Непроизвольное запоминание и деятельность

Зинченко П.И. Непроизвольное запоминание. М.: Изл-во «Институт практической психологии»; Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996

В зарубежной психологии, как мы уже отмечали, непроизвольное запоминание понималось как случайное запечатление объектов, которые, по выражению Майерса Шеллоу, входили в пределы внимания, когда оно было направлено на какие-то другие объекты. Такое понимание опреде­лило методический принцип большинства исследований, состоявших в том, чтобы максимально изолировать определенные объекты от деятель­ности испытуемых, вызываемой инструкцией, оставляя эти объекты толь­ко в поле восприятия, т.е. только в качестве фоновых раздражителей.

Мы исходили из того, что основная форма непроизвольного запоми­нания является продуктом целенаправленной деятельности. Другие формы этого вида запоминания — результаты иных форм активности субъекта.

Эти положения определили методику наших исследований. Для раскрытия закономерных связей и зависимостей непроизвольного запо­минания от деятельности необходима не изоляция определенного мате­риала от нее, а, наоборот, включение его в какую-либо деятельность, кроме мнемической, какой является произвольное запоминание.

Первая задача такого изучения состояла в том, чтобы эксперимен­тально доказать сам факт зависимости непроизвольного запоминания от деятельности человека. Для этого необходимо было так организовать де­ятельность испытуемых, чтобы один и тот же материал был в одном слу­чае объектом, на который направлена их деятельность или который тес­но связан с этой направленностью, а в другом — объектом, непосредствен­но не включенным в деятельность, но находящимся в поле восприятия испытуемых, действующим на их органы чувств.

С этой целью была разработана следующая методика исследования.

Материалом опытов были 15 карточек с изображением предмета на каждой из них. Двенадцать из этих предметов можно было расклассифи­цировать на следующие четыре группы: 1) примус, чайник, кастрюля; 2) барабан, мяч, игрушечный медвежонок; 3) яблоко, груша, малина; 4) лошадь, собака, потух. Последние 3 карточки были различного содержа­ния: ботинки, ружье, жук. Классификация предметов по их конкретным признакам давала возможность проводить опыты с этим материалом не только с учениками и взрослыми, но и с детьми дошкольного возраста.

Кроме изображения на каждой в ее правом верхнем углу была написана черной тушью цифра: цифры обозначали такие числа: 1, 7, 10, 11. 16, 3 9, 23. 28, 34, 35, 39, 40, 42, 47, 50.

С описанным материалом были проведены следующие 2 опыта.

В первом опыте испытуемые действовали с предметами, изображен­ными на карточках. Это действие организовывалось в опыте по-разному с испытуемыми разного возраста. С дошкольниками опыт проводился в Форме игры: экспериментатор условно обозршчал ча столе пространство для кухни, детской комнаты, сада и двора. Детям предлагалось разло­жить карточки по таким местам на столе, к которым они, по их мнению, больше всего подходили. Не подходящие к этим местам карточки они должны были положить около себя как «лишние». Имелось в виду, что в «кухню» дети положат примус, чайник, кастрюлю: п «детскую комна­ту» — барабан, мяч, медвежонка и т.д.

Ученикам и взрослым в этом опыте ставилась познавательная за­дача: разложить карточки на группы по содержанию изображенных на них предметов, а «лишние» отложить отдельно.

После раскладывания карточки убирались, а испытуемым предла­галось припомнить изображенные на них предметы и числа. Дошкольни­ки воспроизводили только названия предметов.

Таким образом, в этом опыте испытуемые осуществляли позна­вательную деятельность или игровую деятельность познавательного харак­тера, а не деятельность запоминания. В обоих случаях они действовали с предметами, изображенными на карточках: воспринимали, осмысливали их содержание, раскладывали по группам. Числа на карточках в этом опы­те не входили в содержание задания, поэтому у испытуемых не было необходимости проявлять по отношению к ним какую-либо специальную активность. Однако цифры на протяжении всего опыта находились в поле восприятия испытуемых, они действовали на их органы чувств.

В соответствии с нашими предположениями в этом опыте предме­ты должны были запоминаться, а числа — нет.

Во втором опыте другим испытуемым давались те же 15 карточек, что и в первом опыте. Кроме того, им давался картонный щит, на кото­ром были наклеены 15 белых квадратиков, по размеру равных карточ­кам; 12 квадратиков образовали на щите квадратную раму, а 3 были расположены в столбик.

До начала опыта на столе раскладывались карточки таким образом, чтобы наклеенные на них числа не создавали определенного порядка в своем расположении. На время, когда испытуемому излагалась инструк­ция опыта, карточки закрывались. Перед испытуемым ставилась задача накладывая в определенном порядке карточки на каждый белый квад­ратик, выложить из них рамку и столбик на щите. Карточки должны быть размещены так, чтобы наклеенные на них числа расположились по возрастающей величине.

Составление возрастающего числового ряда, заданный порядок вык­ладывания карточками рамки и столбика вынуждали испытуемого искать карточки с определенными числами, осмысливать числа, соотносить их между собой.

Для того чтобы обеспечить серьезное отношение испытуемых к за­данию, им говорилось, что в этом опыте будет проверяться их умение внимательно работать. Испытуемые предупреждались, что ошибки в рас­положении чисел будут фиксироваться и служить показателем степени их внимательности. С этой же целью испытуемому предлагалось про­верить правильность выполнения им задания: сложить в уме последние 3 числа, расположенные в столбик, и сравнить их сумму с названной эк­спериментатором до опыта суммой этих трех чисел.

Для испытуемых дошкольников в методику этого опыта были внесе­ны следующие изменения. Вместо числа на каждой карточке был наклеен особый значок. Пятнадцать значков были составлены из сочетания трех форм (крестик, кружочек, палочка) и пяти различных цветов (красный, синий, черный, зеленый и желтый). Такие же значки были наклеены на каждом квадратике рамки и столбика. Карточки клались перед испытуемым так, чтобы расположение значков не создавало того порядка, в каком эти значки расположены на квадратиках рамки и столбика. Испытуемый должен был накладывать на каждый квадратик рамки и столбика ту кар­точку, на которой был такой же значок, что и на квадратике. Выкладыва­ние карточками рамки и столбика проводилось в таком же порядке, как и в первом варианте методики, поэтому и здесь у испытуемого создавалась необходимость поисков определенной карточки для каждого квадратика с соответствующим значком. После выполнения задания испытуемому предлагалось назвать предметы, изображенные на карточках.

Таким образом, и во втором опыте испытуемые осуществляли позна­вательную, а не мнемическую деятельность. Однако картинки и числа выступали здесь как бы в прямо противоположных ролях. В первом опы­те предметом деятельности испытуемых были картинки, а числа были объектом только пассивного восприятия. Во втором опыте, наоборот: зада­ча разложить числа по возрастающей величине делала их предметом дея­тельности, а картинки — только объектом пассивного восприятия. Поэто­му мы вправе были ожидать прямо противоположных результатов: в пер­вом опыте должны были запомниться картинки, а во втором — числа.

Эта методика была приспособлена также для проведения группово­го эксперимента. <...>

Индивидуальные эксперименты, охватившие 354 испытуемых, про­водились со средними и старшими дошкольниками, с младшими и сред­ними школьниками и взрослыми.

Групповые опыты проводились с учениками II, III, IV, V, VI и VII классов и со студентами; в них участвовало 1212 испытуемых.

Как в индивидуальных, так и в групповых экспериментах мы имели дело с непроизвольным запоминанием. Содержание задач в первом и вто­ром опытах носило познавательный, а не мнемический характер. Для того чтобы создать у испытуемых впечатление, что наши опыты не имеют от­ношения к памяти, и предотвратить появление у них установки на запо­минание, мы выдавали первый опыт за опыт по мышлению, направленный на проверку умений классифицировать, а второй — за опыт по проверке внимания.

Доказательством того, что нам удавалось достичь этой цели, служи­ло то, что в обоих опытах предложение экспериментатора воспроизвести картинки и числа испытуемые воспринимали как полностью неожиданное для них. Это относилось и к объектам их деятельности, и особенно — к объектам их пассивного восприятия (чисел — в первом опыте и изображе­ний предметов — во втором).

Показателями запоминания брали среднеарифметическое для каж­дой группы испытуемых. В надежности наших показателей нас убежда­ет крайне собранный характер статистических рядов по каждому опыту и каждой группе испытуемых, а также принципиальное совпадение показателей индивидуального эксперимента с показателями группового, полученными на большом количестве испытуемых. <...>

Как в индивидуальных, так и в групповых экспериментах мы по­лучили резкие различия в запоминании картинок и чисел в первом и втором опытах, причем во всех группах наших испытуемых. Например, в первом опыте у взрослых (индивидуальный эксперимент) показатель запоминания картинок в 19 раз больше, чем чисел (13,2 и 0,7), а во вто­ром опыте числа запоминались в 8 раз больше, чем картинки (10,2 и 1,3). Эти различия по данным индивидуальных экспериментов представ­лены на рис. 2. Чем же объяснить полученные различия в запоминании картинок и чисел? Основное различие в условиях наших опытов заключалось в том, что в первом опыте предметом деятельности были картинки, а во втором — числа. Это и обусловило высокую продуктивность их запоминания, хотя предмет деятельности в этих опытах и сама деятельность были разными. Отсутствие целенаправленной деятельности по отношению к этим же объектам там, где они выступали в опытах в роли только фоновых раздра­жителей, привело к резкому снижению их запоминания. Это различие обусловило резкое расхождение результатов запомина­ния. Значит, причиной высокой продуктивности запоминания картинок в первом опыте и чисел во втором является деятельность наших испытуемых по отношению к ним.

Напрашивается и другое объяснение, кажущееся, на первый взгляд, наиболее простым и очевидным. Можно сказать, что полученные различия в запоминании объясняются тем, что в одном случае испытуемые обраща­ли внимание на картинки и числа, а в другой: — нет. Наши испытуемые, будучи заняты выполнением инструкции, действительно, как правило, не обращали внимания в первом опыте на числа, а во втором — на картинки. Поэтому они особенно резко протестовали против нашего требования вспомнить эти объекты: «Я имел дело с картинками, на числа же не обра­щал внимания», «Я совершенно не обращал внимания на картинки, а был занят числами», — вот обычные ответы испытуемых. <...>

Нет сомнения, что наличие или отсутствие внимания испытуемых в наших опытах оказало свое влияние на полученные различия в запо­минании. Однако самим по себе вниманием нельзя объяснить получен­ные нами факты. Несмотря на то что природа внимания до сих пор про­должает обсуждаться в психологии,одно является несомненным: его функцию и влияние на продуктивность деятельности человека нельзя рассматривать в отрыве от самой деятельности <...> Само внимание дол­жно получить свое объяснение из содержания деятельности, из той роли, которую оно в ней выполняет, а не в качестве ее объяснительного принципа.

То, что объяснение полученных результатов ссылкойна внимание по меньшей мере недостаточно, ясно доказывают фактические материа­лы специально поставленных нами опытов.

До начала опыта на столе раскладывались 15 картинок. Затем ис­пытуемому последовательно предъявлялись другие 15 картинок. Каждую из предъявленных картинок испытуемый должен был положить на одну из картинок, находящихся на столе, так, чтобы название обеих начина­лось с одинаковой буквы. Например: молоток — мяч, парта — паровоз и т.д. Таким образом испытуемый составлял 15 пар картинок.

Второй опыт проводился, так же как и первый, но пары картинок образовывались не по внешнему признаку, а по смысловому. Например: замок — ключ, арбуз — нож и пр.

В обоих опытах мы имели дело с непроизвольным запоминанием, так как перед испытуемым не ставилась задача запомнить, и предложе­ние вспомнить картинки для них было неожиданным.

Результаты запоминания в первом опыте оказались крайне незна­чительными, в несколько раз меньшими, чем во втором. В этих опытах ссылка на отсутствие внимания к картинкам фактически невозможна. Испытуемый не только видел картинки, но, как это требовала инструк­ция, произносил вслух их название, для того чтобы выделить начальную букву соответствующего слова. <...>

Итак, деятельность с объектами является осяоаной яричиной непро­извольного запоминания их. Это положение подтверждается не только фактом высокой продуктивности запоминания картинок и чисел там, где они были предметом деятельности испытуемых, но и плохим их запоми­нанием там, где они были только фоновыми раздражителями. Последнее свидетельствует о том, что запоминание нельзя сводить к непосредствен­ному запечатлению, т.е. к результату одностороннего воздействия пред­метов на органы чувств вне деятельности человека, направленной на эти предметы. <-...->

Вместе с тем мы не получили полного, абсолютного незапоминания чисел в первом опыте и картинок во втором, хотя эти объекты в данных опытах не были предметом деятельности испытуемых, а выступали в качестве фоновых раздражителей.

Не противоречит ли это выдвинутому нами положению о том, что запоминание является продуктом деятельности, а не результатом непос­редственного запечатления? <...>

Наблюдения за процессом выполнения испытуемыми задания, бе­седы с ними о том, как им удалось запомнить картинки во втором опыте и числа в первом, приводят нас к выводу, что запоминание в этих случа­ях всегда было связано с тем или иным отвлечением от выполнения за-дания и тем самым с проявлением, испытуемым определенного действия по отношению к ним. Часто это не осознавалось и самими испытуемы­ми. Чаще всего такого рода отвлечения были связаны с началом экспе­римента, когда картинки открывались перед испытуемым, а он еще не вошел в ситуацию выполнения задания; вызывались они также перекла дыванием картинок при ошибках и другими причинами, которые не всегда можно было учесть.

С этими обстоятельствами связан и полученный нами в этих опы­тах очень устойчивый факт, кажущийся, на первый взгляд, парадок­сальным. Там, где картинки и числа были предметом деятельности, до­статочно закономерно выражена понятная тенденция постепенного уве­личения показателей их запоминания с возрастом испытуемых. Показатели же запоминания фоновых раздражителей выражают прямо противоположную тенденцию: не увеличиваются с возрастом, а умень­шаются. Наибольшие показатели запоминания картинок были получены у дошкольников (3,1), наименьшие — у взрослых (1,3); младшие школьники запомнили 1,5 числа, а взрослые — 0,7. В абсолютных числах эти различия невелики, но общая тенденция выражается довольно убеди­тельно.

Объясняется этот факт особенностями деятельности младших ис­пытуемых при выполнении заданий. Наблюдения показали, что млад­шие школьники и особенно дошкольники более медленно входили в си­туацию опыта; чаще, чем средние школьники и тем более взрослые, от­влекались другими раздражителями. Поэтому числа в первом опыте и картинки во втором привлекали их внимание и становились предметом каких-либо побочных действий. <...>

Таким образом, отдельные факты запоминания фоновых раздражи­телей не только не противоречат, а подтверждают выдвинутое нами по­ложение о том, что непроизвольное запоминание является продуктом деятельности, а не результатом непосредственного запечатлениявоздей­ствующих объектов.

Нам представляется, что положение о несводимости запоминания к непосредственному запечатлению, зависимость и обусловленность его деятельностью человека имеет важное значение не только для понима­ния процессов памяти. Оно имеет и более общее, принципиально теоре­тическое значение для понимания сущности психики, сознания.

Факты, полученные в наших опытах, и положение, из них вытека­ющее, не согласуются со всякого рода эпифеноменалистическимиконцеп­циями сознания. Любое психическое образование — ощущение, представ­ление и т.н. — является не результатом пассивного, зеркального отра­жения предметов и их свойств, а результатом отражения, включенного в действенное, активное отношение субъекта к этим предметам и их свой­ствам. Субъект отражает действительность и присваивает любое отраже­ние действительности как субъект действия, а не субъект пассивного созерцания.

Полученные факты обнаруживают полную несостоятельность старой ассоциативной психологии с ее механическим и идеалистическим пони­манием процесса образования ассоциаций. В обоих случаях запоминание трактовалось как непосредственное запечатление одновременно воздей­ствующих предметов, вне учета действительной работы мозга, реализу­ющего определенную деятельность человека по отношению к этим пред­метам. <...>

В описанных опытах мы получили факты, характеризующие две формы непроизвольного запоминания. Первая из них является продук­том целенаправленной деятельности. Сюда относятся факты запоминания картинок в процессе их классификации (первый опыт) и чисел при со­ставлении испытуемыми числового ряда (второй опыт). Вторая форма является продуктом разнообразных ориентировочных реакций, вызывав­шихся этими же объектами как фоновыми раздражителями. Эти реакции непосредственно не связаны с предметом целенаправленной деятельнос­ти. Сюда относятся единичные факты запоминания картинок во втором опыте и чисел в первом, где они выступали в качестве фоновых раздра­жителей.

Последняя форма непроизвольного запоминания и была предметом многих исследований в зарубежной психологии. Такое запоминание полу­чило название случайного запоминания. В действительности и такое запо­минание по своей природе не является случайным, на что указывают и зарубежные психологи, особенно в исследованиях последнего времени.

Большой ошибкой многих зарубежных психологов было то, что таким случайным запоминанием они пытались исчерпать все непроиз­вольное запоминание, В связи с этим оно получило преимущественно отрицательную характеристику. Между тем такое случайное запомина­ние составляет лишь одну» причем не основную, форму непроизвольного запоминания.

Целенаправленная деятельность занижает основное место в жизни не только человека, но и животного. Поэтому непроизвольное запомина­ние, являющееся продуктом такой деятельности, и является основной, наиболее жизненно значимойего формой.

Изучение его закономерностей представляет в связи с этим особен­но большой теоретический и практический интерес.

Подход к развитию памяти с позиций культурно-исторической теории (Выготский). Исследование Леонтьева.

А.Н. Леонтьев