Проявление синкретизма и развитие когнитивной дифференцированности на вербально-концептуальном уровне активности

В работах Вернера большое внимание уделено развитию символической функции, в котором можно увидеть несколько линий или аспектов проявления действия ортогенетического принципа. Сам Вернер эти отдельные аспекты не выделяет. Но, с нашей точки зрения, это имеет смысл сделать, во-первых, в целях систематизации материала, а во-вторых, потому, что сам этот материал не однороден. В одних случаях это по преимуществу данные из области детской психологии, в других — из области этнолингвистики. Можно выделить четыре линии или аспекта развития символической функции.

Первый аспект можно условно назвать формальным. Здесь Вернер отмечает тот общеизвестный факт, что в речи маленького ребенка, когда он только начинает говорить, слово и предложение не дифференцированы. Однословные высказывания ребенка — это и слово, и предложение одновременно. Давая трактовку следующей стадии развития речи, когда появляются двусловные и многословные предложения, Вернер в духе своей теории пишет, что ни слово не развивается из предложения, ни предложение — из слова, что оба они развиваются одновременно, разделяясь и выделяясь из исходной целостной (holophrastic) базисной формы.

Второй аспект — это постепенное вычленение собственно символической функции из целостных перцептивно-двигательно-аффективных актов, в которые она вначале входит лишь как один из компонентов. Здесь Вернер опирается на точку зрения Малиновского, согласно которой базисная исходная функция языка не состоит в том, чтобы выражать мысли или дублировать ментальные содержания, как это характерно для представителей развитых цивилизаций. Эта базисная функция языка —

81

служить инструментом действия, играть активную прагматическую роль в поведении. Поэтому слова людей примитивной культуры неразрывно связаны с жестом, движением, действием, а также с перцептивным контекстом, вне которого они теряют свое значение. Отсюда известный пример невозможности для туземца выразить на своем языке фразу: «Белый человек сегодня убил шесть быков», поскольку обозначаемое событие фактически никак не могло иметь места. Похожие примеры приводят клиницисты, и на некоторых из них мы останавливались в предыдущей главе.

Вернер отмечает, что и у маленького ребенка символическая функция вначале включена в двигательное поведение, но подробно это явление он не рассматривает.

Третий аспект развития символической функции — это длительная дифференциация слова и референта сначала по линии уменьшения их значительного первоначального физического сходства, подобия («естественной связи между звуком и значением», по Штерну), а затем в сторону все большего уменьшения неразделенности, слитности символа и референта. Важным понятием в теории Вернера является понятие «физиогномичности», которое означает наполненность тех или иных перцептов чувственно-эмоциональным содержанием. По Вернеру, примитивные языки и язык маленького ребенка характеризуются большой степенью физиогномичности в том смысле, что звучания слов несут в себе элементы своего содержания, подобны этому содержанию. В ряде примитивных языков высокий звук означает нечто тонкое, хорошее, изящное, узкое, острое, тихое, а низкий — большое, медленное, толстое, неуклюжее, неудобное, тупое. Сильные физиогномические элементы в речи ребенка проявляются в том, что величина, скорость, расстояние находят определенное отражение в звучании слов, в том, произносятся они быстро или медленно, громко или тихо. В этом проявляется слитность слова и значения. Но постепенно вокализации ребенка все больше теряют черты подобия со своими референтами, которыми они вначале обладали. Т. о. слитность слова и значения уменьшается, хотя их неразделенность в сознании ребенка сохраняется еще очень долго. Здесь Вернер опирается на известные наблюдения Пиаже, на факты убежденности ребенка, что каждая вещь может быть названа лишь одним присущим ей именем, и никаким другим. Т. о. слово еще неотрывно от вещи, привязано к ней, как ее свойство или часть. Способность оперировать словами как самостоятельными единицами, независимо от их чувственных референтов, это, по Вернеру, сравнительно поздний продукт дифференциации элементов символической функции. Такое оперирование становится возможным, когда слово

82

становится не физиогномическим аспектом вещи, не ее свойством аналогичным другим перцептивным свойствам, но «алгебраическим знаком» вещи.

Наконец, четвертый аспект развития символической функции — это изменение значений слов, в котором большое место принадлежит дифференциации и специализации их референтов, выступающих на ранних этапах как диффузные и синкретичные образования.

Самый первичный этап называния, обнаруживающийся у маленьких детей, характеризуется неустойчивостью значений слов, их широким «блужданием» из-за того, что словом обозначается некоторое малооформленное диффузное перцептивно-аффективное переживание, в котором на первый план выходит то одно, то другое, то третье свойство. В этих случаях часто вообще трудно установить причину блуждания значения слова, т. к. она коренится в каких-то случайных, глубоко субъективных особенностях переживаний. Таково, например, одно из известных наблюдений Идельберга, сын которого называл одним и тем же словом маленькую фарфоровую статуэтку, собаку во дворе, игрушечную лошадь и настенные часы.

От этих случаев блуждания значений слов следует отличать другие, в основе которых лежит синкретичность перцептивного опыта. Один из примитивных типов значений слов, который специально выделен Вернером, состоит в том, что одно слово обозначает разные вещи, достаточно устойчиво входящие в состав общих целостных ситуаций. Так один ребенок называл словом «утка» и утку, и воду, в которой она плавает. Другой называл одним словом и стакан, и жидкость, которую он из него пил. Третий относил слово «папа» не только к отцу, но и ко всем принадлежащим ему вещам. Эти быстроисчезающие, преходящие особенности значений детских слов иногда обнаруживаются как устойчивые и закрепившиеся в примитивных языках. Можно сказать, что изучение примитивных языков в этом отношении является своего рода палеопсихолингвистикой, вскрывающей по отдельным сохранившимся останкам давно исчезнувшие в развитых языках черты их становления. Так, малонезийцы архипелага Бисмарка называют одним и тем же словом и капли воды и дождя, и мокрые пятна, которые они оставляют на земле, и особое звучание капели, и регулярные интервалы падения капель с дерева. Есть языки, в которых одно и то же слово употребляется для обозначения грома и молнии. Во всех этих случаях за видимой неустойчивостью значений слов на самом деле скрывается не неустойчивость, но устойчивость особого синкретичного рода. С нашей точки зрения, здесь уже имеются выделенные в познании определенные устойчивые интегральные комплексы онтологически нерасторжимых явлений, но отдельные явления, входящие в такие комплексы, не получили еще отдельных обозначений в языке. Отсюда для любого из них используется одно и то

83

же слово, значение которого не выходит за пределы данного общего комплекса и конкретный референт которого становится ясным из общего контекста и, вероятно, из жестовых и мимических сопровождений.

От этого проявления первичного синкретизма значений слов следует отличать достаточно многочисленные проявления синкретизма другого рода. Это случаи, когда в примитивных языках слово обозначает целостный комплекс впечатлений как интегральное нерасторжимое единство нескольких его составляющих. В этих случаях слово не переносится с одного элемента комплекса на другой, а дело заключается в том, что если какой-то элемент комплекса меняется, то для обозначения нового комплекса применяется новое слово. Вернер определяет этот тип значений слов как такой, в котором понятие и описание, выступающие как разные функции на уровне логического мышления, еще слиты в примитивном уме. Многие примеры такого типа значений широко известны и обычно приводятся в подтверждение положения об отсутствии или малом количестве в примитивных языках родовых терминов, относящихся к общим свойствам предметов и явлений. Так, у одного южноафриканского племени нет слова «попугай», а есть группа слов для разных их видов. У австралийских аборигенов нет слов «птица», «дерево» или «рыба», а есть много терминов для отдельных их видов. У лапландцев имеется более сотни слов для обозначения разных видов льда и более нескольких десятков для разных видов снега. У малонезийцев имеется несколько слов для обозначения батата в зависимости от его зрелости, величины, круглости и т. д.

Сходные явления имеют место применительно к обозначению действий. Так, у туземцев Новой Гвинеи нет слова «идти», а есть разные слова, обозначающие «идти на север», «идти на юг» и т. д. В языке племени Навахо отсутствуют глаголы, обозначающие действия, такие, например, как «идти» и «давать», а в зависимости от объекта действия употребляются разные глаголы. Например, для обозначения действия «давать» имеется 12 форм, которые должны быть выбраны в зависимости от объекта, который дается. Для класса длинных объектов (палка) используется один глагол, для класса тонких гибких предметов (змея, петля) — другой, для класса небольших рыхлых масс (сено) — третий и т. д. К той же группе феноменов относятся отсутствие терминов для личных местоимений «он» и «она», когда применяемые термины различаются в зависимости от того, где находится человек, и отсутствие одного общего глагола для обозначения разных времен (в языке малонезийцев для обозначения того, что лодка плывет, используется один глагол, для обозначения того, что она подплывает к берегу, — второй, а для обозначения того, что лодка уже приплыла, — третий).

84

Приведенные примеры показывают, что значения рассмотренных других аналогичных слов интегральны. В их состав входят и родовые, и видовые признаки предметов и явлений: предмет и определенные его свойства, действие и характер объекта, к которому оно прилагается, действие и его направление, действие и время, когда оно совершается.

Исходная нерасторжимость объекта и его свойств находит выражение в особенностях генетически первичных названий цвета. Обозначения типа «цвет молодой травы» или «желчеподобный цвет» предшествуют концептуальной цветовой системе, в которой цвета представлены как разные значения одного специфического свойства предметов, совершенно независимо от самих предметов, которым они принадлежат.

Помимо символической функции, действие ортогенетического принципа на концептуальном уровне познания Вернер видит в развитии идеи числа. Множество свидетельств указывает на то, что на ранних стадиях оперирования количествами, число как концептуальная сущность, хотя уже и представлено в сознании, еще «не освободилось от целостного оптического перцепта». Так, например, при обмене товарами, желая продать определенное количество луковиц, туземец выкладывает их в виде определенных конфигураций: пять луковиц — это две вверху и три внизу; шесть — три вверху и три внизу и т. п. Этот первичный уровень счета Вернер квалифицирует как синкретический. Проявлением такого синкретизма служит также описанный для многих примитивных языков факт существования разных числительных для обозначения одного и того же количества разных объектов. Так, у индейцев Северной Канады разные числительные употребляются при счете 7 разных классов объектов: круглых, плоских, длинных, неопределенных по форме, аморфных, людей и лодок.

Следующей ступенью развития идеи числа Вернер считает возникновение числовых схем, в качестве которых наиболее часто используются пальцы рук и ног или другие считаемые в определенном направлении части тела. Схема — это средство, позволяющее наложить математический порядок на определенную конкретную канву. Здесь, пишет Вернер, размерность количественных свойств объектов уже достаточно четко выделена и отделена от других размерностей, т. к. на числовую схему «накладываются» количественные свойства самых разных объектов, независимо от всех их других конкретных свойств. Вместе с тем число еще далеко не полностью отделено от перцепции, т. к. схема носит наглядный, конкретный, перцептивный характер.

Спонтанное развитие понятия числа у ребенка маскируется усвоением сложившихся систем счета, но множество наблюдений и исследований не оставляют сомнений, что в этом развитии присутствуют первые синкретичные стадии, сходные с теми, которые закрепились в языке и бытовой практике примитивных народов. Вернер ссылается на данные

85

Бине, Фолькельта и других авторов, которые показали, что у дошкольников сравнение множеств по количеству содержащихся в них элементов обычно ведет к ошибочным ответам, когда такие свойства множеств, как занимаемое пространство, форма и величина элементов, находятся в конфликтных отношениях с количественными свойствами. Он приводит также результаты наблюдений над детьми, которые могли считать только определенные предметы, например, яблоки, и над детьми, которые, правильно называя число элементов в небольших множествах (три, четыре), имеющих определенную конфигурацию, отказывались от употребления того же числительного, если конфигурация группы резко изменялась. Что касается использования числовых схем, то факт спонтанного использования пальцев для счета предметов общеизвестен. В целом, заключает Вернер, у ребенка понятие числа по мере развития все больше освобождается от конкретной конфигурации и качественных особенностей объектов и проходит стадию использования числовых схем, не отделившихся от конкретной перцептивной формы.

В рамках ортогенетического принципа трактует Вернер и такой общеизвестный факт, как сопровождение счета моторикой, которое постепенно уменьшается. Сначала ребенок дотрагивается и даже поднимает предметы, которые он считает, потом только указывает на них и, наконец, лишь переводит взор. Т. о. налицо все большее освобождение счета от сопровождающих его ритмических движений.