Глава 4. Dum spiro, spero*. 8 страница

Ведь, уверена, магия друида ослабла. По—крайней мере, я, вспоминая о МакФерсоне, уже не впадала в экстаз, готовая кончить от любого прикосновения. Думаю, сексуальная подоплека обряда сошла на нет. Но я остаюсь хранителем фрагмента артефакта. Очень странно охранять то, что не знаешь, где находиться. Малфой намерен найти тот осколок, который затерялся в этом лесу. Надеюсь, у него ни черта не получиться. Я уж точно постараюсь.

Мы вышли в поля. Я в последний раз оглянулась на скудно освещенное селение, приютившее меня и Малфоя. Но я знала, что то, что мы покидаем этот кусочек благодати, к лучшему. Мы не заслуживаем на благодать. Мы не заслуживаем на спасение. Мы слишком много совершаем грехов, не заслуживающих на прощение. Если честно, не думаю, что Малфой нуждался в нем. Впрочем, как и я. Мое мировоззрение крошилось подобно песочному печенью. Не знаю, смогу ли я смотреть в глаза своих друзей. Если, конечно, еще их увижу, в чем сильно сомневаюсь. Остались ли они у меня? Плен и Малфой изменили меня. Мне кажется, что я превратилась в нечто неправильное, не имеющее право на жизнь… По—крайней мере, в том мире, где я жила раньше. И, что самое странное, я воспринимала Малфоя, моего мучителя, как данность. Я уже не испытывала такого дикого дискомфорта, как в начале. Да, я по—прежнему боюсь его, ненавижу, но я привыкла к этим эмоциям. Все поменялось местами. Для меня стало вполне естественным испытывать неприязнь, как раньше я испытывала благожелательность; ненависть стала таким же трепетным чувством, почти как любовь, которую я испытывала к близким; страх стал моей второй сущность, так как некогда – бесстрашие…

Поглощенная размышлениями, я не заметила, как наступил рассвет. Накрапывал дождь. Сгущающиеся тучи давили на меня серостью, словно Малфоя было мало. У него такие же глаза — цветом, как грозовое небо. И мне так же зябко под его взглядами.

Мы шли молча. И, если быть честной, меня это вполне устраивало. Постепенно поля сменялись лесом. Зловещим, дремучим, пугающим своей угрюмостью. И ужасно труднопроходимым. Думаю, мы забрели на территорию «Темного царства», о котором упоминала Анеля. Через пару километров мы карабкались через чернеющие заросли, местами посохшие и оттого больнее царапающие и беспощадно впивающиеся в тело при неосмотрительном движении. Послышался треск моего рвущегося платья. В стоящей здесь зловещей тишине этот звук казался неимоверно гулким. Малфой повернулся, и я едва не наткнулась на него, пытаясь освободить платье из плена веток.

— Грейнджер, от тебя слишком много шума, — недовольно проговорил Малфой, одним резким движением оторвав лоскут ткани из моего платья. – Может, его лучше снять, если оно тебе так мешает?

Меня передернуло от его пахабной ухмылки и взгляда, заскользившего по открывшейся взору моей ноге.

— Малфой, — процедила я сквозь зубы, пытаясь что—то сделать с безнадежно испорченной одеждой.

Блондин оскалился. Развернулся и принялся вновь прокладывать путь. Постепенно я стала испытывать неприятные чувства. Точнее, тошноту и головную боль, которые лишь усиливались. Желудок скручивало как от Круцио. Мозг, казалось, выворачивало наружу.

В следующее мгновение я упала на колени, и не сдерживая рвотных позывов, опорожнила свой желудок. Малфой выглядел удивленным.

— Какого… — он запнулся; удивление сменилось гневом.

Его бледное лицо заострилось. Я, стоя на четвереньках, вытирала рот рукой и смотрела на него. Руки предательски задрожали. Он догадался.

— Твою мать! Грейнджер! Когда я вернусь, я распну тебя, грязнокровная мразь! Ты стала хранителем, стерва! И ты чувствуешь этот херов осколок! Вот почему я нашел тебя, а не артефакт! Что ж, Грейнджер, тем лучше. Я буду использовать тебя. Хоть какая—то польза будет от тебя, никчемное подобие ведьмы! Вставай, мать твою! Живо!

Он резко схватил меня за руку и одним мощным рывком поднял на ноги. Я, пошатываясь, искала опору. В глазах потемнело. Оцарапала кожу о жесткую кору дерева. Дыхание сперло. Я хватала воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

— Малфой… меня это убьет, — простонала я, снова опускаясь наземь. – Я не смогу близко подойти к артефакту…

— Сделай так, чтобы смогла, — прорычал парень, снова поднимая меня на ноги, но в этот раз намертво вцепившись в мою талию и прижав к себе. – Ты наделена древней силой, грязнокровка! Если бы не могла ее контролировать, друид ни за что не наделил бы тебя ею. Так что не пытайся лгать и изворачиваться!

— Малфой… я не могу… мне… плохо… — я задохнулась от новых рвотных позывов, согнувшись пополам.

— Грейнджер, я и так предпочел артефакт тебе. Второго раза не будет, — зашипел блондин. – Соберись, и обуздай магию, жалкое отребье!

Малфой фактически тащил меня на себе. Я пыталась вырываться, но движения казались мне слишком медленными. Словно я окунулась в вязкую жижу, сковывающую каждое, даже незначительное, движение. Вскоре я повисла на парне, чувствуя, как силы покидают меня. Моя жизнь вытекала из меня, вместе с беззвучными мольбами о пощаде. И снова я стояла перед выбором: умереть или жить. И я снова выбираю жизнь. Смысл умирать ради благого дела, если Малфой все равно найдет артефакт? В этом я была уверена. Он прокопает каждый миллиметр земли, если будет нужно. Он сравняет это место с землей, но не остановиться, пока не достигнет цели.

Я расслабилась, отдаваясь на милость разрывающим меня ощущениям. В тот момент я думала, что умерла. Конвульсивно дернувшись, я затихла. Меня поглотило нечто, тихое и умиротворяющее. Я увидела себя со стороны. Малфой положил меня на землю, придерживая голову и напряженно вглядываясь в мое побледневшее лицо.

— Грейнджер… Ты не можешь так сдохнуть… Только не так… — зашептал Малфой; его длинные пальцы скользнули к моему лицу, убирая со лба отросшую челку. – Грейнджер… Очнись… Ты можешь, я знаю…

Я с какой—то спокойной отрешенностью смотрела на нас. Что—то было необъяснимое в этой картине. Склонившийся Малфой, нашептывающий слова, не имеющие смысла, и водящий дрожащими пальцами по моему лицу; я, распластавшаяся на земле, мертвенно бледная и кажущаяся такой хрупкой, изломанной, словно надоевшая кукла…

Я почувствовала, что начинаю растворяться. Болезненный вдох наполнил мои легкие; я захрипела, хватаясь за Малфоя.

— Грейнджер, — выдохнул парень, сильно сжимая меня за плечи.

Он поднял меня, придерживая. Я расцепила руки, стараясь удержать равновесие. Развернулась и зашагала вперед, к артефакту. Я шла, ведомая неизвестностью, приятно разлившейся по телу и заполняющей меня до краев. Казалось, ветки сами гнулись в стороны, облегчая мне путь.

Порой я сама себя не понимала. Я находилась в болезненной эйфории, поглощающей меня всю.

Вскоре мы вышли к небольшой хижинке. Я остановилась на мгновение. Затем, пригнувшись, вошла внутрь. Малфой скользнул следом, выставив вперед волшебную палочку. Обошел меня, встав впереди. Я выглядывала из—за его широкой спины, встав на носочки.

Освещение было скудным, исходящим из пары свечек, расположенных по углам. Посередине была наложена куча сухих веток, на которой восседал голый тощий старец. Его длинная седая борода, заплетенная в косу, к низу закублилась. Он был лысым. Его глаза были прикрытыми, тонкие губы сжались в подобие улыбки. Он вытянул вперед иссохшиеся руки, с ногтями, имеющими заостренную форму.

— Я ждал тебя, хранитель. И тебя, заблудший маг, — голос старика удивил – он не принадлежал человеку его возраста. Слишком много в нем было жизни. А этого старца она почти покинула.

— Я пришел за артефактом, — сказал Малфой, не опуская палочки.

— Я знаю, — проговорил старик, открывая глаза; я вздрогнула, когда увидела, что у него нет зрачков.

Его глаза зловеще белели на фоне пожелтевшей кожи.

— Хранитель знает, где он, — старик сложил руки.

Я отчетливо чувствовала его взгляд на себе. Думаю, он был прозорливей, чем у многих зрячих. И так же знала, что осколок камня находиться под стариком.

— Вам нужно убить меня, чтобы заполучить его, — проскрипел старик; его голос теперь стал таким, каким и должен быть у людей преклонного возраста.

— Так тому и быть, — сказал Малфой; я мгновенно повисла на его руке с палочкой.

— Грейнджер, — рыкнул парень, с силой отдирая мою руку и больно сжимая ее, так, что я повалилась на пол, кусая губы от боли. – Разве ты не видишь, что он жаждет смерти также, как ты хочешь свободы?.. Авада Кедавра!

Старик издал подобие смешка и затих. Никогда не забуду его предсмертный смех. В нем выражалось облегчение и радость одновременно. Мерлин, разве можно радоваться смерти?..

*gaudete in morte – радоваться смерти.

Глава 20.Оbducto*

Мы находились на привале. Уже второй день подходил к концу с того момента, как мы заполучили артефакт. Вернее, Малфой, с моей помощью. Я все время думала о старике, охранявшем осколок камня. Мне становилось неимоверно гадко.

А еще я твердо решила, что фрагмент артефакта не достанется Темному Лорду.

— Отличная работа, Грейнджер, — хмыкнул Малфой, всматриваясь в камень, вертя его в руках. – Осталось совсем немного. Еще два осколка. И вернуть тот, который забрал друид. Думаю, теперь для тебя поиски не составят особого труда.

— Я не буду этого делать, Малфой, — твердо сказала я, выдерживая пронзительный взгляд блондина.

— Решила—таки показать свои коготки? – рассмеялся Малфой. – Грейнджер, ты же знаешь, что я умею убеждать…

— А мне плевать, Малфой! Делай со мной что хочешь! Веди Сивого или безумную фанатичку Лестрейндж! Пусть они меня терзают на живую, пусть пытают миллионом Круциатусов! Пусть отрезают от меня кусочки плоти или сожгут заживо! Пусть сожрут, наконец, подавятся и сдохнут! – меня начало трясти от ярости.

Малфой с ленивым удивлением приподнял бровь.

— Грейнджер… Чего ты хочешь добиться своим поведением? Мы оба знаем, что ты пытаешься противостоять, но, в конце концов, сдаешься на милость победителя. И так будет всегда. Подчинение заложено в твоей сущности, и ты это знаешь не хуже меня. Сколько тебе еще потребуется доказательств?.. – Малфой достал волшебную палочку, как бы давая мне намек на то, чтобы я заткнулась – иначе я поплачусь за свои слова.

— Я соглашусь с твоим утверждением лишь тогда, когда ты поймешь, что ТВОЯ сущность – жалкий кусок дерьма, — выплюнула я, почти испытывая экстаз от выражения его лица.

Он смерил меня таким взглядом, словно я – полоумная. Затем резко взмахнул палочкой — и я ощутила, как меня поднимает на ноги неведомая сила. Я застыла, словно изваяние, не в силах пошевелиться. Лишь кончики пальцев рук осталась подвижны. Я не смогла издать ни звука. Малфой удовлетворенно оглядел меня с головы до ног. Неспешно приближался ко мне. Страх постепенно подкатывал к горлу. Я изо всех сил попыталась сосредоточиться на силе, данной мне друидом. Возможно, она позволит мне отменить заклятие Малфоя.

— Грейнджер, Грейнджер… — заговорил вкрадчиво парень, медленно обходя меня кругами. – Ты сама создаешь себе проблемы…

Почувствовала его руку, легким, словно дуновение ветерка, прикосновением прошедшимся чуть ниже стены. Мне показалось, что я содрогнулась, даже находясь под заклинанием.

— Могла бы просто смириться… покориться судьбе… — продолжал он.

Это он себя называет судьбой, высокомерный засранец?! Я попыталась всхлипнуть от беспомощной ярости, сплетенной с животным ужасом. Малфой остановился напротив меня, смотря в мои глаза. Его губы сложились в ухмылку.

— Сотни грязнокровок умирали в заточении. От перенесенных пыток, от горя, от ужаса… С чего ты решила, что особенная? С чего жаждешь другого исхода?.. – он говорил совсем тихо, но мне кажется, что я знала бы каждое его слово, пусть оно было бы произнесено даже безмолвно.

Он протянул руку, едва касаясь моих губ. Начал обводить контур лица, не касаясь кожи. Его рука находилась совсем близко, в паре миллиметров, но все же я не ощущала прикосновения. Я чувствовала наэлектризованное тепло, исходящее от его пальцев. По телу стремительно побежали «мурашки». Мое дыхание участилось. Чувствовала, как дрожу. Кожа словно плавилась, там, где скользила его рука. Я отчаянно попыталась пошевелиться.

— Ты. Не. Особенная. – хрипло проговорил он, обходя и становясь сзади меня.

— Грязнокровка, которой нужно постоянно указывать на ее место,— он прижал меня к себе, больной хваткой сдавливая ребра; дыхание стало прерывистым, рваным. – Есть тысячи рычагов, с помощью которых можно управлять и убеждать. Ты не знала этого, упрямая грязнокровка?.. Есть твои родители, твои друзья… Ты слаба, потому что позволяешь эмоциям руководить тобой. Ты же не станешь рисковать их жизнями? Я тоже так думаю…

Глаза заслезились. Грудь рвало на части. Он не посмеет причинить вред моим родителям! Они не смогут найти их!

Он припал губами к моей шее. Его дыхание выжигало кожу. Он провел языком по бешено бьющейся вене. Я издала сдавленный стон. Дернулась. Заклинание постепенно теряет силу. Еще секунда – и я смогу двигаться. Я вопьюсь в него зубами, ногтями и буду рвать его, пока он не превратиться в кровавое месиво! Мерлин! Мне не хватает воздуха от перемешавшихся эмоций! Слишком их много, так не похожих друг на друга!

Малфой громко выдохнул и отошел от меня, давая сделать спасительный вдох. Затем снова произвел непонятные мне манипуляции палочкой, и я опять чувствовала, как мое тело немеет.

— Думаю, Грейнджер, стоит начать воспитывать в тебе смирение, — самодовольно хмыкнул парень. – Постоишь так до утра. Поразмышляешь…

И снова я слышу о смирении. Как говорил Роберт Бертон: «Берегись смирившегося врага». И тебе стоит опасаться, Малфой.

Я рухнула на землю, закусив губу и подавляя стоны боли. Все тело нестерпимо ныло. Казалось, за такие недолгие несколько часов мое тело совсем атрофировалось. Каждая мышца, каждое сухожилие отказывались взаимодействовать. Я лежала на земле, уткнувшись носом в пожухлую траву и стискивая зубы до неприятного скрипа. Но я не проронила ни звука. Просто мне необходимо было хотя бы в чем—нибудь чувствовать себя выигравшей. Сейчас я одержала маленькую победу над самой собой и болью.

— Как ночь, Грейнджер? Надеюсь, не прошла даром? – оскалился Малфой, протягивая мне огромный бутерброд.

— Отъебись, Малфой, — тихо сказала я, отворачиваясь; было непривычно слышать такие ругательства, вылетающие из моего рта.

Пара секунд молчания с его стороны, затем тихий смешок. Я смерила взглядом предлагаемую еду. Рот начал заполняться слюной. Я резко выхватила бутерброд из его пальцев и впилась в него зубами.

— Дикая, — хмыкнул блондин, вставая.

Он прошелся вокруг, вглядываясь в сереющий рассвет. Думаю, его что—то насторожило. Он остановился. Перевел взгляд на меня. Я перестала жевать. Меня охватила тревожность. С трудом проглотила дожеванный кусок. Мы не сводили друг с друга взглядов. Между нами происходил безмолвный диалог.

«Лес изменился, Грейнджер. Ты не могла не заметить изменений».

«Благодаря тебе, я была сосредоточена на мыслях о смирении. Вполне могла пропустить».

«Не заметно, Грейнджер, что ты думала именно об этом. Смирение – добродетель…»

«Люди чаще всего наказываются за свои добродетели, Малфой».

Верхняя губа парня дернулась. Он пытался сдержать смех.

«И все же, Грейнджер, настрой свой друидский радар. Может, разъяснишь, в чем дело…»

Я отрицательно покачала головой.

— Я не хочу больше пользоваться этой древней магией. Она слишком сильна для меня, — ответила я.

— Знаешь, Грейнджер, корень всех твоих проблем в том, что ты себя недооцениваешь, — мои глаза расширились от изумления; я даже раззявила рот от переизбытка эмоции, словно маленький ребенок, увидевший впервые диковинную игрушку.

— Я с самого начала задаюсь вопросом: чем они тебе промыли мозг, чтобы подавить в тебе борца? — спросил парень, присаживаясь на корточки напротив меня.

— Это ты, Малфой. После того, как ты подло пустил темное проклятие мне в спину, Орден Феникса решил, что мне не стоит участвовать в рейдах… Они думали, что от меня, как от стратега, и живой, будет больше пользы, — глухо говорила я, подавляя желание обвить себя руками.

— Это война, Грейнджер. Здесь стираются грани. Главное правило – либо ты, либо тебя. На войне все средства хороши, — проговорил Малфой.

Он в упор смотрел на меня, поедая своими холодными серыми глазами.

— Что имел Лорд в виду, когда сказал мне, что я был с тобой все это время? – спросил он.

— Ты мне снился, Малфой. И каждый раз ты убивал меня, — последние слова я отчего—то прошептала.

Удивительно странно сидеть вот так и откровенничать друг с другом, словно мы старые добрые друзья. Думаю, наши «отношения» опять совершили новый виток.

Он долго смотрел на меня. И молчал. Я тоже. Наши взгляды скрестились и сплетались друг в друге, затягивая обоих в роковую бездну. Что—то было в этом моменте необъяснимо обжигающее, заставляющее трепетать мою душу. И, думаю, его почерневшую искалеченную — тоже.

— Мы связаны больше, чем думали, — его медовый баритон заставил меня вздрогнуть.

Я не могла не согласиться. Он – мужчина. Я — женщина. Он – мой захватчик. Я — его пленница. Между нами просто обязана возникнуть связь… Темная, пугающая, причиняющая страдания, боль, повергающая в агонию и затягивающая в греховную пучину порочного безумия и горькой сладости таких моментов, например, как сейчас. Мне не стало легче, когда я призналась Малфою, что он был моим кошмаром на протяжении достаточно долгого времени. Сейчас мой кошмар вполне реальный: смотрит на меня, обвивая липкой серой паутиной и сковывая мою волю.

Не сговариваясь, мы поднялись и пошли вперед, пробираясь сквозь заросли. Мы продолжали молчать, но, думаю, это молчание говорило больше, чем слова. Это было наше обоюдное молчание. Согласованное.

Внезапно перед глазами предстала картина, как Малфой убивает старика, хранящего артефакт. В следующую секунду эту картинку сменила другая – этот же старик нашептывает заклинания на не понятном древнем языке; его глаза – такие же бездонные, но тускло светятся изнутри. Меня охватила крупная дрожь от внезапности видений, врывающихся в мой мозг. Я удивленно простонала.

— Грейнджер… — Малфой повернулся ко мне, мгновенно сокращая между нами расстояние.

Я чувствую его осторожную хватку на плечах.

— Что происходит?.. – его голос сочится недоумением.

— Я… не… видения… — едва успеваю выговорить я, когда на меня накатывает новые изображения: огромные существа, похожие телосложением на людей, мужчин, с лицами, больше напоминающими звериные морды. Появилась ассоциация с Сивым. Такие же оскалы, слюни, собравшиеся в уголках пасти, глаза, светящиеся животной похотью разорвать все живое в округе…

Они стремительно мчались, сжимая в руках волшебные палочки. Над ними клубилось громкое рычание, наполненное неудовлетворенностью и жаждой смерти. Я содрогнулась всем телом от ужасающей картины. Я словно впитала их смертельное безумие.

— Думаю… тот старик и есть колдун Зелиньский, о котором говорила Анеля… И теперь за нами идут охотники, охраняющие артефакт… — едва удалось выдавить мне; тело обмякло, отказываясь подчиняться мне.

Малфой выглядел непроницаемо.

—Идти сможешь? – спросил вкрадчиво парень, вглядываясь вдаль.

— Не знаю… — жалобно всхлипнула я, пытаясь ускорить шаг и отчаянно сопротивляясь накатившему неприятному чувству – новое видение на подходе…

— О чем это я? – невесело усмехнулся Малфой. – Ты хочешь жить, значит, сможешь. Либо сдохнешь здесь.

Я хотела сказать о том, какая Малфой сволочь, но меня опять накрыла волна фрагментов. Существа, похожие на оборотней, замедлились и внюхиваются в лесные запахи. Думаю, они ищут нас. Оскалившись, они снова срываются на бег. И я знаю, что они уже близко.

— Они… — я не успеваю договорить, так как до моих ушей доноситься грозный рык вперемешку с радостным лаем; над ухом просвистел бардовый луч.

Мерлин, эти звери пользуются темной магией! Я вскрикнула, спотыкаясь. Но тут же поднимаюсь, бросая мешок и бегу, сломя голову, так, что ноют ноги и не хватает воздуха.

— Быстрее, Грейнжер, я буду прикрывать твою сладкую задницу!— хмыкнул Малфой, немного оторвавшись от меня и пуская ряд темных проклятий.

По обреченному взвизгу я поняла, что кого—то он уже вывел из строя. Мое состояние балансировало на грани истерики. Перед глазами промелькнула картина: Малфой не замечает пущенного в него сероватого луча неизвестного мне проклятия — он падает на землю, корчась в предсмертной агонии.

— Пригнись! – заорала я, выдавливая весь оставшийся воздух из легких; их сильно скрутило, я практически захлебнулась.

— Твою мать! Гребанные собаки! – зашипел Малфой и я отчетливо услышала, как он произносит Авада Кедавра. И еще раз. И еще. Еще… Это похоже на безумство. Я чувствую, что они совсем близко…

Болезненный вздох. Я спотыкаюсь о корневище. Чувствую, что мое лицо и тело саднит от веток, оцарапавших кожу. Я вытираю лицо. Мои руки в крови.

— Грейнджер, блядь! – охрипший голос Малфоя над ухом. – Херовое решение – сделать привал! Вставай!

Резкий рывок и снова сумасшедшая гонка продолжается. Снова слышны проклятия. Лес рассекают разноцветные лучи. И ужасно гудят. Таков звук смерти.

Опять я вижу старика, шепчущего заклинания… Всхлипываю, пытаюсь блокировать видения…

— Грейнджер, эти твари разорвут тебя, только дай им добраться к тебе, — прошипел парень. – Живее!

— Я не могу! – крикнула в отчаянии я.

Перед глазами все мелькало с неимоверной скоростью. Я мчалась, не разбирая дороги. Я вижу себя, в порванной одежде, лохмотьями свисающие по телу. Вся к крови. Оборачиваюсь. Вижу, как луч красный луч медленно летит в меня…

Чувствую сильный удар в грудь. Воздух выбило из легких… Боль – вот что сейчас имеет значение. Дикая, беспощадная, завладевающая не только телом, но и сознанием. Крик станет моим спасением, я уверена в этом. И я кричу. Но боль не уходит. Кажется, я горю заживо… и покрываюсь тоннами льда одновременно… Мерлин, спаси меня! Из груди вырываются хрипы. Я должна кричать, но не могу. Словно мой рот заклеили, лишили голоса.

— Грейнджер… Ебан.. Какого хера?.. Грейнджер? – его голос постепенно отдаляется, я почти не ощущаю прикосновений его холодных пальцев.

Нет, не отпускай меня! Я не хочу оставаться в темноте. Спаси меня, Мерлина ради!

— Мал… — я не могу говорить: язык одеревенел, не могу даже пошевелить им.

Мне холодно… Звуки смешались в единый отдаленный гам.

— Тише, тише. Все в порядке,– его голос такой тихий, далекий, я цепляюсь за него, но он ускользает…

— Держись, Грейнджер. Грейнджер, твою мать! – я пытаюсь сказать ему, что мне не хватает воздуха.

— Просто держись. Совсем немного, — я начинаю часто дышать, пытаясь поймать спасительный глоток воздуха; но все бесполезно. Словно мои легкие сжали и не собираются разжимать.

— Грейнджер… Гермиона… — голос исчез.

Меня поглотила ледяная мгла.

*Оbducto – мгла.

Глава 21. Еst ambula*

Тьма. Затягивающая, липкая, обвивающая, удушающая.

Боль. Ноющая, колющая, вспарывающая грудь. Разная, но не прекращающаяся. Говорят, время лечит… Нет, оно учит нас жить с болью. И я хочу, чтобы поскорее настал тот момент, когда я смогу воспринимать мою боль как данность. Как неотъемлемую часть себя.

Иногда я вижу свет, но он быстро затухает, как только я начинаю сосредотачивать на нем внимание. Здесь так тихо… Эта тишина сродни боли. Давит и угнетает, сжимая голову. Звенящая такая тишина. Хочется кричать, но я не могу произнести ни слова. Кажется, мой язык слился с небом в одно целое.

Жажда. Меня мучает жажда.

Я горю изнутри. Жар заполонил всю мою сущность. Но я знаю, что скоро мне станет холодно. Такое иногда бывает. Тогда я слышу чьи—то голоса. Я тянусь к ним, но они растворяются. Исчезают. Перестают существовать. Думаю, голоса смогли бы мне помочь пережить боль. Но они возвращаются слишком редко. Поэтому, мне кажется, что я надолго застряла здесь.

Чувствую прикосновения. Мне нравиться ощущать их на моем раскаленном теле. Я выгинаюсь им навстречу, хочу, чтобы они никогда не прекращались. Из груди вырывается что—то похожее на хрип. Мне уже не так больно. Я сосредотачиваюсь на прикосновениях, таких легких и прохладных, спасительных… Мне хорошо. Я пытаюсь сказать об этом, но у меня получается что—то приглушенное и невнятное. Я знаю, что они меня не понимают. Поэтому прикосновения исчезают. И я снова мечусь, охваченная адским пламенем. Я горю, подобно ведьме на инквизиторском огне. Горит мое тело, моя душа… И я растворяюсь в огне, пытаюсь слиться с ним, но он отталкивает меня. Он разумен. Он понимает, что я хочу избавиться от него. И не дает мне шанса, вытесняя все мои попытки на спасение.

Иногда тьма меняться. Тогда я чувствую себя почти нормально. Я проваливаюсь, подобно Алисе, в длинный тоннель и лечу. Тогда я почти не ощущаю боли. Так лучше.

Опять я вижу отдаленный свет. Я снова тянусь к нему.

— Мисс Грейнджер?.. – я слышу шелковый голос.

Я тянусь к нему и почти хватаюсь за него, но он затихает, и я сбиваюсь с пути. Кричу, чтобы он снова заговорил, но он беспощаден к мольбам. Безмолвие наступает и окутывает меня, затягивая в пучину больной темноты.

Я заточена здесь на веки…

Что—то изменилось. Я чувствую это по своему дыханию. Мне стало легче дышать. Еще я различаю звуки. Голоса, которые спасают меня. Они обладают приятным бархатным оттенком. Один глубокий, успокаивающий, иногда бывает резковатым и сочиться сарказмом. Другой более сухой, но не лишен теплых тонов. Думаю, если бы он захотел, то стал бы очень приятным. Насыщенным медовым, ласкающим слух. Таким, который хотелось бы слушать вечность. Как сейчас. Я в плену вечности, которая меня не отпускает. Я почти смирилась. К боли я привыкла. Она стала почти незаметной. Стала частью меня.

Снова я чувствую прикосновения. Теплые, осторожные, такие приятные. Боль совсем исчезла. Я жажду их. Я извиваюсь в надежде поймать их больше, чем мне положено. Я издаю гортанные звуки.

— Что с ней происходит, мать твою? Чем эти собаки прокляли ее?.. – я пытаюсь нащупать его голос.

Он мне кажется так близко. Я вытягиваю руки. Прикосновения. Хочу их больше. Я сильнее показываю, как нуждаюсь в них.

— Скажи, какую цель ты преследуешь, Драко? – другой голос, такой глубокий, обогащенный шелком и успокаивающий.

— Глупый вопрос, — голос становиться сухим, как пергамент; мне не нравиться таков его тон.

Я начинаю громко стонать.

— Блядь, это когда—нибудь прекратится?! – голос раздраженный, режущий на живую и возвращающий боль.

Нет, я не хочу, чтобы боль возвращалась. Еще чуть—чуть… Совсем немного…

— Не—е—е—е—е—е—ет! – стону я, пытаясь избавиться от боли.

Я остервенело пытаюсь вырваться из объятий боли. Они душат меня, сковывают не только тело, но и душу. Я не позволю ей пользоваться мной. Нет, я слишком долго ее терпела!

— Грейнджер, — мне это так знакомо.

Я перестаю извиваться. Затихаю. Боль медленно отпускает. Я потерплю. Хочу еще раз услышать.

— Ты увиливаешь от ответа, Драко, — я повернулась в сторону говорящего; говори еще, только не замолкай.

— Что ты хочешь от меня услышать? – голос звучит приглушенно; мне это все же не нравится…

— А что хочешь услышать ты? Какое обоснование дал своим действиям? – голос наполнен иронией.

— Прекрати философию! Я служу Темному Лорду. Каждая моя мысль, каждый вздох и каждое действие принадлежит ему, — голос вибрирует; он пытается казаться равнодушным.

Мне не нравиться. Очень опасно балансировать на грани. Лучше слушать два приятных голоса. Чем один – спокойный, уверенный, ироничный, самодовольный, с намеками на тайную подоплеку. И другой – напряженный, сухой, выказывающий скрытое недовольство и поддерживающий разговор, что бы убедить.

Я снова начинаю метаться. Говорите или молчите. Прикасайтесь либо испаритесь. Но не делайте таких долгих пауз. Они сродни дыбе, зажимающей меня и дробящей всю мою сущность…

— Я же вижу, что ты хочешь спросить меня о чем—то, Драко… — голос серьезный, с вкраплениями надежды; я знаю, что такое надежда. Это то чувство, которое заставляет двигаться дальше, прокладывать дорогу, когда считаешь, что пути вперед не существует.

— Думаю, ты ошибаешься, — звучит обманчиво мягко.

Тихий смешок. Я пытаюсь впитать его в себя, запомнить эти ощущения… Возможно, они мне пригодятся на будущее. Когда боль снова завладеет мной, когда она решит атаковать меня снова.

— От чего ты пытаешься убежать, Драко? На что упорно закрываешь глаза? –бархатистый голос.

Он имеет чарующие и исцеляющие свойства. Я медленно пытаюсь встать и последовать за ним. Это мой волшебный путеводитель. И я готова следовать за ним хоть на край бездны. Впрочем, я и так нахожусь в ней довольно продолжительное время.

— Мерлин, чего ты добиваешься? Ты говоришь абсурдные вещи, — скрытое недовольство звенит в голосе, постепенно усиливаясь в моем мозгу.

Я начинаю вертеться, пытаясь увернуться от витающей опасности. Неужели они не понимают, что мне нужно?.. Тогда я действительно обречена. На вечное забвение, в заточении из камеры боли и неведенья, страдания и надежд.

Чувствую прикосновения на затылке, губах… Мой рот наполняется неприятной на вкус жидкостью… Я пытаюсь противиться ей, но мне насильно вливают ее. Зато я ощущаю больше прикосновений. В конце концов я сдаюсь… Делаю глоток, обжигающий горло.