Теория абстрактного и конкретного отношений к. гольдштейна и м. ширера

Теория Гольдштейна и Ширера явилась обобщением более чем 20-летних клинических наблюдений и экспериментального изучения при помощи специально созданных тестов особенностей поведения больных с поражениями коры мозга, и в первую очередь ее лобных и ассоциативных областей.

В конце прошлого века Х. Джексон на основании клинических симптомов, наступающих при повреждениях филогенетически наиболее молодых отделов ЦНС, пришел к заключению, что в этих случаях может наблюдаться возврат к более древним формам нервной деятельности, которые были характерны для ранних стадий онтогенеза человека. Этот возврат Джексон назвал диссолюцией и рассматривал ее как возвращение на более низкую ступень эволюции. Идеи Джексона развивались многими исследователями, которые придавали большое значение клиническому материалу для понимания эволюционных преобразований в деятельности ЦНС. Так, Л. А. Орбели (1949) рассматривал диссолюцию как один из важных методов в познании эволюционных закономерностей, считая, что патологические процессы представляют собой до известной степени отражение пути, который прошел организм в процессе развития.

Именно в контексте понятия диссолюции теория Гольдштейна и Ширера может иметь существенное значение для понимания пути развития высших психических функций человека. Она раскрывает особенности поведения больных с поражениями наиболее молодых областей коры (когда регуляция деятельности переходит к более древним образованиям) и дает выразительную картину доминирования тех малодифференцированных, глобальных, синкретичных форм активности, которые могут считаться генетически более ранними по сравнению с более дифференцированными и высокорасчлененными формами.

Суть теории состоит в выделении двух принципиально различных способов или уровней поведения — конкретного и абстрактного. Первый — конкретный способ — основан на прямых, непосредственных и как бы «вынужденных» ответах на объекты и ситуации; поведение

64

вызывается «как бы автоматически» либо «наиболее бросающимися в глаза» свойствами объектов и ситуаций, либо некоторыми глобальными, диффузными, слаборасчлененными целостными впечатлениями, либо тем и другим вместе. Второй — абстрактный способ поведения — предполагает рефлексивное, идущее со стороны субъекта, сознательное выделение отдельных свойств и отношений объектов и ситуаций; ответы субъекта организуются на основе избирательного выделения отдельных свойств и отношений, которые в перцептивном отношении могут быть весьма слабыми и незначительными, но четко отделяются в сознании от других свойств и отношений.

Одно из важных положений теории состоит в том, что выделенные отношения характеризуют максимально возможный высший уровень способностей всей личности в целом. Хотя поведение проявляется в отдельных актах или функциях, таких, как перцепция, внимание, запоминание, воспроизведение и узнавание, символизация и решение проблем, внимательный анализ, пишут Гольдштейн и Ширер, всегда выявляет, что эти внешне различные действия и реакции у каждого субъекта имеют как их общую основу один фундаментальный уровень организации, одно пронизывающее их все отношение личности к действительности — конкретное или абстрактное. При этом речь идет именно о максимальных возможностях. Поведение здорового человека может быть и конкретным, и абстрактным, смотря по обстоятельствам, но поведение больного с поражениями филогенетически наиболее молодых областей коры ограничено возможностями конкретного отношения к действительности. Авторы отмечают близость этой позиции с представлениями Спирмена и Терстона об общем факторе, определяющем качество выполнения многих различных заданий.

Отметим, что авторы хорошо понимали существенные слабости и ограниченность своей теории. Они прямо писали, что пока не могут и не берутся теоретически определить сущность конкретного и абстрактного поведения, подчеркивали описательный характер теории, т. е. то обстоятельство, что выделяемые различия двух видов поведения даются на чисто описательном качественном уровне.

Слабостью теории является также отсутствие понимания механизмов развития. Хотя конкретное и абстрактное поведение имеют определенные градации и степени сложности, между ними, по мнению авторов, лежит ясно выраженная демаркационная линия. В этом смысле абстрактное поведение, будучи более высоким уровнем, не является простым продолжением развития или усложнения конкретного. Это поведение принципиально нового качества, не количественно, но качественно отличное от конкретного. Авторы признаются, что они не знают ответа на вопрос, как это новое качество возникает.

65

Но при всех отмеченных недостатках работа Гольдштейна и Ширера столь основательна по собранному в ней фактическому материалу, что не только не оставляет сомнений в генетической первичности глобально-синкретичных форм познания и поведения, но и раскрывает и систематизирует многие конкретные проявления этих форм. Поэтому она и по сей день сохраняет свое значение для понимания многих аспектов хода развития познавательных процессов.

Гольдштейн и Ширер выделили 8 параметров или особенностей, которые характеризуют абстрактное поведение и которые отсутствуют при конкретном поведении. Это:

1. Способность отделять себя, свое «я» от внешнего мира и собственных внутренних переживаний.

2. Способность произвольно принимать умственную установку, быть инициатором действия, даже если оно выполняется по требованию других.

3. Способность объяснять самому себе свои действия, вербализовать их, их причины и результаты.

4. Способность произвольно и гибко рефлексивно переключаться с одного аспекта ситуации на другой.

5. Способность держать в уме одновременно разные аспекты ситуации.

6. Способность расчленять целое на части, изолировать и синтезировать их.

7. Способность абстрагировать и рефлексировать общие свойства разнородных объектов, формировать иерархические понятия.

8. Способность думать и действовать символически.

Конкретное поведение не имеет этих характеристик, что иллюстрируется авторами на множестве отдельных примеров. Хотя из приводимых подробных клинических описаний не всегда понятно, почему тот или другой пример попадает именно в данную, а не в другую рубрику, все они выразительны и убедительны.

При изложении мы будем придерживаться той рубрикации, которая дана Гольдштейном и Ширером, но в ряде случаев позволим себе некоторые комментарии, которые, как нам кажется, могут сделать более понятной природу данного проявления конкретного поведения.

Итак, примеры конкретного поведения даются Гольдштейном и Ширером под восемью рубриками.

1. Неспособность отделять себя, свое «я» от внешнего мира и внутренних переживаний.

Пациентка, когда она берет со стола гребенку по просьбе экспериментатора, обязательно начинает расчесывать ею волосы. С нашей точки зрения, здесь проявляется не только неспособность отделять свое «я» от внешнего мира, но и неспособность отделять предмет от его

66

функции, которая в данном случае направлена на самого субъекта. Слово «гребенка» означает для больной не определенный предмет, но, говоря в терминах теории К. Нельсон (глава XIII), целостный «сценарий», включающий объект, субъект и действие субъекта с объектом.

Больной не может повторить фразу «снег черный», заявляя, что «это не так». Тот же пациент не может сказать: «солнце светит» в дождливый день. Другой пациент с параличом правой руки не может повторить фразу: «Я могу писать правой рукой». Он заменяет слово «правой» на слово «левой». В этих случаях, с нашей точки зрения, более правильно говорить о невозможности отделения словесных знаков от их денотатов. Хотя эти денотаты, как, например, в последнем случае, могут относиться к собственному телу, но это не обязательно.

2. Неспособность принимать сознательно и произвольно умственную установку.

Пациент, который мог сказать, сколько времени, посмотрев на часы, не мог поставить стрелки часов в требуемое положение. Другой пациент, который начинал считать по просьбе экспериментатора, не мог сам продолжать счет, когда его прерывали. Третий, правильно воспроизводя последовательность дней недели и месяцев, если ему называли какой-нибудь день и месяц вразбивку, не мог ответить, какой день и месяц предшествует и следует за названным.

С нашей точки зрения, в основе всех примеров, которые свидетельствуют о «неспособности принимать сознательно и произвольно умственную установку», лежит «неразбиваемость» последовательных элементов прямого, стереотипного порядка действий и ассоциаций, неотделимость входящих в этот порядок единиц.

3. Неспособность объяснять свои действия.

Под этой рубрикой Гольдштейн и Ширер приводят замечательные и кажущиеся на первый взгляд совершенно парадоксальными примеры. Больной, который прекрасно справлялся с заданием бросать мяч в три корзины, расположенные на разном расстоянии, был совершенно не способен сказать, какая корзина самая близкая и какая самая далекая. Второй пример того же типа демонстрировал другой больной, который, правильно указывая рукой источник шума, не мог словесно определить направление, откуда идет шум. Парадоксальность этих примеров в том, что для совершения прицельного броска в три разных корзины расстояние до каждой из них и, следовательно, различие этих расстояний обязательно должны быть точно отражены, иначе никакое попадание мяча в корзину невозможно. Точно так же обстоит дело и с указанием источника шума. Гольдштейн и Ширер пишут, что у данных больных имеет место неспособность «схватить» пространственные отношения, связанные с неспособностью выразить их вербально. Нам бы хотелось несколько уточнить и конкретизировать это их понимание на примере

67

больного, бросающего мяч в корзины. Дело в том, что для успешного попадания мяча в корзину, конечно, требуется отразить расстояние до корзины, но не только его, но и размер корзины, ее положение над уровнем пола, а также положение собственной руки и вес мяча. Но для попадания мяча в корзину все эти впечатления должны быть синтезированы и интегрированы, и результат именно такого синтеза и интеграции должен в конечном счете афферентировать движения руки, бросающей мяч. Если же надо сказать, какая корзина более близкая и какая более далекая, то это требует вычленения из всего названного комплекса впечатлений только одного его элемента — расстояния до корзин и сопоставления между собой только этих элементов. Именно такое расчленение комплекса впечатлений оказывается недоступным больным с конкретным поведением. Т. о. дело не просто в «схватывании» пространственных отношений, но в «схватывании» только одной их размерности (расстояние) в отвлечении от всех других одновременно присутствующих в сознании впечатлений. В комплексе с другими впечатлениями определенные пространственные отношения отражаются вполне точно, но они не могут быть отчленены, изолированы от этого комплекса.

4. Неспособность произвольно рефлексивно переключаться с одного аспекта ситуации на другой.

Пациенты в фигурах Рубина видят что-то одно — лицо или вазу — и не могут переключиться на другой аспект; больные могут вести разговор на какую-то тему с врачом, но, если тот меняет предмет разговора, уже не понимают, что он говорит; пациент, который только что перечислял дни недели, не может переключиться на перечисление букв алфавита и делает это только после того, как сам экспериментатор начинает их перечислять.

Примеры, приводимые Гольдштейном и Ширером под данной рубрикой, близки к примерам под рубрикой 2: «неспособность принимать сознательно и произвольно умственную установку». В данном случае новая умственная установка должна преодолеть, подавить течение уже начавшегося действия, но этого не происходит.

5. Неспособность одновременно держать в уме разные аспекты ситуации.

Пациент, правильно выполняя инструкцию нажимать на ключ при вспышке красной лампы, не справляется с задачей отвечать движением только на эту вспышку и воздерживаться от реакции при вспышке другого цвета. Если ему предлагают вычеркивать в тексте определенную букву, он вначале делает это, но затем начинает вычеркивать все вообще буквы подряд. Как видим, налицо доминирование широкой генерализации нервных процессов, препятствующее осуществлению сенсомоторных дифференцировочных реакций.

68

Если пациенту предъявляются пересекающиеся фигуры, например, треугольника и круга, он не может указать точку, одновременно принадлежащую и тому, и другому. По-видимому, чтобы это сделать, образы двух фигур должны быть прежде всего четко разделены между собой; если же они сливаются, диффузно переходят один в другой, указать точку их пересечения невозможно.

6. Неспособность схватывать сущность целого, разделяя его на части и синтезируя их.

На картинке, изображающей какое-то событие, больной может назвать отдельные предметы, но понимание общего сюжета ему недоступно. Он не схватывает ни существенных отношений между действующими лицами, ни смысла события.

Отдельные пациенты, правильно читая слова, не могут этого сделать, если буквы в слове разделены промежутками.

7. Неспособность рефлексировать общие свойства, формировать иерархическое понятие.

Больной может считать на пальцах разными способами и производить операции, как будто бы являющиеся операциями сложения и вычитания, но не способен сказать, что больше — 7 или 4. Больные этого типа не понимают аналогий и метафор, не решают простых силлогизмов, не справляются с задачами на нахождение общего в нескольких объектах.

8. Неспособность думать и действовать «символически».

Больной нормально пользуется ключом, чтобы открыть дверь, но не может продемонстрировать, как надо использовать ключ, когда перед ним нет двери с замком; может показать, как пьют воду из стакана, но не может этого сделать, если стакан пустой; может по просьбе экспериментатора помахать листом бумаги, но не может продемонстрировать действие «помахать»; может забить молотком гвоздь, но не способен просто «ударить молотком», когда гвоздь убирают.

Гольдштейн и Ширер трактуют примеры такого рода как проявление «привязанности» больных к конкретной реальности, как неспособность принять установку на «возможное» действие. Т. е. речь идет о невозможности отделить определенное действие с объектом от включающей ситуации, о невозможности совершить определенное действие вне и в отрыве от целостного сценария, в который оно обычно включено.

Кроме рассмотренных восьми рубрик Гольдштейн и Ширер указывают еще ряд других особенностей конкретного поведения. Это часто встречающиеся в патологии изменения в восприятии отношения фигуры и фона, которые идут в направлении уменьшения разницы между ними, что проявляется в перцепции, в моторике, в эмоциональной сфере. Так, например, больной именно по этой причине может потерять способность читать, т. к. он успешно читает, если сделать буквы более выделяющимися на фоне бумаги.

69

Вторая особенность, которую следует отметить, это характерное для многих определение предметов не через родовые и видовые признаки понятий, к которым они относятся, но через указание на их функцию: «ножницы, чтобы резать» и т. п.

Помимо наблюдений за поведением больных, за их действиями и ответами на вопросы Гольдштейн и Ширер дают подробное описание результатов нескольких тестов, специально созданных для оценки способности или неспособности к абстрактному отношению. Это: тест Гольдштейна и Ширера «кубики», представляющий вариант методики кубиков Кооса, тест сортировки цветов Гельба – Гольдштейна, тесты сортировки цветных форм Вейгля – Гольдштейна – Ширера, тест копирования фигур Гольдштейна – Ширера.

Тест с кубиками. Даются плоские изображения, которые надо воспроизвести, используя отдельные стороны 4, 9 или 16 кубиков. 4 стороны каждого кубика одноцветные (синий, красный, желтый, зеленый), а 2 — двуцветные, причем стороны разделены пополам или горизонтально, или диагонально.

Тест основан на том, что эталонное изображение должно быть мысленно расчленено на определенное число квадратов, соотнесенных с цветом сторон имеющихся в распоряжении кубиков. Это невозможно сделать, если человек ограничен лишь конкретным отношением. В этом последнем случае возникает множество ошибок, соответствующих определенным градациям конкретного отношения. При этом авторов интересует именно характер ошибок, которые имеют много градаций от самых грубых до незначительных. Ошибки связаны с воспроизведением общего глобального впечатления от изображения без отчетливого выделения деталей и с разнообразными упрощениями заданной конфигурации при ее воссоздании.

Тест сортировки цветов. Тест предполагает включение разных оттенков какого-либо цвета в один класс, что обычно имеет место у всех взрослых здоровых людей. Что касается больных, то они часто подбирают цвета, совпадающие не по цветовому тону, а по яркости, иногда вообще отказываются включить какой-либо образец в более широкую группу, ссылаясь на его уникальность («таких больше нет»). Часто больные подбирают цвета по группам, действуя только путем попарного сравнения их друг с другом. Все это указывает на отсутствие или слабость «категориального» отражения цветов, на отсутствие или слабость той категориальной цветовой сетки, которая с легкостью используется здоровыми людьми при классификации цветов.

Тест сортировки окрашенных форм. Дается набор фигур, различающихся по форме и цвету (например, 4 круга, 4 треугольника и 4 квадрата трех цветов), и испытуемых просят сгруппировать их наилучшим подходящим образом. Взрослые люди группируют фигуры либо по цвету,

70

либо по форме и легко переходят от одной классификации к другой, что свидетельствует о раздельной представленности в их познании категорий цвета и формы. В отличие от этого классификации больных указывают на то, что у них цвет и форма нераздельны, принадлежат к какой-то данной фигуре как к неделимому целому. Больные не могут абстрагировать цвет или форму как принципы сортировки.

Группируя фигуры, больные обнаруживают доминирующую тенденцию к образованию фигурных паттернов, выкладывая из объектов различные более или менее сложные конфигурации. Например, они располагают тождественные формы тремя столбцами так, что в образованных рядах рядом оказываются фигуры одного цвета; строят одинаковые по форме трехчленные конфигурации из фигур разного цвета или делают еще какие-нибудь замысловатые построения, комбинируя цвет и форму.

Тест копирования и воспроизведения по памяти фигур, составленных из палочек. Тест основан на представлении, что правильное воспроизведение абстрактных беспредметных конфигураций является проявлением способности к абстрактному отношению, т. к. предполагает оперирование «чистыми» пространственными направлениями и отношениями «без какого-либо конкретного аспекта». В отличие от этого воспроизведение контуров реальных объектов (например, домика или машины) не требует обязательного оперирования «чистым» пространством. Действительно, результаты экспериментов показали, что воспроизведение контура дома значительно более легкая задача для больных, чем правильное воспроизведение ориентации и взаимного положения нескольких палочек, если они не образуют контура какой-либо знакомой фигуры.

Нельзя не отметить, что разнообразные модификации названных тестов находят широкое применение не только в клинике мозговых поражений и в дефектологии, но и в возрастной и дифференциальной психологии. Несмотря на целый ряд различий в поведении больных и детей (поведение больных часто более причудливо, ригидно, и они почти не способны к спонтанному обучению в ходе эксперимента), результаты этих тестов выявляют многие сходные особенности познавательной деятельности на ранних этапах ее развития и в условиях диссолюции при поражениях филогенетически наиболее молодых отделов коры.

71

Глава VI