Второй отрезок пути. Героев становится трое и уже можно трогаться в путь, но они по-прежнему топчутся на месте

Пэлто отнял ладони от лица. Ну, не до вечера же так сидеть! Сколько не прячься от произошедшего – ничего не изменится. Повернулся к реке. И понял, почему те, кто рыскал по мельнице, так быстро ушли.

У самой воды валялись сапоги. Еще не набравшие воды, не успевшие, хорошие, добротные сапоги Фарда, выброшенные зачем-то ундинами. А пришлые решили, стало быть, что это он, Пэлто, утопился. А сапоги снял перед тем. Вот же дураки. Если уж топиться, то в сапогах. Да и сапоги у мельника есть и получше кузнецовых.

Пэлто резко поднялся на ноги. Злость требовала выхода. Утащили, твари хвостатые, кузнеца. Ну, ничего, сейчас он им покажет!

- Эй, пучеглазые! – голос мельника громко разнесся над запрудой. – А ну отдайте, что забрали. Не про вашу честь наш кузнец – чтобы под водой его оставлять для ваших дел тайных! Приманили, твари, знаю! Пели, поди, персями манили в лунные ночи. Но не про вашу он честь! Отдавайте!

Река все так же тихо журчала, медленно кружились водовороты у водяного колеса. Ничего.

- Ах так, да?! – Пэлто поднял с берега камень и размаху бросил. Тот булькнул, и снова ничего. – А я вот сейчас пойду, возьму кирку и разнесу плотину по бревнам да по камушкам! Вода большая, вымоет вас таким потоком из вашего омута да по берегам! И я суп из вас сварю, из тварей хвостатых! А ну отдавайте кузнеца!

Сначала из воды показался нос. Ну, так еще бы – выдающийся у Фарда нос. А потом он показался над водой весь. Пэлто крякнул, скинул сапоги – в компанию к кузнецовым. И шагнул в воду. Ухнул не хуже филина от того, как схватило дыхание, да пошел быстро-быстро, загребая воду ногами и руками.

Тело кузнеца было тяжелым – словно пропитался он тем железом, что всю жизнь ковал. Еле выволок его Пэлто на берег. И рухнул рядом. Зачем вытаскивал, спрашивается? Пусть бы упокоился кузнец на дне реки. А теперь могилу копай… Но Пэлто снова продолжил творить странные дела. Руки словно сами собой перевернули тяжелое тело, грудью себе на колени, спиной вверх. Пэлто, ругаясь сквозь зубы, стащил с Фарда заплечную перевязь с мечом, отбросил в сторону. И тяжелая ладонь мельника увесисто хлопнула по спине в синей мокрой рубахе, хлопнула раз, и второй, и третий. Во все стороны полетели капли.

Уж как обращаться с утопленниками, Пэлто знал. В омут у запруды и приходили топиться – в основном, обманутые девицы. За то время, что мельником был сам Пэлто, двое топилось. Одну успел достать, спас. А вторая головой ушиблась о камень, когда оступилась с плотины. Так и утонула. Чтобы в следующее полнолуние смеяться и брызгать водой. А уж сколько отец его повидал утопленников – Пэлто и не спрашивал.

Он так и хлопал – сам не знал, зачем. Но отчего-то, когда Фард вдруг зашелся хриплым кашлем, и горлом его пошла зеленая, с тиной, вода – не удивился. Время, видать, такое пришло. Что всему не наудивляешься.

Отпихнул от себя все извергающего из себя воду кузнеца, обхватил руками колени. Холодно. Мокрому, и у воды – особенно.

- Где?! Где… я?! – надсадно прокаркал Фард.

- Вставай да в дом пошли, - и сам пример подал, поднялся на ноги Пэлто. – Земля еще стыла, не ровен час, хворь схватим.

_______

Рубаха и штаны Пэлто оказались Фарду велики, да кто бы теперь на это внимание обратил. Главное, что сухо. Распечатан бочонок медовухи, выигранный на осенней ярмарке в Кнате. Куда теперь беречь-то? К въевшемуся в самые стены запаху муки добавилась тинная вонь от Фарда, невыветрившаяся гарь от пришлых, а поверху – аромат меда и трав из стоявших на столе двух дубовых жбанов.

Глухо стукнули друг о друга жбаны, мужчины отпили и одинаковым жестом вытерли усы. Фард покосился на внутреннее, мельничное колесо.

- Что случилось?

- Что-что… - Пэлто еще раз приложился к жбану. – Приворожили тебя ундины. Вот ты в реку и сиганул. А я не успел тебя удержать. Да и эти тут пришли.

- Кто?

Во время рассказа мельника Фард только головой качал. Не перебивал, слушал внимательно.

- Однако… - в один долгий глоток ополовинил жбан, отломил краюху ржаного. – Надо возвращаться в деревню.

- Нет больше деревни, - раздался вдруг третий, не принадлежащий ни мельнику, ни кузнецу, голос. Мужчины за столом обернулись. В дверях стояла Гут. Хромоножка Гут, ученица старой травницы, матушки Кыс, что жила на другом, дальнем от кузницы, краю деревни, почти уже в лесу.

Бледна Гут, даже бела, так, что рыжие ее волосы кажутся красными. Шатаясь, подходит к столу, берет двумя руками крепкий дубовый жбан, и, запрокинув голову, выпивает все, до дна. И падает на лавку рядом с Пэлто, утирая губы и лицо грязным передником. И лицо ее грязно, бледно и грязно. А глаза – пусты.

- Нет больше деревни, - чуть слышно повторяет хромоножка Гут, убогая сирота, жившая при травнице, матушке Кыс.

Пэлто молча встает, наполняет жбан и протягивает его Гут.

- Рассказывай.

__________

Они пришли по Зеленому тракту – да откуда бы им еще придти, другой дороги не было. Три десятка, вооруженные, верхом. И сразу - к кузне. Люди подумали сначала, что подковать лошадей нужно. Или починить упряжь. А потом, когда вспыхнула кровля кузни, поняли. Да поздно уже было.

Домик матушки Кыс горел лучше всего – это Гут хорошо видно было с опушки. Не дошла она чуть-чуть до дома – матушка ее за травами послала. А теперь Гут пряталась за деревом и смотрела. Как матушка Кыс стояла перед всадником на огромном вороном, выпрямившись во весь свой невеликий рост. Как дернулась ее голова под ударом руки в тяжелой металлической перчатке. Как пригвоздили ее маленькое тело к земле копьем. И как весело вспыхнула их с матушкой хижина, много там было сухих трав да настоек - занялось бурно.

А потом Гут развернулась и побежала. Но он уже почуял ее. И не уйти от него, не убежать. Учует – хуже пса, много хуже. Почует ее, настигнет, и тогда… тогда…

Она бежала, не разбирая дороги. Потому и провалилась в медвежью берлогу, да это и спасло ее. Свою зимнюю обитель лесной хозяин покинул недавно - и вонь там стояла страшная. Но она и выручила Гут. Ведь тот в чем-то и впрямь как пес, и эта вонь обманула его. Да и кони невольно обходило то место стороной. И погоня ушла прочь. В сторону мельницы.

____________

- Возвращаться надо. В деревню, - Фард тяжело уперся ладонями в стол.

- Чего ты там забыл? Все спалили, дома твоего нет, кузни тоже.

- Людей, - взгляд кузнец тяжел из-под нахмуренных бровей. – Людей надо похоронить. По обычаю нашему. А вдруг кто живой остался…

- Нет там живых, - покачала по-старушечьи головой Гут. – Да и хоронить нечего – кости одни обгорелые.

- И все равно…

- Они вернутся. Они не нашли, что искали.

- Кто – они?

- Так что же это? – подал голос молчавший до того Пэлто. – Все в деревне… умерли?

- Все.

- И Круглая Бисси?

- Говорю тебе – все!

- А я к ней свататься собрался, - выдохнул Пэлто и уткнулся носом в жбан.

В тишину мельницы вторгались звуки совсем идиллические – журчала река, чирикали птахи. Но вязкую тишины троих молчащих это никак не могло разорвать.

А потом снова заговорил хозяин.

- Кто же они? И зачем приходили?

Фард лишь вдохнул.

- Подати не заплатил староста? Может такое быть? – вслух рассуждал Пэлто.

- За неуплаченные подати не сжигают все дотла, - Гут снова принялась вытирать лицо передником. – Да и первым делом они пошли в кузницу.

- Да я знать не знаю, кто это были! – вскинулся Фард.

- А они не к тебе приходили, Фард. Не к тебе.

- Ты же сама сказала, что в кузню первым делом пошли! Хватит говорить загадками!

- Они хотели там найти. Не тебя. А кое-что другое.

И, вслед за Гут, и мельник, и кузнец, перевели взгляд на дальний конец стола. Где в промокших кожаных ножнах лежал меч.

- Откуда у тебя меч, Фард? – Пэлто нахмурился. Такого оружия - благородного, рыцарского, у них в деревне ни у кого не было. Но только сейчас он это сообразил. Что Фард пришел к нему с мечом за спиной. – Откуда?

- Сам, - нехотя ответил кузнец. – Сам выковал.

- Да ты в уме повредился! – Пэлто откинулся назад так, что ударился о стену. Почесал затылок. – Меч выковать – это ж умение нужно. Учиться надо. А ты-то… Серпы, косы, цепы. Ну, коня там перековать. Плуг починить. Но меч… Сказал бы ты правду, Фард – откуда у тебя меч. Украл?

Фард набычился еще сильнее. Видно было, хотел сказать, да не решался.

- Покажи меч, кузнец, - негромко попросила Гут.

- Да что ты-то, баба убогая, понимаешь в мечах… - начал было Пэлто и осекся. Фард протянул руку и подтянул к себе меч. И быстро вытянул за рукоять из ножен.

- Да быть такого не может… - выдохнул мельник.

И был он совершенно прав. Нельзя поверить, что этот клинок рожден в деревенской кузне, в которой подковывали коней и выправляли погнутые лемехи и серпы. Это был НАСТОЯЩИЙ меч. С рукоятью затейливой вязи. С широкой гардой. С тонким рисунком долов на клинке. И сам солнечный свет с пляшущими в нем пылинками, казалось, разрезался на осколки, касаясь острого края лезвия.

Гут, словно завороженная, протянула руку. И в самой близости от клинка руку отдернула.

- Он снился тебе? Да? Ты видел его во сне?! Отвечай!

Пэлто переводил ничего не понимающий взгляд с лица кузнеца на перепачканное землею лицо хромоножки Гут. В каждой деревне бывают такие – убогие, калечные. Над ними смеются – но не сильно, люди же, не звери. Дети дразнят – но детям надо кого-то дразнить. И каждый думает: «Хорошо, что я-то не таков. Со мной-то все в порядке. Руки-ноги на месте, здоров, не увечен». В их деревне такой была хромоножка Гут. Подобранная где-то деревенской травницей, матушкой Кыс, с одной ногой короче другой, с небольшим горбом, и глаз один смотрит на длинный кривой нос, а другой всегда в сторону. Здоровенная, как мужик, сильная, с волосами цвета морковки. Впрочем, особо обижать ее - нет, не обижали. Нету дураков ссориться с матушкой Кыс. Но подсмеивались – больше за спиной, конечно. А теперь эта убогая разговаривала с уважаемым человеком, с кузнецом Фардом, да как разговаривала! Ответ с него требовала.

- Да, - понурил голову Фард. – Снился. Во сне пришел.

Первый раз меч ему приснился еще осенью. Фард тогда вечером к реке пошел. И услышал смех – серебряный, колокольчиком. То смеялись ундины. И в ту ночь он в первый раз увидел во сне клинок. А уж потом он стал приходить к нему почти каждую ночь во сне. И даже при свете дня Фард мог, закрыв глаза, представить его. Рисунок долов. Форму гарды. Вязь на рукоятке.

А потом он стал видеть во сне, как кует меч. До самых мелочей, то тонкостей кузнечных. И после того, как солнце повернуло на лето, Фард принялся за работу. И сам теперь не верил, что сделал это. Да как иначе по-другому объяснить то, что клинок теперь лежит перед ним. Сам, собственными руками и сотворил это чудо.

Гут вздохнула. Теперь уже ладони обтерла передником. Руку протянула к лезвию, дыхание задержала, но все-таки решилась - коснулась края. И отдернула тут же, да поздно – палец ее заалел, и красная капля осталась на клинке. Но недолго. Миг – и нет капли крови на мече, словно растворилась в темно-сером металле.

Пэлто смотрел на это, раскрыв рот. Да и Фард только что не охнул. А Гут прижала ладони к лицу и забубнила что-то в них. А потом отняла руки и прямо в глаза ему взглянула.

- Ты дал клинку свою кровь?

Не стал Фард ей отвечать. Да и не нужен был ей ответ, она знала его и так. Это он по глазам ее понял. Зеленые, как подернутая морозцем трава, глаза убогой сироты, подобранной матушкой Кыс, хромой, кривой и горбатой девки смотрели на него сейчас прямо. Не кося. И в этих глазах плескалась ярость.

- Что же ты натворил, кузнец Фард…