Глава 10. Исходное рассуждение

Я, безусловно, рассуждаю, когда строю логические фигуры. Но и когда я молюсь, я рассуждаю не менее определенно, потому что молюсь я, чтобы что-то получить для своей жизни.

Как ни странно, но рассмотреть основу рассуждения в логике труднее, чем в молитве. В логике все кажется рассуждением, и потому рассуждению в ней легче спрятаться. В молитве так много всего, помимо рассуждения, что оно становится видимым. Оно словно инородное вкрапление в молитве.

Что делает молитва? Судя по значению самого слова, молясь, мы умоляем, молим, но не только. За то, что мы просим, мы обещаем нечто. Например, что-то сделать или послушание. В общем, идет торг с божеством.

Торг — это договор, а где рассуждение? Там же, где и в произведении искусства, — в выборах путей и средств. В выборах того, что выкинуть, а что оставить, чтобы воздействие было наиболее точным и действенным.

Вдумаемся в то, что же такое исходное рассуждение. Когда я чего-то хочу, я представляю, как это сделаю, создаю образ действия, иду и исполняю его. Тут рассуждать негде и нечего. Подошел, протянул руку и взял. Учитываются лишь желание, возможности и условия земли.

Рассуждение рождается лишь тогда, когда появляется помеха, делающая невозможным этот прямой путь и заставляющая искать обходные. Тогда думание представлением исчерпывает себя, и появляется необходимость в ином способе. В том, который позволит выбрать между возможными путями или способами. Для выбора нужно сравнивать, взвешивать, оценивать, то есть судить и выносить суждения. Так рождается исходная способность рассуждения.

Простейшее рассуждение — это простейший выбор, отвечающий на вопрос: что делать, если исполнить образ, продуманный в представлении — простой образ, — исполнить не удается? Именно с ним и идет сравнение: я могу, условно говоря, подойти и взять. Но: мне мешает нечто. Если на пути исполнения Простого образа помеха, то идти по образу или учесть помеху?

Пойти Простым образом, то есть прямо к цели, всегда можно, но это стоит так дорого, что иногда можно расплатиться и жизнью. Вот о цене выбора и идет суждение. Условно говоря: если пойду прямо, то могу погибнуть. Тогда цель не будет достигнута. Что же делать?

И начинается работа по превращению Простого образа достижения цели в Составной образ решения задачи. Именно поэтому рассуждение привилось, в главную очередь, в математике. Достижение цели через составной образ рассуждения, — это всегда решение жизни как задачи, или решение жизненной задачи.

Вначале одноходовой: мы пойдем другим путем. И там, на другом пути, такой же Простой образ представления, как и на пути отвергнутом. Задача решается как выбор между двумя Простыми образами: Если нет помехи, то образ 1, а если есть, то образ 2. Можно обозначить, как А или Р, используемые логиками.

Но какие бы значки мы не использовали, за ними — образы действия, придуманные в представлении.

Это начало. Сложности начинаются дальше. Но все они ложатся на это основание.

Глава 11. Новина

Новина — это дело или задача, для которых у моего разума нет образов. Только сталкиваясь с новиной мы начинаем по-настоящему думать. Соответственно, появляется и возможность действительно рассуждать. До этого, как считали мазыки, мы просто применяем уже давно продуманные приемы рассуждения:

— если условия не изменились, думать нечего, надо действовать по лучшему образцу;

— если условия изменились немного, надо продолжать использовать тот же образец;

— и только получив от жизни взбучку, мы сдаемся и решаем начать думать, то есть создавать новые образы действия.

Лишь люди с большим жизненным опытом различных колотушек делают шаг дальше и принимают решение не только думать, когда жизнь меняется, но еще и устраивать жизнь так, чтобы лучшие решения были воплощены в устройство быта. Как устроить свою жизнь — это особый разговор, выходящий за рамки этой книги, хотя устроение и производится с помощью рассуждения.

А вот к тому, как думать, когда условия жизни изменились или появилась совсем неожиданная задача, стоит приглядеться. Впрочем, пока в рамках рассуждения. Тут нас ожидаетнесколько очевидных вещей.

Одна из них: если задача, которую нас заставляет решать жизнь,совсем нова для нас, хочу я того или не хочу, но начать придется с изучения её условий. Но как изучать условия задачи вообще, а условия новины в частности?

Этот вопрос может показаться даже странным: а то мы не знаем, как изучать или описывать условия задач?! Раскрой глаза, да смотри! Раз выжили, значит, умеем.

В действительности же все далеко не так просто. Нужно выбратьмеру глубины изучения, то есть понять, когда тебе достаточно для решения. В ловушку неточного описания условий задачи попадают почти все. Кто-то спешит решать, не изучив условия, а потому проваливается раз за разом. Кто-то не начинает решение, не в силах оторваться от изучения, и оттягивает начало дела до бесконечности. Что же определяет меру достаточности?

Точное знание того, что ты хочешь.

Первая очевидность решения Новины — это знание того, что тебе надо в этой задаче и зачем тебе сама эта задача.

Опять странность: задача-то совсем новая, как можно знать, что тебе в ней надо?! Ведь это не задача, которую ты выбрал из учебника математики, это жизненная задача. А значит, ее подсунула сама жизнь. И если ты раньше таких задач не решал, значит, подсунула внезапно, с тобой не советуясь и с тем, что тебе может быть нужно, не сверяясь.

Всё верно, но именно в этом и есть подсказки.

Раз задачу подсунула жизнь, значит, задача эта так или иначе связана с выживанием. И поэтому первое, что проверяет разум, даже независимо от меня: опасно или не опасно принять такую задачу. И если опасно, попросту бежит из нее, спасая мою жизнь. Таким образом, начало работы с Новиной — вне рассуждения.

Оно происходит прямо в разуме с помощью узнавания признаков опасности для жизни. И включением образов бегства, которые могут быть очень разными, вплоть до достойного или светского прощания.

Задачей для рассудка Новина становится только в том случае, если, с одной стороны, она не так уж однозначно опасна для жизни, а с другой, если разум распознал в ней возможность полезности. Полезное надо достигать, даже если есть определенный риск. Это тоже еще дорассудочно, это в самом устройстве разума.

Но вот если разум почувствовал полезность, он начинает строить образы ее извлечения, включая для этого и рассудок. Тут-то и начинается наша задача. И подсказка: если вы ощущаете, что в Новине скрывается полезность, значит, вы уже знаете, что в ней может быть для вас желательно. Это надо только осознать.

Наши цели делятся на явные, или заявленные, и на скрытые. Не в смысле умысла, а в том смысле, что мы их и сами не осознаем. Но при этом разум всегда видит полезность, а полезность возможна лишь для чего-то. То есть для какой-то цели.

Если вы почувствовали полезность Новины, ищите, для чего это может быть полезно. Просто задавая себе вопросы. И будете приятно удивлены, когда поймете, насколько ваша жизнь продумана! Единственное, что надо знать про такое задавание вопросов — они должны вести. «Вести» — означало, что вопросы должны вырастать из ответов. Например, я спрашиваю себя: зачем мне нужно писать эту книгу. Рождается вполне очевидный ответ: чтобы научиться думать. Но из этого ответа выскакивает новый вопрос: а зачем мне это? И так далее, пока не вскроется моя настоящая цель.

Именно такие главные или ведущие цели и определяют глубину и«зучения условий любой новой задачи. Или меру полезности. Определяют же они её тем, что ставят пределы качеству проработки задачи.

Делается это по очевидностям. На основе истот разума. Истоты - это простейшие образы, созданные из впечатлений восприятия, вроде ощущения силы, с которой надо держать ручку в пальцах или ударять по клавишам. Если мне надо взять книгу с полки, я знаю, что для этого надо встать, подойти на два шага, протянуть руку и сжать книгу пальцами. Если я сделаю это через сальто, это с очевидностью будет чрезмерно.

Вот так разум определяет меру любых действий. Он разбивает задачу на части, состоящие из знакомых и незнакомых ему вещей, и все знакомые выверяет по истам, то есть образам-понятиям о соответствующих делах, чтобы не делать ничего лишнего. Это передается и через воспитание: мы смеемся над детьми, когда они делают простые вещи неуклюже.

Незнакомые же вещи мы тоже разделяем на то, что очевидно должно в них быть нам известно, и то, что действительно ново. Например, на каком-нибудь празднике мне внезапно предлагают выйти на сцену и сказать экспромт. Я никогда не говорил экспромтов, и меня это пугает. Я весь собираюсь и думаю о том, что же отчудить, все время, пока иду на сцену. При этом мне кажется, что я целиком занят неожиданной задачей. А в действительности нет, я иду, я отвечаю на улыбки, я машу рукой в ответ на приветствия, я даже слежу за тем, как выгляжу.

Это значит, что мой разум незаметно для меня разбил задачу на части ему известные и неизвестные и все, что можно, решал как бы без моего участия, почти скрыто от меня. В действительности, я, конечно, присутствовал во всем, что делалось, но почти и не осознавал этого, точнее, осознавал лишь краткими вспышками, поскольку был занят главным. И в этом не было рассуждения.

Рассуждение было там, где была новина. И шло оно всегда от поставленной перед тобой цели: если я хочу, чтобы люди посмеялись, то мне надо будет сделать…

Откуда взялась задача посмешить людей, если мне предлагалось «сказать экспромт»? А я не знаю, что такое экспромт. И никто точно не знает. Слово это иностранное, точного значения в русском языке не имеет. Поэтому каждый может вложить в него то, что ему больше хочется. Например — посмешить людей.

И если задача — лишь рассмешить их, она будет решаться одними средствами. К примеру, я могу споткнуться и упасть на сцене. И все будут смеяться, как над клоуном в цирке. Однако цель определяет средства своего достижения — в рамках новины. И мое изучение условий задачи ограничится поиском того, в чем можно запутаться на сцене.

Но если я задам себе уточняющий опрос: зачем мне смешить людей, то может выявиться: ради великолепия. И тогда задача сразу поменяется одним простым рассуждением: если я хочу рассмешить людей, я могу и упасть на сцене, но если я при этом хочу выглядеть великолепным, это недопустимо, потому что как раз великолепия это меня и лишит. Значит, не решит моей задачи.

Зато вполне могло бы решить задачу привлечь внимание девушки или благодарность начальства за то, что сделал вечеринку веселой. Но великолепие потребует иного решения, и мне придется продолжить изучение условий моей задачи. Кроме внешних вещей, вроде устройства сцены, придется обратиться и к своим внутренним возможностям — ведь мне же нужно показать то, что во мне должны увидеть.

К примеру, красоту тела. Или силу и ловкость. Или память, особую способность, вроде художественного свиста или умения глотать шпаги и изрыгать огонь. Может быть, стоит почитать стихи, но еще лучше — сочинить их сходу.

Однако я могу задать себе следующий ведущий вопрос: а зачем мне великолепие? И получу ответ: ради восхищения. Восхищение же — вещь, относящаяся к богам. Вос-хищают, то есть похищают ввысь, те, что живут выше нас… Похищение ввысь — это возможность с богами оказаться на Небесах, то есть вернуться туда, откуда приходят наши души. Восхищение определенно должно вызываться душевным движением.

Значит, рассуждаю я, если я хочу не просто смешить или сверкать великолепием, а восхищать, моя задача будет еще сложнее. Мне нужно показать то, что во мне божественно. А чем боги отличаются от нас? Например, совершенством. Следовательно, мне придется сделать нечто, обращенное к душам, и при этом исполнить его совершенно. Насколько это, конечно, доступно людям. И мой образ «экспромта» еще раз меняется.

На самом деле, это не совсем удачный пример, потому что такие вещи, как совершенство или великолепие, готовятся нами задолго до встреч с подобными задачами. Мы все имеем подобные заготовки про запас, и новое здесь только в том, как их применить, если мы их ни разу не показывали. Или показывали не полностью, поскольку с прошлого раза уже ушли дальше.

Но вот хитрость: большая часть наших новых задач именно такова. Выросши до взрослого состояния, мы осваиваем земную жизнь и её условия настолько, что новое почти перестает встречаться. Точнее, оно, конечно, встречается, но к нему почти всегда применимы образцы, то есть лучшие решения из прошлой жизни. И нам достаточно лишь «подумать», то есть подумать о том, как применить уже имеющиеся инструменты. Даже когда решаются передовые научные задачи, суть решения в том, как с ними справиться уже имеющимися средствами.

Действительно новое изгоняется из той части мира, которая обеспечивает выживание. Там решение совсем новых задач не полезно. Там нужно, чтобы все было отлажено и проверено, поскольку игры с новым — это игры со смертью.

Новое живет именно там, где мы ищем совершенства. Новое — это путь души. Как и совершенство. Поэтому разум стремится перевести все, что связано с телами, в образцы и высвобождает себя для обеспечения душевных потребностей. А вот здесь может быть что угодно, поскольку душа в своих порывах ничем не ограничена. И ей как воздух необходим полет в новое и неведомое.

Поэтому искусство думать о новине можно разделить на два вида: решение новых бытовых задач и душевные порывы к совершенству.