Генерал – майор КАРИУС Эдуард Фердинандович «Воспоминания» отрывок

Ледяной... [1]

После нашего соединения с отрядом добровольцев, вышедших из Ростова под командованием генерала Корнилова, и переформирования таковых под водительством последнего, наш полк вошел в состав 1-й бригады Добровольческой армии, которую (бригаду) возглавил генерал Марков.

Уже почти с первых дней мы, добровольцы, от рядового до командиров, сразу преисполнились глубоким уважением к нему.

В отдаваемых им приказаниях он был резок, в выполнении – требователен. Он сам за всем наблюдал. Его можно было видеть повсюду – на самых важных участках, он был там и брал на себя руководство. Где появится генерал Марков – это означало, что именно тут пункт тяжести, и, каков бы он ни был, каким неразрешимым ни казался, он своей напористостью заставлял его преодолеть.

Добровольцы сразу поверили в генерала Маркова и шли за ним, не существовало для них преград, когда Марков шел с ними в которых нельзя было бы одолеть. Казалось, что не мы, а он, титан, схватился с врагом, а мы только молчаливые зрители.

Как в дневных походах, так и в ночных передвижениях – Марков и тут, Марков и там, и слышится его резкий, повелительный голос, дающий те или другие распоряжения или указания. Его характерная фигура в белой, сильно пожелтевшей папахе, в темно-серой, штатского покроя, ватой подстеганной до колен куртке с генеральскими погонами, с плетью в правой руке, часто резко поднимавшейся с угрозой, иногда не только рассекавшей воздух, но и ложившейся по плечам, появлялась перед нами в совершенно неожиданных для нас местах, на невысоком, но крепко сложенном коне.

Мое первое соприкосновение с генералом Марковым началось уже с того момента, когда он принял в состав своей бригады наш полк, сделав нам смотр, и мы из станицы Калужской двинулись в направлении Екатеринодара, во исполнение диспозиции командования Добрармии – выбить красных из столицы Кубани.

Должен оговориться, что положение полковой пулеметной команды, не в пример ротам или сотням в полках, было особое – она подчинялась непосредственно командиру части, и не только по "Положению" о пулеметных частях, но и по фактической огневой силе, ее начальник привлекался сплошь и рядом на совещания при предстоящих операциях или получал, наравне с командирами батальонов, указания о предстоящей задаче.

Генерал же Марков, комбригады, сплошь и рядом, через голову командира части, сам давал мне детальные указания. Он входил сам во все детали, чтобы при каждом моменте быть в курсе вопроса своей бригады. Был не только резок, требователен в отношении своих подчиненных, но также защищал интересы бригады и в высшей инстанции, не считаясь с положением лица или лиц там. Умел в нужде и защищать своих подчиненных.

Приведу характерный пример. Перед нами на походах часто мелькала плотная фигура бывшего председателя Государственной Думы Родзянко со своим окружением-свитой, которая постепенно стала расти. Вся эта свита с ним гарцевала на хороших лошадях. В адрес их со стороны добровольцев раздавались шутливые замечания. Марков тогда в их адрес также запускал витиеватые шутки, на которые он был мастер[2]. Ругатель он также был отменный. После переходов и особенно боев Марков требовал от нас давать ему непосредственно отчет о состоянии части, интересуясь, главным образом, людским составом – выбывшие по болезни, раненые и убитые, – а также состоянием боеприпасов.

Как-то после перехода (боев у нас в этот день не было) мне доложили, что из состава команды бесследно исчезли два поручика, братья Михайловы. Розыски их не дали результатов. Все мы были в недоумении. Высказывалось предположение, что на походе они могли по каким-то надобностям оторваться от колонны и попасть в руки красных. Я уже готовил очередное донесение генералу Маркову, где вписал, что такие-то бесследно исчезли, когда получил донесение от своих людей, что братья Михайловы записались и перешли в свиту Родзянко. Тут же дописал на готовом донесении, что Михайловы найдены и дезертировали к Родзянко и что принимаю меры к изъятию их оттуда. Отослав донесение, я снарядил за ними людей с приказом в случае, если они откажутся добровольно вернуться, – взять их силой. Несмотря на угрозы со стороны Родзянко в мой адрес, что он будет жаловаться на меня генералу Деникину, мой приказ был выполнен, и их привели ко мне. Я приказал их держать под арестом при обозе.

В это время меня потребовал к себе генерал Марков, получивший уже мое донесение и жалобу Родзянко. Я не знал, как отнесся генерал Марков к случившемуся и к моей инициативе самому "изъять" самовольно ушедших из своей части. Марков же встретил меня довольно спокойно и даже как будто довольный. Выслушав мой доклад о случившемся и о стычке моего наряда с Родзянко, он одобрил мои действия.

– А относительно Родзянко не беспокойтесь, я уже сам поговорю о нем где следует, – закончил он.

Двинувшись в направлении Екатеринодара, я получил приказание быть в арьергарде колонны. Впереди меня шел наш громадный и неповоротливый санитарный обоз – раненые и больные. Начальником его был Генерального штаба генерал Белоусов. Бригада шла в голове нашей колонны, а еще раньше нас первыми выступили полки 2-й бригады генерала Богаевского. Поэтому на встречный бой с красными расчета не делали, и мне было приказано внимательно следить за нашим "тылом", так как предполагалось, что за нами могут двинуться вытесненные накануне красные, которые упорно защищали станицу, заставив нас ночевать в открытом поле под дождевым снегом и в промокшей глубоко земле.

Но действительность оказалась другая. Впереди мы услышали перестрелку. Наша бригада вошла в соприкосновение с красными. Вскорости на взмыленном коне ко мне подскакал ординарец-офицер генерала Маркова с приказом немедленно выдвинуться вперед и вступить в бой. Задача была не из легких. Впереди идет санитарный обоз и все остальное хозяйство бригады. Свернуть по разъезженной дороге почти невозможно. В санитарном обозе уже тревога – уходит прикрытие. Понимаю их положение. Начальник санитарной части генерал Белоусов высказывает мне свои заботы об этом, но я, ни теряя ни минуты, уже двинул свои пулеметные тачанки вперед, приказав своему обозу продолжать следовать за санитарным. Вырываюсь вперед, и ввязываемся в бой, который быстро заканчивается. Красные рассеялись. Но надо все же было видеть, как после принял меня "в штыки" генерал Марков. Считал недостаточно быстрым мое выдвижение. Но когда я обрисовал ему создавшееся в обозах положение, когда меня не хотели "выпустить", рассмеялся и поблагодарил за выполнение задачи.

Бой за Георгие-Афипскую

Наши цепи расположены немного наискось против железнодорожного полотна. Правый фланг удаленнее. Виден вокзал. На полотне большой бронепоезд красных. Ведет по нашим цепям интенсивный пулеметный и артиллерийский огонь. Движение наших цепей приостановлено. Мои пулеметы сосредоточены больше справа, ведя огонь по бронепоезду. Но что-то не ладится. Направляюсь туда. Вдруг, как бы вынырнув из-под земли, генерал Марков указывает мне рукой:

– Что у вас там справа?

Отправляюсь быстрее, во взятом уже мною направлении. Навстречу – пулеметчик. Докладывает: нет патронов. Пулеметы почти молчат. Оказалось, что под сильным огнем противника подносчики патронов застряли, скрывшись за складками местности. Наладил поднос и влился в цепь, дав распоряжение четырем пулеметам сосредоточить огонь в одну точку – по бронепоезду. Все же бронепоезд, уходя весьма медленно, продолжал отстреливаться и даже снова двинулся обратно.

Вдруг слышу позади голос генерала Маркова. Оборачиваюсь. Подводит с ним генерал Корнилов.

Там, где мы были расположены, местность образовывала складку, противник не мог видеть расположения пулеметов, за исключением самого правофлангового, который стоял просто открыто наверху складки.

Я был как раз в нескольких шагах от этого пулемета. Генерал Марков указал на меня рукой и что-то сказал. Генерал Корнилов подошел вплотную ко мне. Внимательно осмотрел наше расположение и ясно видный впереди бронепоезд. Пулеметы продолжали бой.

– Это ваш? – обратился он ко мне, указывая на прапорщика, который сидел за открытым пулеметом и стрелял из него.

– Так точно.

– Вам бы следовало немного спуститься ниже с пулеметом, – обратился генерал Корнилов непосредственно к прапорщику Н., – а подвергаете себя напрасному риску.

– Ваше высокопревосходительство, это ничего, но вот вы напрасно рискуете, и вам бы не следовало быть тут, – ответил скромно убежденным тоном прапорщик.

Генерал ничего на это не ответил. Лишь можно было заметить по усами чуть-чуть обозначившуюся улыбку. Молча повернулся и, кивнув головой, удалился с Марковым.

Бой за Екатеринодар

Ночь с 30-го на 31 марта. Затишье. Пулеметчики где-то на чердаке раскопали многолетнюю, в черенках, засохшую до отказа кукурузу. Голодно. Поджариваем на маленьком, скрытом складкой местности костре. Грызем. Я бросил в бой почти все свои пулеметы, оставив по приказанию Маркова в резерве два взвода.

Из темноты появляется характерная фигура Маркова. Он появляется всегда неожиданно и в неожиданных местах. Подсаживается. Вижу, что озабочен, но держится спокойно и так же спокойно разговаривает с нами, затем обращается ко мне и говорит:

– Не все у нас ладно. Придется вам отправиться с подкреплением на кирпичный. Возьмите один взвод, сами разместите и возвращайтесь, и будьте с последним взводом в моем распоряжении.

Выполнив задание, я возвратился к моей импровизированной стоянке; было уже предрассветное утро. Устроился на матери-земле сырой и задремал. Немного подремав, обратил внимание, что на нашем фронте сравнительно тихо. Часов в девять утра или немного позже, приблизившись, но не доходя, меня подозвал к себе Марков:

– Генерал Корнилов убит, пока не говорите никому. Командование принял генерал Деникин. Стяните ваши пулеметы, мы готовимся к отходу.

Оторвавшись от Екатеринодара, мы снова двинулись в неизвестность.

Противник всюду. Но генерал Марков среди нас, и его также видно повсюду. Он так же бодр, как и раньше, и по-прежнему пересыпает свои распоряжения крепкими словами, на которые был охоч.

Дядьковская. Переход через железную дорогу заграждает нам бронепоезд, и Марков, атакуя его нещадными словами, оставаясь верен себе, приказывает:

– Стой, такой-сякой! А то расстреляю!

Поезд противника от такого неожиданного окрика и приказа стал. В упор его расстреливает наша артиллерия, пулеметы стрекочут. Он забрасывается с нашей стороны ручными гранатами, и добровольцы облепливают его со всех сторон. В центре этой картины, вплотную к стене поезда – Марков. Его распоряжения и голос доминируют надо всем. Добровольцы делят добычу. Каждый старается добыть для себя больше огнеприпасов. Делается все быстро. Времени нет. Надо быстрее перейти преграду – железную дорогу.

Прибыв на Дон, мы разместились в станице Егорлыцкой (мы ее называли Фронтовой), вторая бригада – в Мечетинской, там же и наше командование, а кавалерия – в Кагальницкой. Добрармия разместилась тут на широких квартирах, приводила себя в порядок, починялась и пополнялась. Наши боевые вылазки – не в счет.

В Егорлыцкой из бригады оставался наш полк, Офицерский ушел в Ростов. Ушло от нас и некоторое количество добровольцев. Были такие и у меня, но немного, несколько человек. Все они потом возвратились, кроме одного штабс-капитана Н.

Дон был свободен. Атаман Краснов установил с немецким командованием прекрасные отношения. Немцы занимали всю Украину до Ростова. У нас с ними отношений никаких – вооруженный нейтралитет, но обозы, наших раненых и больных, направляемых в Ростов, они предупредительно пропускали, называя нас "корниловцы".

Тут, почти в "мирной" обстановке, мне пришлось уже чаще встречаться с генералом Марковым в приватной обстановке, и даже раза два и за чаркой доброго донского вина.

Хочу еще отметить, что незадолго до нашего выхода во 2-й Кубанский поход, завершившийся освобождением всей Кубани до берегов Черного моря, которое нас связало с Западной Европой и нашими союзниками по Великой войне (война еще продолжалась), станицу Егорлыцкую из Мечетинской прибыло наше командование во главе с генералами Алексеевым и Деникиным .

В станичное правление были приглашены для выслушивания докладов офицеры командного состава. Мы расселись против стола, за которым сидели (лицом к нам) генералы Алексеев и Деникин в центре, а по бокам Романовский и Лукомский. Генералы Марков и Богаевский стояли, как еще несколько других. Первым взял слово генерал Алексеев, за ним говорил генерал Деникин.

Ситуация к этому моменту была следующей: немецкое командование через генерала Эльснера, представителя Добрармии (Ростов) для связи с Доном, предлагает войти с ними – немцами – в соглашение до перемирия включительно от имени России (видя в нас старую русскую армию). Они согласны отбросить Брест-Литовский договор с большевиками, помочь нам в борьбе с ними и гарантируют занятие Москвы в три месяца. Это предложение командование армии категорически отвергает, считая, что мы не можем изменять нашим договорам с союзниками, хотя вести войну против немцев тоже не можем, но остается одно – держать вооруженный нейтралитет. Дойдя до Черного моря, мы установим связь с союзниками, которые нас поддержат в борьбе против большевиков.

[1] Кариус Э.Ф. Ледяной… // Вестник Первопоходника. 1961. N 3 (ноябрь-декабрь). С. 11-25.

[2] Марков вообще крайне негативно относился к "сопровождавшим" Добровольческую армию на протяжении 1-го Кубанского похода "гражданским" и "политикам", отягощавшим ее движение в обстановке непрекращающихся боев и вносивших разногласия в среду добровольцев. Известен его диалог с депутатами Кубанской Рады: "Генерал Марков крикнул: "Стой… Что за сволочь сюда выперлась…" С повозок ответили: "Члены Рады". Марков ответил, "Что члены вижу сам, а чему рады в такой обстановке, в толк не возьму. Проваливайте к черту" (Марковцы-артиллеристы. 50 лет верности России. Париж, /Б.и./. 1967. С. 113.).