Глава 1. Поверхностное понятие о рассуждении

Чтобы научиться думать рассуждая или рассуждать хорошо, необходимо понимать, что такое рассуждение и как рассуждать.

Поскольку я веду культурно-историческое исследование, мне не нужно исходно иметь верное и окончательное понятие о рассуждении. Я могу к нему двигаться послойно, начиная прямо с того, что лежит на поверхности. А какое понятие лежит у меня на поверхности? Попросту говоря, что бы я мог сказать о рассуждении, не задумываясь?

Что рассуждение — это способ подумать о чем-то сложном? Взвешивая и перебирая разные возможности?

Определять рассуждение через думание в моем случае возможно, но не верно. Ведь я хочу научиться думать, и значит, это думание я должен определять через рассуждение, а не наоборот. Поэтому придется попробовать еще раз, теперь — немножко задумываясь.

Если говорить из содержания самого слова рассуждение, мне явно придется судить и выносить суждения, которые надо подвергнуть какому-то «рас» или «раз». Это что-то вроде выбора между возможными суждениями, которые сначала надо высказать, потом рассмотреть, потом развести, оценить и найти то ли верное, то ли подходящее.

Сомнение, звучащее в конце моего определения, невозможно в логике. Там все ясно: выбрать надо истинное суждение. Но в жизни выбирается не истинное, а правильное. А правильным является подходящее для достижения моей цели. Иными словами, когда мы уходим из мира, где идет добыча и переработка знаний, в настоящий мир, задачи многократно усложняются, и такая мелочь, как истинность, даже не всплывает как предмет рассуждения.

Истинность может обсуждаться лишь тогда, когда заходит спор, то есть как вторичный предмет, необходимый для доказательства правоты. Обычно же рассуждения не доходят до обсуждения истинности, поскольку ведутся совсем в иной части сознания.

И это важно: бытовое рассуждение ведется в слое сознания, где живут образы действия внутри образа действительного мира. Эти образы действия, как и образ мира, безусловно, строятся на каких-то основаниях, то есть из более простых образов, которые должными быть истинными. То есть, попросту, должны соответствовать действительности, если мы хотим выжить. Но они живут в разных слоях сознания.

И живое рассуждение живет в разных слоях сознания с научным рассуждением. Проще говоря — это разные вещи или предметы разных наук, только внешне похожие друг на друга.

Причем сходство это такого же рода, как сходство разума и сноразума. Во сне мы часто оцениваем свои действия и решения не только разумными, но и великолепными, а проснувшись, дивимся тому, как могли сочинить такой бред. Сноразум бредит, на взгляд дневного разума.

Однако нечто в нас узнает в сноразуме разум, когда он работает. Это значит, что он и в самом деле разум, только либо искаженный, либо, что более вероятно, работающий в искаженных условиях и в соответствии с ними. Попросту — в ином мире, мире снов.

И это доказательство, что разуму все равно в каком мире обеспечивать наше выживание, он обеспечит его в любом мире, даже если мы совсем не будем узнавать его как разум. И наоборот: даже если мы узнаем свой разум как разум, мы ошибаемся. Наш разум — это лишь приспособление разума к земным условиям, один из способов, каким разум и являет себя. Поэтому бредом является не то, что мы делали во сне, а то, что мы пытались вещать истины о правильном мышлении и чистом разуме, подобно Канту, Гуссерлю и остальным философам, исходя из восторга перед собственным разумом.

Чтобы говорить о разуме, им еще надо овладеть, для чего надо избавиться от очарования того сна, в котором мой разум «знает» земные условия жизни. Иначе говоря, в котором он спит и умно решает земные задачи. Боюсь, проснувшись, мы посчитаем высшие свершения своего земного разума диким бредом…

Однако, как бы это ни было смешно, но сличая разум и сноразум, мы можем увидеть некоторые закономерности, общие для обоих этих проявлений Разума, и так понять его устройство. Соответственно, мы можем сличать и рассуждения, ведущиеся в дневном разуме, с рассуждениями сноразума. Нужно только научиться узнавать рассуждения. Для этого надо учиться спать осознанней, запоминать сны, а потом изучать их. Это часть искусства, которое мазыки называли Ведогонью.

Но начать можно с более простого предмета — со снов разума, именуемых научным мышлением. Оно существует в таком же особом пространстве сознания, как и разум, и в особом образе мира, именуемом научной картиной мира.

Все три вида разума — дневной, или обычный, сноразум и научный, или научное мышление, — это сны о себе в разных мирах. Все они имеют одинаковое устройство, основанное на образе мира, в котором можно двигать образ себя с помощью образов действия. При этом все их образы мира со временем меняются, храня признанные неверными части как сказки. Разница, разве что, в том, что у Сноразума может быть много образов миров, — в соответствии с количеством миров, в которых мы бываем во снах.

Но какие бы миры ни были, разум всюду обеспечивает мое выживание, и всюду использует для этого рассуждение. И что принципиально важно для понимания рассуждения: его нельзя оценить как верное или неверное, пока не поймешь, для какого мира оно строилось.