Занимательные факты из истории медицины. «Отец» русской хирургии

«Отец» русской хирургии

Великий русский хирург Н.И. Пирогов производил ампутацию бедра за 4-7 минут, высокое сечение мочевого пузыря за 2 минуты, удаление молочной железы за 1,5 минуты, костно-пластическую ампутацию голени за 8 минут.

Источник: Островский В.Ю. Борьба с болью. – М.: Знание, 1983. – С.22-23

За 14 лет работы в Военно-медицинской академии Н.И.Пирогов лично сделал около одиннадцати тысяч вскрытий, в том числе 800 тел людей, умерших от холеры. За год с небольшим пребывания Пирогова в Крыму во время осады Севастополя (1854-55) было произведено 5000 ампутаций, причём только 400 без его непосредственного участия.

Из рассказа А.М.Крупской, одной из сестёр милосердия в осаждённом Севастополе 1854 года: «Солдаты прямо считали Пирогова способным творить чудеса. Однажды на перевязочный пункт несли на носилках солдата без головы; доктор стоял в дверях, махал руками и кричал солдатам: «Куда несёте? Ведь видите, что он без головы». «Ничего, ваше благородие, - отвечали солдаты, - голову несут за нами; господин Пирогов как-нибудь привяжет, авось ещё пригодится наш брат солдат…»

Источник: Вагнер Е.А., Росновский А.А., Ягупов П.Д. О самовоспитании врача.- М., с. 58.

Пирогов дал классическое определение шока, которое до сих пор цитируется во всех руководствах и почти в каждой статье, посвященной учению о шоке. «Клинические описания Пирогова настолько полны, настолько ярки и точны, что каждый из нас, хирургов, хотя бы и наблюдавший сотни случаев шока, затруднится что-либо прибавить к описанной Пироговым клинической картине", - пишет академик Н. Н. Бурденко. "С оторванною рукою или ногою лежит такой окоченелый на перевязочном пункте неподвижно; он не кричит, не вопит, не жалуется, не принимает ни в чем участия и ничего не требует; тело его холодно, лицо бледно, как у трупа; взгляд неподвижен и обращен вдаль; пульс - как нитка, едва заметен под пальцем и с частыми перебежками. На вопросы окоченелый или вовсе не отвечает, или только про себя, чуть слышным шепотом; дыхание также едва приметно. Рана и кожа почти вовсе нечувствительны; но если больной нерв, висящий из раны, будет чем-нибудь раздражен, то больной одним легким сокращением личных мускулов обнаруживает признак чувства. Иногда это состояние проходит через несколько часов от употребления возбуждающих средств; иногда же оно продолжается без перемены до самой смерти. Окоченения нельзя объяснить большою потерею крови и слабостью от анемии; нередко окоченелый раненый не имел вовсе кровотечения, да и те раненые, которые приносятся на перевязочный пункт с сильным кровотечением, вовсе не таковы: они лежат или в глубоком обмороке или в судорогах. При окоченении нет ни судорог, ни обморока. Его нельзя считать и за сотрясение мозга. Окоченелый не потерял совершенно сознания; он не то, что вовсе не сознает своего страдания, он как будто бы весь в него погрузился, как будто затих и окоченел в нем".

Источник: труды Н. И. Пирогова.

Метод ледяной анатомии

Нестор русской хирургии, Василий Иванович Разумовский, в 1910 г. о замороженных распилах Пирогова писал следующее: "Его гений использовал наши северные морозы на благо человечества. Пирогов с его энергией, свойственной, может быть, только гениальным натурам, приступил к колоссальному анатомическому труду... И в результате многолетних, неусыпных трудов - бессмертный памятник, не имеющий себе равного. Этот труд обессмертил имя Пирогова и доказал, что русская научная медицина имеет право на уважение всего образованного мира".

Другой современник этого гениального открытия, доктор А. Л. Эберман, рассказывая в своих воспоминаниях, как велась работа распилов на замороженных трупах, говорит: "Проходя поздно вечером мимо анатомического здания Академии, старого, невзрачного деревянного барака, я не раз видел стоящую у подъезда, занесенную снегом кибитку Николая Ивановича Пирогова. Сам Пирогов работал в своем маленьком холодном кабинете над замороженными распилами частей человеческого тела, отмечая на снятых с них рисунках топографию распилов. Боясь порчи препаратов, Пирогов просиживал до глубокой ночи, до зари, не щадя себя. Мы, люди обыдённые, проходили часто безо всякого внимания мимо того предмета, который в голове гениального человека рождает творческую мысль. Николай Иванович Пирогов, проезжая часто по Сенной площади, где зимой обыкновенно в морозные базарные дни расставлены были рассеченные поперек замороженные свиные туши, обратил на них свое внимание и стал замораживать человеческие трупы, делать распилы их в различных направлениях и изучать топографическое отношение органов и частей между собой". Сам Пирогов так пишет об этих распилах в своей краткой автобиографии: "Вышли превосходные препараты, чрезвычайно поучительные для врачей. Положение многих органов (сердца, желудка, кишек) оказалось вовсе не таким, как оно представляется обыкновенно при вскрытиях, когда от давления воздуха и нарушения целости герметически закрытых полостей это положение изменяется до крайности. И в Германии и во Франции пробовали потом подражать мне, но я смело могу утверждать, что никто еще не представил такого полного изображения нормального положения органов, как я". Полное название этого замечательного труда: "Anatomia topographica sectionibus, per corpus humanum congelatum triplice directione ductis, illustrata" (изд. 1852-1859 гг.), 4 тома, рисунки (224 таблицы, на которых представлено 970 распилов) и объяснительный текст на латинском языке на 768 страницах. Этот замечательный, поистине титанический труд создал Пирогову мировую славу и является до сих пор непревзойденным классическим образцом топографо-анатомического атласа. Академия наук отметила этот гениальный вклад в науку большой Демидовской премией. Этот труд еще долго-долго будет служить источником знаний для многих поколений анатомов и хирургов. В связи с "ледяной анатомией" (замороженными распилами) Пирогова нельзя не отметить следующий интересный эпизод. В 1836 г., правда, совсем с другой целью, профессор анатомии Академии художеств {С.-Петербург) Илья Васильевич Буяльский, по предложению президента той же академии Оленина - "снять форму с замороженного препарированного тела"- отпрепарировал все поверхностные мышцы трупа, применив при этом действие холода. Вот как "Художественная газета" (№ 4, 1836 г.) в то время об этом писала: "В нынешнем году, в январе месяце, И. В. Буяльский выбрал из числа мертвых тел, доставленных в анатомический театр, один мужской кадавер, самый стройный, и, дав членам красивое и вместе поучительное положение, велел заморозить, чему и погода вполне благоприятствовала. Тело было потом внесено в препарационную залу - поверхность его немного оттаяна, и господин Буяльский со своим адъюнктом, прозектором и его помощником с большим тщанием в течение 5-ти дней отпрепарировали все мускулы в настоящей их полноте, выносив, смотря по надобности, тело на мороз. Вслед за сим снята была снята с препарата гипсовая форма и отлита статуя, которая представляет лежащее на спине стройное мужеское тело с поверхними мускулами (без кожи). Все художники, видевшие ее, отдали полную похвалу как красивому и умному расположению членов фигуры, так и искусству, с каковым сохранена пропорция полноты частей и их форма". Так появилась знаменитая и единственная в своем роде статуя «Лежащее тело», которая до сих пор служит прекрасным пособием к изучению пластической анатомии. Президент Академии распорядился об отливке нескольких таких же статуй для Лондонской, Парижской и других Академий.

Приведенный частный факт, однако, нисколько не умаляет гениального открытия Пирогова и ничуть не оспаривает его приоритет в вопросе о замороженных распилах. Творцом "ледяной анатомии" бесспорно и безапелляционно является Николай Иванович Пирогов.

Источник: http://medicinform.net/history/ludi/pirogov.htm

Первоисточники по теме

Вопросы:

Какие аргументы в пользу естественного вскармливания младенцев до года приводит С. Г. Зыбелин?

С. Г. Зыбелин

Слово о способе, как предупредить можно немаловажную между прочими медленного умножения народа причину, состоящую в неприличной пище, младенцам даваемой в первые месяцы их жизни июня 30 дня 1780 года (фрагменты).

Ложное совсем мнение, что чем густее и больше младенец принимает пищи, тем бывает крепче и сильнее. Ибо сему совершенно противное приключается и во взрослых, то кольми паче младенец будучи весь еще самая слабость, снести не может излишней и несваримой пищи. Следовательно, чем он слабее и ближе от дня рождения, тем меньше кормить и тончайшую пищу ему давать должно, а не такую, как обыкновенно, особливо в простом народе употребляют, сырую крупу варя с мо­локом под именем каши, которая приготовлена будучи без закисания, следовательно клейкость ей свойственная через то не уменьшена, воздух не выгнан, сырость и лип­кость оставшаяся затворяет только тончайшие сосуды, а не питает. Равномерное действие производят жеванные крендели, баранки, пряники и сему подобные и столь же густую составляют и несваримую пищу, как и прежняя, которая почти подобно медленному яду премножество младенцев погубляет. Неоднократно случалось видеть в питаемых такою пищею младенцах перемену, или как бы борьбу здоровья с болезнями, которых победа немедлен­но склонялась на ту или другую сторону, где или воз­держанность от густой пищи предписанная наблюдаема была, или как скоро погрешность и преступление начи­налось от воспитателей, так что как скоро по запреще­нии давания такой пищи почувствовав спокойствие и облегчение младенца, начнут давать ту же пищу, то младенец опять занемогает и тем же припадком снова подвергается. Но как увидя сие удержаться от сей пищи, то все болезненные беспокойства минуют, и так сии не­повинные жертвы кажется сим образом со смертию бо­ролись и, наконец, или превозмогали или ей повергались единственно от той грубой и неприличной им пищи. Послушные же воспитатели или родители когда не пре­небрегали сей осторожности, наконец, детей в живых удер­жали, и оными теперь утешаются, коих прежде ежегодно почти лишались к своему сожалению.

Но спросят меня, чем же кормить их должно, чтобы они были довольно сыты и чтоб в силах укреплялись и возрастали? Ответ всем толь есть известен, что не тре­бовалось бы кажется и дальнейшего от меня изъяснения. Ибо на что иное природа приуготовляет к сему времени особливый сок в теле матери, как не на питание рожден­ного, которой притом и такой, что заключает в себе, как довольную пищу, так вместе и питие на свет произведенно­му, и до того времени оной отделяется в довольном ко­личестве, пока оное не нужным будет для воспитываемо­го. Не убеждает ли и не учит ли сему сама природа, пекущаяся о нас? Не должно ли повиноваться ее гласу и следовать ее наставлениям в сем случае. Многие уповательно для того на одно молоко не по­лагаются в воспитании, что оное кажется им не имеет довольно частиц для совершенного насыщения младенца, и заключая из его жидкости почитают больше водяным, нежели питательным и потому употребляют его для еди­ного питья только, а не для пищи. Но сие мнение весьма несправедливо: во-первых оное хотя и жидкость свою имеет, однако сия не только невредна, но тем еще и полезнее, что составляя вместе и пищу и питье, по всем тончайшим жилам удобно проходить может, и тем всякой и малейшей частице тела свою часть беспрепятственно сообщает и нигде не останавливается, повсюду проте­кает без замедления. Сохранение совершенного здо­ровья и во взрослых зависит наипаче от большого количества жидкостей, нежели от твердых частей, которые бы одни конечно вреднее были, нежели когда сих меньше, а тех больше в пище и питье принимается. Во-вторых, количество густых частей и в молоке весьма довольное для младенца находится: известно, что оное состоит из трех частей, т. е. из воды, сыру и масла, по разделении которых в коровьем молоке, например в ап­текарском фунте, содержится сыру около 26 золотников и 5 золотников масла, прочее составляет вода, и так молоко почти третью часть густых частей в себе содер­жит. Следовательно когда месячный младенец например полфунта а полугодовой полтора фунта в сутки выпи­вает, то первый около 15 золотников, считая вместе и масло, а второй более 40 золотников густых частей в сутки получит. Сие количество не только весьма довольно для младенца, но и излишнее, почему и природа челове­ческое молоко для воспитания человека гораздо жиже производит. Сверх сего не меньше доказывают довольную пищу в молоке содержащуюся и те приключения, в кото­рых и взрослым предписывается иногда единственно оного употребления как для пищи, так и для лекарства, и сим образом самые ослабевшие не только через долгое время жизнь свою продолжают, но нередко и совершенно по­лучают прежнее здоровье. Притом же известно, что це­лые некоторые народы, не употребляя никакой другой пищи кроме молока, через всю свою жизнь одним им питаясь до ста лет благополучно достигали, то кольми паче мла­денец, только нежное и самое слабое тело имеющий и без движения находяся, всегда между здоровьем и бо­лезнью еще зыблющийся, не должен ли быть сею пищею доволен, которая уже в теле природою животного совсем приготовлена будучи, и соками жизненными наполнена, с телом младенца конечно большее сходство имеет, не­жели все прочие, человеческим изобретением приготов­ляемые пищи. При сем же оная столь нежна и умерена во всем, что ни кислоты, тем меньше щелочности, и другой остроты никакой не имеет, но вкусу сладкого и приятного, жажду не только не производит, но и утоляет.

Первоисточник № 2 по теме

Вопросы:

Биограф Пирогова - доктор Волков (Ядрино) о "Хирургической анатомии артериальных стволов и фасций" пишет: "Учение о фасциях Пирогова есть ключ ко всей анатомии - в этом и состоит все гениальное открытие Пирогова, ясно и отчетливо сознавшего революционизирующее значение своего метода". Как Вы понимаете это утверждение? Какой новой отрасли научного знания положил начало этот труд?

Н. И. Пирогов

"Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций"(фрагменты)

В этом труде я представляю на суд общества плод моих восьмилетних занятий. Предмет и цель его так ясны, что я мог бы не терять времени на предисловие и приступить к делу, если бы и не знал, что и в настоящее время встречаются еще ученые, которые не хотят убедиться в пользе хирургической анатомии. Кто, например, из моих соотечественников поверит мне, если я расскажу, что в такой просвещенной стране, как Германия, можно встретить знаменитых профессоров, которые с кафедры говорят о бесполезности анатомических знаний для хирургов. Кто мне поверит, что их способ отыскивания того или другого артериального ствола сводится исключительно на осязание: "следует ощупать биение артерии и перевязывать все то, откуда брызжет кровь"- вот их учение!! Я сам был свидетелем того, как один из таких знаменитых хирургов утверждал, что знание анатомии не в состоянии облегчить отыскивание плечевой артерии, а другой, окруженный массой своих слушателей, насмехался над определением положения нижней надчревной артерии по отношению ее к грыжам, называя это ..пустыми бреднями", и уверял, что "при грыжесечении он много раз нарочно старался поранить эту артерию, но - безуспешно! (…)Я не буду более распространяться об этом, - не буду увеличивать, таким образом, списка человеческих заблуждений и, пока не отживет свой век принцип - "пренебрегать всем, - что мы сами не знаем, или не желаем знать и не хотеть, - чтобы об этом знали и другие", до тех пор будут провозглашаться в аудиториях с высоты академических кафедр подобные приведенным сенсации ученых. Не личная неприязнь, не зависть к заслугам этих врачей, справедливо пользующихся уважением всей Европы, заставляют меня приводить в пример их заблуждения. Впечатление, которое произвели на меня их слова, до сих пор так живо, так противоположно моим взглядам на науку и направлению моих занятий, авторитет этих ученых, их влияние на молодых медиков так велики, что я не могу не высказать моего негодования по этому поводу. (…) До поездки моей в Германию мне ни разу не приходила мысль о том, что образованный врач, основательно занимающийся своей "наукой, может сомневаться в пользе анатомии для хирурга... С какой точностью и простотою, как рационально и верно можно найти артерию, руководясь положением этих фиброзных пластинок! Каждым сечением скальпеля разрезается известный слой, и вся операция оканчивается в точно определенный промежуток времени.