнутой меже земли…
И жил я в прахе у пopoгa
Творца тщетой слепых минут,
Как будто свет и бездна Бога,
Не сердцу смертному цветут.
«Не называй далекой бездной…»
Не называй далекой бездной
В тоске твоих насущных снов
Неизмеримость ночи звездной
И темный вой морских валов…
Ведь все пыланье яви мира,
Час всхода, стебель, цвет, зерно,
Как бы ни билось сердце сиро,
С ним первозданно сплетено…
И слиты в круг нерасторжимый
Различья, грани и межи,
И ты пред всей их далью мнимой
В дороге праха не дрожи.
От краткой песни колыбельной
До гроба, тайной бытия,
Цветет векам твой миг отдельный,
Их глубь великая — твоя
И в час смятенья, и в покое,
Звезда средь звезд, творит твой дух
Одно свершенье мировое —
Хоть ты лишь слеп, хоть ты лишь глух!
КУЗНЕЦ
Кузнец упорный, что куешься
— Затвор на склеп, где тлеет ложь,
Глухую цепь, стальной засов
На рабство дел и рабство снов,
Несокрушимо-крепкий щит
От слез, насилья и обид!
— Отныне взрыл мой звонкий труд
В земле безмерность божьих руд,
И юной мощью рук моих
Я должен выковать из них,
Как мне назначил мой Творец,
Державу, скипетр и венец.
— Уже красна в моем огне
Вся сталь, что Зодчий вверил мне,
Но, груз полос моих дробя,
Я впредь венчаю сам себя,
И с гордым трепетом кую
Свой миг и час, судьбу свою!
Аминь! Из пепла мир возник!
Он весь, как девственный рудник,
Открыт упорству твоему,
И пусть твой горн, служа ему,
Цветет в веках, как свет живой,
И — да святится Молот твой!
КРАСНЫЙ ЗВОН
Всем пасынкам земли родной
СВЕТЛАЯ ЗАУТРЕНЯ
Нисходит свет Преображенья
На беглость часа и века,—
Свершилось вещее томленье,
Сбылась великая тоска!
Свободный Плуг, а не ленивый
Яремник отошедших лет —
Взрыл всю дремоту темной нивы,
И светит небу дольний цвет.
Пыланье жизни невозбранно!
Еще ступень, еще межа —
И даль Земли Обетованной
Раскроется без рубежа…
И, восходя на царство шири,
Возносит мощь свободных рук
Лик солнца в солнечном потире
В тот храм, в чьей славе — звездный круг…
Расторгла сумрак жизни тесной
Русь, вся распятая и былом,
И в час Заутрени Воскресной
Поет вселенский свой псалом!
ЗОДЧИМ НОВИ
В день чуда в русском бездорожьи
Идите, каменщики божьи,
Поправ навек свой долгий плен,
Дробить гранит для гордых стен…
Идите, плотники христовы,
Свершая кротко подвиг новый,
Тесать с молитвой горный дуб,
Чтоб рос в лазурь за срубом сруб.
И зданье света скоро-скоро —
Дыханьем русского простора,
Воздвигнет свой надежный кров
На счастье всех его сынов…
Оденься, Храм, в стальные скрепы
На миг лихой, на час свирепый
И — грань векам — в веках живи
Упорством Жертвы и Любви…
Твой первый камень врыл глубоко
В родную почву заступ рока,
И первые венцы легли
Вкруг сердца Матери-Земли…
И ты красуйся величаво,
Гордясь своей земною славой,
Но ввысь до звездного чела
Вскинь неземные купола.
А ты, могучий Зодчий Бога,
Стряхни у светлого порога
Весь прах недоли вековой,
И — да святится Молот твой!
ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ЦАТУРИАНА
Он жил средь нас, тая в груди горячей
Святое пламя песни, в чьей тоске
Нерасторжимой тканью сочетались
Земные сестры, Горе и Надежда,
Звон вечера и утренней зари…
Сын горечи, он шел со светлым сердцем,
Предчувствием врачуя боль пути,
И дух его, пекущийся о правде,
Сквозь страх за жизнь лелеял веру в жизнь.
Вот почему, у тайной грани гроба,
Как сеятель в полях земли родной,
Принес он кротко к житнице вселенской,
В дар бытию, горсть зерен полновесных.
Суровый рок вложил в его свирель
Печаль армян в недоле вековой,
И дух его возникнет вновь, как цвет,
В тот час, когда из пепла вновь воскреснет
Армения, тот жертвенник, куда
Он возложил всю любящую душу
И грустный звон напева своего.
ПИСЬМО
I
Вся явь земли живому Богу
И звездной Вечности цветет…
Час, обреченный на тревогу,
И миг, что тишь забвенья пьет,
Раскрыты тайною одною…
Вскипев нежданною волною,
Восторг и боль, вражда, любовь
Поют в крови и молкнут вновь…
Восторг — на миг, и скорбь — на годы!
Сиротство сердца в смене лет,
Упорный сев и чахлый цвет, —
Вот неизбывный чин природы,
Где беглый час ведет в века
Неутомимая тоска!
II
Здесь все тоскующее знанье,
Что я собрал на нивах дней,
Влачась, один, стезей изгнанья,
Средь снов, обманов и теней…
Но я приемлю жизнь без пени
И, славя трепет всех мгновений,
Их скудный дар в груди храню
И, зная слезы, верю дню…
И уповаю непреложно,
Что, как суровый час ни глух,
К пыланью зорь восходит дух,
И песня радости возможна,
Хоть мне средь всех псалмов милей
Призыв бездомных журавлей!
III
Есть в этом зове весть живая
Всему, что здесь, в слезах, в пыли
Под ношей жизни изнывая,
Не знает торжества земли!
Вот почему в осеннем поле
Грудь разрешается от боли
И реет дух — из мира лжи —
За неземные рубежи…
И пусть напевный плач вечерний
Прольет на трудный путь людской
Свет умиленья и покой,
Что в мире праха, мире терний
Раздумье скорбного чела
Цветами юность обвила,
IV
Но полно мудрствовать лукаво…
У жизни много светлых чаш,
Где слита вся земная слава,
И наше утро, полдень наш,
Как знойный вихрь, взрываясь, рея,
Лелеет нас, не вечерея.
Пылает время, жизнь пестра,
И в звездных искрах дым костра,
Где мчит забвенье хороводы,
И миг, что шумная волна
У скал морских, не зная сна,
Поет молитвенные оды,
Как я, бездомный пилигрим,
Как я, наперсник снов людских,
Молюсь — пою у ног твоих.
МЕТЕЛЬ
(Отрывок)
Чу! Ширь глухая вдруг завыла!
Вот зыбкий вихрь мелькнул в кустах,
И, будто с жалобой унылой,
Клубясь, гудя, взрывая прах,
Как белый призрак, мчится, пляшет,
Вдруг длинный саван распояшет
И обовьет им кровли хат,
И глухо-глухо бьет в набат…
Но сладость есть и в диком вое
Вдруг встрепенувшейся зимы,
Как жутко-сладок шелест тьмы,
И любо сердцу роковое,
В чьем сумраке безвестный час
Над грозной бездной водит нас!
«Я гордо мудрствовал когда-то…»
Я гордо мудрствовал когда-то,
Что беглый жар в людской душе —
Лишь вечной цельности утрата,
Лишь шелест вихря в камыше…
И сердце билось и черствело,
Себя отняв от бытия,
И вот в груди осиротелой
Лишь боль проклятья мерил я…
А ныне я молюсь: Нетленно
Все, что приемлет праха лик,
И всей повторностью вселенной
Мой жребий смертного велик…
СКАЗКА
У людской дороги, в темный прах и ил,
Сеятель безмолвный тайну заронил…
И вскрываясь в яви, как светает мгла,
Острый листик к свету травка вознесла…
Вот и длились зори, дни и дни текли,
И тянулся стройно стебель oт земли…
И на нем, как жертва, к солнцу был воздет
В час лазурной шири малый алый цвет…
Так и разрешилось в пурпуре цветка
Все немотство праха, дольняя тоска…
И была лишь слава миру и весне —
Вот что скрыто, братья, в маковом зерне!
ЗАПОВЕДЬ СКОРБИ
Когда пред часом сердце наго
В кровавой смуте бытия,
Прими тревогу дня, как благо,
Вечерняя душа моя.
Пусть, в частых пытках поникая,
Сиротствует и плачет грудь,
Но служит тайне боль людская,
И путь терзаний — божий путь.
И лишь творя свой долг средь тени,
Мы жизнью возвеличим мир
И вознесем его ступени
В ту высь, где вечен звездный пир.
И вещий трепет жизни новой
Взростит лишь тот, скорбя в пыли,
Кто возлюбил венец терновый
И все изгнание земли.
БЕЗМОЛВИЕ
Я в жизни верую в значенье
Молитв, сокрытых тишиной,
И в то, что мысль — прикосновенье
Скорбящих душ к душе родной…
Вот почему я так упорно
Из тесноты на мир просторный,
Где только пядь межи — мой дом,
Гляжу в раздумии немом…
И оттого в томленьи духа,
Благословляя каждый час,
Что есть, что вспыхнет, что погас,
Безмолвный жрец, я только глухо
Молюсь святыне Бытия,
Где мысль — кадильница моя…
РАЗДУМЬЕ
Цвети, душа, пока не сжаты
Зной дней отбывшие поля,—
Пока не плачет боль утраты,
Как зов бездомный журавля…
А там, в угрюмый час ущерба,
Сквозным скелетом встанет верба
Средь пустоши без рубежа,
Где лишь протянется межа,
Шурша редеющей щетиной
И раня слух, волнуя кровь —
Средь мертвой чащи вновь и вновь
Зловещим звоном крик совиный
При бледном зареве луны
Пронзит пустынность тишины.
BEШНИЕ СТРУНЫ
Раскрылся к цвету хмурый север,
И снова зимний сон далек…
То в синий лен, то в красный клевер
Свои холмы пpocтop облек,
И грудь, дышавшая лишь болью,
Дивясь полдневному раздолью,
Его лазурь и зной, как мед,
В забвеньи детском жадно пьет…
Пусть кубок пламени и звона
В час жизни пенится полней
У уст, познавших горечь дней,
И час ущерба, жребий стона,
Преобразится в полноту —
Как май, как яблоня в цвету!
ПРИВЕТ ИТАЛИИ
В седых веках шумели воды Тибра —
Векам веков их пляску петь и впредь
О славе жизни, в духе беспрерывной,
Хотя и разной, в пестрой яви дней…
Средь бурь, чьи вихри щедро гонит время,
Не дрогнула таинственная нить,
Связавшая в один великий жребий
Меч Цезаря и белый крест Савойский,
И средь лавин, что зиждут мир и рушат,
Не пресекалась вещая стезя
От Пестума к святым садам Ассизи…
Волшебным плугом, видно, к цвету взрыт
Весь Лациум, раз жертва не скудеет,
И оттого незыблем Капитолий,
Что мудрый зодчий клал его ступени…
И от него, по замыслу его,
В святое имя истины вселенской
Воздвиглась в мире, в глубь земли и к звездам,
Италия, как некий строгий храм,
Что строился и строится от века
Тоскующим напевом пастуха
Среди безлюдья пущи Апулийской,
С душою Данте, думою волхва,
Кривой киркой садовника Тосканы
И царственным резцом Буонарроти,
Безбольною молитвою Франциска,
А — тоже — грузным молотом Арнальдо
И темной кровью в поле боевом…
Велик в красе дворцов своих и башен
Бессмертный Рим, но выше Рим незримый,
Тот Дух, что двигал кистью Леонардо
И тайным чудом звездного огня
Пылал в живых виденьях Галилея…
Италия, как в сердце Гарибальди,
Он дышит в воле всех твоих сынов!
И только в нем ты обретешь упорство
В своих трудах, свершеньях и надеждах
И верный щит величью твоему,
Тот щит, что был с тобой на древнем Рейне
И не изменит ныне на Пиаве…
И не его ль, не дух ли вещий Рима,
Далекие, мы чтим благоговейно
В часы, когда, волнуя сердце, снится
Твой кипарис и серый ряд олив,
И пиния, как жертвенная чаша,
Воздетая за даром солнца к небу
И врытая глубокими корнями
В земную грудь, как вечный образ твой?!