Лондон, 1884 г. Фрэнсис Гальтон и история его бурной жизни. Гальтон и отпечатки пальцев. 6 страница

Предъявленный Джонсу лондонский материал прекратил его сопротивление, и он сознался, что действительно он и есть Генри Джонсон, или Даниель Нолан. Впоследствии его судили и приговорили к семи годам тюремного заключения.

2 мая в нью-йоркских газетах появились первые сообщения о необычайном происшествии с Форо. Заголовки гласили: «Полицейская наука из Индии...» Впервые американские полицейские репортеры признали, что и отпечатки пальцев могут стать истинной сенсацией. Их сообщения дошли до Сан-Франциско и Лос-Анджелеса, Сиэтла и Нового Орлеана. И все же прошло еще четыре года, прежде чем в Нью-Йорке наступил перелом в отношении к дактилоскопии.

Форо, хоть он однажды и преуспел, оставался в полной боевой готовности. А полицейские репортеры постоянно домогались у него все новых «историй». И в 1908 г. они их получили. В одной из меблированных комнат верхнего этажа дома по 118 Ист-стрит был найден окровавленный труп красивой девушки со следами истязаний. Это была Нэлли Куинн — медицинская сестра из Уэлфар-Айленд. Когда Форо вошел в комнату убитой, там уже было множество репортеров. Так как в то время еще не существовало правила, согласно которому только полиция правомочна совершать какие-либо действия на месте преступления, то всю комнату уже основательно обыскали в поисках следов преступника. Большинство предметов было сплошь покрыто отпечатками пальцев журналистов. И только заглянув под кровать убитой, Форо обнаружил то, чего не заметили репортеры,— бутылку из-под виски. На ней имелись отпечатки пальцев.

Нэлли Куинн была дружна со многими молодыми людьми. У всех них Форо отобрал отпечатки пальцев. Но ни один из них не был идентичен отпечатку, найденному на бутылке. Форо искал дальше, пока не наткнулся на жестянщика Джорджа Крэймера. Когда Форо сравнил его отпечатки пальцев с отпечатками на бутылке, ему сразу стало ясно: Крэймер — именно тот, кто ему нужен. Крэймер был настолько поражен внезапным арестом, что в первые минуты страха сразу сознался, что убил девушку в приступе алкогольного буйства. На суде он не изменил своих показаний, так что громкого процесса не получилось и интерес журналистов к его «истории» сразу угас.

Но зато многие из них не забывали по любому случаю напомнить читателям об одном убийстве, происшедшем в грозовую ночь с 27 на 28 июля 1870 г. в аристократическом районе Нью-Йорка, на Двадцать третьей улице, так и оставшемся нераскрытым.

Тайна этого убийства, жертвой которого стал богатый банкир Бенджамен Натен, даже через сорок лет продолжала волновать многочисленных подписчиков газет из-за странных обстоятельств этого преступления. Ту ночь Б. Натен провел в своем городском особняке в обществе своих сыновей Фрэда и Вашингтона, а также экономки миссис Келли. Остальные члены семьи находились в загородном доме в Нью-Джерси. Оба сына вернулись домой очень поздно. Перед тем как они отправились в свои спальни на четвертом этаже, они в последний раз видели живым своего отца, спавшего на складной кровати в комнате третьего этажа. Рано утром они нашли отца убитым. Ему были нанесены многочисленные удары каким-то тяжелым металлическим предметом. Он был изуродован до неузнаваемости. Сейф взломан, деньги, драгоценности и золото — украдены. Парадная дверь открыта. На стенах комнаты, где произошло убийство, виднелось множество кровавых отпечатков пальцев и даже целой руки, измазанной кровью. Джон Джордан — суперинтендант нью-йоркской полиции тех лет — и Джеймс Кельсо, до Бирнса возглавлявший нью-йоркских детективов, прибыли на место происшествия. За обнаружение преступника было назначено большое вознаграждение. Со всех концов Америки поступали письма с советами и несуразными самообвинениями. Проверено было около 800 бродяг и других подозрительных лиц. Основным подозреваемым оказался Вашингтон Натен — второй, непутевый сын убитого, часто вращавшийся в сомнительном обществе. Но никаких доказательств против него не было. Когда Вашингтону должны были делать операцию, хирург дал согласие на его допрос под наркозом. Но Вашингтон вдруг отказался от хирургического вмешательства, и загадка убийства осталась неразгаданной.

Теперь, в 1908 г., репортеры снова вспомнили это дело в связи с «ящиком» для отпечатков пальцев. Был бы уже тогда Джозеф Форо с его ящиками, убийца наверняка был бы найден. В 1870 г. детектив Кельсо по поводу тех кровавых отпечатков мог лишь сказать: «Длинные, тонкие, женственные пальцы. Убийца был джентльменом». Только и всего. Теперь американцы узнали из газет, что подобные случаи повториться не могут, так как метод идентификации отпечатков пальцев открывает огромные возможности.

Однако дактилоскопии пришлось еще подождать дня своего окончательного признания. Ожидание это длилось до 1911 г. В мае того года перед судом в Нью-Йорке предстал взломщик Сесар Челла. Он обвинялся в краже, совершенной им ночью в салоне мод в центре города. Его друзья уплатили адвокату 3 тыс. долларов, так что защита представила пять свидетелей, которые подтверждали его алиби. Свидетели под присягой показали, что в ночь взлома Челла был на ипподроме, а затем лег с женой спать и не выходил из дома до утра. Все попытки обвинителя поймать свидетелей на противоречиях в их показаниях ни к чему не привели. Оставалось одно средство — изобличить самого Челлу. Свидетелем пригласили Форо. И вот достоянием суда стали такие подробности: на окне салона мод, через которое проник грабитель, Форо нашел и сфотографировал массу отпечатков грязных пальцев. Сравнив их с отпечатками н своей картотеке, он установил: это отпечатки пальцев Сесара Челлы! Впервые, теперь уже в Америке, отпечатки пальцев фигурировали в суде в качестве единственной улики обвинения, единственного «свидетеля» действий человека, который

не только все отрицал, но и располагал, казалось бы, непоколебимым алиби. Решение вопроса о доказательственной силе отпечатков пальцев в подобном деле зависело, как и девять лет тому назад в Англии, от судьи, который до этого дня слыхом не слыхивал о дактилоскопии, и от присяжных, знавших о ней столько же, сколько и судья. Как только Форо кончил давать свои показания, защитник тут же обрушил лавину насмешек на него самого и на дактилоскопию. Он хорошо знал присяжных и их отношение ко всему, что зовется наукой, а следовательно, и то, что они будут на его стороне. Возможно, пять лет тому назад Форо и сник бы под натиском такой атаки защитника. Но теперь он был хорошо подготовлен. Как некогда Коллинз, он имел на руках увеличенные отпечатки пальцев и не позволил сбить себя с толку. Несмотря на это, когда он покидал свидетельское место, его мучили сомнения: удалось ли ему убедить присяжных? Вдруг он услышал возглас судьи: «Стойте!» — Затем судья, обращаясь к служащему суда, приказал: «Отведите этого человека (тут он указал на Форо) в мой кабинет и держите его под стражей». Форо увели.

Как только за Форо закрылись двери зала суда, судья (к сожалению, имя его до нас не дошло) пригласил пятнадцать посторонних человек из публики выйти вперед. Каждому из них он предложил оставить отпечаток своего пальца на оконном стекле и точно запомнить это место. Только одному из этих пятнадцати было предложено оставить отпечаток своего указательного пальца на стекле письменного стола. После этого в зал привели Форо. «Так,— прогремел судья,— а теперь покажите нам, какой из отпечатков пальцев на окне соответствует отпечатку на стекле письменного стола...»

Форо облегченно вздохнул, поняв, что это всего лишь испытание. Как говорится, «разинув рот» наблюдали присяжные, как Форо, взяв лупу, принялся за работу. Через четыре минуты он дал правильный ответ. Изумление овладело залом, словно после удачного фокуса. Потом зрители зааплодировали. Челла и его защитник, склонившись друг к другу, зашептались о чем-то. Через несколько минут Челла во всем сознался. Таким путем, как это принято в американском суде, обвиняемые в безнадежных случаях выторговывают себе более мягкий приговор. Да, он действительно лег спать, но ждал, пока жена уснет, затем покинул дом через окно. После взлома он тем же путем вернулся домой и лег спать рядом с. так и не просыпавшейся женой.

Да, это был исторический момент и истинная сенсация! В первый раз на американской земле судья признал в качестве доказательства отпечатки пальцев. Репортеры помчались в редакции. Газеты оповестили всю Америку, вплоть до последнего полицейского, об истории Форо и деле Челлы, тем самым привлекая всеобщее внимание к таинственному новшеству, прибывшему через океан из Европы.

Находились все же такие журналисты, что считали достижение Форо всего лишь результатом счастливого стечения обстоятельств. Они все еще пытались устраивать сержанту всяческие ловушки. Шутки ради репортеры нашли двух абсолютно неразличимых близнецов — Фрэнка и Чарлза Терри, выступавших в одном из нью-йоркских варьете. Как-то утром журналисты появились с Фрэнком Терри в бюро Форо. «Ну, Джо,— обратились они с той наглостью, на которую европейские полицейские тех лет среагировали бы полной растерянностью либо глубоким возмущением,— как обстоят делишки с отпечатками пальцев?.. Как вы думаете, вот этого человека вы узнали бы, если бы встретили его еще раз?» «Пусть он оставит отпечатки своих пальцев»,— ответил Форо и отобрал у Терри отпечатки пальцев, а затем спокойно продолжал свои занятия. После обеда репортеры вернулись. На этот раз они привели с собой Чарлза Терри и спросили, знает ли Форо этого человека. Форо очень недолго провозился с пальцами Чарлза Терри. Затем он сухо сказал:

«Нет, это не тот человек, которого вы приводили утром. У них разные отпечатки пальцев. Должно быть, это близнецы».

Вот вкратце об истории Джозефа Форо. Благодаря ему система отпечатков пальцев пробила себе путь в Нью-Йорк и в американскую полицию.

Однако события 1911 г. знаменовали собой лишь весьма скромное начало. Лучшие коллекции отпечатков пальцев в Нью-Йорке, Чикаго, Ливенуорте или Синг-Синг практически оставались бесполезными, а вся страна — незащищенной от преступлений, поскольку пока что большинство полицейских учреждений не располагало картотекой отпечатков пальцев и не существовало единой для всей территории Соединенных Штатов централизованной службы идентификации. Характерным для обстановки того времени было и то, что американские судьи становились на сторону известных преступников, когда те возражали против снятия у них отпечатков пальцев, считая это посягательством на личную свободу, и возбуждали иски против пользовавшихся дактилоскопией полицейских служб. (Так продолжалось вплоть до 1928 г., пока штат Нью-Йорк не принял закона о правомерности снятия отпечатков пальцев.) Больше десяти лет многие преступления все еще оставались нераскрытыми только потому, что отдельные полицейские учреждения либо не знали системы дактилоскопии, либо высмеивали ее, как и всякий иной научный метод. С другой стороны, появились дельцы, почуявшие значение дактилоскопии и сделавшие ее своей «специальностью». Они предлагали свои услуги полиции, прокурорам и адвокатам в качестве «экспертов по отпечаткам пальцев», хотя их познания в этой области, как правило, находились на самом примитивном уровне. Хуже того, бывали случаи, когда некоторые полицейские с помощью резиновых штемпелей фальсифицировали отпечатки пальцев на месте происшествия, роняя таким путем подозрение на неугодных им лиц.

На фоне достижений Форо положение дактилоскопии, как и общее состояние борьбы с преступностью, все же представлялось безнадежным до тех пор, пока не сбудутся надежды Джорджа Уоллинга на то, что «проснутся приличные слои общества, которым принадлежит духовное руководство Америкой», и выступят за независимые от политиканов полицейские силы городов и отдельных штатов, а главное, за централизованную полицию для всей страны. Лишь тогда на подготовленной почве могла расцвести и дактилоскопия.

По всей вероятности, не было случайностью, что прежний шеф полиции Нью-Йорка, ставший к этому времени президентом Соединенных Штатов Теодор Рузвельт в 1905 г. предпринял первые попытки создать центральное учреждение, призванное контролировать соблюдение федеральных законов. За годы своей работы в Нью-Йорке он основательно изучил состояние американской полиции. В 1901—1908 гг., когда Теодор Рузвельт был президентом Соединенных Штатов, он повел ожесточенную борьбу с крупными дельцами, которые в союзе с государственными служащими приобретали огромные государственные земельные участки, а затем продавали их с миллионными прибылями. Но в аппарате министра юстиции, генерального федерального атторнея Чарлза Джозефа Бонапарта, не было ни одного служащего, которому можно было бы поручить расследование подобного рода крупных операций. После окончания Гражданской войны в федеральных учреждениях детективы были на службе только у почтового ведомства и казначейства, где они вели расследования почтовых ограблений и деятельности фальшивомонетчиков. Генеральный атторней пытался «одолжить» детективов у казначейства. Но лоббисты мошенников-дельцов обладали достаточной силой для того, чтобы оказать давление на конгрессменов и добиться введения закона, запрещающего судебным органам использовать детективов других служб.

Раздраженный Рузвельт бросил конгрессу обвинение в том, что тот потворствует преступникам, и в 1905 г. поручил Бонапарту создать свою собственную следственную службу, укомплектованную персоналом, имеющим подготовку в области криминалистики, с тем чтобы эта служба находилась в распоряжении лишь самого генерального атторнея. Служба была названа «Бюро расследований».

Почти целое десятилетие Бюро расследований оставалось источником постоянных разочарований. Казалось, в Вашингтоне нельзя найти людей, способных устоять перед коррупцией. А в годы после первой мировой войны Бюро и вовсе погрязло в трясине взяточничества, торговли должностями и беспомощности.

Махинации при распределении должностей и борьба за связи приводили к тому, что во главе службы стояли люди типа Уильяма Бернса, бывшего шефом детективного агентства сомнительной репутации, так называемого «Международного детективного агентства Бернса». Ни его самого, ни его друзей не тревожило то, что их нередко обвиняли в подкупе свидетелей и присяжных. Среди сотрудников Бернса был один из ужаснейших типов в галерее американских частных детективов того времени — Гастон Мине, человек, обвинявшийся в убийстве богатой вдовы по фамилии Кинг и подделке ее завещания. Мине готов был прибегнуть к любым средствам, если за хорошее вознаграждение кому-то нужно было убрать с дороги противника, неважно — политика или денежного магната.

Наконец в 1924 г. президент Кальвин Кулидж назначил на пост министра юстиции жителя Новой Англии Харленда Фиска Стоуна, снискавшего себе славу «неподкупного». Тот отстранил Бернса и поставил во главе Бюро расследований двадцатидевятилетнего адвоката Эдгара Гувера, не связанного ни с одним политиком. Полный решимости, Стоун приказал Гуверу не поддерживать никаких связей с политиками и уволить тех служащих, которые оказались в Бюро благодаря этим связям. На работу следовало принимать только юристов и экономистов; до этого каждого из них надо было тщательно проверить. Знание дела и «чистоплотность» должны были стать фундаментом, на котором отныне будет строиться работа Бюро.

Стоун сделал хороший выбор.

Гувер обладал достаточной решимостью, гибкостью и терпением для того, чтобы насаждать в государственном аппарате знания, трудолюбие, моральную чистоту, считавшиеся в этом мире смешными атрибутами прошлого. В итоге Гувер совершил чудо. Он вытащил свое Бюро расследований из хаоса американской полиции и превратил его в четко действующий центр криминалистической службы. Он умел ждать, не торопился вмешиваться в ревниво охраняемую компетенцию полиции городов или отдельных штатов. Гувер работал медленно и многого достиг именно терпением. Он наблюдал внутреннюю консолидацию Соединенных Штатов, рождение сознающих свою ответственность верхних слоев общества, возмущение населения растущей преступностью и безуспешной деятельностью полиции. Гувер дождался, когда конгресс, в котором эти общественные изменения тоже стали ощущаться, принял закон, согласно которому Бюро расследований расширяло сферу своей деятельности, распространив ее на отдельные штаты. Через некоторое время ему было присвоено название «Федерального бюро расследований», сокращенно — ФБР. Все больше видов преступлений — от хищений до ограблений банка — объявлялись федеральными преступлениями, в результате чего их расследование оказывалось в компетенции ФБР.

Первым начинанием Эдгара Гувера, сразу же после назначения его шефом ФБР, было введение системы идентификации преступников. Прежде всего он положил конец раздробленности коллекций отпечатков пальцев, разбросанных по всей стране. Вначале перевели в Вашингтон коллекцию отпечатков пальцев из федеральных мест заключения, таких, как Ливенуорт. Это не представляло никаких трудностей. Сложнее обстояли дела с коллекциями оттисков, находившимися в распоряжении полиций отдельных городов и штатов, которые использовали дактилоскопию с 1911 г. Длительное время не удавалось преодолеть их враждебность ко всякого рода централизации. Только в 1930 г. конгресс дал официальное согласие на создание мощного, охватывающего все Соединенные Штаты Бюро идентификации.

В результате произошло удивительное: возникла служба идентификации такого масштаба и такой точности, которые европейцам, наблюдавшим за развитием американской полиции, представлялись недостижимыми. Соединенные Штаты стали огромным экспериментальным полем для дактилоскопии, и на этом полигоне идея о значении и эффективности отпечатков пальцев получила такое подтверждение, о каком пионеры этого метода не могли даже и мечтать.

15. 1924—1936 гг.— время испытаний дактилоскопии. Рост преступности. 1926 г.— двенадцать тысяч убийств. 1933 г.— миллион триста тысяч тяжких преступлений. От Аль Капоне до Диллинджера. Борьба преступников против «неизгладимой печати». 1934 г.— тревожное открытие: застреленный гангстер Клутас не имеет отпечатков пальцев; это дело неизвестного хирурга. Д-р Джозеф Моран. Диллинджер и попытки пластических операций на пальцах. Дело Гэса Уинклера. Эксперименты д-ра Аппдеграфа. 1941 г.— Питтс, или «человек без отпечатков пальцев». Десять трансплантационных рубцов на груди Питтса выдают его. Д-р Бранденбург. Папиллярные линии выходят победителями. 1956 г.— 141231713 дактилоскопических карточек в Вашингтоне. На пути к регистрации не только преступников, но и всего населения. Здравый смысл против либерализма.

Среди историков и социологов никогда не будет единодушия в ответе на вопрос, почему в 1924—1936 гг. волна преступности захлестнула Соединенные Штаты. То, что происходило тогда в США, далеко превосходило любой разгул уголовщины, пережитый когда-либо в Старом и Новом Свете. Многим европейским наблюдателям объяснение этого феномена не казалось сложным. Первую причину они видели в утрированном понимании американцами либерализма, который имел своим последствием ярко выраженный эгоизм каждого индивида, приведший в свою очередь к взаимной борьбе по закону джунглей. Вторая причина, по их мнению, крылась в запрете употребления спиртного, в так называемом «сухом законе», принятом 16 января 1920 г. в целях наивно понимаемого американцами улучшения мира. Представление о том, что такую колоссальную страну, как США, можно «осушить» законодательным путем, было оторванным от жизни и настолько противоречащим естественным слабостям человеческой натуры, что заранее следовало ожидать нарушений этого запрета. «Сухой закон» рождал соблазн и таил возможности его нарушения путем спекуляции и подпольного изготовления спиртных напитков, способствовал наживе в размере сотен, тысяч, миллионов и миллиардов долларов. И наконец, третья причина, как утверждали наблюдатели, заключалась в социальном и экономическом потрясении, переживаемом Северной Америкой после окончания первой мировой войны. Оно углубило пропасть между бедными, социально обездоленными гражданами и людьми имущими, которые придерживаются бессовестного принципа «хватай, где можешь», подавая тем самым дурной пример неимущим.

Аль Капоне, Фрэнк Костелло, Джон Диллинджер, Элвин Карпис — имена всех этих спекулянтов спиртными напитками, главарей банд грабителей, шантажистов, похитителей, убийц вдруг получили чуть ли не всемирную известность, какой до этого не добивался ни один преступник. Порой казалось, что пирамида Соединенных Штатов рухнула и преступный мир захватил власть в стране.

Происходящее в стране действительно было устрашающим. По далеко не точным и не полным данным, в 1926 г. статистиками было зарегистрировано более 12 тыс. убийств. Те же статистики в 1933 г. насчитали 1300 тыс. тяжких преступлений, ограблений и убийств, из которых две трети остались нераскрытыми. Каждый день совершалось в среднем два нападения на банки. В 1934 г. было зарегистрировано 46 614 ограблений, 190 389 краж со взломом, 142 823 крупные кражи, 380 тыс. случаев обычных краж. Наблюдатели утверждали, что число вооруженных преступников превысило число американских солдат, участвовавших в первой мировой войне.

Бутлегеры организовали производство, доставку и сбыт алкогольных напитков в огромном масштабе. Они подкупали не только полицейских и прокуроров, но и многочисленных агентов государственных организаций, которым по службе было положено осуществлять «сухой закон» и контролировать его выполнение. В конкурентной борьбе бутлегеры открыто, на глазах всего общества устраивали кровавые потасовки с пистолетной и пулеметной стрельбой, взрывами бомб. Длинные процессии за катафалками убитых гангстеров, дорогие гробы, бронзовые урны, цветы на тысячи долларов и десятитысячные толпы, собиравшиеся вдоль улиц во время такого шествия, были частым явлением. Наиболее хитроумные гангстеры — чаще всего эмигранты-итальянцы — находили все новые и новые пути, ведущие через преступление к богатству.

Широко распространился рэкет. Рэкетиры вмешивались в деятельность представителей многих легальных, полулегальных и нелегальных профессий — от содержателей борделей и игорных домов до владельцев ресторанов и прачечных, сначала угрожая разрушением их заведений, чтобы затем предложить, конечно за определенное вознаграждение, услуги по защите от себе подобных. Таким образом, в их карманы регулярно текли миллионные контрибуции. В случае неуплаты «охраняемым» следовало сразу готовить себя к тому, что они потеряют имущество, а чаще всего и жизнь. Мало того, бутлегеры и рэкетиры взяли в свои руки торговлю наркотиками, принявшую невероятный размах.

Так, Аль Капоне, сын неаполитанского парикмахера, родившийся в 1899 г., начал рядовым членом банды «Файф Пойнтс» в Нью-Йорке. Затем в Чикаго он стал телохранителем рэкетира Колосимо, а в 1925 г. вошел в главари гангстерской империи, занимавшейся контрабандой алкоголя и наркотиков, жульничеством, шантажом и насилием. У него на жалованье находились алчные адвокаты и многочисленные полицейские. И таких, как он, было немало.

Банда Баркер—Карпис, долгое время руководимая женщиной по имени Кэт Баркер, приучавшей своих сыновей с детского возраста к преступным нападениям, с 1931 по 1936 г. путем грабежей и получения выкупа за похищенных людей обогатилась на семь миллионов долларов. Банда убила семь человек и оставила на месте своих преступлений, в первую очередь в Сен-Поле и Чикаго, большое количество искалеченных.

Джон Диллинджер и члены его банды, Нельсон по кличке Бэйби Фейс (детское личико), Гомер Ван-Митер, Джон Гамильтон и другие, за короткое время — с сентября 1933 по 1934 г.— в ходе ограбления банков и других нападений совершили десять убийств. Много раз они бежали из мест заключения. 17 июля 1934 г. члены банды Фрэнка Нэша ради освобождения одного из своих «коллег» среди бела дня перед вокзалом в Канзас-Сити убили из пулеметов четырех полицейских и агентов ФБР.

Такой разгул преступности тревожил американскую общественность больше, чем сообщения о коррупции в полиции и в среде политиков. Это дало Гуверу возможность развернуть широкий фронт борьбы с преступностью. Но в этой борьбе, если какое-либо оружие и доказало свою эффективность, так это дактилоскопия и основанная на ней служба идентификации. В стране, где каждый мог назваться любым именем, ибо не существовало ни удостоверений личности, ни записей по месту жительства, ни регистрационных книг в отелях, преступники пользовались свободой перемещения, какой не знала Европа. В этих условиях отпечатки пальцев были единственным верным средством идентификации. Количество гангстеров, опознанных службой идентификации, вскоре стало выражаться в тысячах. Проверка отпечатков пальцев служащих государственных учреждений позволила разоблачить бесчисленное количество проникших в них преступников. С помощью отпечатков пальцев, обнаруженных на месте преступления, удавалось привлекать к ответственности все большее число лиц, совершивших насильственные преступления. Никогда прежде дактилоскопия столь убедительно не доказывала свою ценность. Но вот в январе 1934 г. произошел случай, повлекший за собой ряд драматических событий.

Однажды во второй половине дня сержант чикагской полиции Хили и три агента ФБР засели в засаде в бунгало в Бэллвуде. Более четырех часов с готовыми к стрельбе автоматами они поджидали главаря одной банды, которому за короткий срок удалось стать обладателем 500 тыс. долларов и на совести у которого лежало множество убийств. Это был некий Джек Клутас по прозвищу Красавчик Джек. Клутас — бывший студент университета в Иллинойсе — специализировался на похищениях и шантаже представителей преступного мира. При этом он был полностью уверен, что те никогда не обратятся за помощью в ФБР. Но в начале января один из членов его банды, Джулиус Джонс, выдал место пребывания своего босса. Он назвал именно это бунгало, в котором теперь была организована засада. Сержант Хили и агенты ФБР не напрасно прождали четыре часа. К вечеру туда подъехал на машине Клутас. Когда он приблизился к двери своего бунгало, она распахнулась и Клутас увидел направленные на него полицейскими дула автоматов. Он сделал попытку вытащить свой пистолет, но Хили опередил его, и автоматная очередь сразила Клутаса намертво.

Уже стало правилом, что уголовная полиция снимала отпечатки пальцев и у мертвых гангстеров, чтобы точно знать, кого из преступников можно вычеркнуть из длинного списка живых. Когда, согласно правилам, стали снимать отпечатки пальцев Клутаса, кончики его пальцев показались работнику службы идентификации несколько необычными. Вскоре стало ясно: пальцы Клутаса не дают никаких отпечатков.

Вспомним, что в начале века, когда отпечатки пальцев только еще начинали прокладывать себе путь в европейскую полицию, их противники выдвигали аргумент, что преступники вполне могут изменить свои папиллярные линии или даже полностью их ликвидировать. Эти предположения были забыты, так как европейским преступникам не приходило в голову предпринимать что-либо в этом направлении. Так не нависла ли над дактилоскопией в эти январские дни 1934 г. страшная, неотвратимая опасность? И это именно сейчас, когда уже никто в мире больше не сомневался в надежности отпечатков пальцев. Не доказывает ли случай Джека Клутаса, что отпечатки пальцев действительно можно уничтожить? А может быть, все-таки есть люди, которые вопреки всем уверениям не имеют папиллярных линий?

Было послано срочное сообщение в Вашингтон — о случившемся уведомили Гувера. В большой тревоге он дал распоряжение поручить дерматологам Северо-Западного университета провести тщательное обследование пальцев убитого. С величайшим нетерпением ожидали в Вашингтоне результатов исследования.

Результаты прибыли через два дня и принесли всем большое облегчение. Оказалось, что неизвестный врач снял кожу с кончиков пальцев Джека Клутаса, чтобы таким образом тот в случае задержания мог избежать идентификации. Однако на молодой кожице, вновь образовавшейся на месте ран, вырисовывались (как это десятилетия тому назад уже предвидели в Европе) пока еще слабо, но вполне различимо прежние папиллярные линии. Опасность, нависшая, казалось, над всем зданием дактилоскопии, рассеялась. Но надолго ли?

Спустя несколько месяцев, в мае 1934 г., банду Баркер — Карписа в районе Чикаго стали столь активно преследовать агенты ФБР, что Кэт Баркер решила вместе со своими телохранителями уйти в подполье. Члены банды разделились и разъехались в разные стороны; они перекрасили волосы, стали носить темные очки, как у слепых, и т. д. Но самым верным признаком того, что они видели в дактилоскопии угрозу для себя, было решение Карписа и Фрэда Баркера, помимо всего прочего, изменить поверхность кончиков своих пальцев.

Один их приятель-гангстер нашел хирурга, доктора Джозефа Морана, ранее примерного ученика Медицинского училища Тафта в Бостоне, отличного солдата в годы первой мировой войны, ныне в свои тридцать девять лет имевшего уже несколько судимостей. В погоне за деньгами он в 1928 г. в Спринг-Вэлли занимался подпольными абортами, на чем и попался. В тюрьме Джолие он отбывал наказание вместе с известным гангстером Олли Бергом и благодаря связям последнего в полиции вновь получил разрешение заниматься врачебной деятельностью. Под ее прикрытием он лечил гангстеров, раненных в схватках с полицией или со своими конкурентами. Многих он спасал, а тех, кого спасти не удавалось, просто выбрасывали в чикагские сточные трубы или в озеро Мичиган. Моран получал высокие гонорары, но подорвал свое здоровье алкоголем и морфием до такой степени, что к 1934 г. стал полной развалиной. И несмотря на это, Карпис и Фрэд Баркер доверились ему. Моран без какой-либо анестезии срезал им кожу с кончиков пальцев, и они при этом громко кричали от боли. Кэт Баркер ухаживала за ними на законспирированной квартире и в течение четырех недель облегчала их страдания морфием. К своему ужасу они обнаружили, что страдания эти были напрасны. На заживленной ткани заново появились прежние папиллярные линии. Вскоре после этого доктора Морана, мертвецки пьяного, отвезли к озеру Мичиган и утопили.