Восхождение от простого к сложному. Промежуточные звенья

Выше мы говорили о конкретизации на основе выведения. Она идет по следующим направлениям: 1) рассмотрение формы проявления законов в связи с воздействием на них выведенного элемента (например, влияние торговой прибыли на форму прибыли; 2) выведенный элемент сам исследуется в своей специфике путем восхождения; 3) сам процесс возникновения рассматривается путем восхождения (например, процесс возникновения денег в его исторической форме). Мы отметили также, что восхождение идет еще по линии рассмотрения того, как изменилась форма движения всякого отдельного в связи с возникновением нового элемента, координация элементов и вытекающих отсюда последствий. Или: как предмет может быть понят, раз понят данный элемент. Например, после выведения денег Маркс рассматривает обращение товаров и те отношения, которые здесь возникают.

Так как возникновение нового элемента есть усложнение структуры целого, мы эту сторону восхождения будем назвать восхождением от простого к сложному или усложнением. Так, переход от “Т-Т” к “Т-Д-Т” есть усложнение.

Отличие усложнения от конкретизации в том, что вторая есть усложнение (в известном смысле) понятия, но не понятие об усложнении предмета. От выведения — здесь элемент предполагается понятым, и рассматривается предмет в его движении (строении) на этой основе.

Отличие усложнения от конкретизации особенно заметно в следующем: конкретизация рассматривает предмет всегда в данный момент, усложнение — обязательно развитие предмета. Это очень важно: развитие не просто появление нового элемента, а тот же предмет, в связи с этим. Это важно и с точки зрения понимания восхождения: если в восхождении видеть лишь восхождение от простого к сложному, то можно смешать развитие понятия вообще с отражением развития предмета в понятии.

По отношению к усложнению выведение есть средство понять развитие. Как только оно сыграло роль и исследователь приступил к рассмотрению предмета, как развившегося, немедленно вступают в силу другие приемы. Например, выведя деньги, Маркс затем анализирует форму “Т-Д-Т”. И лишь в совокупности действия различных процессов, из которых каждый не есть копия развития предмета, получается копия развития.

Но если в усложнении заметна необходимость субъективного процесса, здесь же лучше всего заметно и содержание его, как отражение развития. Так, даже в случаях кажущегося отступления от историзма это можно показать. Совершенно безразлично, возник тот или иной купеческий капитал путем дифференциации промышленного или каким-либо иным путем, тот факт, что он начал плясать под дудочку промышленного есть развитие последнего. Так что ничего удивительного нет в том, что диалектик Маркс видит историю предмета там, где эмпирик не видит никакой истории или видит “отклонение” от нее и критикует “историзм” эмпирика в случаях очевиднейшей последовательности явлений во времени.

Усложнение, как мы его рассмотрели, лишь ставит задачу рассмотреть предмет при наличии данного элемента. Решение же этой задачи принадлежит другим процессам. Например, рассмотрение “Т-Д-Т” после выведения денег предполагает раскрытие противоречивости условий разрыва актов обращения и рассмотрение процесса их единства (например, отношение, выраженное функцией денег, как платежного средства). Если взять процесс в целом по отношению к явлениям, вырастающим в “Т-Д-Т”, он принимает такую форму:

1. Реальные отношения платежей.

2. Исследование товара и выведение денег.

3. Анализ движения в форме “Т-Д-Т”.

4. То же отношение, понятое путем расхождения.

Здесь включается новый момент — рассмотрение сложного. В собственной же функции особого процесса усложнение выступает в тех случаях, когда требуется объяснить предмет (отношение), требующий для своего возникновения условия, лежащие вне данного, и превращение сам его в свой элемент. Это имеет место, в частности, при переходе от клеточки к тому целому, где она есть клеточка. Например, переход от товара к капиталу. Капитал включает в себя товар, но требует для своего существования еще ряд условий, независящих от товара. Здесь совершается переход от одних условий предмета к другим. Но это не просто их перечисление посредством категорий, а сложный дифференцированный процесс.

В отличие от усложнения в первом смысле здесь выведение хотя и принимает участие (например, выведение денег необходимо для понимания капитала), однако объяснение возникновения предмета лежит вне компетенции выведения (капитал не выведешь из товара тем же путем, что и деньги, т.е. только из роста и переплетения актов обращения капитал не возникает).

В отличие от условного выведения здесь должно быть понято не то, как какой-либо предмет ассимилирует в себе другой (отношение ренты на основе капитала), а то, чтосамо ассимилирует другие. Так, товарные отношения служат предпосылкой капитала, но сами они с его возникновением движутся на его основе.

Рассмотрим характер перехода от простого (клеточки) к сложному (целому) у Маркса. Предмет исследования Маркса — капитал, а начал он с товара; исследование товара — момент в исследовании капитала, а товар исследовался отвлеченно от его модификаций, как продукта капитала, в чистом виде, как самостоятельное явление. Почему Маркс начинает с товара, в чем смысл этой абстракции? В разделе о клеточке мы частично говорили об этом. Здесь рассмотрим со стороны характера перехода от товара к капиталу. В чем необходимость этого перехода? Можно ответить очень просто: товар исторически предшествует капиталу, капиталистическое производство есть высшая ступень в развитии товарного; логический процесс в своей последовательности и должен отражать эту историческую последовательность. Это действительно просто. Но это “samta ù simplicitas ”.

Внешне, т.е. со стороны формы фиксирования категорий, переход Маркса от товара к капиталу представляется как переход от общего к особому: так как формальная логика не знает иных значений общего и особого, кроме рода и вида (род — общее ряду видов; вид — существующее наряду с другими видами, отличное от них, но имеющее с ними общее, род; переход от рода к виду означает присоединение к роду признака вида), то этот переход должен представляться как переход от рода к виду (или как ограничение понятия): товарное производство, поскольку оно имеет место в разных формациях, выступает как род; капиталистическое товарное — как вид. Некоторые категории по своему словесному строению усиливают эту зависимость. Так, “прибавочная стоимость”, “стоимость” — род, “прибавочная” — вид. Некоторые определения, данные после исследования Маркса и с определенной целью, окончательно убедили ряд философов в том, что логика здесь “та же”, лишь ее применение иное. Так, определение капиталистического производства как товарного, при котором в товар превращается рабочая сила, внешне выглядит вполне лояльной с правилами формальной логики.

Ряд фактов, однако, вызывает сомнение. Если допустить единственность приемов формальной логики, значит надо допустить и единственный способ выявления общих и особых признаков предмета — установление сходства и различия путем наглядного сравнения. Но увидеть этим путем превращение рабочей силы в товар!.. Можно заметить то, что рабочий нанимается (в отличие, например, от крестьянина). Экономисты и масса людей, не имеющих отношения к политэкономии, прекрасно это видели задолго до Маркса, но никому даже в голову не пришло, что рабочая сила есть товар. Правда, одному великому человеку пришло, да и то в форме нравственного негодования: рабочий как товар — это “экономический насморк”. Но оставим пока это сомнение и обратимся к фактам простым и очевидным. Прибавляя к категории “стоимость” признак “прибавочная”, мы в такой же мере раскрываем происхождение прибавочной стоимости, в какой раскрываем происхождение жизни при добавлении признака “живая” к категории “материя”. Это — во-первых. Поставим вопрос далее, против которого не имеет права возражать ни один материалист: чему в предмете соответствуют те или иные категории и каково взаимоотношение отраженных ими явлений? Общее, как род, отражает сходное, одинаковое в различных предметах, существующих наряду (в пространстве или во времени); особое, как вид отражает отличие данного предмет от других. Когда предмет воспроизводится в мысли в форме понятия, то указывается родовой признак (общее) и видовой (особое). Такое определение понятия есть итог сравнения, и ничего больше в себя не заключает. Каким бы путем оно исторически не возникло, — путем дифференциации внутри тождественного или расширения круга наблюдения, в котором данный предмет обнаруживается как особое, — закономерность не изменяется.

Совершенно очевидно, что этот способ отражения ничего не говорит о происхождении, связи, развитии предметов даже в том случае, когда сравниваются предметы во времени: так или иначе они для мышления выступают как существующие наряду. Например, определяя купеческий капитал как капитал, применяемый в торговле, мы абсолютно еще не имеем никакого понятия о связи различных форм капитала в пространстве и времени. Идет ли речь о формах, существующих сейчас капиталов или об истории, эффект вранения один: капитал общее, применение в торговле — особое, т.е. род и вид. Не говоря уже о тех случаях, когда определение коснется единичного случая: например, в выражении: “капитал Сидорова”, “капитал” — общее, “Сидоров” — единичное, но капитал вообще не есть этап в развитии к капиталу Сидорова.

Посмотрим, как обстоит дело в этом отношении с товаром и капиталом. Товарные отношения имеют место в различных формациях в родовом обществе, рабовладельческом, феодальном, социалистическом. Но было бы крайне ошибочным считать их общим, признаком этих формаций. Можно сказать, что в Древней Греции были развиты товарные отношения, и это — черта ее; но товарные отношения не являются не только признаком, пусть самым второстепенным, рабовладельческой формации, но и вообще не являются никаким ее признаком. Иначе понятие формации бессмысленно. Товарные отношения не вытекают из имманентных законов ни одной формации, кроме буржуазной, или являются признаком только буржуазной формации.

С другой стороны, если товарные отношения — общее, то все формации, где имеют они место, есть разновидности товарных отношений. Но всякий знает, что это утверждение ошибочно.

Т.е. между товарными и капиталистическими отношениями нет отношения рода и вида, или отношения такого же типа как отношение “формации вообще” и “буржуазной формации”, “капитализм вообще” и “капитализм во Франции”, “капитал вообще” и “капитал Сидорова”. Если здесь и возможно что-либо в этом роде, то только в таком смысле: “общество или страна с более или менее развитыми товарными отношениями” — “буржуазное общество или эта страна”. Т.е. только в том случае, когда различные общества или страны рассматриваются наряду (в пространстве или во времени), и в ряде их обнаруживается общее свойство — наличие товарных отношений. Но в данном случае эти школьные упражнения не дают ничего, как говорится, “ни уму, ни сердцу”. Ведь речь идет об отношении товара и капитала, стоимости и прибавочной стоимости. А что может быть очевиднее того, что капитал не есть вид товара, прибавочная стоимость не есть вид стоимости вообще.

Применить родо-видовые отношения к связи товара и капитала, это значит впасть в метафизику, только такого глупого свойства, в какую не впадала ни одна еще самая вульгарная и ошибочная экономическая теория до и после Маркса.

Но возьмем товарные отношения вообще и их же при капитализме, товар вообще и товар как продукт капитала. Есть ли здесь отношение рода и вида? Последнее предполагает силлогистическое распространение всего, что касается рода, на вид. Пытаясь поступить таким образом, экономисты сломали себе шею. Мы уже достаточно говорили об этом.

Далее, род не существует отдельно и независимо от вида. Товарные отношения существовали до капитала и после его гибели в ряде случаев, т.е. независимо от него.

С другой стороны, рассмотрение отношения товара и товара, как продукта капитала, товара и капитала вообще обнаруживает такие стороны, которые позволяют говорить о вторых как об особой форме первого: закон стоимости сохраняет силу и для капитала (рабочая сила есть действительно особого рода товар). Т.е. можно говорить об общем и особом в том смысле, как говорилось в предшествующем параграфе: особое — то новое, что отличает его от своего общего, предшествующего. В этом есть доля истины. Но это есть упрощение. Здесь опять-таки смешивается мысленный способ фиксирования предмета с самим предметом. Товарные отношения исторически возникли раньше капиталистических. Последние — отношения товарные. Естественно, они представляются как новый этап в развитии первых. Достаточно сослаться на слова Ленина о том, что в товаре заложены все противоречия капитала, чтобы эту сторону дела абсолютизировать. Но ведь Ленин имел в виду товар в тех условиях, в каких он является уже продуктом капитала, или предполагал данными условия возникновения капитала, или исследование капитала, начатое с товара. А это не только упрощает, но как раз предполагает сложность решения восстановленной в начале параграфа проблемы.

На самом деле капитал не есть этап в развитии товара, т.е. не есть продукт имманентного развития товара. Что возникновение капитала есть результат исторического развития общества, товарных отношений в том числе, это факт. Но что капитал не вытекает из имманентных законов товара, это точно так же неопровержимый факт. Развитие товарных отношений есть необходимое условие возникновения и существования капитализма. Но это — условие не есть этап в развитии предмета, которого еще нет. Притом это условие не единственное. Чтобы возник капитал, требуются другие условия, от развития товарных отношений самих по себе не зависимые. Возникновение капитала есть возникновение новой формации, требующее ряд условий, в том числе товар.

Из развития товарных отношений с необходимостью вытекают деньги. Достаточно только их развитие для этого. Здесь мы имеем в исследовании переход типа, который мы рассмотрели выше. Так рассматривается механизм внутреннего развития. В рассматриваемом случае таким путем из товара капитал не выведешь (более того, не выведешь даже допотопных форм капитала: так, существование ростовщического капитала предполагает в большей мере экономические отношения данной формации).

Значит, чтобы совершить логический переход от товара к капиталу, необходимо выяснить те условия, которые нужны для превращения товарных отношений в капиталистические, для возникновения капитала. А это предполагает анализ ставшего капитала: надо выяснить что возникло, чтобы сказать о том, как оно возникло.

Проблема усложняется еще следующим:

1) Те законы, которые действуют для товара, сохраняют силу и для капитала. Но ведь это еще должно быть выяснено. Эмпирические факты как раз дают видимость их нарушения. Подойти с т.зр. развития, значит исследовать как модифицировались формы проявления закона товара. Для этого надо вскрыть то, что модифицировало форму проявления этих законов, т.е. требуются промежуточные звенья для того, чтобы от общего перейти к тому, как оно изменилось, к особому, как продукту развития. Но это лишь одна сторона. Задача “Капитала” — не только исследование модификации формы проявления, но главное — исследование законов самого капитала.

2) Вопрос о том, почему все же Маркс начинает с товара, остается открытым. Ведь не начал же он с родовых отношений: они тоже исторически возникли раньше. Очевидно потому, что капиталистические отношения — товарные, производство капитала есть производство товара, т.е. отправный пункт исследования зависит прежде всего не от созерцания истории, а от наблюдения самого ставшего предмета.

Мы указали лишь главные стороны дела, говорящие о сложности вопроса. Сложность реального отношения требует, очевидно и сложности его понимания. И чтобы понять характер исследования в данном пункте, надо оставить в покое дефиниции.

Прежде всего как обстояло дело в истории науки? Два момента укажем:

1. Категория “капитал” была выработана задолго до того, как в теории был поставлен вопрос об историческом характере капитала. Просто капитал был наличным фактом и фиксировался в мысли тем же путем, как и всякое другое явление: путем выделения сходного в эмпирических капиталах (прирост денег) и отличительного для них (деньги, дающие прирост денег, в отличие от денег как средства обращения). Т.е. абстрагирование было произведено по всем правилам формальной логики и закреплено в категории (деньги — род, дающие прирост — вид) или определении.

Что деньги исторически появились раньше капитала и явились его условием, для человека, впервые вырабатывающего категорию, совершенно безразлично. Необходимость исторического подхода проникла в политэкономию совершенно иными путями. Экономисты знали о том, что капитал возник (например, см. у Смита), но они понятия не имели о том, что как таковой, он и должен быть исследован.

2. Необходимость исторического подхода дала о себе знать путем постановки ряда проблем и затруднений в понимании капитала. Меркантилисты еще вообще представляют капитал в виде суммы денег. Физиократы уже перешли к исследованию производства, но не в зависимости от его стоимостной формы, а в его вещественных элементах. Лишь у Смита и Рикардо отчетливо обнаруживается зависимость понимания капитала от понимания товара, прибавочной стоимости — от стоимости. Так что “естественный” порядок рассмотрения здесь нащупывается длительным путем как зависимость в понимании существующего предмета.

Мы уже достаточно говорили об антиномиях и затруднениях, возникающих в политэкономии в силу отсутствия восхождения: прибыль возникает и в обращении и не в нем (проблема, ведущая к различению формы и содержания); закон стоимости и цены (ставится вопрос о законе и его проявлении в связях и развитии); наконец, если предположен эквивалентный обмен, то откуда прибыль в обмене между капиталистом и рабочим. В рассматриваемом нами моменте восхождения последняя проблема особенно важна.

О том, что прибавочная стоимость есть прибавочный труд, экономисты знали; трудность — объяснить прибавочную стоимость на основе законов товарного обмена. Ряд экономистов вынуждены допустить неэквивалентный обмен, Рикардо уходит от проблемы, объясняя различие прибылей в зависимости от различия производительности труда (сверхприбыль), а не прибыль вообще, и т.п. Нет необходимости детально разбирать историческую проблематику, так или иначе разбор ее привел бы к различным сторонам восхождения, уже нами рассмотренным. Главное ядро, от которого зависело решение всех трудных вопросов, — открытие Марксом факта превращения рабочей силы в товар.

Если предположить все условия данными: от обращения совершен переход к производству, капитал рассматривается исторически, как возникший, то все равно остается необходимость выяснить что из себя представляет это исторически возникшее явление. Что рабочий нанимается — видно всем. Что он не имеет средств труда — точно также. Да это и не ново. Купля-продажа “услуг” (найм прислуги, например) есть обмен денег за “труд”, но это не есть капитал. Надо выяснить факт превращения рабочей силы в товар, что абсолютно недоступно созерцанию.

Процесс перехода от товара к капиталу представляет совокупность ряда процессов восхождения (углубление в товар, прохождение к меновой стоимости, выведение денег и т.п.). Процессы эти в совокупности есть элемент движения от внешней форм капитала (Д-Т-Д¹) к его содержанию. Это все ясно. Важно здесь другое: факт превращения рабочей силы в товар не может быть понят без анализа товара и различения живого и мертвого труда, стоимости и создающего ее труда. Именно эта зависимость и делает переход от простого к сложному не просто формальным соображением, а способом понимания. Если (как мы указали в разделе о клеточке) понимание целого дает ключ к пониманию клеточки, то понимание клеточки есть необходимое условие понимания отношения, в котором клеточка есть клеточка.

Исходный пункт в исследовании капитала — форма Д-Т-Д¹. Чтобы ее понять, надо понять ее элементы — товар и деньги. Что нового присоединяется здесь?

“Д-Т-Д¹” отличается от “Т-Д-Т”. На основе этого отличия и был капитал зафиксирован впервые. Так что встает задача объяснения этой измененной формы. Но эта форма из законов товара не вытекает. Очевидно, надо выяснить ее условия, лежащие вне законов товара. Эти условия и раскрываются путем движения к содержанию капитала.

Таким образом, условия и стороны капитала не перечисляются просто наряду, а привлекаются в определенной зависимости: 1) со стороны формы; 2) со стороны выяснения условий ее измененного вида, т.е. ее содержания.

Исследования акта Д-Р.С (рабочая сила), выражающего классовое отношение и скрывающего содержание капитала, представляет момент анализа самой формы капитала, как она обнаруживается после включения в нее в качестве момента процесса производства: Д-Т ^Р.С._С.П. …П… Т¹ и Д¹. Обмен между рабочим и капиталистом обнаруживается как внешняя форма отношения эксплуатации. Т.е. не поймешь капитал, если просто изучить найм рабочего капиталистом. Раскрытие содержания этого отношения предполагает рассмотрение товара и денег, фиксирование формы “Д-Т-Д¹”, переход к производству. Лишь в этой связи в сложном обмене капиталиста и рабочего, внешне выступающий в форме обмена денег на услугу (труд, работу) может быть понят. Это еще одна сторона в усложнении, представляющем определенную зависимость понимания.

Наконец, последнее замечание. Клеточка — отдельное. И целое, в котором она является клеточкой, — отдельное отношение. Хотя рассмотрение связи отдельных и есть условие перехода от первой ко второму (например, выведение денег), однако усложнение есть переход от отдельного простого к отдельному сложному. Отсюда: сложное отношение может быть понято в его содержании лишь в том случае, если оно берется как целое. Так, достаточно оставить в стороне процесс обращения (Д-Т-Д¹) и взять лишь найм рабочего, капитал понят быть не может, ибо содержательное отношение (действительный “обмен” рабочего и капиталиста — эксплуатация) проявляет себя как таковое лишь косвенно, опосредованно.

Поэтому сложное еще можно определить как опосредованное сравнительно с простым. В “Т-Т” люди приравнивают труд посредством обмена, но это не есть непосредственное в указанном смысле: обмен здесь непосредственный. Но “Т-Д-Т” есть уже опосредственное отношение — между полюсами отношения появляется промежуточное звено.

В сложном, которое предполагает еще условия, лежащие вне простого, отношение опосредствуется не только в указанном смысле, но еще и в том, что относящиеся стороны находятся во внешне независимых друг от друга отношениях (рабочий покупает товары на общем рынке, капиталист — тоже, и выступает в связи с другими капиталистами) и лишь в этих отношениях проявляется их действительное отношение между собой. Так что вскрыть в форме Д-Т-Д¹, как и в форме найма, взятых изолированно, отношение эксплуатации невозможно.

Промежуточные звенья, образующие относительно сложные отношения, не следует смешивать с промежуточными звеньями в зависимости процесса понимания, восхождения. Непосредственность и опосредствование здесь идут в ином аспекте. Рассмотрим на примере.

1. Непосредственный переход. В общих товарных отношениях наблюдается колебание цен. Закон стоимости говорит о затрате труда. Почему колеблется, изменяется цена, если стоимость та же? Очевидно изменилась стоимость денег и относительная стоимость отклонилась от прежней.

2. Опосредствованный переход. Если стоимость определяется трудом, стоимость товаров, создаваемых капиталом с большим процентом затрат на рабочих, должна быть выше. Этого, однако, нет. Причем это всеобщее явление. Чтобы объяснить необходимость отклонения цен от стоимости нужен ряд промежуточных звеньев, хотя полюсы мысленной зависимости даны непосредственно. Такими промежуточными звеньями является переход от простого к сложному (от клеточки к ее целому), рассмотрение взаимодействия сложных отношений. В данном случае — восхождение к капиталу, прибыли, средней прибыли и цене производства.

Здесь, как сторона, конкретизируется закон стоимости. Но выясняются новые законы, во-первых, и последовательность конкретизации зависит от перехода от простого к сложному и рассмотрения его.

Промежуточные звенья в процессе восхождения (а мы их называли постоянно, не подчеркивая, однако) представляют не средний термин силлогизма, а вычленение в предмете посредством различных приемов восхождения какого-либо явления, т.е. понятие о предмете с какой-либо стороны.

Это обстоятельство говорит о том, что термин “умозаключение” неприменим (во избежание путаницы) к восхождению. В умозаключении из данных суждений получается новое, раз суждения даны. Здесь же различные формы абстракции (т.е. вычленение в предмете соответствующих явлений) образуют возможность понимания предмета в последовательности.

Умозаключение, как и суждение, необходимы для восхождения. Но не ими оно характеризуется специфически. Здесь возникают новые суждения и умозаключения по содержанию, но новое с т.зр. форм здесь — различные формы абстракции и вырастающие на этой основе мысленные зависимости, общее название которых — восхождение. Следующий пример иллюстрирует сказанное. При движении к содержанию менового отношения Маркс совершает такое умозаключение: если предметы качественно сравнимы, значит в них должно быть нечто одинакового качества; товары количественно сравниваются; вывод очевиден. При выяснении труда, затраченного на товар, точно также имели место умозаключения. Но все это ничуть не устраняет той зависимости процесса понимания, что труд исследовался как создающий товар, а обмен — как проявление характера труда в данных условиях. Эта зависимость и есть тот главный стержень, который образует цельность данного мысленного образования, направление абстракций и умозаключений.

***

Мы наметили переход от простого к сложному в плане его предметного содержания, — как переход от простого отношения к сложному. Указали в общих чертах его роль и два основные случая: 1) переход от непосредственного отношения к опосредствованному и 2) от клеточки к основному (к отношению, на основе которого клеточка становится клеточкой).

Это — различные процессы. Рассмотрение их под одной рубрикой — недостаток, который можно преодолеть только при детальном их анализе. Мы не ограничимся лишь тем, что дополним сказанное в этом параграфе наглядно-схематическим изображением важных (на наш взгляд) моментов рассматриваемой стороны восхождения.

Непосредственное и опосредствованное отношения. Первое будем изображать формулой “а-а”, второе — “а-в-а” (см. вторую главу).

Отношение “а-а” непосредственно лишь в сравнении с “а-в-а”. Вне этой связи категории “непосредственно” и “опосредствованно” теряют смысл. Отношение “а-а”, если его взять в целом как а-а в…в, есть опосредствованное: “А-А” опосредствует “в…в”. В свою очередь, “а-в-а” распадается на два самостоятельные отношения “а-в” и “в-а”, единство которых проявляется в форме другого непосредственного отношения “K-L”. Нетрудно заметить, что в этом случае (вне их сравнения) “непосредственность” и “опосредствованность” имеют совершенно иной смысл — не смысл предметного содержания, а смысл хода познания одних и тех же отношений.

Отношение “а-в-а” есть отношение “а-а”, опосредствованное “в”. Поскольку “а-в” и “в-а” обособляются и внешне выступают как существующие просто наряду и друг за другом, “а-в-а” представляют связь двух отношений, — в этом смысле оно является сложным.

Вместе с тем, “а-в-а” есть новое отношение: оно распадается на “а-в” и “в-а”, которые взаимно предполагают и исключают друг друга, тождественны и противоположны, обособляются в пространстве и времени, связь которых осуществляется в форме нового отношения “К-L”, отличного от “а-а” и “а-в” и “в-а”.

Формула “а-в-а” отражает связь “а-в” и “в-а” в самой абстрактной форме. Восхождение здесь производит анализ “а-в-а” как единства противоположностей, условий его действия и формы проявления. Плюс к тому, с этой точки зрения открывается вид на массу сторон, свойств целого (“а-а” и “K-L”)[98].

Важнейшее значение здесь имеет своеобразное тождество и различие отношений, реальное единство которых служит опорным пунктом в мысленном связывании различных отношений целого.

Непосредственное и опосредствованное отношение могут быть поняты лишь в зависимости друг от друга:

1. Фиксирование “а-в-а” в самом общем виде, т.е. отвлеченно от “в”, служит условием фиксирования “а-а”; фиксирование “а-в” “в-а” служит условием анализа “а-а”. И наоборот, только раскрытие диалектики “а-а” дает ключ к пониманию “а-в-а” как нового отношения.

2. Клеточка и основное отношение. Основное отношение может быть выражено в формуле “а-а”, как и всякое отношение, но эта формула ничего не говорит об отличии его от прочих отношений целого. Основное отношение — ценностная система отношений, формула которых зависит от частного предмета. Общие же моменты следующие:

а) Поскольку исследуется развитие тех же отношений, поскольку фигурируют те же элементы отношений (прочие должны быть привлечены лишь в дальнейшем), то формула основного отношения должна представлять лишь измененную формулу уже рассмотренных (включая “в-а-в”, — это и фактически так, и логически единственно возможный вариант); анализ измененной формулы (соответствующей формы) выявляет условия изменения, — и формула, естественно, будет уточнена. Формальная сторона, само собой разумеется, есть лишь следствие фактического развития предмета;

б) Основное отношение есть связь по крайней мере двух отношений; но связь, отлична от той, какая имеет место в опосредствованном отношении в сравнении с непосредственным; здесь предмет рассекается иначе.

Например, отношение капитала есть (в самой простой форме) отношение капиталиста и наемного рабочего (найм рабочего) и связь отношений обращения; первое есть сам элемент обращения, вместе с тем, второе есть средство реализации отношения эксплуатации, скрытого за наймом рабочего; анализ и того и другого ведет к содержанию капитала, но важно здесь отметить формальное отличие основного отношения. Оно как свои элементы предполагает ряд отношений;

в) Как зависит анализ клеточки от основного отношения, мы говорили во второй главе. Анализ же основного отношения предполагает анализ клеточки в ином уже плане: каждое отношение, входящее в состав основного, функционирует по законам клеточки, но их единство обнаруживает явления, не укладывающиеся в их рамки; так что анализ клеточки необходим позитивно — как отражение основного отношения с одной стороны, и негативно — как постановка проблем. Кроме того, от анализа клеточки зависит направление анализа основного отношения; он заставляет искать ответа на вопросы не в общих моментах отношения, не в их комбинации и т.д., а в выяснении его специфического содержания.

Повторяем, 1 и 2 пункты представляют различные аспекты сечения целого мыслью. Так, основное отношение может выступить как непосредственное по отношению к дальнейшей дифференциации и развитию целого; вместе с тем, переход от 1 ко 2 есть отражение новой стороны развития. Рассматривать это мы не будем.

Анализ и синтез

Переход от простого к сложному, если начать анализ его строения, ведет к тем основным сторонам восхождения, которые мы уже рассмотрели. Будучи взят в самой абстрактной форме, он сам служит цели регулирования хода восхождения: последовательности рассмотрения отношений и условий существования предмета.

Если сопоставить теперь простое и сложное отношение с т.зр. их понимания, то отличие второго от первого (отличие безотносительно к их структуре) для своего понимания требует расчленения сложного отношения, анализ его сторон и их единства. Например, отношение Д-Т-Д¹ отличается от Т-Т и Т-Д-Т не только структурно, но и как целое: оно дает прирост стоимости; чтобы понять это свойство отношения, надо его расчленить и выяснить единство сторон, расчлененного. Это — новый момент сравнительно с углублением к содержанию и движением к форме. При рассмотрении последних мы его предполагали данным. Так, постановка проблемы об источнике прибыли связана с таким расчленением: Д-Т-Д¹ расчленяется на Д-Т и Т-Д¹ и затем рассматривается их единство. Учет этого момента означает рассмотрение восхождения с новой стороны.

Начнем издалека. Одной из черт диалектического мышления является единство, соединение анализа и синтеза. Это общеизвестно. Но смысл фразы об этом “соединении” зачастую остается попятным только произносящим ее, как и смысл фраз о единстве индукции и дедукции, логического и исторического. Что означает соединение анализа и синтеза; открытие наукой о мышлении их внутреннего единства в процессе мышления или соединение обособленных анализа и синтеза в каком-то более сложном исследовании? Раз говорится о их соединении, значит предполагается их разъединение; как оно происходит? Является ли это разъединение необходимостью самого процесса отражения или оно означает лишь то, что наука о мышлении не в состоянии была вскрыть их действительную связь? Остановимся на этих вопросах лишь с целью определения категорий “анализа и синтеза” и выяснения места и характера соответствующих процессов в восхождении.

Анализ и синтез — мысленное расчленение целого на части и наоборот. Таково простейшее определение и, вместе с тем, определение простейшего анализ и синтеза. Вещи объективно состоят из частей или сами являются частями других. Расчленяя их на части и соединяя в целое практически, человек научается проделывать это мысленно. Расчленив предмет мысленно на части, человек должен дополнить анализ синтезом, иначе понятие о предмете будет “неполным”. Если этого дополнения нет (этим страдают, конечно, метафизики), то есть разрыв анализа и синтеза. Чтобы разрыва не было, надо чтобы… не было разрыва (эта добродетель свойственна, разумеется, диалектикам). С другой стороны, метафизики в теории о мышлении разрывают и даже противопоставляют анализ и синтез, диалектики же видят их единство в процессе исследования. Таково по существу типичное понимание анализа и синтеза и их взаимоотношения.

Сказанное во многом — истина. Но опять-таки: метафизика только в теории о мышлении разрывает анализ и синтез или в конкретном исследовании; если только в учении об анализе и синтезе, значит их единство в исследовании не есть отличительная доблесть диалектического мышления; если и в конкретном исследовании, значит анализ без синтеза и наоборот — факт. Ответ такого сорта: разрывают в учении, а потому и в применении, удовлетворить не может, ибо фактически процесс мышления в своих законах ни от какой интерпретации их не зависит. Диалектики открывают единство анализа и синтеза во всяком процессе, где они имеют место. Но тогда зачем говорить о “соединении”, раз оно всегда есть? Или диалектики соединяют обособленные анализ и синтез? Если так, то каковы условия “соединения” в самом ходе исследования, а не просто в благом пожелании? Эти противоречия и затруднения совершенно неразрешимы до тех пор, пока отрицаются специфические диалектическому мышлению формы, пока диалектика признается только как иное истолкование все тех же форм.

Далее. Если в анализе и синтезе увидеть лишь одну сторону: посредством их производится мысленное расчленение и соединение вещей, и не увидеть того, какими специфическими мысленными средствами производится анализирование и синтезирование, то в одну кучу сваливаются самые различные процессы: практические сборка и разборка, анализ и синтез в ч<