Расширение сознания – самоопосредование.

Бесконечное, мышление должно опосредовать себя само. Оно содержит в себе многообразный материал, являющийся результатом воспитания и опыта. Это – то непосредственное, что дано ему как предмет, подлежащий опосредованию, – ощущения, восприятия, чувства, представления, мысли. Познание – деятельность мышления – и есть само опосредование. Мышление, как своя собственная деятельность, преобразует, познает себя как свой собственный предмет, само познание выступает здесь и как предмет и как деятельность. В процессе самоопосредования мышление в равной мере есть и объект познания и субъект. Оно есть деятельное и страдающее от этой деятельности, оно есть формопреобразование себя в себе. Или, что особенно важно, в такой же мере преобразование своего содержания исходящее из самого себя, оно есть раскрытие того, что внутри него, в-себе, наружу, в-для-себя. Это – процесс расширения сознания. (Вот еще одна цитата из «Раджа-Йоги»: «…расширение, или развитие сознания является не столько «ростом», сколько «раскрытием» – не новым творчеством или расширением, приходящим извне, а скорее раскрытием изнутри наружу»).

Понятие – бесконечно

Но что такое бесконечное понятие? Ведь бесконечное, как уже было сказано, не имеет вне себя своего другого, в данном случае это значит, что понятие не содержит вне себя других понятий, а наоборот, всякое понятие само содержится в нем.

Мистика какая-то.

Давайте присмотримся к деятельности мышления, выраженной в суждении. Суждение имеет вид примерно такой: А есть В. Например, на вопрос, что такое компьютер, мы отвечаем что-то вроде «Компьютер есть электронное устройство для обработки информации». «Компьютер» в этом предложении – некоторое единичное, и в то же время форма этого единичного находится и в мышлении – как восприятие или представление, или множество определений мысли. Всякое понятие имеет некоторое созданное деятельностью мышления конкретное содержание.

Вспомните «Капитал» Маркса. Труд каждого отдельного человека непосредственным образом есть единство его конкретного труда, выраженного в потребительной стоимости товара, и труда абстрактного, некоторой всеобщности, в которой труд признается человеческой деятельностью вообще, носителем меновой стоимости.

Деятельность мышления имеет ту же природу. Как конкретная деятельность познания она имеет своим продуктом конкретное, единичное понятие, а как форма познания вообще, мышления вообще – нечто абстрактное, всеобщее, некоторая «меновая стоимость», находящая свое воплощение в «процессе обмена», в суждении. Понятие есть непосредственно в себе это единство единичного и всеобщего. (Поэтому Гегель начинает анализ понятия именно с этой формы суждения: Единичное есть Всеобщее). Для нас же важно сейчас лишь отметить момент различия понятия внутри себя, то, что оно выражает некоторое нечто, и в то же время что-то другое. Это именно та форма, в которой мы постоянно вращаемся на практике. Мы говорим: «Сократ есть философ», «Лошадь есть животное» и т.д., но за всеми этими конкретными суждениями стоит их всеобщее, сущность и истина суждения: «Субъект есть предикат», «Нечто есть Другое». Всмотримся в высказанное содержание пристальнее. (Необходимо предупредить читателя, что это будет крайне непросто. Не отчаивайтесь!).

Понятие – бесконечно. Пример диалектики

1. Нечто есть Другое. Здесь выражено содержание всякого конкретного суждения. Здесь также дана и его наиболее общая, абстрактная форма. Эта форма выражает суть, истину всякого суждения, и как соответствие формы своему содержанию есть истина в себе, конкретное тождество содержания и формы. (Истина всегда конкретна).

Но в этом тождестве наблюдается какое-то беспокойство Ведь утверждается, что Нечто не есть Нечто, что Нечто есть не-Нечто, а как раз его противоположность, Другое, что, тем самым, тождество перестает быть чистым, это тождество отрицает себя в этом суждении, снимает себя как неистинное, утверждает, что истинное в Другом, что истина этого суждения звучит иначе:

2. Другое есть Другое. Вот теперь, кажется, все в порядке: высказывается чистое тождество, А есть А.

Но так только кажется. Ведь если Иванов и Петров – друзья, то Иванов – другое Петрова, а Петров – другое Иванова, значит, другое другого Иванова есть сам Иванов.

Наше суждение высказывает это еще более категорично: Другое есть именно Другое, а не оно само. Отрицание, наметившееся в первой форме, достигло своего полного развития. Суждение стало всецело отрицательным себе, прежняя истина снялась, исчезла, и для ее восстановления необходимо изменить форму высказывания так, как оно само этого требует, поставить на место предиката то, что оно есть по истине, Другое Другого, т.е. Нечто.

3. Другое есть Нечто. Истина снова ненадолго восстановлена. Но равенства субъекта и предиката еще не достигнуто. Теперь Другое полагается само как другое, как Нечто. Значит:

4. Нечто есть Нечто. Наконец-то истина достигнута. Полное совпадение формы и содержания, отрицательное исключено из высказывания и все успокоилось. Но каков смысл этого движения?

Мы проследили за самодвижением понятия в суждении и не можем не обратить внимания на результат этого движения:

1. Нечто есть Другое.

Нечто есть Нечто.

Нечто в процессе своего движения получило пару противоположных определений. Оно есть в одно и то же время в одном и том же отношении как Нечто, так и Другое. Нечто содержит в себе Другое как свой собственный момент, содержит в себе свое отрицание.

2. Другое есть Другое.

Другое есть Нечто.

Здесь Другое, как чистая отрицательность Нечто, само есть также и некоторое Нечто, отрицательность, не безразличная к тому Нечто, которое им отрицается, а несущая в себе его положительную отдачу. Это Другое получает определение со стороны этого Нечто, теперь оно есть не вообще Другое, а Другое именно этого Нечто, определенное Другое, некоторое Другое’, и этим, в свою очередь, определяет это Нечто, вносит себя в него, делает Нечто другим в себе, некоторым Нечто’, толкает его к изменению, развитию и, в конце концов – к разрушению, к своему отрицательному, к своему другому, – к себе.

Тем самым, мы видим, формулы Другое есть Другое и Нечто есть Нечто следовало бы писать в виде Другое есть Другое’, Нечто есть Нечто’. Таким образом, тавтологичность данных формул также снимается, и заряд логического движения суждения сохраняется (ведь Нечто есть Нечто’ – лишь иная формулировка для Нечто есть Другое).

Можно показать, что такое поведение обуславливается тем, что каждая последующая формула получается в результате операции определенного отрицания предыдущей. Такое отрицание изменяет содержание и субъекта, и предиката суждения. Но это уже высший пилотаж, которым мы здесь заниматься не будем. Тем не менее, обратите внимание на аналогию:

…Т-Д-Т’-Д’-…!

Движение мысли в этих четырех формах породило нечто большее, чем их рядоположенность и логическая зависимость. Ведь все эти формы существуют одновременно в каждом конкретном высказывании. Обычно мы абстрагируемся от движения мысли, удерживаем субъект и предикат в изоляции друг от друга, замораживаем тем самым содержание, оставляя лишь форму. Субъективное насилие над понятием удерживает его от движения в себе, от следования своим законам в противоположность навязываемому ему извне поведению.

Вторые итоги

Итак, природа понятия, истина понятия – всеобщность. Противоположность понятий лежит в самой этой всеобщности, внутренне присуща понятию.

Человек – тоже всеобщность. Но в природе нет человека вообще – есть лишь его конкретные, единичные формы: генерал, рабочий, учитель, Иванов, Петров… Всеобщность человека возникает, обнаруживается и существует лишь через человеческие взаимоотношения, через конкретные отношения конкретных людей.

Точно также возникает, существует и обнаруживает себя всеобщность понятия – через конкретные взаимодействия конкретных определений.

Результат всеобщности человека выражается в его общественных отношениях, в частности, в способе производства, в продуктах этого производства – огромном скоплении товаров, в конечном множестве конечных вещей.

Результат всеобщности понятия также выражается в его объективных отношениях, в частности, в способе познания, в его продуктах – огромном скоплении определений, в конечном множестве конечных понятий.

Каковы же выводы из наших обсуждений?

Во-первых, абсолютное дано нам непосредственно, и дано не где-то за тридевять земель, а в нас самих.

Во-вторых, оно может быть познано мышлением с помощью опосредования. Опосредование абсолютного возможно лишь с использованием бесконечных понятий.

В-третьих, понятия по своей природе бесконечны. Только силой своего рассудка мы удерживаем их как конечные. Бесконечное понятие в себе противоречиво и в силу этого само стремится выйти за свои пределы, стать своим другим, иначе говоря, понятию присуще самодвижение, саморазвитие. Мышление должно только дать ему свободу в себе, но в то же время не позволять ему бесцельно метаться – как почва не позволяет метаться растению. Это достигается использованием строгого логического метода – диалектики.

А вот более точное изложение диалектики, являющееся слегка измененным гегелевским текстом: логическое мышление имеет в себе три одновременно осуществляющихся момента – рассудочный, диалектический и спекулятивный (здесь это слово используется как синоним разумного). Рассудок, как момент диалектики, фиксирует результат мышления, удерживает понятия в их изолированности, неподвижности. Диалектика же есть, напротив, имманентный переход одного понятия в другое, в котором обнаруживается, что определения рассудка односторонни и ограничены, т.е. содержат отрицания самих себя. Сущность всего конечного состоит в том, что оно само себя снимает. Диалектика есть, следовательно, движущая душа всякого научного развертывания мысли и представляет собой единственный принцип, который вносит в содержание науки имманентную связь и необходимость, в котором вообще заключается подлинное, а не внешнее возвышение над конечным. Спекулятивное, или положительно-разумное, постигает единство определений в их противоположности, то утвердительное, которое содержится в их разрешении и переходе.

В математической деятельности мышление удерживает свой материал от свободы понятия и, тем самым, само удерживается им в рамках конечного. В области же бесконечного движение мышления осуществляется из себя. Это безопорное реактивное движение посредством опосредования, отбрасывания отрицательного, неистинного, которое, будучи его собственным отрицательным, видоизменяет и формирует это мышление. Философия – это существеннейшим образом деятельность мышления по преобразованию своего содержания и своей формы. Истина лежит глубоко внутри Духа и его самоанализ, отбрасывая от себя открывающиеся в нем несущественные моменты, приближается к ней, овладевает ею, становится к ней в тождественное отношение.

Дух есть Истина. Истина есть Дух.

Действительное – разумно. Разумное – действительно.

Теперь мы более-менее подготовлены к пониманию собственно гегелевской логики.

Наука логики»

В этой работе Гегель заложил основы последовательного диалектического мышления. Его мысль движется примерно в следующем русле.

Рассматривается некоторый Абсолютный объект или Беспредельность, – то, что не имеет предела вне себя. Такое бесконечное понятие, т.е. понятие, вне которого ничего нет (если бы что-то было, оно было бы им ограничено, оконечено), не может служить объектом какой-либо бинарной операции (конъюнкции, дизъюнкции, импликации, или еще чего). Для этого требуется некоторое иное, которого пока в наличии нет. Такое бесконечное допускает лишь операции унарные, преобразующие объект в себя же.

Иначе: бесконечное может либо оставаться неизменным, либо изменяться. На языке логики это означает, что бесконечное допускает либо тождественное преобразование себя в себя, либо отрицание тождества себя с собой. Применение последнего преобразования изменяет бесконечное, т.е. уничтожает его, превращая его в свою противоположность, в конечное.

(Нужно заметить, что диалектическое отрицание – не аристотелевское, т.к. в логике Аристотеля в принципе недопустимы абсолютно бесконечные объекты. Допустимы лишь трансфинитные бесконечности. Поэтому формально-логическое отрицание применимо лишь к конечному и указывает на некоторое другое конечное.)

Но конечное – то, вне чего что-то есть, т.е. то, вне чего существует другое конечное. Тем самым, операция отрицания разбивает бесконечное, абсолютное, на пару конечных, относительных объектов. Эти объекты абсолютно тождественны. Принципиально не существует никакой эффективной процедуры отличить один от другого. Если один из них А, то другой – такое же А. Поэтому и здесь бессмысленны построения типа «А и А», «А или А», «из А следует А». Снова единственная осмысленная операция – отрицание, в данном случае – аристотелевское, т.к. дело происходит в области конечного. Отрицание каждого из конечных есть другое конечное.

Тем самым, каждое из полученных конечных определено лишь другим конечным, своим отрицанием. Каждое из конечных есть отрицание другого, каждое А есть не-А. Поскольку, по предыдущему, А есть А, и точно также А есть не-А, то А есть А и не-А в одно и то же время в одном и том же отношении. Получаем формулировку первой гегелевской теоремы: отрицание Абсолютного есть единство противоположностей.

Для определенности назовем одно из этих А (все равно, какое, – они же не различимы!) Бытием, а другое – Ничто. Отрицание Бытия есть переход к Ничто (логическое исчезновение), отрицание Ничто есть переход к Бытию (логическое возникновение). О Бытии и Ничто мы можем сказать лишь то, что они являются логическим переходом друг в друга, и ничего больше. Каждое из них существует лишь в соотношении с другим, и вне этого отношения ни то, ни другое не имеют ни малейшего смысла. Они существуют лишь как постоянное движение в логическом круге, как осциллятор, как логическая вибрация. Они теряют в этом движении свою самостоятельность, являются в нем лишь моментами единого целого – Беспредельности, но уже не той неопределенной Беспредельности, что была раньше, а Беспредельности, различенной в себе, являющейся в себе тождеством противоположностей.

Последний переход – переход от конечных Бытия и Ничто – есть отрицание относительного (или отрицание отрицания первого Абсолютного), есть снова абсолютное, но определенное абсолютное, в отличие от первого, неопределенного. Новое абсолютное есть отрицание отрицания старого. Назовем его Становление. Тем самым, посредством унарной операции нам удалось построить более содержательный объект, нежели исходный.

Теперь мы можем применить операцию отрицания к Становлению. Вновь получим пару тождественных, но противоположных друг другу объектов, каждый из которых уже не есть чистое Бытие или чистое Ничто, а есть их смесь. Один из них можно назвать Нечто, второй – Другое. Теперь их отношения становятся значительно сложнее: они не только противостоят друг другу со стороны своих моментов Бытия и Ничто, но также и противостоят себе в себе. Но, как выясняется в логике, все эти моменты также существуют лишь в процессе логического перехода друг в друга, лишь как моменты некоторого, более развитого целого, моменты иной формы Абсолютного. Назовем ее Наличное Бытие, например.

Ну и т.д…

Продолжая это логическое движение, мы получаем все более развитую систему взаимообусловленных, взаимопроникающих категорий мышления, связанных узлами Абсолютного. Получается этакая двойная спираль положительного и отрицательного, удерживаемая «водородными связями» Абсолюта, логическая ДНК, которая способна синтезировать новое знание на основе логики бесконечных понятий.

Эта аналогия может быть распространена и дальше, на вторичную структуру логического вывода. Становление, как первая форма Абсолютного, противостоит Беспредельности, в то время как Наличное Бытие есть в значительной мере тождественное отношение с Беспредельным, его бесконечное отрицание отрицания.

Портрет

Мы рассмотрели в общих чертах основные идеи, разрабатываемые Гегелем в период до 1816 года. Каким же сам он виделся своим современникам?

Вот как пишет Генрих Густав Гото о своем учителе: «…Рано состарившаяся фигура Гегеля была сгорблена, однако сохраняла первоначальную стойкость и силу; удобный серо-желтый халат небрежно спадал с его плеч до земли по его худощавому телу; в нем не было никаких внешних следов ни импонирующего величия, ни притягательного добродушия… Я никогда не забуду первого впечатления, произведенного на меня его лицом. Все черты его, точно угасшие, имели вялый и поблекший вид; в них не было видно никакой разрушительной страсти, но зато отражалась вся прошлая молчаливая работа мышления, продолжавшаяся денно и нощно… Когда спустя несколько дней я вновь увидел его на кафедре, я не мог сначала разобраться ни в ходе его мыслей, ни во внешней стороне его лекции. Вяло и угрюмо сидел он с опущенной головой, сосредоточившись в себе, перелистывал свои большие тетради и, продолжая говорить, все время рылся в записках, смотря в них то вверх, то вниз, то вперед, то назад. Постоянное покашливание нарушало течение речи, всякая фраза являлась отдельно, высказывалась с напряжением, отрывочно и беспорядочно… В самом начале он уже запинался, потом опять повторял фразу, останавливался, говорил и думал; казалось, ему никогда не удастся найти подходящего слова, но вот вдруг он с уверенностью произносил его; оно оказывалось простым и тем не менее было неподражаемо подходящим, неупотребительным и в то же время единственно правильным… Медленно и обдуманно подвигаясь вперед сквозь мнимо незначительные посредствующие звенья, Гегель ограничивал до односторонности какую-либо полную мысль, различал в ней несколько сторон и приходил к противоречиям, победоносное разрешение которых должно было мощно воссоединить наименее согласуемое… В эти минуты голос его повышался, взор сверкал над аудиторией и светился в разгорающемся пламени убеждения, захватывая глубочайшие тайники души, и никогда в таких случаях он не испытывал недостатка в выражениях».

А вот слова еще одного ученика. Людвиг Фейербах: «Благодаря Гегелю я осознал самого себя, осознал мир. Он стал моим вторым отцом, а Берлин – моей духовной родиной. Это был единственный человек, который заставил меня почувствовать и понять, что такое учитель; он был единственным, в ком я увидел смысл этого в иных случаях столь пустого слова, кто заставил меня преисполниться искреннейшей благодарности. Поразительно, что такой холодный, безжизненный мыслитель заставил меня осознать задушевную связь ученика и учителя».

ЧАСТЬ 3. АБСОЛЮТНАЯ ИДЕЯ

Введение

Представьте себе побережье Антарктиды. Льды, сугробы, океан, стада айсбергов, по небу плывут белые облака, сбрасывающие на поверхность мириады пушистых снежинок. Прибой бьет по отвесным стенам ледников, волны разбиваются на мельчайшие капельки, каждая из которых какое-то время живет своей собственной, личной жизнью, чтобы затем снова слиться со своей стихией, уйти туда, откуда она возникла. Обломки прибрежного льда самой причудливой формы то уносятся в неизвестность, то возвращаются. Сползающие языки ледников покрывают поверхность морщинами, которые заглаживаются тысячелетиями вьюг и снегопадов.

Это разнообразие форм единого – воды – напоминает жизнь Духа, который есть, в частности, Природа.