Г. Глейтман, А. Фридлунд, Д. Райсберг

ЯЗЫК

Глейтман Г., Фридлунд А., Райсберг Д. Основы психологии. СПб.: Речь, 2001.

Основные единицы языка

Мы уже говорили, что язык структурирован. Каждый язык состоит из иерархии структур, при этом одни правила регулируют способы объ­единения звуков в слова, другие — способы объединения слов в словосо­четания, а третьи — способы объединения словосочетаний в предложения. На рис. 1 приведена иерархия лингвистических единиц.

Рис. 1. Иерархия лингвистических единиц Язык иерархичен, причем на вершине иерархии стоят предложения. Пред­ложения состоят из словосочетаний, которые, в свою очередь, состоят из слов. Слова состоят из морфем, наименьших единиц языка, которые несут смысл. Звуковые единицы, составляющие морфемы, называются фонемами, а симво­лы представляют реальные звуки, создаваемые голосовым аппаратом

Фонемы

Для того чтобы произнести какой-нибудь звук, мы заставляем столб воздуха из легких подниматься вверх и наружу через рот, одновременно передвигая различные части голосового аппарата из одного положения в другое <...>. Каждое из этих движений придает определенную форму столбу движущегося воздуха и, таким образом, изменяет создаваемый звук¹. Многие из этих различий между звуками речи не воспринимают­ся слушателем. Например, слово нос можно произнести с большим или меньшим присвистом в звуке с. Это различие не имеет значения для слушателя, который в любом случае интерпретирует то, что он услышал, как орган обоняния. Но некоторые различия в звуках важны, так как они сигнализируют о различиях в значении. Так, ни нож, ни босс не бу­дут восприняты как орган обоняния. Это говорит о том, что различия между звуками с, ж и б важны для восприятия речи, тогда как различие в силе присвиста — нет.

Слова нос и босс различаются в начальной фонеме, но затем они идентичны во второй и третьей фонемах. Фонемы — это основные пер­цептивные единицы, из которых состоит речь.

Понимание незнакомой речи

Речевой аппарат человека может создавать сотни различных рече­вых звуков. Но ни один язык не использует все эти звуки. Английский использует около сорока различных фонем. Другие языки выбирают свои собственные группы фонем. Например, немецкий язык использует некоторые гортанные звуки, которые не встречаются в английском, а французский использует некоторые гласные, отличающиеся от англий­ских.

Как только дети выучили звуки, употребляемые в их родном язы­ке, ohpi обычно становятся довольно ригидными в своей фонемике: им становится трудно произносить звуки, не употребляемые в их родном языке, или отличать эти чужие звуки друг от друга³. Это одна из при­чин того, почему иностранная речь часто звучит как неясная и однооб­разная неразбериха, а не как последовательность отдельных звуков.

Другая трудность в понимании незнакомой речи имеет отношение к скорости, с которой создаются звуки речи.

Взрослые могут понимать речь, произносимую со скоростью 250 слов в минуту¹; в пересчете на фонемы — около 16 фонем в секунду. Эти фонемы обычно выпаливаются как непрерывный поток, без пауз для обозначения границ каждой единицы речи. В самом деле, создание од­ной фонемы часто почти совпадает с созданием следующей, так что, на­пример, человек начинает произносить гласную, не закончив предшеству­ющую согласную. Это верно в отношении последовательных фонем внут­ри отдельного слова, а также для последовательных слов внутри фразы, так что иногда трудно понять, слышишь ли ты слова «на мели» или сло­во «намели». Следовательно, частью задачи слушателя становится раз­деление потока речи на соответствующие единицы — процесс, который определяется знанием словарного состава и структуры языка, на кото­ром говорят.

Соединение фонем

Во всех человеческих языках сравнительно небольшой запас фонем объединяют по-разному, чтобы создать впечатляюще большое количество слов (по крайней мере 75000 для большинства студентов колледжей). Но фонемы объединяются не как попало; это один из многих способов струк­турирования языка. Такие правила структурирования языка бессозна­тельно выполняются всеми людьми, на этом языке говорящими, и усваи­ваются без специального обучения или руководства каждым ребенком обычно к трем годам.

Морфемы и слова

На следующем уровне лингвистической иерархии (см. рис. 1) фик­сированные последовательности фонем объединяются в морфемы. Мор­фемы — наименьшие единицы языка, которые несут в себе смысл. По­добно фонемам, морфемы языка можно объединять только определенны­ми способами. Некоторые слова состоят из одной морфемы; например, но, бег или путь. Но многие морфемы не могут существовать автономно и должны быть присоединены к другим, чтобы составить сложное слово. Например, суффикс -ник (означающий «тот, кто осуществляет») и окон­чание -и (означающее «больше, чем один»). Когда они объединяются с морфемой путь в сложное слово путники (путь + ник + и), значение соответственно становится сложным («те, кто осуществляет путь»). Каж-дая из этих морфем имеет жесткую позицию в слове. Так, -ник должно следовать за путь и предшествовать и; другой порядок (например, ник-пути или путиник) — неприемлем.

Значения слов

Что именно мы знаем, когда мы знаем значение слова? Этот вопрос оказывается на удивление сложным, и исследователи, занимающиеся проблемой семантики, смогли дать на него только частичные ответы². Начнем с исключения некоторых ответов, которые представляются лож­ными.

Референтная теория

Один из подходов к теме значения уравнивает значение слова или фразы с их референцией. Согласно этому подходу, значение слова или фразы — это все, к чему оно относится в мире. Считается, что слова функционируют точно так же, как имена собственные. Имя Джордж Ва­шингтон можно понимать как ярлык для определенного человека, имя Афины — как ярлык для города в Греции. Таким же образом рефе­рентная теория значений утверждает, что вишня — это просто ярлык для определенного вида плодов, а локомотив — ярлык для определен­ного вида транспортного средства. Следовательно, знание этих слов — это всего лишь вопрос знания того, какой именно объект в мире получа­ет ярлык.

Но здесь возникают определенные трудности. Большинство из нас знает слово единорог, и мы без труда понимаем словосочетание крон­принц Южной Дакоты. Но эти морфемы вообще не имеют соответствия в реальном мире. Подобным образом, мы не можем указать соответ­ствия для абстракций типа бесконечность шли историческая неизбеж­ность. Однако эти понятия далеко не бессмысленны. Очевидно, слово или фраза могут иметь смысл, не обозначая какой-либо конкретный объект.

Другая проблема значения как референции была отмечена немец­ким философом Готлобом Фреге. Он заметил, что выражения могут часто иметь разное значение и все же относиться к одной и той же вещи. Например, ясно, что фраза животное, имеющее сердце означает нечто иное, нежели фраза животное, имеющее почку. И все же в биологии на­шей планеты оказывается, что животные, к которым относится первая фраза, тождественны животным, к которым относится вторая (т.е. все животные, имеющие сердце, имеют и почки, и наоборот). Из этого следует, что существует различие между значением слова или фразы и объек­тами, с которыми это слово или фраза соотносятся в мире. Значение сло­ва есть понятие, которое оно выражает. Референты слова — это все те вещи реального (или воображаемого) мира, которые включены в это понятие.

Определительная теория

Мы только что сделали вывод, что значение слова — это понятие (или категория). Некоторые слова описывают понятия, которые относят­ся только к одному предмету или существу в реальном или воображае­мом мире (как например, Мадонна или Пиноккио), тогда как другие сло­ва (как, например, собака или единорог) являются более общими, они опи­сывают категории со множеством референтов. Но является ли значение слова всегда лишь простым понятием, не сводимым к более простым элементам? Большинство теорий значения слов утверждают, что только небольшая горстка слов в языке описывает элементарные, простые поня­тия. Остальные слова— это ярлыки для совокупностей понятий. Так, слова перья, летает, животное, крылья могут описывать простые поня­тия, но все эти значения связаны вместе в относительно сложное слово птица. Один из подходов такого рода — это определительная теория значений. Она утверждает, что значения можно разложить на набор ком­понентов, которые в нашем сознании организованы наподобие того, как они организованы в стандартных словарях. Эта теория исходит из того факта, что между различными словами и фразами существуют различные смысловые отношения. Некоторые слова сходны по значению (злой — злобный); другие противоположны (злой — добрый); а третьи кажутся практически не связанными между собой (злой — ультрамариновый). Согласно определительной теории, эти отношения можно объяснить, до­пустив, что слова — это совокупности семантических свойств.

Возьмем в качестве примера слово холостяк. Это слово имеет не­что общее со словами дядя, брат, жених и жеребец — все эти слова со­держат в себе понятие мужчина (самец).Дальнейшие размышления показывают, что слово холостяк содер­жит дополнительные характеристики, такие, как неженатый и взрослый. Именно поэтому следующие предложения также аномальны по смыслу:

Моя сестра замужем за холостяком.

Вчера я встретил двухлетнего холостяка.

Следовательно, полное значение слова холостяк можно составить из набора следующих семантических характеристик: никогда не был женат, человек, взрослый и мужчина. Значение слова жеребец объединило бы следующие характеристики: взрослый, самец и лошадь. Именно эти ха­рактеристики составляют определение каждого слова, и, согласно этой теории, в нашей голове имеются такие определения для каждого слова из нашего словарного запаса.

Теория прототипов

Определительная теория значений сталкивается с определенной проб­лемой: иногда кажется, что некоторые члены смысловой категории лучше представляют эту категорию, чем другие. Так, немецкая овчарка кажется больше похожей на собаку, чем пекинес, а кресло кажется более удачным примером понятия мебель, чем торшер. Это расходится с анализом, кото­рый мы описывали до сих пор, цель которого — установить необходимые и достаточные признаки, которые определяют понятие. Когда в словаре гово­рится, что холостяк — это «взрослый мужчина, который никогда не был женат», считается, что сказано все. Все, что соответствует этому списку оп­ределительных характеристик, является холостяком. Все, что не соответ­ствует, не является холостяком. Но если так, то как может один холостяк больше походить на холостяка, чем другой (или одна собака больше похо­дить на собаку, чем другая)?

Вопрос состоит в том, действительно ли семантические категории, описываемые словами, так категоричны, как утверждает определительная теория. Несколько исследователей привели веские доводы в пользу аль­тернативной теории, носящей название теория прототипов.

Рис. 2. Братья Смит и их семейное сходство Братья Смит состоят в родстве, что заметно по их семейному сходству, хотя никакие двое братьев не име­ют общих черт. Тот, кто имеет наи­большее количество семейных при­знаков, является самым лучшим прототипом. В этом примере тако­вым является брат 9, у которого есть все типичные семейные черты: тем­ные волосы, большие уши, большой нос, усы и очки (Sharon Armstrong)

Факты, которые пытается объяснить теория прототипов, можно лег­ко проиллюстрировать. Рассмотрим категорию птица. Существуют ли такие свойства, которые характеризуют всех птиц и которые характери­зуют только птиц? Можно было бы предположить, что способность ле­тать — это свойство всех птиц, но это не так (страусы не способны ле­тать). Вместо этого можно было бы предположить, что иметь перья — это свойство всех птиц, но опять-таки это не так (если у малиновки выщипать все перья, она будет ощипанной малиновкой, униженной малиновкой, она все-таки будет малиновкой, не так ли? И, конечно, существует множество объектов, которые летают, но это не птицы (самолеты, вертолеты).

Существуют также и предметы, которые имеют перья, но которые не яв­ляются птицами (некоторые шляпы, перьевые ручки, подушки). Следова­тельно, мы не можем утверждать, что для того, чтобы быть птицей, нужно всего лишь обладать соответствующи­ми свойствами; некоторые птицы не обладают «птичьими» характеристи­ками, а некоторые не-птицы обладают ими.

Тогда, возможно, для птиц не существует необходимых характерис­тик (характеристик, которые необхо­димо иметь, чтобы быть птицей) и достаточных характеристик (харак­теристик, которые можно встретить только у птиц), из которых следует, что если кто-то имеет эти характе­ристики, то он должен быть птицей. Но если их нет, значит, определитель­ная теория неверна.

Согласно теории прототипов, зна­чение многих слов описывается как це­лый набор черт, ни одна из которых по отдельности не является ни необходи­мой, ни достаточной. Таким образом, понятие скрепляется тем, что неко­торые философы называют структу­рой семейного сходства¹. Рассмотрим, как члены семьи похожи друг на дру­га. Джо может быть похож на своего отца в том, что у него глаза отца; он может быть похож на мать, поскольку у него выдающийся подбородок ма­тери. Его сестра Сью может иметь нос отца, а улыбку — в точности как у матери. Но Джо и Сью могут не иметь общих черт (у него нос дедушки, а у нее глаза тети Фанни). И все же их обоих без труда признают членами семьи, так как каждый из них обладает некоторым сходством с родите­лями (рис. 2).

Как правило, семейное сходство основано на наборе признаков. Ве­роятно, ни один член семьи не обладает всеми этими признаками. И ни­какие двое членов семьи не будут иметь одни и те же признаки (за ис­ключением одинаковых близнецов). Но все будут иметь, по крайней мере, некоторые признаки, и эти черты будут указывать на них как на членов семьи. Конечно, некоторые индивиды будут обладать множеством семей­ных черт и поэтому будут называться «истинными Джонсонами» или «типичными Смитами».

Многие исследователи считают, что та же модель применима для многих из наших распространенных понятий, таких, как птица, стул и т.д. Мы уже заметили, что некоторые члены категории являются более прототипическими, чем другие, так что немецкая овчарка больше похо­жа на собаку, чем пекинес. Это происходит, вероятно, потому, что у ов­чарки много свойств, ассоциируемых с семейством собачьих, тогда как у пекинеса их мало. Подобным образом, мы обсуждали трудности нахож­дения необходимых и достаточных характеристик для понятий типа пти­ца; это тоже совместимо с идеей семейного сходства, потому что, как мы говорили, вполне возможно, что ни одна из черт не будет общей для всех членов семьи, и довольно вероятно, что ни одна черта не будет уникаль­ной для этой семьи.

Каким образом знание о структуре семейного сходства представ­лено в сознании? Согласно мнению многих исследователей (самая извест­ная из них — Элеонор Рош), каждый из нас удерживает в памяти мыс­ленный прототип для каждого из наших понятий — прототип птицы, прототип стула и т.д. Эти прототипы обычно заимствованы из нашего опыта, так что каждый прототип обеспечивает что-то вроде мысленного среднего всех примеров понятия, с которыми сталкивался человек. Что касается птиц, то люди предположительно видели гораздо больше мали­новок, чем пингвинов. В результате нечто, напоминающее малиновку, будет сохранено в нашей системе памяти, а затем будет ассоциироваться со словом птица. Когда человек позднее увидит новый объект, он оце­нит его как птицу в той мере, в какой он напоминает прототип. Воробей напоминает его во многих отношениях и поэтому оценивается как «хо­рошая птица»; пингвин лишь немногим напоминает прототип и поэто­му является «маргинальной птицей»; байдарка вообще не напоминает прототип и поэтому оценивается как не-птица.Мы уже упоминали некоторые данные, согласующиеся с этим взглядом: тот факт, что некоторые члены категории достоверно оцени­ваются как более представительные, чем другие; а также трудность в определении необходимых и достаточных характеристик для категории. Другие доказательства получены из бесчисленных лабораторных иссле­дований. Например, когда людей просят назвать примеры какой-нибудь категории, они обычно приводят примеры, которые близки к предпочи­таемому прототипу (например, малиновка, а не страус). Это, скорее всего, отражает тот факт, что поиск в памяти начинается с прототипа, а затем движется к границам. Соответствующий результат касается времени, требуемого для подтверждения членства в категории. Участники иссле­дования быстрее реагируют на вопрос-утверждение Малиновка — пти­ца, чем на Страус — птица. Это абсолютно разумно: малиновка напо­минает прототип птицы, и поэтому сходство легко улавливается, позво­ляя быстро дать ответ «Верно». В случае страуса нужно потратить время на поиск птичьих черт, так что подтверждение происходит соответствен­но медленнее¹.