Г. Взаимодействие с характеристиками популяции
Эта статья написана в контексте изучения «истинных экспериментов», а не «квазиэкспериментов» (Campbell, Stanley [26]), и, следовательно, отличительные признаки популяций выступают здесь не как побоч-
ные источники основных эффектов, то есть не как различия между экспериментальной и контрольной группами, а, напротив, как потенциальные ограничения степени общности законов, действие которых наблюдалось при исследовании какой-нибудь конкретной популяции. Мы, социальные психологи, рискуем унаследовать от социологии ложный идеал super-ego, предписывающий искать решение проблемы в нахождении репрезентативной выборки из некоей генеральной совокупности, взятой в соответствии с теоретическими, соображениями, может быть из всего человечества., (Наше требование рандомизации как средства достижения эквивалентности между экспериментальной и контрольной группами, выбранными в сугубо ограниченных частных условиях, не следует смешивать с тем значением, которое придает рандомизации социолог, видя в ней средство достижения репрезентативности какой-то конкретной популяции [26].)
Это, конечно, идеал, не достигнутый на практике. Но он настолько несовместим с нашим представлением о науке, что от него следует отказаться даже в нашей философии науки. Одно соображение по поводу временного параметра поможет показать крайнюю несостоятельность этого идеала. В физических науках была доказана разумность презумпции, согласно которой не происходит взаимодействия с временем (не считая суточных, лунных, сезонных и прочих циклов). Что же касается социальных наук, то рассмотрение потенциально релевантных характеристик популяций показывает, что изменения во времени (например, при сравнительном изучении студентов колледжа на протяжении 30 лет) ведут к различиям столь же значительным, что и синхронные различия между социальными классами и субкультурами. Для репрезентативности выборки из генеральной совокупности, на которую мы намерены распространить полученные данные, необходимо было бы произвести репрезентативный отбор во времени, а это, очевидно, вещь невозможная.
Для науки более типична история, которая произошла с Николсоном и Карлайслом. Взяв в мае 1800 г. образец воды в районе Сохо (образец очень частный, характерный для местных условий и данного периода) и опустив в него весьма специфичный кусок медной
проволоки, по которой пропускался электрический ток (локализованный именно в этом куске), они получили водород на одном электроде, кислород — на другом, и, недолго думая, распространили этот результат на всю воду в мире на веки веков. Это было, разумеется, гипотетическое обобщение, а не доказанный факт. К настоящему времени проведено немало исследований, выясняющих влияние «примесей» на гидролиз, но и они проводились на крайне специфичных образцах. Идея репрезентативного отбора всех вод мира или хотя бы Англии никогда не фигурировала даже в качестве идеала. Само понятие «примесей», разделения состава воды на «чистое» вещество и чужеродные компоненты никогда не появилось бы на свет, если бы в случае с водой имел место репрезентативный отбор. В успешно развивающихся науках обобщения никогда еще не были «индуктивными» в смысле суммирования фактов, наблюдавшихся в пределах, в которых проводятся обобщения, напротив, они всегда были гипотетическими, даже если и руководствовались ранее открытыми законами. Ограничения в отношении обобщения возникают из-за проверки первоначального дерзкого обобщения, осуществляемой нерепрезентативными способами. Ученые считали, что гидролиз осуществляется поистине повсюду и всегда, пока не было показано, что бывает и иначе.
При таком подходе раз уж что-то было установлено, то не было бы нужды обосновывать правомерность успешно разрабатываемой «психологии второкурсников» американских колледжей, или студенток Северо-Западного университета, или белых мышей. В этом случае предполагалось бы, что для всех людей или для всех позвоночных во все времена действуют одни и те же могущественные законы, пока конкретные приложения этого предположения не окажутся ошибочными. Мы уже сейчас находимся на этой последней стадии, но даже здесь ответ заключается не в репрезентативной выборке особей или популяций школьников. Типичный путь науки — это путь исследований, руководствующихся теорией и опирающихся на количественные измерения, как это имеет место при сравнительном изучении приматов, значительно различающихся в эволюционном плане.
Таким образом, было бы прекрасным достижением, если бы мы располагали законосообразной психологией испытуемых-добровольцев (см., например, Rosenthal, Rosnow [83]), даже если бы она и не стала еще наукой, универсальность которой доказана. Однако и в этом случае, как только была бы разработана какая-нибудь конкретная правдоподобная гипотеза, устанавливающая ограничения для обобщений, которые нам очень хотелось бы сделать в отношении популяций, состоящих не из добровольцев, мы попытались бы установить над ней контроль. Нам хотелось бы не только распространить наши выводы на нелабораторные популяции ради прикладной науки, но, работая в области экспериментальной социальной психологии, мы надеемся на чисто научных основаниях перенести обобщения в сферу неэкспериментальных социальных наук. В связи с проблемой испытуемого-добровольца следует отметить еще и тот факт, что правдоподобная гипотеза о взаимодействии затрагивает не просто какую-то одну переменную воздействия, но очень большой класс переменных, так как испытуемые-добровольцы в любом эксперименте будут показывать результаты, которые, как они полагают, хочет получить экспериментатор. Подобная гипотеза действительно довольно опасна, так что, получив эмпирическое подтверждение, она может вызвать у нас желание сменить популяцию при проведении основных исследований.