Ведуны, ведьмы, упыри и оборотни 6 страница. Колдуны и ведьмы собирают ядовитые травы и коренья, готовят из них отравное снадобье и употребляют его на пагубу людей; в областных говорах «отрава»

Колдуны и ведьмы собирают ядовитые травы и коренья, готовят из них отравное снадобье и употребляют его на пагубу людей; в областных говорах «отрава» обозначается словами «порча», «портёж», а колдуна и колдунью называют «порче льник» (портёжник) и «порчельница»; для всех одуряющих зелий существует общее, собирательное имя «бесиво». Народные песни говорят о девах-чаровницах, приготовляющих отравный напиток: по край моря синего, по зеленым лугам,

Тут ходила-гуляла душа красная девица,

А копала она коренья - зелье лютое;

Она мыла те кореньица в синем море,

А сушила кореньица в муравленой печи,

Растирала те коренья в серебряном кубце,

Разводила те кореньица меды сладкими,

Рассыпала коренья белым сахаром

И хотела извести своего недруга.

По указанию другой песни, задумала сестра избыть постылого брата:

Брала стружки красна девица.

Бравши стружки, на огонь клала.

Вариант:

Натопила она кореньица в меду в патоке,

Напоила добра молодца допьяна.

Все змей пекла, зелье делала,

Наливала чару прежде времени,

Подносила брату милому.

Зелье было страшное: едва

Канула капля коню на гриву,

У коня грива загорелася.

Колдуны и ведьмы могут причинить недуги прикосновением, дыханием, словом, взглядом и самою мыслию; в них все исполнено губительной чародейной силы! Выше было объяснено, что под влиянием древнейшего метафорического языка, который уподобил гром вещему слову, веяние ветра дыханию, блеск молний - сверкающим очам, а все душевные движения сблизил с стихиями, возникли суеверные убеждения, заставившие наших предков чувствовать страх перед всяким проявлением души человеческой. Недобрая мысль, затаенная зависть и неискренняя похвала уже влекут за собою несчастие для того, кто возбудит их в чародее; высказанное колдуном злое пожелание действует так же неотразимо, как заговор или клятвенная формула; своим взглядом он может сглазить, а своим дыханием озевать человека, то есть наслать на него порчу.

Как небесные стада теряют молоко и иссыхают от ударов молнии, так точно от взгляда ведьмы пропадает молоко в грудях матери и чахнет ее ребенок; сглазу приписываются и болезни домашнего скота. Как небесные волки и змеи (драконы) страшатся блестящей молнии, так точно взор волшебника смиряет волков и змей, населяющих леса и пустыни. Что ведьмы были обвиняемы в распространении повальных, заразительных болезней, это засвидетельствовано грамотою царя Михаила Федоровича, упоминающею о бабе-ведунье, которая наговаривала на хмель, с целью навести на Русскую землю моровое поветрие. Крестьяне до сих пор убеждены, что колдуну стоит только захотеть, как тысячи народу падут жертвами смерти.

Русская сказка возлагает на ведьму ту же самую роль, какая обыкновенно исполняется Моровою девою: в глухую полночь она является в белой одежде, просовывает руку в окно избы, кропит волшебными соками и всю семью - от старого и до малого - усыпляет навеки смертельным сном. По уцелевшим на Руси преданиям, в старину при всякой повальной болезни и скотском падеже обрекали на смерть женщину, заподозренную миром в злом волшебстве.

Женщину эту завязывали в мешок, вместе с собакою, черною кошкою и петухом, и зарывали в землю или топили в реке с полным убеждением, что после этого мор немедленно должен прекратиться. Еще недавно высказывалось поселянами мнение, что если бы первого заболевшего холерой похоронить заживо, то означенная болезнь тотчас бы приостановила свои губительные действия (Новгород-Северский уезд).

В некоторых деревнях на том месте, где пала первая зачумленная скотина, приготовляют яму и в этой яме зарывают падаль, привязав к ее хвосту живых собаку, кошку и петуха. Хозяина издохшей скотины община вознаграждает за потерянную шкуру. В Нижегородской губернии от сибирской язвы вбивают на перекрестках осиновые колы и посыпают улицы пеплом нарочно сожженной собаки. Иногда для отвращения заразы крестьяне с вечера загоняют весь деревенский скот на один двор, запирают ворота и караулят до утра, а с рассветом начинают разбирать коров; если бы при этом оказалась лишняя, неизвестно кому принадлежащая корова, то ее принимают за Коровью Смерть, взваливают на поленницу и сжигают живьем. Тот, кто прежде всех заболевает эпидемическою болезнью, рассматривается как пособник нечистой силы и проводник Смерти; от него начинается зараза и быстро переходит на все окрестное население. Тот же взгляд прилагается и к первой зачумленной скотине.

Вселяясь в человека или корову, демон смерти заставляет их носить себя по белому свету и чрез их посредство распространяет свое тлетворное дыхание между людьми и стадами. Поэтому первые жертвы заразы подлежат такой же очистительной каре, как и ведьмы, изобличенные в напущении мора. Сожжение, потопление или зарытие ведьмы в землю исторгает из нее злого демона (нечестивую душу) и удаляет его из здешнего мира в мир загробный (в подземное царство Смерти); петух, кошка и собака, как мифические представители грозового пламени и вихрей, признавались необходимыми спутниками тени усопшего, призванными сопровождать ее на тот свет.

В образе коровы издревле олицетворялась черная молниеносная туча, а с этою последнею были нераздельны представления нечистой силы и смерти. Из свидетельств памятников и народных преданий известно, что в отдаленной языческой древности вместе с трупом покойника сжигались корова, собака и петух. Впоследствии этот погребальный обряд получает характер уголовного возмездия и совершается только в исключительных случаях, с целью увеличить позор смертной казни за особенно важные преступления. Когда вайделотка, хранительница священного огня, теряла свое девство, литовцы зашивали ее в кожаный мешок с кошкою, собакою и змеею, вывозили на паре черных коров на место казни и зарывали в землю или топили в воде. В дополнительных статьях к Судебнику сказано: «Кто убьет до смерти отца или матерь или кто хоти сродича своего убьет, и тому дати сыну муку: в торгу его возити и тело его клещами рвати и по тому посадити на него собаку, куря и ужа и кота, и то все вместе собравши с ним в воде затопить. А которая дочь отца убьет или матерь - и указ тот же». Литовский статут за означенное преступление постановляет: «Всадити в мех скуряный с псом, курем, ужом, кошкой и зашить».

У германцев мать-детоубийцу завязывали в мешок вместе с собакою, кошкою и змеею и топили в воде; та же кара у римлян постигала убийцу отца или матери, но кошка заменялась обезьяной. С колдовством нераздельно понятие о превращениях. Вера в превращения, или оборотничество, принадлежит глубочайшей древности; источник ее таится в метафорическом языке первобытных племен. Уподобляя явления природы различным животным, называя те и другие тождественными именами, древний человек должен был наконец уверовать в действительность своих поэтических представлений, как скоро обозначающие их слова и выражения потеряли для него свою первичную прозрачность. Вначале способность превращений исключительно связывалась с существами стихийными, принадлежащими миру фантазии и мифа.

Ходячие по небу, дышащие ветрами, дождевые, градовые и снежные облака олицетворялись то легкокрылыми птицами, то быстроногими конями и оленями, борзыми собаками, рыскучими волками, медведями, кошками, рысями, дойными коровами, козами, овцами и так далее. Рядом с этим облака, тучи и туманы, как темные покровы, застилающие собой ясное небо [116 - До сих пор о туманном, облачном небе говорится: заволокло; в областных говорах называется: наволока.], представлялись руном или звериными шкурами, в которые облачаются, одеваются бессмертные владыки надземных стран. Бог-громовник и сопутствующие ему духи бури, вихрей и дождей постоянно являются в облачных нарядах и, следовательно, переодетыми или превращенными в птиц и зверей.

Язык и предания ярко засвидетельствовали тождество понятий превращения и переодевания: слова «оборотиться», «обернуться» (обворотиться, обвернуться) означают, собственно, окутаться, покрыть себя платьем, а «превратиться» - переодеться, изменить свою одежду (свой внешний вид), надеть ее навыворот; в позднейшем переносном смысле малоросс. перевертень, серб. превртл>нь, превршага- человек изменчивый, непостоянный.

Созерцая в полете грозовых туч толпы оборотней, то есть демонов, облачившихся в животненные шкуры, и переводя это воззрение в символический обряд, предки наши допустили в своих религиозных игрищах участие окрутников. Окрутниками называются все замаскированные, наряженные по-святочному, одетые в мохнатые шкуры или вывороченные тулупы - от слова «крутить», которое от первоначального значения «завивать, плести» перешло к определению понятий: одевать, наряжать (округа - женское нарядное платье и вообще одежда, окрутить - одеть, окручаться и окрутиться -наряжаться, маскироваться) и в этом смысле явилось синонимом глаголам облача(и)ть и оборотить (обворотить), точно так же как слово «округа» - одежда тождественно по значению с словом «облако» (облачение). Очевидно, что и колдуны, и ведьмы, по своей тесной связи с облачным миром, должны были усвоить себе чудесную способность превращений.

Одно из названий, знаменующих волшебные чары, кудеса в Новгородской губернии, служит для обозначения обрядового ряжения, скручивания в мохнатые шкуры: кудес -замаскированный человек (кудесник, кудесница), кудесниться - маскироваться; сравни: лат. larvo - околдовать, обворожить и larva (нем. larve) - личина, маска, привидение; боги, духи, вещие люди и сильномогучие богатыри (представители стихийных сил природы, низведенные с течением времени на степень народных героев) превращаются в различные образы, надевая на себя шапку-невидимку, то есть окутываясь облаком.

Согласно с демоническим характером колдунов, одно из главнейших их превращений есть превращение в волка, ибо этот хищный, лукавый зверь выступает в старинных мифах как воплощение мрачных туч, разрушительных бурь и зимней стужи, как демон, пожирающий небесных коров (дождевые облака) и чрез то наводящий на землю неурожай и мор. Рядясь в волчьи шкуры, колдуны рыщут голодными, жадными волками и получают название вовкулаков. Славянская Кормчая книга сохранила драгоценное указание, что в этих оборотнях народ видел некогда стихийных духов, нагоняющих на горизонт темные тучи, а не простых смертных: «облакыгонештеи от селян влкодлаци нарицаються», что совпадает с вышеприведенным названием ведунов и чародеев облакопрогонниками.

Волкодлак (малоросс, вовкулак, вовкун, белорус, вавкалак, польск. wilkolak, wilkolek, чеш. wlkodlak, серб, вукодлак, далм. valtudluk, рагуз. vukolak, транс, vacodlac; у болгар и словаков удержалась более древняя форма: vrkodlak; у леттов wilkats от wilks - lupus) -слово сложное: из волк, санскр. vrka и длака (dlak) - шерсть, руно, клок волос - и означает существо, покрытое волчьей шерстью или шкурою. Предания о волках-оборотнях известны у всех индоевропейских народов и тем ясно указывают на свое незапамятно давнее происхождение. У немцев вовкулак - verwolf (англосакс, verevulf, англ. werewolf, гот. vairavulfs), то есть mannwolf, волколюд, греч. λυχάυυρωπος; первая часть слова ver = гот. vairs, англосакс, ver, лат. vir - муж, человек. Замечательно, что в Митилене и на прибрежьях Малой Азии греки до настоящего времени называют волчьих оборотней именем, буквально тождественным с нашим вовкулаком: βρύχολας, и самые сказания о них существенно ничем не отличаются от преданий славянских.

Древнейшее свидетельство о вовкулаках находим у Геродота, который упоминает, что нуры, или невры (народ, признаваемый Шафариком за славянское племя), почитались у греков и скифов чародеями и что про них рассказывали, будто бы каждый из невров единожды в году обращается на несколько дней в волка, а потом снова принимает свой человеческий облик. Время такого превращения, вероятно, совпадало с колядским праздником, когда на Лысой горе гуляют ведуны и ведьмы вместе с нечистыми духами и оборотнями, а в деревнях и селах бегают по улицам ряженые.

Сербы утверждают, что вукодлаки преимущественно показываются в зимнюю пору «од БожиЙа до Спасова дне». У поляков встречаем поверье, что оборотни превращаются в волков два раза в год: на Коляду и Иванову ночь, - следовательно, в те же сроки, в которые бывают главные ведовские сборища. Жители Митилена и прибрежьев Малой Азии особенно опасаются вовкулаков на рождественские Святки и в Страстную неделю, то есть при повороте солнца на лето и при начале весны.

Любопытны славянские предания о волчьем пастыре: под этим именем разумеется владыка бурных гроз, которому подвластны небесные волки, следующие за ним большими стаями и в дикой (грозовой) охоте заменяющие собою гончих псов. В германской мифологии это - Один, в услугах которого состоят два славных волка; на Руси волчьим пастырем считается Егорий Храбрый, наследовавший подвиги и заботы древнего громовника. Позабыв о мифических волках-тучах, народ отдал ему во власть волков обыкновенных, лесных. Так как бог-громовник является очам смертных в облачном одеянии, то создалось представление, что он сам рядится в мохнатую шкуру волка, принимает на себя образ этого зверя и становится вовкулаком.

В Белоруссии роль волчьего пастыря возлагается на мифического властелина лесов-Полисуна, которого народная фантазия изображает мохнатым и с козлиными ногами; древнечешский лексикон Вацерада толкует слово vikodlak - fannus, а в Далмации vakudluk означает великана, каковые данные указывают на связь волчьего пастыря с исполинским диким охотником, который во время бурной грозы гонится, в сопровождении лающих собак, за лесными нимфами. По хорутанским преданиям, vucji pastir выезжает верхом на волке, имея в руках длинный бич, или шествует впереди многочисленной стаи волков и усмиряет их дубинкою (громовою палицею). Он то показывается в виде старого деда, то сам превращается в волка, рыщет по лесам хищным зверем и нападает на деревенские стада. Народные приповедки рассказывают, как этот оборотень, останавливаясь под тенистым деревом, превращается из зверя в старца, собирает вокруг себя волков, кормит их [117 - По свидетельству одной приповедки, он раздавал волкам по небольшому куску хлеба и сыра и такую же долю отдавал встречному путнику, который, вкусив этой пищи, в продолжение двух недель не чувствовал ни малейшего голода.] и каждому определяет его добычу: одному волку приказывает зарезать корову, другому заесть овцу, свинью или жеребенка, третьему растерзать человека и так далее. Кого назначит он в жертву волка, тот, несмотря на все предосторожности, уже не избегнет своей судьбы: в урочный час зверь настигнет и пожрет его.

Чтобы охранить стадо от хищничества волков, крестьяне приносят в дар их пастырю молоко [118 - Согласно с олицетворением туч то различными зверями, то птицами, то рыбами, хорутанская сказка упоминает еще пастырей птичьего и рыбьего, а сказки русские говорят о трех вещих старухах, из которых одна властвует над лесными зверями, другая - над воздушными птицами, а третья - над морскими рыбами и гадами. Валахская сказка дает власть над зверями и птицами св. Недельке (Фрее), которая играет в свирель (заводит грозовую песню), и, послушные могучим звукам, бегут к ней из лесов и полян звери и спускаются с воздушных высот птицы.].

У французов ходят рассказы о волчьих вожатых - вещих людях, обладающих тайною силою покорять волков, которые ласкаются к ним, как смирные собаки. По русским поверьям, вовкулаки бывают двух родов: это или колдуны, принимающие звериный образ, или простые люди, превращенные в волков чарами колдовства.

Колдуны рыщут волками обыкновенно по ночам (то есть во мраке, наводимом черными тучами), днем же снова воспринимают человеческие формы; они состоят в близких сношениях с нечистыми духами, и самое превращение их в волков совершается при помощи дьявольской. По словам барона Гакстгаузена, в Армении существует поверье, что некоторые женщины (ведьмы) за тяжкие грехи свои превращаются в волчиц на семь лет (то есть на семь зимних месяцев); то же число лет назначают хорутанские сказки для волчьего пастыря: семь лет бегает он волком, а потом оборачивается человеком. Ночью является злой дух к нечестивой бабе, приносит волчью шкуру и приказывает надеть ее; как скоро баба облечется в этот наряд - вту же минуту совершается превращение, и вслед за тем она получает все волчьи привычки и желания. С той поры она всякую ночь рыщет прожорливой волчицею и наносит людям и животным страшный вред, а с утренним рассветом снимает с себя волчью шкуру, тщательно прячет ее и принимает свой прежний человеческий образ.

Раз кто-то забрел в пещеру, в которой была спрятана волчья шкура; он тут же развел огонь и бросил в него шкуру. Вдруг с жалобным воплем прибегает баба и бросается спасать свою звериную одежду; попытка ее не удается, волчья шкура сгорает, и баба-оборотень исчезает вместе с клубящимся дымом. Так гибнет облачная жена в грозовом пламени, пожигающем ее волчью «длаку», то есть черную тучу. И по немецким поверьям, превращение в волка совершается чрез набрасывание на себя волчьей сорочки (шкуры, ülfahamr = wolfhemd) или волчьего пояса (wolfgürtel).

Каждый надевающий волчью сорочку делается оборотнем и в течение девяти дней бегает волком, на десятый же день сбрасывает с себя звериный кожух и возвращается в прежнее свое состояние. По указанию других саг, он пребывает в волчьем образе три, семь или девять лет (семь зимних месяцев или во все продолжение осени, зимы и дождливой весны - до наступления ясных дней лета, каковые три времени года равняются девяти месяцам). Оборачиваясь волком, человек приобретает голос и хищнические наклонности этого зверя: удаляется в леса, нападает на путников и домашний скот и, томимый голодом, дико воет и даже пожирает падаль.

Ведуны и ведьмы могут обращаться и во всех других животных, в формах которых фантазия младенческих народов любила живописать облака, тучи и туманы. Они или разъезжают по воздуху на мифических зверях, птицах и гадах, или - что совершенно тождественно - сами принимают их образы и блуждают по свету различными оборотнями.

О вовкулаках великорусские поселяне, позабыв коренной смысл означенного названия, рассказывают, что это - колдуны, одаренные способностью превращаться в волков или медведей. Известный писатель прошлого столетия Татищев в одном из примечаний к своей «Российской истории» говорит: «Я невесьма давно от одного знатного, но нерассудного дворянина слышал, якобы он сам несколько времени в медведя превращался, что слышащие довольно верили».

Скандинавская старина также допускала превращение в медвежий образ, и в Норвегии до сих пор существует убеждение, что подобным чародейным искусством обладают лапландцы, а датская песня упоминает о железном ошейнике (eisenhalsband), надевая который человек делается медведем. Ведьмы часто превращаются в коров и кобылиц, а колдуны - в быков и жеребцов, и от этих животненных образов удерживают они некоторые особенности даже в то время, когда являются в человеческом виде. Так, ведьму народ наш изображает с хвостом, которого она не в силах скрыть ни в одном из своих превращений, а колдуна - с рогами [119 - По германским сказаниям, богиня Perchta носит коровью шкуру, Huldra имеет коровий хвост, а предводительница неистового воинства наделяется в Норвегии кобыльим хвостом и называется Ryssarofa (hryssa - лошадь, rofa -хвост).]. Сходно с этим, человека-вовкулака легко узнать по шерсти, растущей у него под языком.

Когда ведьма превращается в кобылицу, черт подковывает ее и заставляет носить себя по воздуху. Народные сказки повествуют о добрых молодцах, которым удавалось накидывать на ведьму узду, и она тотчас же оборачивалась кобылою; молодец подковывал эту кобылу, садился на нее верхом и, ударяя ее осиновым поленом, скакал по горам и долам. На другой день на руках и ногах у ведьмы оказывались прибитые гвоздями подковы. Пугая по ночам людей, ведуны и ведьмы бегают в виде свиней, собак и кошек. На Украине ходят рассказы, будто ведьмы превращаются в огромных, чудовищных сук с длинными сосцами, которые волочатся но земле - «аже телепаютця»: эта последняя черта объясняется из древнего представления дождевых туч материнскими грудями.

Фантазия наделяет облачных жен длинными, отвислыми грудями и сохраняет за ними эту особенность при всех животненных воплощениях. Рассказывают еще, что ведьмы вместо двух имеют три сосца. Кошка - одно из любимых воплощений ведьмы, равно известное у славян и немцев; в Германии ведьм называют wetterkatze, donnerkatze, и там существуют поверья, что кошка, когда проживет двадцать лет, становится ведьмою и что чужим кошкам не следует причинять вреда, а то ведьмы будут за них мстить. Чехи убеждены, что черная кошка через семь лет делается ведьмою, а черный кот - дьяволом, что через них совершаются волшебные чары и что колдуны постоянно держат с ними совет.

По русским поверьям, в кошек и собак входят во время грозы нечистые духи; ведьмы же, превращаясь в этих животных, высасывают у коров молоко. В Мазовии есть рассказ о ведьме, которая в образе кошки отымала у коров молоко; раз ночью захватили эту кошку на промысле и прежде, чем она успела скрыться, обрубили ей два пальца на передней лапе, а наутро оказалось, что именно двух пальцев недоставало на руке у одной вражьей бабы.

Как превращение в звериные образы совершается при посредстве мохнатых шкур, надеваемых на себя человеком, так точно превращение в птицу условливается набрасыванием на человеческое тело окрыленной птичьей шкурки, или так называемой пернатой сорочки. Народные предания, немецкие и славянские, рассказывают о прекрасных нимфах, которые, облекаясь в лебединые и голубиные сорочки, летают по воздуху белыми лебедями и голубками, а снимая с себя эти сорочки, становятся девами.

Локи выпросил у Фреи ее соколью одежду (valshamr = falkengewand) и полетел быстрым соколом, а великан Тиасси, нарядившись в одежду орлиную, преследовал его как орел; одна из валькирий, предаваясь воздушному полету, набрасывала на себя krahengewand. Сказка, занесенная в сборник Боричевского, упоминает о превращении ведьмы в огромного сокола. В Германии уверяют, что колдуны оборачиваются в воронов, а ведьмы - в ворон; в областных русских говорах каркун означает и ворона, и завистливого человека, который может сглазить, изурочить; карга - ворона и бранное название злой бабы или ведьмы («ах ты, старая карга!»). Наконец, вещица - не только ведьма, но и сорока.

Согласно со своими демоническими наклонностями, ведьмы по преимуществу обращаются в зловещих, темноперых и ночных птиц: лат. strix, род. strigis (στρίγζ) -ночная птица, сова, привидение и колдунья, занимающаяся порчею детей; чеш. striha, словац. stryga, польск. strzyga - ведьма, хорут. и хорв. strigoü - упырь. Напротив, о голубе существует в Воронежской губернии поверье, что эта птица преисполнена такой чистоты и святости, что ни одна ведьма не в силах воспринять ее образа. Больше всего ведьмы любят превращаться в сорок. О происхождении этих последних рассказывают на Руси, что в стародавние годы обернулась некая ведьма сорокою, да так навсегда и осталась птицею; с тех пор и явились на белом свете сороки.

По свидетельству народной песни, Марина Мнишек (признанная современниками за чародейку) в ту самую ночь, когда разразилась московская смута, оборотилась сорокою и улетела из царских теремов. В Олонецкой губернии сохраняется предание, будто один старик поймал сороку за хвост, но она вырвалась и улетела, а в руках старика осталась женская рубашка: пойманная им сорока была ведьма. Народная сказка говорит о ведьме, которая прилетала к своему любовнику птицею и, снимая с себя перья, являлась перед ним страстною женщиной. В Томской губернии думают, что для такого превращения ведьме необходимо бучное корыто: намек на поэтическое представление грозы стиркою облачных тканей в дождевом щелоке. Ложась под это корыто, она тотчас же выпархивает оттуда сорокою, причем руки ее преобразуются в крылья.

Любопытен рассказ Татищева: «В 1714 году (говорит он) заехал я в Лубны к фельдмаршалу графу Шереметеву и слышал, что одна баба за чародейство осуждена на смерть, которая о себе сказывала, что в сороку и дым превращалась, и оная с пытки в том винилася. Я хотя много представлял, что то неправда и баба на себя лжет, но фельдмаршал нимало мне не внимал». После долгих увещеваний баба призналась, что наклепала на себя, не стерпя мучительной пытки, и что, кроме лечебных трав, она ничего не ведает; казнь была отменена, и несчастную знахарку сослали в монастырь под начало.

По словам простолюдинов, в Москве потому не видно сорок, что в былое время в виде этих птиц прилетали сюда ведьмы, и одна из них похитила частицу святого причастия, а митрополит Алексей проклял за это сорок и запретил им приближаться к первопрестольному граду.

Чтобы напугать ведьм, крестьяне убивают сороку и вешают ее возле коровников и конюшен. Кроме того, ведуны и ведьмы могут превращаться и в некоторые неодушевленные предметы: в клубок ниток, в снежный ком, камень и копну сена, что, без сомнения, стоит в связи с уподоблением скученных облаков пряже, скалам, стогам и копнам.

Народный эпос любит останавливаться на таинственной науке оборотничества и нередко заставляет своих героев

По темным лесам летать черным вороном,

По чисту полю скакать серым волком

По крутым горам тонким белым горностаем

По синим морям плавать серой утушкою

Богатырь Волх Всеславьевич, имя и подвиги которого указывают на его чародейное значение (когда он родился - сотряслось все царство Индийское), с детства учился трем премудростям: оборачиваться ясным соколом, серым волком и гнедым туром - золотые рога; далее былина рассказывает, что он оборачивался горностаем и мурашкою. Царь Афромей, по свидетельству былины об Иване Годиновиче,

Скоро вражбу (ворожбу) чинил:

Чистыя поля туром перескакал,

Темныя леса соболем пробежал,

Быстрыя реки соколом перелетал [120 - В одной из великорусских песен девица, отданная замуж в чужедальнюю сторону, прилетает оттуда на родину горемычною кукушкою, а в другой сестры идут искать своего милого брата:Как и старшая сестра в море щукою,А середняя сестра в поле соколом,А меньшая сестра в небе звездочкою.].

«Слово о полку» замечает о князе Всеславе, что у него вещая душа была в теле, что он «в ночь влком рыскаше: из Кыева дорискаше до кур (до петухов) Тмутороканя, великому Хръсови [121 - Имя Хоре (Хърсъ, Хръсъ) встречается во многих старинных памятниках; исследователи признают его тождественным Дажьбогу: в санскр. солнце - sürya (ведаич. sür, süra) = svarya от svar - свет, небо: слову svar в зендском соответствует hvare, род. hürö - солнце, перс. chür, hör, occ. chur.] влком путь прерыскаше», то есть достигал Тмутаракани до рассвета, предупреждая восход солнца.

В зимние месяцы небо и царствующие на нем светила помрачаются густыми туманами, бог-громовник перестает разить демонов и заключается в окованные стужею тучи; таким образом, все светлые боги облекаются в темные облачные покровы и теряют свою благодатную силу- или, выражаясь мифически, надевают мохнатые одежды, делаются оборотнями и подчиняются злой чародейке - зиме. В ту печальную пору колдуны, ведьмы и демонические духи овладевают небесным царством, набрасывают на богов волчьи и другие звериные шкуры, превращают их в мифических животных, в образах которых и пребывают они до начала весны. Такое невольное превращение в сказаниях индоевропейских народов называется околдованием, зачарованием, заклятием.

Одно из таких сказаний - сказка о заклятых детях. «Если б Иван-царевич взял меня замуж (говорит красная девица), я бы родила ему сыновей - по колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре» или: «Во лбу красное солнце, на затылке светел месяц, по косицам частые звезды». Иван-царевич взял за себя девицу; пришло время, родила ему царевна сыновей - таких ненаглядных, каких обещала; но злая ведьма (иногда ее заменяют завистливые сестры: пряха, что с помощию одного веретена может одеть все царство, и искусная ткачиха, обещающая выткать ковер-самолет, то есть вещие жены, изготовительницы облачных тканей, и вместе с тем злые парки) подменяет их щенками и котятами, а настоящих детей прячет в подземелье возле старого дуба.

Родила еще царевна сына-богатыря и успела скрыть его от ведьмы за пазухой; между тем ее осудили, посадили в смоленую бочку, оковали железными обручами и пустили в океан-море глубокое, а Иван-царевич женится на дочери хитрой волшебницы. Долго носило бочку по морю и наконец прибило к далекому берегу, а тем временем сын-богатырь растет не по дням, а по часам, как тесто на опаре всходит; вырос, потянулся - и вмиг бочку разорвало, железные обручи поспадывали. Мать с сыном выходит из бочки; богатырь с помощью кремня и огнива, топора и дубинки (эмблемы молнии) строит славный дворец, добывает разные диковинки (мельницу, которая сама мелет, сама веет, пыль на сто верст мечет, кота Баюна, который пески поет, сказки сказывает, и золотое дерево с певчими на нем птицами) и освобождает из подземелья братьев.

Доходит о том слух до Ивана-царевича, он приезжает посмотреть на диковинки - тут все изобличается, ведьму предают казни, и царевич берет к себе прежнюю жену. Интересен вариант, записанный в Пермской губернии: молодая царица родила трех чудесных младенцев; Баба-яга вызвалась быть повитухою, оборотила царевичей волчатами, а взамен их подложила простого крестьянского мальчика. Царь разгневался на жену, велел посадить ее вместе с ребенком в бочку и пустить в сине море. Бочка пристает к пустынному берегу и разваливается; царица и подкидыш выходят на сухое место, молят Бога даровать им хлеб насущный, и по их молитве превращается вода в молоко, а песок в кисель. Проходили мимо нищие и немало дивилися, что вот живут себе люди - о хлебе не думают: под руками река молочная, берега кисельные; пришли к царю и рассказали ему про то диво неслыханное. А царь уже успел на другой жениться - на дочери Бабы-яги. Услыхала те речи новая царица, выскочила и крикнула: «Экое диво рассказывают! у моей матушки есть получше того: кувшин о семи рожках - сколько ни ешь, сколько ни пей, все не убывает». Этими словами она отуманила царя: то хотел было ехать, на диво посмотреть, атои думать перестал. Когда сведал про это подкидыш, тотчас же собрался в путь и унес у Бабы-яги заветный кувшин. Снова заходят к царю нищие, рассказывают про реку молочную, берега кисельные и кувшин о семи рожках. Ягинишна выскочила.