Некоторые аспекты истории болезни и аналитический процесс, предшествующий первому сновидению

Придя на консультацию, доктор Б. бесцветным и моно­тонным тоном пересказал скучную историю болезни, как если бы он представлял случай какого-то другого человека. На консультацию его направил психиатр, лечивший его отца, хирурга, по поводу рецидива депрессивных состояний. Док­тор Б. подумывал о разводе, однако ощущал полное бесси­лие из-за колебаний и неспособности предпринять реалис­тичные шаги. Кроме того, он не мог найти в себе ни сил, ни желания написать диссертацию, необходимую для офици­ального подтверждения медицинской степени. Он полагал свою эмоциональную тупость и недостаток эффективности («моя британская флегматичность») врожденной. Однако мне стало ясно, что здесь большое значение сыграл его выбор жены — женщины красивой, но эпилептического склада, с истерическим и импульсивным характером. Он бессознатель­но искал в ней отсутствовавшие у него самого эмоции. Тем не менее, брак его не удался, главным образом, потому, что он не мог выносить ее драматического поведения, сильного желания любви и потребности в ласке.

[189]

Хотя внешне он был привлекателен, лицо его оставалось неподвижным, вызывая в памяти образ безжизненной пус­тыни. Но где-то далеко в глубине просматривались психи­ческие землетрясения, отголоски которых были настолько слабыми, что для их обнаружения требовался сейсмограф. Мне пришлось спросить его о матери, и он описал ее глу­боко одержимой, озабоченной чистотой своей мебели (ко­торую нельзя было переставлять) и своих детей, а также их хорошим поведением. В ходе расспросов он признался, что у него есть сестра, моложе его на один год, но при этом утверждал, что она ничего не значит для него. Спустя не­сколько месяцев он упомянул, что в детстве сестра серьез­но страдала анорексией, сопровождавшейся хронической рвотой, и опасность смертельного исхода служила причи­ной постоянных родительских забот и тревог.

После того, как я согласился пройти с ним курс психо­анализа, он добавил, что очень стесненно чувствует себя в кафе и даже не может подойти к стойке и заказать себе выпить; кроме того, его голос стал таким слабым, что зна­комые перестали обращать внимания на то, что он говорит. В течение первых месяцев анализа я вынужден был подо­двигать кресло поближе к кушетке и наклоняться, чтобы услышать его, и отыскивать представляющие для меня ин­терес моменты в его однообразной, нечленораздельной речи.

Примерно после двух месяцев представления материала без признаков спонтанности или тревоги, но отличающего­ся холодной и сдержанной вежливостью, однажды он с ле­дяной и издевательской враждебностью очень громко ска­зал мне, что я точно такой, как его отец. У отца было очень много книг, а он как раз заметил мою полную «Британскую энциклопедию». Мы совсем не могли обсуждать то, что было важным для него.Он утверждал, что его отец интересовался только историей и архитектурой Ассирии и Вавилонии, все­гда готов был читать ему лекции на эту тему, не осознавая, что эти вопросы совершенно не интересуют сына. Однаж­ды, после короткого периода такого враждебного и несколь­ко параноидного отцовского трансфера, он неожиданно сказал, что удивлен тем, что считает меня похожим на сво­его отца, поскольку с изумлением обнаружил, что я внима-

[190]

тельно прислушиваюсь ко всему,что он говорит, а это оз­начает искренний интерес к нему и его проблемам. Однако этот прилив положительных эмоций очень быстро испугал его, и вскоре он снова вернулся в свое тусклое «я».

Постепенно я начал осознавать, что важные части его личности были не с ним, когда он находился на сеансе со мной.Описание плохого состояния его автомобиля, едва способ­ного передвигаться, позволило мне понять, что автомобиль представляет неосознаваемую депрессивную часть его лич­ности. Пациент не мог предпринять необходимые для раз­вода шаги главным образом потому, что важные инстинк­тивные части его личности представляла его жена. С одной стороны, он хотел избавиться от них, с другой — бессозна­тельно боялся разлучиться с существенными аспектами Я. Эпилептические припадки и истерические кризисы жены представляли его неконтролируемую часть, пугающую и психотическую, поэтому сознательное желание (без чувства вины) смерти жены было связано со стремлением покон­чить с этой спроецированной на нее частью самого себя.

Потом он вспоминал свою юность. Из-за депрессивного страха родителей перед бедностью зимой, для экономии тепла, ему приходилось жить в одной комнате с сестрой. Он старался не смотреть, как она раздевается и выходил из душевного равновесия от малейшего сексуального ощуще­ния или мысли. Но он часто наблюдал, как раздевается де­вушка в доме, расположенном напротив,и удивлялся, поче­му это так важно для него, ведь практически он не мог ничего видеть. Впервые за время анализа в его голосе про­звучал призыв о помощи или понимании. Я предположил, что один из аспектов² его поведения представлен стремле­нием сохранить активную сексуальность посредством пере­несения ее на объект, находящийся на значительном рас­стоянии; ибо в той ситуации, когда он жил в одной комна­те с сестрой, он ощущал необходимость подавить свою сексуальность — и таким образом подавить жизненно важ­ную часть самого себя. С этого момента его отношение ко мне и к психоанализу стало намного более живым.

[191]

Первое сновидение

Вскоре он рассказал о визите своих родителей. Прежде он представлял их утомляющими и скучными. На этот раз он рассказал, что мать привезла ему торт, который испекла сама. Во время следующего сеанса в нем проявлялась боль­шая радость жизни, с некоторыми признаками теплоты и благодарности по отношению к матери. Казалось очевид­ным, что подаренный торт вместе с проделанной аналити­ческой работой внесли свой вклад в формирование хоро­шего внутреннего представления о любящей матери, свя­занной с доброй кормящей грудью. Но когда я предложил это в качестве интерпретации, он снисходительно рассме­ялся и заверил меня (как иностранца), что во Франции в том, что приезжающие из провинции в Париж матери везут своим, даже взрослым, детям торт, нет ничего особенного. Тем не менее, на следующем сеансе он рассказал о своем первом в психоанализе сновидении, очень его удивившем, так как уже многие годы у него не возникало даже ощущения, что ему что-то снилось.

Он находился в фойе кинотеатра, но не решался зайти и посмотреть фильм. Пока он колебался, к нему подошла жен­щина, встала перед ним на колени, сняла ему брюки, взяла пенис в рот и начала страстно сосать. Он получил некоторое удовольствие, но, главным образом, удивлялся страстному не­терпению девушки. Окружающие люди видели все это, но осо­бого интереса не проявляли.

Первые ассоциации были связаны с психоанализом — с его склонностью оставаться перед комнатой для психоана­лиза, не решаясь пройти вперед и посмотреть фильм о сво­ей внутренней жизни. Мы пришли к пониманию, что де­вушка (символизирующая аналитика, но также и сестру) представляла его собственные страстные желания, тогда как

[192]

их объект, пенис-грудь, принадлежал ему. Множество под­разумеваемых ассоциаций появилось уже в переносе, и я был поражен богатством ассоциаций на этом и последую­щих сеансах.

Примерно треть психоанализа этого пациента можно считать связанной с его сновидением. Однако из этого сложного материала я выделю только одну тему — его пас­сивную фемининность. Требовалась ее дифференциация, чтобы нормальная восприимчивость могла сменить агрес­сивный, сильно контролирующий аспект, мешающий ста­новлению нормальной женской позиции (Klein, 1932), а так­же ее интеграции (Begoin и Gammill, 1975; David, 1975). Эта интеграция, необходимая для полного восприятия самого раннего, преимущественно орального варианта Эдипова комплекса, как в прямой, так и в инвертированной фор­мах, осуществляется в результате успешного развития де­прессивной позиции. Результирующая ранняя идентифи­кация с отцовским пенисом представляется необходимой для адекватного функционирования экрана сновидения. Идентификация в более позднем детском психоанализе на­блюдается с рукой, двигающей игрушки по поверхности стола, или рисующей³.

Обсуждение

Тезис Левина (Lewin, 1946) о том, что экран сновиде­ния связан с еженощным сосанием груди перед отходом ко сну, с ее трансформацией из выпуклой формы в упло­щенную поверхность, представлял теоретический интерес, но возникал вопрос его клинического значения и исполь­зования. В нем содержался важный намек: «Спящий иден­тифицировал себя с грудью, поглощал и удерживал все части самого себя, не появляющиеся или не символизиру­емые в явном содержании сновидения». Позднее Левин (Lewin, 1955) заявляет: «Мы знаем, что сновидение — это исполнение желания и коммуникация...»и явный текст сно­видения совпадает с открытым аналитическим материа-

[193]

лом, а выраженные в явной форме латентные мысли ста­новятся предсознательными. Формирование сновидения мож­но сравнить со «становлением психоаналитической ситуа­ции». Он также предполагает, что содержание пустого сно­видения выражает «сильные, примитивные, непосредственные переживания ребенка в ситуации кормления,включая сон у груди» [курсив мой].

В отношении клинического материала я хочу подчерк­нуть несколько моментов. Чтобы уловить даже малейшие признаки аффекта и материала, связанного с остатками подлинного личного «я» моего пациента, необходимо было проявить максимум внимания. Существенно важным было не только принять от пациента выражение сильной враж­дебности, но и суметь удержать проекцию образа ненавис­тного отца, пробудившегося в ходе аналитического процес­са. Позднее стало очевидно, что его отец, поглощенный нарциссическим интересом к книгам, охватывал и образ матери, укрывшейся за своими обсессивными защитами, опасающейся встречи с сильными (в прошлом) чувствами любви и ненависти моего пациента и его отчаянием.

Но в равной степени было важно суметь принять проек­цию хорошего, даже идеализированного родителя, вмеща­ющего в ходе первоначальной фазы анализа проецируемые хорошие части «я» пациента. Кляйн (Klein, 1946) подчерки­вала: «Проекция хороших чувств и хороших частей «я» на мать существенно необходима для способности младенца развить позитивные объектные отношения и интегрировать свое эго». Депрессивная мать или отец из-за чувства вины неспособны адекватно принять этот существенно важный вклад в восприятие их как хороших и любящих родителей. Обсессивные защиты также мешают способности прини­мать и иметь дело с внезапными флуктуациями между силь­ной примитивной любовью, связанной с идеализированными проекциями, и гневом и деструктивной ненавистью, связанными с проекциями преследования.

По мере роста уверенности пациента в моей способнос­ти вмещать его проекции у него уменьшалась необходи­мость подавлять свой внутренний мир и ощущения или проецировать их в иное место. Было важно помочь ему ло-

[194]

кализовать части его «я»⁴, проецируемые им на других лю­дей или вещи (его жена и автомобиль), и понять причины этих проекций. Чтобы собрать эти рассредоточенные части в трансфере, требуется значительное время.

Бион (Bion,1962, 1963) и другие, продолжившие работу Кляйн (например, Segal, 1964, в отношении развития фан­тазии), подчеркивали значение нормальной проективной идентификации как самой ранней коммуникативной формы психического отношения ребенка к матери. Ввиду того⁵ необходимо, чтобы мать была способна принять про­екции его примитивных частей, чувств и тревожных ситуа­ций, вместить их в себя, дабы интуитивно понять, а затем соответствующим образом ответить на них заботой, любо­вью и пониманием. При нормальном развитии ребенок постепенно идентифицируется с этими материнскими фун­кциями. В качестве одного из элементов такой способнос­ти материнской трансформации Бион (Bion, 1962) выделя­ет необходимость того, что он называет «материнскими мечтаниями»⁶ и что, вероятно, можно считать аналогич­ным «свободно плавающему вниманию» аналитика по от­ношению к пациенту.

Однако вернемся к клиническому материалу. В предше­ствующих первому сновидению сеансах можно выделить следующие решающие шаги: (1) интерпретация вынесения пациентом на расстояние своей либидной, жизненно важ­ной части самого себя, результатом которой явилось воз­вращение ее аналитиком; (2) визит матери, привезшей торт, очевидно интроецированный в своем символическом зна­чении; (3) моя интерпретация, связывающая это современ­ное событие, текущий трансфер и прошлое. Айзек Элмхерст (Isaacs Elmhirst, 1978) продемонстрировал, как можно связать успешность изменчивой интерпретации с работой Биона и Бика (Bion и Bick,1968).

В моем случае, когда я мог следить за процессом посте­пенно, первое сновидение появилось после материала, сви­детельствующего об интроекции хорошей груди, и всегда прямо или косвенно связанного с трансфером. Однако хо­рошая грудь связывалась не только с источником хорошего питания, но также и с источником понимания, что свиде-

[195]

тельствовало о ее способности вмещать («туалетная грудь», описанная Мельтцером (Meltzer, 1967)). В первые годы жизни мать, главным образом, воспринимается как грудь, а ее понимание преимущественно передается ее манерой кор­мления, лаской и держанием своего ребенка на руках (Winnicott, 1960).

Хотя Левин (Lewin, 955) сформулировал положение об интроективной идентификации с грудью только при обра­зовании экрана сновидения, он предоставляет свидетель­ства проективной идентификации при пробуждении «трансферентных высказываний у пациентов, выражавших свое до-Эдиповое желание спать у груди через фантазии, в кото­рых они занимали то же самое место, что и аналитик, как если бы могли войти прямо в него или пройти через него. Это необычное размещение аналитика: ему отводится мес­то самого сна».

Кляйн (Klein, 1946) подчеркивала значение интернализированной хорошей груди как «фокальной точки эго ... определяющей построение эго». В своей работе, явившейся крупным вкладом в психоаналитическую теорию сновиде­ния, Фейн и Девид (Fain и David,1963) обсуждают вопрос о том, что способность к богатому развитию жизни в снови­дениях является отражением «тесного контакта с объектом, доступным для ребенка, введенным в его концептуальный мир ... передавая ему способность [к развитию] ... так стра­стно желаемую». В противоположность этому, при серьез­ных психосоматических случаях со скудными сновидения­ми и недостаточно активными фантазиями, Марти и др. (Marty et al.1963) отмечают «отсутствие ссылки на живой внутренний объект». Фейн и Девид (Fain и David, 1963), по-видимому, разделяют мою точку зрения в отношении того, что развитие жизни в сновидении сопутствует тече­нию аналитического процесса при удовлетворительном пси­хоанализе:

«Каждый момент либидного развития объясняется ак­центуацией структурных аналогий между эмоциональной атмосферой сеанса и тем, что проявляется в сновидени­ях, пересказанных в ходе этого сеанса. Соответственно,

[196]

сновидения уже не кажутся инородными телами, а, на­против, гармонируют с ним. Этому состоянию способ­ствует и активирует его постоянное присутствие психо­аналитика в концептуальном мире пациента»

(с.249).

Левин (Lewin, 1946) предположил, что экран сновиде­ния включает кожное (тактильное) дополнение, важность которого показана в исследованиях Бика (Bick,1968). От многих авторов мы знаем, что на протяжении периода пре­обладания орального либидо грудь психически ассоцииру­ется и даже ассимилирует некоторые аспекты отношения ребенка к матери. В выражении лица и в глазах матери⁷ ребенок начинает видеть некоторые признаки влияния своих проекций; он может чувствовать, как ее тело и кожа отно­сятся к его собственным и реагируют на них. Таким обра­зом, он выступает свидетелем некоторых трансформаций, осуществляемых матерью с его примитивными коммуника­циями, а также приемником ее реакций.

В этом свете интернализация груди вместе со всеми выра­жаемыми ею материнскими частями и функциями имеет пер­востепенное значение,так как позволяет начать внутренний «диалог» с первым интернализированным объектом любви ребенка. Поэтому я полностью согласен с Канзером (Kanzer,1955): «Таким образом, спящий никогда не бывает одинок в полном смысле слова, он спит со своим интроецированным хорошим объектом. «Экран сновидения» является следом и свидетельством партнера по сновидению». Он так­же подчеркивает значение внутренней коммуникации в ходе сновидения и той точки зрения, что объектные отношения являются «элементарными единицами психики — структур­но, динамически и экономически». Однако он не связывает внутреннюю коммуникацию с проективной идентификаци­ей, как было ранее предложено мною (1970).

В перспективе, которую я пытался разработать, снови­дец будет иметь внутреннее психическое пространство, по­лучаемое из своего самого первого объектного отношения, в (на) которое он на регрессивном языке зрительных обра­зов⁸ может проецировать представления своих желаний и

[197]

конфликтов и надеяться, что его желания будут исполне­ны, а тревога облегчена интернализированной материнс­кой грудью, как в раннем детстве. Но такое внутреннее удов­летворение часто бывает незавершенным, и поэтому суще­ствуют части сновидца, которые, выражаясь словами Левина, «появляются (и должны появляться) обрисованными или символизированными в явном содержании сновидения»; и всегда существует какое-то желание (часто подавляемое стра­хом, чувством вины или стыда) рассказать запомнившееся сновидение другому человеку. Гермина Гуг-Гельмут (Von Hug-Hellmuth,1921) отмечала, что, даже несмотря на скры­тое недоверие ребенка, «его первая позиция в начале лече­ния является, главным образом, сильным положительным трансфером, благодаря тому, что аналитик, сочувственно и спокойно выслушивая, реализует скрытый идеал отца или матери!"[Курсив мой]. Таким образом и в этой сфере мы видим комплементарность взаимодействий внутреннего и внешнего миров.

Фрейд (1926) пишет: «внешняя (реальная) опасность дол­жна быть интернализирована, чтобы стать значимой для эго». Мне представляется, что работа Фрейда косвенно, а работа Кляйн прямо подразумевают, что любая эмоционально важ­ная ситуация должна быть интернализирована, (в том чис­ле представлена в сновидении), чтобы стать «значимой для эго». Но значимость для эго, кроме того, подразумевает комплексное развитие способности мыслить, которую Бион называет альфа-функцией; с ее помощью события, затра­гивающие личность, трансформируются в «мысли сновиде­ния», центральное необходимое условие мышления. Бион (Bion,1962) пишет: «Если пациент не может трансформи­ровать свои эмоциональные переживания в альфа-элемен­ты, он не увидит сновидения; альфа-функция трансформи­рует чувственные впечатления в элементы, напоминающие зрительные образы и фактически идентичные с ними». Он также говорит (1963): «С точки зрения значения, мышле­ние зависит от успешной интроекции хорошей груди, пер­воначально ответственной за выполнение альфа-функции».

Я хочу подчеркнуть, что стабилизация хорошей внутрен­ней груди требует длительной проработки депрессивной

[198]

позиции (Meltzer, 1967). За первый длительный летний от­пуск мой пациент регрессировал до своего предшествую­щего шизоидного состояния и временно утратил способ­ность видеть сновидения. Потребовалось несколько недель аналитической работы, чтобы восстановить эту функцию, впоследствии оставшуюся ненарушенной. Хотя оставалось еще много работы для развития депрессивной позиции, в целом можно сказать, что хорошая внутренняя грудь в сво­ем «экране сновидения» и взаимосвязанные «альфа-функ­ция» и структурные, динамические и экономические роли хорошо определились⁹. Вместе с этим отношение пациента к самому себе стало намного более живым и осмысленным, а его аффекты обогатились и приобрели разнообразие. В дополнение к этому улучшились его взаимоотношения с другими людьми, включая аналитическую ситуацию, где более активная воображаемая жизнь также облегчила ана­литическую работу.

Резюме

Представлены материалы из психоанализа молодого шизоидного пациента, считавшего, что он многие годы не видит сновидений. Автор, в одном ключе с работой Биона, предполагает, что самый основной аспект аналитического выслушивания аналогичен материнской способности при­нимать и развивать ранние детские психические коммуни­кации, преимущественно проективную идентификацию тре­вожных ситуаций, ошеломляющие позитивные и негатив­ные чувства и психические страдания ребенка. На самой ранней стадии эта материнская способность конкретно пред­ставлена материнской грудью и ее внутренним простран­ством. Вскоре она связывается в психике ребенка с повер­хностью материнского лица и пространством головы. Пред­полагается, что в этом свете интроекция груди придает более богатое и динамичное значение концепции экрана снови­дения у Левина как представляющего интернализирован-

[199]

ную грудь. Обозначены определенные области соответствия заключений автора в отношении этого и других пациентов с важной работой французских авторов Фейна и Девида по функциональным аспектам жизни сновидений, а также с идеями Канзера о коммуникативной функции сновидений.

Примечания

¹ В смысле Οιδίπους, Эдип, как «тревожный крик из глубины легких», эти строки принимают более глубокое значение:

Наказан будешь горьким ты изгнаньем. Зришь ныне свет — но будешь видеть мрак. Найдется ли в на Кифероне место, Которое не огласишь ты воплем.

Софокл. «Царь Эдип». В кн.: Софокл, «Трагедии» (Перев. С.В.Шервинского). М., Худ. Лит., 1988. — с. 46. Вспомина­ется Хор, выделяющий Гору Киферон как «колыбель, кор­милицу и даже мать» Эдипа, и то, что «кифара» означает лира, арфа или лютня (Gammill, 1978).

² В этот момент мне показалось очень уместным отразить су­ществование связующего звена между частью его самого и важным объектным отношением, проецируемым куда-то в другое место. Позднее содержание его страсти к подгляды­ванию и латентного эксгибиционизма стало очень важным для психоанализа.

³ В 1972 г. я не осознавал значения изложенного в этом абза­це для экрана сновидения.

⁴ У нормального сновидца благодаря игре идентификаций (как проективной, так и интроективной, хотя Фрейд не исполь­зует эти определения) в тексте сновидения присутствуют различные аспекты «я» (называемого в то время Фрейдом «эго» (Фрейд, 1900: 322-3)).

⁵ Интересующийся этим читатель может обратиться к книгам Биона, опубликованным между 1962 и 1970 г.г., или к не­давней книге Мельтцера (Meltzer, 1978), посвященной ра-

[200]

боте Биона. Я могу лишь в общем коснуться здесь этого вопроса.

⁶ «Мечтания являются фактором альфа-функции матери» (с.36).

⁷ На этом примитивной уровне щеки и глаза часто приравни­ваются к груди и соскам.

⁸ Айзеке (Isaacs, 1952: 104-5) отмечает, что развитие зритель­ных образов берет свое начало от конкретных внутренних объектов. Впоследствии эти зрительные образы трансфор­мируются в «'образы' в более узком смысле этого слова, в 'представления в психике' ... ».

⁹ Интересно сравнить представленные в этой статье взгляды с теми, что прозвучали в 1975 г. на Лондонском Конгрессе в диалоге об «Изменениях использования сновидений в пси­хоаналитической практике», между Куртисом и Шацем (Curtis и Sachs, 1976).

Список литературы

Begoin, J. and Gammill, J. La bisexualite et le complexe d'Oedipe. Rev. Franc. Psychoanal.39, 943-56. Bick, E. (1968). The experience of the skin in early object-relations. Int. J. Psycho-Anal 49, 484-6.

Bion W.R. (1962) Learning from Experience, London:Heinemann.

__ (1963). Elements of Psycho-analysis.London: Heinemann Medical Books.

Curtis, Homer and Sachs, David (1976) 'Dialogue on the changing use of dreams in psychoanalytic practice', International Journal of Psycho-Analysis 57: 343-54.

David, C. (1975). La bisexualite psychique. Elements d'une reevaluation. Rev. Franc. Psychoanal. 39,713-856.

Fain, М. and David, C. (1963) Aspects fonctionnels de la onirique. Rev. Franc. Psychoanal.Supplement 27, 241-343.

Freud, Sigmund (1900) The Interpretation of Dreams,Vols 4 and 5, 1900.

__ (1926). Inhibitions, symptoms and anxiety. SE 20.

Gammill, J. (1970). Commentaire sur The Psychoanalitical Process de D.Meltzer. Rev. Franc. Psychoanal.34, 168-71.

[201]

__ (1978). Le entraves d'Oedipe et de 1'oedipe. In H.Sxtulman (ed.). Oedipe et Psychanalyse d'Aujourd hui.Toulouse: Privat.

Isaacs, S. (1952). The nature and function of phantasy. In J. Riviere (ed.), Developments in Psycho-Analysis.London: Hogarth Press.

Isaacs Elmhirst, S. (1978). Time and the pre-verbal transference. Int. J. Psycho-Anal.59, 173-80.

Kanzer, Mark (1955) The communictive function of the dream', International Journal of Psycho-Analysis 36: 260-6.

Klein, Melanie (1932). The Psycho-Analysis of Children.London: Hogarth Press.

__(1946). 'Notes on some schizoid mechanisms', International Journal of Psycho-Analysis 27', 99-110.

Lewin, Bertram (1946). Sleep, the mouth and the dream screen. The Psychoanalytic Quarterly 15: 419-34.

__ (1955) 'Dream psychology and the analytic situation', The Psychoanalytic Quarterly 35: 169-99.

Maerty P. and M'Uzan, М. de (1963) La 'pensee operatoire'. Rev. Franc. Psychoanal.Supplement. 27, 345-56.

Maerty P. and M'Uzan, М. de and David, C. (1963) L'Investigation Psycho-somatique. Paris: Presses Univer. France.

Meltzer, D.(1967). The Psychoanalytical Process.London: Heinemann.

__ (1978). The Kleinian Development. Perthshire; Clunie Press.

Segal, H.(1964). Fantasy and other mental processes. Int. J. Psycho-Anal.45, 191-4.

Von Hug-Hellmuth, H. (1921) . On the technique of child-analysis. Int. J. Psycho-Anal.2, 287-305.

Winnicott, D.W. (1960). The relationship of a mother to her baby at the beginning. In The Family and Individual Development.London: Tavistock, 1965.

ПЛЕНКА СНОВИДЕНИЯ

ДИДЬЕ АНЗЬЕ

В первом своем значении термин «pellicule»обозначает тонкую мембрану, защищающую и окружающую некото­рые органы растений и животных; дополнительное значе­ние этого слова — тонкий слой твердого вещества на по­верхности жидкого или на наружной поверхности другого твердого вещества. В своем втором значении «pellicule» — это пленка, используемая в фотографии; то есть тонкий слой, служащий основой чувствительного покрытия для получения отпечатка. Сновидение — это «пелликула» и в том, и в другом смысле. Оно образует защитный экран, окружающий психику спящего и оберегающий ее от ла­тентной активности дневных отпечатков (неудовлетворен­ных желаний предшествующего дня в сочетании с неудов­летворенными желаниями детства) и от возбуждения тем, что Жан Гулльмейн (Guillaumin, 1979) назвал «ночными отпечатками» (световые, звуковые, температурные, тактиль­ные и кинестетические ощущения, органические потреб­ности, активные во время сна). Этот защитный экран яв­ляется тонкой мембраной, помещающей внешние раздра­жители и внутренние инстинктивные побуждения на один и тот же уровень посредством сглаживания их различий (таким образом, это не граница, способная разделить внеш-

[204]

нее и внутреннее, как это делает поверхностное эго); это хрупкая легко разрушающаяся и рассеивающаяся мембра­на (отсюда — тревожное пробуждение), недолговечная пленка (она существует, только пока длится сновидение, хотя можно предположить, что ее наличие успокаивает спящего настолько, что, бессознательно интроецировав ее, он регрессирует до состояния первичного нарциссизма, представляющего собой смесь блаженства, снижения на­пряжений до нуля и смерти, а затем погружается в глубо­кий, лишенный сновидений сон) (см. Green, 1984).

Кроме того, сновидение — это чувствительная «пеллику­ла», фиксирующая психические образы, обычно зритель­ные, однако временами с субтитрами или звуковым сопро­вождением; иногда образы представляют собой неподвиж­ные изображения как на фотографии, но чаще всего они связаны в анимационной последовательности — как в кино или, если использовать самое современное сравнение, как в видеофильме. Здесь активируется одна из функций поверхностного эго, функция чувствительной поверхности, способной фиксировать отпечатки и надписи. В других от­ношениях поверхностное эго, или, по крайней мере, дема­териализованный и уплощенный образ тела обеспечивает экран, на котором во время сновидения появляются фигу­ры, символизирующие или персонифицирующие конфликт­ные психические силы и факторы. Пленка может оказаться дефектной, засветиться, может остановиться катушка, в ре­зультате чего сновидение стирается. Если все идет хорошо, то, проснувшись, мы можем проявить пленку, просмотреть ее, смонтировать и даже показать в форме рассказа другому человеку.

Сновидение предполагает наличие поверхностного эго (младенцы и психотики не видят сновидений в строгом смысле этого слова; они не приобрели способность четко различать сон и бодрствование, восприятие реальности и галлюцинации). Напротив, одна из функций сновидения состоит в том, чтобы попытаться восстановить поверхност­ное эго, — не только из-за опасности разрушений, которой оно подвергается во время сна, но в основном потому, что оно до некоторой степени изрешечено дырами от различ-

[205]

ных воздействий в часы бодрствования. По моему мнению, эта жизненно важная функция сновидения — ежедневного восстановления психической оболочки — объясняет, поче­му каждый или почти каждый человек каждую или почти каждую ночь видит сны. Хотя в первом варианте теории психического аппарата Фрейда эта функция опущена, во втором она косвенно подразумевается. Ниже я попытаюсь пояснить ее.