Бедный работник с мельницы и кошечка

Гримм, 106

«Жил-был на мельнице старый мельник; не было у него ни жены, ни детей, но служило у него трое работников. Пробыли они у него несколько лет, вот говорит он им од­нажды:

— Я уже стар стал, мне бы теперь сидеть на печи, а вы ступайте по белу свету странствовать; и кто приведет мне домой лучшего коня, тому и отдам я мельницу, и будет тот кормить меня до самой смерти».

Все, что человек переживает в своей жизни, — это как опыт, подобно урожаю, который собирают. И так же как зерно должно быть перемолото, чтобы стать мукой, а позд­нее — важнейшей пищей, хлебом, так и плод жизни должен быть переработан в нас, с тем чтобы было выработано поз­нание, духовная пища. Для этого человеку необходима сила, которая непрерывно пребывает в деятельности, язык обра­зов называет ее мельником. А три основные силы в челове­ке — чувствование, мышление и воление, — рассматривае­мые с точки зрения этого аспекта, подобны трем работни­кам с мельницы.

«Третий работник был на мельнице засыпкой, и считали они его все дураком и мельницу ему никак не прочили; да он и сам того вовсе нe хотел. И ушли они все трое, и, подхо­дя к деревне, говорят они Гансу-дураку:

— Ты уж тут оставайся; за всю свою жизнь не достать тебе и поганой клячи.

Но Ганс пошел с ними дальше, и, когда наступила ночь, пришли они к пещере и легли в ней спать. Двое умных подождали, пока Ганс заснет, затем встали и ушли, а Ганса бросили, думая, что ловко дело обделали, — да плохо им, однако, за то придется! Вот взошло солнце; Ганс проснул­ся, видит, что лежит он в глубокой пещере. Он огляделся и крикнул:

— Господи, где же это я?

Он поднялся и выбрался из пещеры наверх и пошел в лес; идет он и думает: "Один я остался, все меня бросили, как найти мне теперь коня?"

Когда древнее духовное — старый отец, старый король, старый мельник — отстраняется от дел, возникает вопрос: какая сила возьмет теперь водительство на себя'? Во многих сказках указывается тогда на самого младшего из троих. Одно качество выступает в нем особенно ярко — он неве­жественный или простоватый и глупый. То, что вдобавок его еще зовут и Гансом (Иоганнесом), имеет глубокое зна­чение, как мы еще увидим.

Сила воли в действительности самая юная в человеке. Мы находимся еще в начале ее формирования. Нельзя путать настоящую волю с желанием или вожделением, как и с уп­рямством и твердолобостью. Многие события нашего време­ни становятся понятны, если мы рассматриваем их как ро­довые схватки свободной воли в человеке. Какой же должна быть эта свободная воля? Мудрые сказители говорят, что она должна чисто и отважно направлять себя на цель, кото­рую толковые считают излишней, согласно словам Апосто­ла Павла: «Бог избрал немудрых мира, чтобы посрамить мудрых».

Наш язык имеет еще всевозможные выражения, которые без труда позволяют понять, что хочет выразить образ коня: например, «er sitzt auf hohem Ros» (Дословно: «Он сидит на высоком коне», то есть «он хвастается, важничает, задирает нос». — Прим. перев.).

Платон сравнивает разум с конем, которого человек держит под уздцы. Язык образов говорит: обуздай себя, крепко сиди в седле. В нашей сказке рассказывается о том, как «Ганс-дурак» добывает себе коня. Существуют разные пути для того, чтобы добыть волю, которая несет по жизни человека «сразумом», так, что он превращается в разумного, несущего в себе Я волевого че­ловека. Наша сказка изображает в качестве такого пути ме­таморфозу любовного влечения. Оба старших брата — чув­ствование и мышление — держатся далеко от воли. Воля должна сама встать на ноги, собраться с силами и отпра­виться в путь.

«Шел он, погруженный в свои думы, и встретил по доро­ге маленькую пеструю кошечку. Она ласково с ним загово­рила:

—Ганс, куда это ты идешь?

—Ах да чем же ты мне можешь помочь?

—Я о твоем желании хорошо знаю, — сказала кошеч­ка, — ты хочешь, чтобы была у тебя красивая лошадь. Сту­пая вместе со мной и будь мне верным слугою семь лет, и я дам тебе за то лошадь такую красивую, какую ты за всю свою жизнь и не видывал.

''Должно быть, это волшебная кошка, — подумал Ганс, — хотелось бы мне посмотреть, правду ли она говорит"».

Животные являются в сказках образами наших влечений и инстинктов. Дурак знает, что в инстинктах господствует некая природная мудрость и можно многого добиться, если обращаться с ними должным образом. Но и разумным нель­зя стать, пока не посоветуешься для начала со своими ин­стинктами. Но это должны быть верные инстинкты, и нужно знать, чему хочешь научиться, особенно у кошечки.

Когда мы наблюдаем, как бесшумно крадется кошка на своих бархатных лапках, долго лежит с сонными глазами и неожиданно вспрыгивает и хватает свою добычу, когда мы наблюдаем также, как лишь ночью, по большей части в пол­нолуние, становится она по-настоящему живой и активной, — тогда мы узнаем ту пеструю кошечку, которую встречает Ганс. В Древнем Египте богиня любовных чар, Бастет, изо­бражалась с головой кошки. Ганс доверяется своему любов­ному инстинкту, говорит сказка. Это любовное влечение должно привести его к разуму: кошка помогает ему добыть коня.

«И повела она его в свой маленький заколдованный за­мок, и жили в нем все одни только кошечки, и все они ей прислуживали; они проворно носились по лестнице вверх и вниз и были довольные да веселые. Вечером, когда уселись они за стол, три кошечки принялись за музыку: одна играла на контрабасе, Другая — на скрипке, а третья трубила в трубу и надувала щеки изо всех сил».

Ни в одной другой сказке не изображена более плени­тельно эта сфера: «сесть вечером за стол», «играть музы­ку», «вслушиваться». Вечером, когда затихают дневные труды, просыпается в человеке любовное томление; речь идет о том, чтобы жить в гармонии с этими влечениями. Здесь отчетливо изображены три области: контрабас — образ ни­жнего человека, скрипка — среднего, труба соотносится с верхним человеком.

«Когда они поели и стол был уже убран, кошка ему и говорит:

—Ну, Ганс, давай теперь с тобой потанцуем!

—Нет, — говорит он,— с кошкой плясать я не стану, этого я еще никогда не делал.

— Тогда отведите его в постель, — сказала она кошеч­кам».

Сейчас мы подходим к основному моменту происходяще­го: кошка говорит: «Ну, Ганс, давай теперь с тобой потан­цуем!» — «Нет, — говорит он, — с кошкой плясать я не стану, этого я еще никогда не делал». Это значит: я не поз­волю кошечке-влечению крутить собой, с ним я не буду кру­житься в вихре. «Я умею владеть собой!» — мог бы он также сказать.

«И зажгла ему свечку в спальне одна из кошечек, а дру­гая стала стаскивать с него башмаки, третья — чулки, и, наконец, одна из кошечек потушила свечу. А на другое утро они снова явились и помогли ему встать с постели и одеться: одна натягивала ему чулки, другая завязывала подвяз­ки, третья подала ему башмаки, а еще одна умыла его, а лицо вытерла ему хвостом. "Делать это она умеет очень нежно", — заметил Ганс».

Нежно и все-таки наглядно изображает сказка расслабле­ние всего его существа. Он имеет право узнать это расслаб­ление, когда во внутренней степенности он предоставляет себя этим заботливым силам, а утром заново призывает их к себе, упорядоченные и собранные.

«Но приходилось ему для кошки и работать: каждый день дрова рубить, да как можно мельче; и для этого дали ему серебряный топор; клин и пила были тоже серебряные, а колода была медная. Вот так и колол он дрова, жил в кошкином доме, ел да пил хорошо, но видеть никого не видел, кроме пестрой кошки да разных ее служанок».

Силы продолжения рода в человеке — это силы, родствен­ные Луне. А обходиться с ними должным образом означает владеть серебряным инструментом. Он служит для того, чтобы разрубить одеревеневшее на маленькие кусочки. Оде­ревеневшим считали педагоги тех времен абстрактно-интел­лектуальное мышление, которое имеет так же мало и так же много общего со своим духовным истоком, как сухая древе­сина с живым деревом. Но и это мышление важно и нужда­ется в управлении. «Разрабатывать конкретные понятия, исследовать, анализируя» на языке образов означает «Klein­holz machen» (Дословно: «Наделать щепок», то есть «наделать ошибок». Ср.: «нало­мать дров». — Прим. перев.) Таким образом заботятся о «дровах для печи»: мыслительная работа приносит тепло и сохраняет внутрен­ний огонь. Так как нашего героя зовут Ганс, нас не должно удивлять, что к серебряному топору он получает также мед­ную колоду. Мудрые алхимики средневековья, еще благо­говейно переживавшие в действии веществ Создателя, счи­тали медь символом благочестия. Они называли состояние благочестия, свойственного детям, медным состоянием. Человек умеет с помощью силы удара активного благочестия (медная колода) обращаться с лежащими без употребления силами Луны (серебряные инструменты). Таким образом можно толковать этот образ.

«Вот однажды и говорит она Гансу:

— Ступай да выкоси мой лужок, а трава пусть пойдет на сено, — и дала она ему серебряную косу, а оселок был золотой, и велела она ему все это в точности после работы сдать. Ганс пошел и сделал, что было ему велено. Окончив работу, принес он косу, брусок и сено домой и спрашивает, не заплатит ли она ему уже за работу».

Если анализирующее, абстрактное мышление было пере­работано в процессе умелой деятельности дровосека, то те­перь надо заняться вегетативным (косить траву) — жизнь, рост и размножение могут разрастись слишком пышно. Со­бирая урожай, нужно собрать то, что было подарено ими, как юная сила цветения. В кошечке-любовном — инстинкте заключено много естественной мудрости: там есть золотой оселок, которым снова и снова заново затачивается сила суждения (серебряная коса), а хорошо заточенная сила суж­дения необходима на этом поле. Итак, Ганс проделал тем самым шаг вперед в своем развитии и может вскоре над­еяться на получение коня.

« — Нет, — говорит кошка, — ты должен еще для меня кое-что сделать. Вот тут стропила да бревна серебряные и плотничий топор, наугольники, скрепы — все, что надо для работы, и все это из серебра сделано. Хочу я построить себе маленький домик.

И выстроил Ганс ей домик и сказал, что все он теперь уже сделал, а лошади-то у него пока что нет. И прошло семь лет, словно полгода».

Совокупность внутренних лунных сил должна быть еще выстроена и сформирована. Благодаря этому любовное вле­чение получило свой спасительный приют, и все, что живет в этой сфере, крепко и имеет форму. Семь лет продолжа­лось это развитие. Между четырнадцатым и двадцать пер­вым годами жизни в человеке в целом протекают эти про­цессы. Тогда нужно упражнять абстрактное и конкретное мышление, добывать силу суждения, и должно быть завер­шено образование «Лунного человека».

«И спросила кошка, хочет ли он поглядеть на ее лоша­дей?

— Хочу, — ответил Ганс. И она открыла ему домик, от­перла двери, видит он — стоят двенадцать лошадей; и ах какие они были статные, как блестели они да сверкали, прямо сердце радовалось!

Тут дала она ему поесть и попить и сказала:

— Ну, теперь ступай домой, а лошади твоей я не дам тебе с собой, но через три дня приду сама и приведу ее тебе».

О значении числа «двенадцать» как числа космического было уже сказано. Двенадцать созвездий Зодиака дают со­вокупность горизонта, расчлененную по числу двенадцати макрокосмических сил, строящих микрокосм — человека. Ганс беспрестанно упражнял свои силы разума, выстроил внутреннюю лунную сферу и придал ей форму. Благодаря этому он получил обширный ум (двенадцать лошадей) и тем самым тот разум, который более всего пригоден ему как Я — его собственного коня.

«Собрался Ганс в дальний путь, и указала она ему дорогу к мельнице. Но новой одежды она ему не дала, и должен он был воротиться домой в чем пришел — в своей старой, изо­рванной куртке, что стала ему за эти семь лет тесна и корот­ка. Пришел он домой, а другие два работника тоже домой воротились, и каждый привел с собою по лошади, но у од­ного была она слепая, а у другого хромая. Стали они его спрашивать:

—Ганс, ну а где же твоя лошадь?

—Через три дня придет.

— Да, Ганс, уж если ты лошадь получишь, то будет она хороша!

Вошел Ганс в комнату, но мельник сказал ему, чтобы не смел он и за стол садиться, так был он оборван и весь в лохмотьях, — стыдно-де будет, если кто зайдет в дом. И вынесли ему немного поесть во двор; а когда пришло время спать ложиться, ему не позволили лечь на кровать, и при­шлось ему залезть в сарайчик для гусей и улечься на жест­кой соломе».

Когда двое старших работников снова вернулись домой, стало видно, что каждый из них добыл. Самый старший, Живущий-лишь-в-чувствовании, получил разум, который, не может проникнуть в истину и ничего не понимает — его лошадь слепа. Второй работник, который соответствует за­даткам мышления, развил разум, не идущий по жизни впе­ред, не совершающий прогресса — его лошадь хромает. Ганс же прошел в своем развитии далеко за уровень работника с мельницы, а это проявляется лишь тогда, когда стала види­мой метаморфоза любовного влечения (кошки). Далее сказ­ка говорит:

«Просыпается он утром, — а прошло уже три дня, — и вот подъезжает карета, запряженная шестериком, — ах, как сияли кони, как блестели они, как все было красиво! - и вел слуга седьмого коня, и был тот конь для бедного работ­ника с мельницы. И вышла из той кареты красавица коро­левна, и вошла она в мельницу; а королевна была та самая маленькая пестрая кошечка, которой бедный Ганс служил целых семь лет. Она спросила мельника, где его младший работник, засыпка?

И ответил мельник:

— Да мы и на мельницу-то его пустить не можем, весь он оборванный, — вон лежит он в сарае, где гуси!

И сказала тогда королевна, чтобы тотчас его привели к ней. Привели Ганса, и должен он был одежкой своей при­крываться, и еле мог тело свое прикрыть лохмотьями. Достал слуга тогда пышные одежды, умыл работника, при­одел, и когда был он готов, то выглядел любого короля красивей. Затем королевна велела показать лошадей, при­веденных двумя другими работниками. И была одна из них слепая, а другая хромая. И велела она привести тогда свое­го седьмого коня. Как увидел мельник того коня, сказал, что такого во дворе у него никогда еще не бывало.

— Вот этот конь и будет для младшего твоего работника, — сказала королевна.

— Тогда уж и мельница будет его, — сказал мельник; но королевна ответила, что коня того дарит она ему, и мельни­ца пусть у него остается; взяла она своего верного Ганса, посадила его в карету и уехала с ним вместе. И поехали они сперва в маленький домик, который построил Ганс серебря­ным топором; а он, гляди, стал огромным замком, и все в нем внутри было из чистого золота да серебра; и вышла она замуж за Ганса, и стал он богат — так богат, что на всю его жизнь хватило. Вот пycкaй никто не говорит, что раз дурак, то ни на что и не годен».

Пестрая кошечка превратилась в прекрасную королевну. Это значит: эта целиком действующая в инстинктивном, бес­сознательно играющая природная сила стала теперь силой душевной, той, которая подходит человеку, — она стала любовью. И «Ганс-дурак» — воля в парсифальской чистоте - может соединиться с этой силой любви.

ОСЛИК

Гримм, 144

Осел — на редкость противоречивое существо. Это заме­тит каждый, кто познакомится с ним поближе. Он не позво­ляет чужой воле обуздывать себя и управлять собой, подо­бно лошади, поэтому его нельзя по-настоящему использо­вать для верховой езды, скорее, это вьючное животное. Если необходимо достичь определенной цели в определенное вре­мя, то лучше не связываться с ослом — с ним нужно быть готовым к любым возможным неожиданностям. Для путе­шествия каравана из нескольких ослов совершенно необхо­дим погонщик, так как осел охотнее всего руководствуется собственной головой, он своеволен и строптив. По этой при­чине его принято считать глупым, хотя это весьма умное животное. Если довериться ему, например, в горах, то со спокойной уверенностью осел найдет нужный путь, а при угрожающей опасности он часто проявляет чуть ли не муд­рость. Он чрезвычайно терпелив в переноске грузов, поэто­му с древности его использовали для навьючивания. Он со стоическим спокойствием выдерживает плохое обращение и жестокие удары палкой. Так что осел одновременно строп­тив и вынослив, глуп и умен.

Кто же несет нас по жизни, не особенно поддаваясь вли­янию, всегда идет своим путем и не любит слушаться, кто тупо и упрямо следует собственным импульсам в своем ис­конном темпе и кого нужно все время погонять, чтобы он не погряз в лености и инертности? И, однако, кто служит нам неустанно, годами претерпевая удары неразумного образа жизни, и знает многое лучше того, кто мнит себя дириже­ром?

Это сама наша телесная природа, физическое тело как носитель души и духа. Это «братец осел», как его называет Франциск Ассизский. «О;я осел!» — говорим мы, если нас внезапно подводит наш разум. Мы ругаем других «глупы­ми ослами» или говорим им: «Держите уши торчком!» «Ос­линый мотив» имеет долгую предысторию. Первый раз мы слышим о символе осла в Древнем Египте. Плутарх в своей работе «Исида и Осирис» повествует о следующем мифе:

«В древнейшие времена бог Осирис со своей сестрой и супругой Исидой жили среди счастливых людей. Это был золотой век. Однажды темный брат Осириса Тифон (Сет) принес ящик в форме человеческого тела и предложил бра­ту лечь в него. Тифон забил крышку, и Осирис задохнулся (Сет-Тифон изображается с ослиной головой или едет вер­хом на осле). Исида плачет и жалуется: Осириса, называе­мого также Зрящее Око, нет больше среди людей. Но еги­петский миф говорит: в жизни после смерти человек найдет его снова; там, в потустороннем мире, человека, прошедше­го очищение, встретят у небесных ворот боги со словами: «Ты, о, Осирис, ты вновь создал солнечное око, отнятое у тебя темными силами на Земле».

Мы видим отсюда: Осирис действовал как божественное существо не только среди людей, он действовал также в от­дельном человеке как высшая самость. Но золотой век кон­чается. Заключение в ящик, имеющий форму человеческого тела, означает: тело человека огрубевает и уплотняется так, что самость Осириса не может больше выражаться и прояв­ляться в нем. Тем самым зрящее око угасает: ясновидение исчезает.

Но посвященный, прошедший определенные очищения и преобразования и знающий в собственном опыте сверхчув­ственный мир, может уже в этой жизни прийти к внутрен­нему зрению и проявить высшего человека Осириса. «Во­лшебная флейта» Моцарта показывает аналогичный путь.

Имагинативное зрение обнаруживало превращенную Се­том телесную природу в образе осла. Ибо там, где исчезает око Бога, сверхчувственное восприятие, там сильнее становится телесное, чувственное восприятие. Там, где кончается неземная мудрость, все большее значение приобретает зем­ное знание. Человек стал глупым в космосе и одновременно смышленым на Земле. В результате воля становится проти­воречивой, как и деятельность, но, несмотря на эту проти­воречивость нашей телесной природы, определенная вынос­ливость, терпение и стойкая выдержка так же свойственны нам, как и ослу.

Исходя из Египта, евреи заимствовали символ осла и вклю­чили его в свою Каббалу. Там он возникает измененным в образе мужчины с ослиной головой и книгой, носит имя Тартак и означает слепую веру. Позднее этот символ нахо­дится в Древнем Риме — теперь в качестве карикатуры с подписью «Бог христиан», как рассказывает нам отец церк­ви Тертуллиан — ведь учение определенной части христиан гласит: учись верить, не глядя.

Библия рассказывает нам о говорящем осле: Валаам по­лучает совет от собственной ослицы. Здесь телесная приро­да действовала как инспирация, она еще чувствовала глубо­чайшие связи. Человек мог воспринимать ее имагинативно. Подобное знание лежит также в основе «Золотого осла» Апулея. Этот роман, написанный во втором веке, рассмат­ривается обычно только как плутовской роман. В действи­тельности же в нем скрывается глубокое мистериальное зна­ние, которое в те времена нельзя было оглашать. Юноша, как мы знаем, превращен в осла, и только, если этот осел съест розы из рук жрицы Исиды, он сможет принять свой первоначальный облик. Это происходит после многих при­ключений; затем он посвящается в мистерии Исиды. Назва­нием своей книги «Золотой осел» Апулей хотел выразить, что телесная природа была еще полна естественной мудрос­ти.

Позднее эта телесность оскудевает, осел уже не золотой, но он еще выплевывает иногда золото, как о том повествует сказка «Столик, накройся, осел и дубинка». Конечно, нужно долго учиться у мастера и знать нужное слово, тогда из осла еще исходит мудрость, спереди — сознательно, сзади — бессознательна. Но в конце концов оказываешься обла­дателем совершенно обычного серого деревенского осла. Шекспир хорошо знал, что делал, надевая ткачу из «Сна в летнююночь» «ослиную голову», — человеку, сплетающе­му наибольшее количество мысленных нитей в день.

Вопрос ныне поставлен так: как осуществить превраще­ние серого осла, как вновь сделать телесность прозрачной для духа и послушной ему?

На одной шумерской вазе изображен осел с арфой; на южной стороне Шартрского собора стоит каменный осел с лютней — символ, который мы в изобилии находим на французских соборах. На хорах церкви Девы Марии в Лю­беке мы видим даже осла, играющего на органе. Занимайся музыкой, говорят нам символы и образы, тогда ты преобра­зуешь свою опустившуюся телесную природу, расколдуешь осла. О том же рассказывает наша сказка об ослике.

«Жили когда-тo на свете король и королева. Они были богатые, и было у них все, что они только хотели, но детей у них не было. День и ночь горевала из-за этого королева и говорила:

— Я — словно нива, на которой ничто не растет. Наконец исполнил Господь ее желание: родилось у нее дитя, но было он похоже не на человеческое дитя, а был это маленький ослик».

В золотом веке человечества дух человека был богат от­кровениями, благодатно данными ему; он был облачен в мантию всеобъемлющего достоинства и носил корону муд­рости; он походил на короля, а его душа — на королеву. Но у них не было детей. Это означает, что золотой век длился долго, Овидий и Гесиод говорят о 20 тысячах лет, пока не наступило изменение в сознании и не родился новый вид человека. Его телесность была уже не в той степени проникнута духом и послушна ему, человек принял животный об­лик, не походя более на свой Божественный первообраз.

«Как увидела это мать, стала причитать и жаловаться, что уж лучше бы ей вовсе не иметь ребенка, чем иметь како­го-то осла, и она велела бросить его в реку на съедение рыбам. Но король сказал:

— Нет, раз Бог его нам послал, то пусть он будет моим сыном и наследником, а после моей смерти сядет на коро­левский трон и носит королевскую корону».

Душа приходит в отчаяние и не хочет признавать этот факт. Но внутренняя господствующая сила говорит: да, Гос­подь допустил изменения в создании, и человек в животном облике, который, как рассказывает Библия, после падения был одет в шкуру, когда-нибудь достигнет царства, но это будет другое царство. Если первое было даровано по милос­ти Божией, то второе должно быть достигнуто собственным тяжким трудом, в страданиях и тяготах. Но человек добьет­ся таким образом высокой цели: он разовьет свою личность, он найдет свое Я. Но не эгоистично-низкое Я должен он обрести — это только ступень, а самоотверженно-любящее, высшее — именно истинное Я.

«Вот стали ослика воспитывать. Начал ослик подрастать, и отросли у него быстро уши. Был ослик нрава веселого, все прыгал да играл, и была у него такая страсть к музыке, что отправился он раз к знаменитому музыканту и говорит. — Научи меня своему искусству, чтобы я мог играть на лютне так же хорошо, как и ты.

— Ах, мой милый сударик, — ответил музыкант, — это вам будет трудно, ваши пальцы вовсе к такому делу не приспособлены, они слишком большие, и я опасаюсь, что струны не выдержат.

Но никакие уговоры не помогли, — ослику во что бы ни стало хотелось играть на лютне; он был упрям и прилежен и в конце концов выучился играть так же хорошо, как и сам учитель».

У ослика быстро отросли уши (В немецком тексте: уши у негоросли прямо и высоко. «Держать уши торчком» означает «не вешать голову, не поддаваться невзгодам». — Прим. перев.). Это первый импульс, который должно нести в себе молодое, созревающее Я. Ос­новной мотив сказки прозвучал, показан и путь, ведущий к изменению и превращению, онназывается: музыка. Музы­ка в узком и широком смысле, то есть жизнь в ритме, гар­монии и в созвучии с духовным миром. Осел становится слушателем, становится художником. Можем ли мы не вспомнить здесь о Сократе? Когда греки утратили внутрен­ний сущностный взгляд и у людей притупилось космичес­кое восприятие, но зато обострилось земное, он был тем, кто предавался и учил интеллектуальному размышлению, как истинный королевич в ослиной шкуре. Его даймонион говорил ему: «Сократ, занимайся музыкой», — но он не последовал своему духу-водителю.

Тот, кто умеет играть на волшебной флейте, отпугивает звериные образы дурных влечений; невредимый проходит сквозь огонь низких страстей; не утопает беспомощно в во­лнах неудержимых эмоций и достигает наконец солнечного храма, посвящения. Однако человек должен найти учителя, продвигающего его в этом искусстве. И он должен упраж­няться со всем старанием, терпеливо и упорно.

«Однажды вышел молодой наследник на прогулку и по­дошел к колодцу, глянул в него и увидел в зеркально ясной воде свое ослиное обличье. И он так сильно из-за этого опе­чалился, что ушел бродить по свету и взял себе в спутники одного только верного товарища».

Теперь должен произойти акт самопознания. Человек осоз­нает, что он отличается от своего истинного первообраза. Поверхностного человека это знание не заденет; того же, кто учился у мастера, глубоко потрясет. Он знает теперь, что не может остаться в унаследованном царстве отца и дол­жен собственными силами искать себе другое.

«Они бродили вместе по разным местам и пришли нако­нец в одно королевство, где правил старый король, у кото­рого была единственная дочь, притом большая красавица.

И сказал ослик:

— Мы здесь некоторое время побудем. — Он постучался
и крикнул: — Гость у ворот! Откройте дверь, дайте войти!

Но ему дверь не открыли. И уселся ослик у ворот, взял свою лютню и заиграл на ней двумя передними ногами, да так прекрасно! Привратник от удивления вытаращил глаза, побежал к королю и сказал:

— Сидит у ворот молодой ослик, играет на лютне, да так
хорошо, словно ученый мастер.

— Так ты впусти музыканта сюда, — сказал король. Но только вошел ослик в замок, начали все над таким игроком смеяться. И вот поместили ослика внизу вместе со слугами, где его и кормили, но он рассердился л говорит:

— Я не какой-нибудь простой ослик, я знатный осел.
А ему и говорят:

— Раз так, то садись тогда вместе с воинами.

— Нет, — говорит он, — хочу я сидеть рядом с королем. Засмеялся король и весело молвил:

— Ладно, ослик, пускай будет по-твоему, ступай ко мне». Кто этот король с единственной прекрасной дочерью?

Единственная прекрасная дочь — индивидуальная душа, а се отец — господствующая сила в сфере души. Королевич попадает из царства отцовской самости в царство души. Музыка обеспечивает ему вход туда. Теперь следуют испы­тания. Создает ли человек эту честь? «Я не простой ослик», — говорит королевич, это означает: Я имеет благородную природу и, как таковое, не родня животным. Можно ска­зать и так: оно не должно унижаться. «Садись вместе с во­инами». Но Я и не воинственной природы, оно требует только царственности души.

«А лотом король спрашивает:

— Ослик, а как тебе нравится моя дочь?

Повернул ослик голову к ней, поглядел на нее, кивнул и говорит:

—- Очень нравится, она такая прекрасная, что подобной я ни разу не видывал.

— Ну так садись с ней рядом, —- сказал король.

— Это как раз мне и подобает, — ответил ослик и уселся с ней рядом, и ел и пил и держал себя прилично и опрят­но».

Стремящийся к царству приближается к душе, проникну­той Я и начинает ее познание. Указание на приличные, изыс­канные манеры — очень изящная черта сказки. Чем являет­ся хорошее воспитание, как не овладением формой. Это тоже должен приобрести человек именно потому, что родство тела с животным миром требует постоянного самоограничения.

«Пробыл благородный ослик при королевском дворе не­мало времени и подумал: "Что пользы с того, надо все-таки домой возвращаться". Он запечалился, явился к королю и попросил его отпустить. Но король его полюбил и говорит:

— Что с тобой, милый ослик? Вид у тебя такой грустный, умирать, что ли, задумал? Оставайся у меня, я тебе дам все, чего ты только пожелаешь. Хочешь золота?

—Нет, — ответил ослик и покачал головой.

—Хочешь драгоценностей и украшений?

—Нет,

—Хочешь половину моего королевства?

—Ах нет.

И сказал король:

—Если бы мне только знать, что могло бы тебя утешить! Хочешь мою красавицу дочь в жены?

—Ах мне бы очень хотелось ее иметь, ~ сказал ослик и стал вдруг такой веселый и радостный, потому что это как раз и было то, чего он желал».

Там, где Я подходит к главнейшему выбору, должно пос­ледовать очередное испытание, и это испытание двойствен­ной природы. Любовь стремится к единству; но смеет ли Я, все еще заключенное в «шкуру», требовать такого единст­ва? Смирение на это не отважится. Может ли владыка души не испытать, что для этого Я является самым дорогим? Мудрость (золото), красота (украшения), власть (полови­на королевства) или само Вечно-женственное души?

«И была отпразднована большая и пышная свадьба. Ве­чером, когда жениха и невесту повели в опочивальню, захо­телось королю узнать, будет ли ослик держать себя чинно, как подобает, и вот он велел одному из слуг спрятаться в опочивальне. Когда молодые остались наедине, задвинул жених двери на засов, оглянулся вокруг и, увидев, что они совершенно одни, сбросил вдруг свою ослиную шкуру, — и оказался перед королевной прекрасный юноша.

- Вот видишь, — сказал он, — кто я на самом деле, теперь ты видишь, что я достоин тебя.

Обрадовалась невеста, поцеловала его и всем сердцем его полюбила. Но вот наступило утро, он поднялся, натянул на себя снова свою звериную шкуру, и ни один человек не мог бы догадаться, кто под нею скрывается».

Дальше следуют картины королевской свадьбы, так на­зывался этот процесс. Человек, настойчиво преобразующий себя постоянными усилиями, принимается душой, она всту­пает в единение с ним. Эта свадьба происходит в две или три ступени ночью. Ночью Я покидает тело, отделяется от него и погружается в тот мир, который является ее истин­ной родиной. «Сон свят», — говорили раньше. В том мире Я может являться в своем истинном образе. «Ты видишь, кто я на самом деле и что я достоин тебя». Но утром снова натягивается звериная шкура.

«А тут вскоре пришел и старый король и говорит:

—О, вот наш ослик и повеселел! А тебе-то, пожалуй, грустно, — сказал он своей дочери, — ведь ты получила в мужья ненастоящего мужа!

— Ах нет, милый отец, я его так люблю, будто он самый красивый на свете, и хочу с ним прожить всю свою жизнь.

Удивился король, но слуга, который прятался в опочи­вальне, пришел и обо всем рассказал королю. И сказал король:

—Никогда не поверю, что это правда.

—Тогда на другую ночь сами понаблюдайте, и вы увиди­те это собственными глазами. Знаете что, мой король, вы спрячьте от него ослиную шкуру и бросьте ее в огонь — уж тогда жениху придется показаться в своем настоящем об­личье.

-- Совет твой хорош, — сказал король. И вот вечером, когда молодые уснули, он пробрался к ним в опочивальню и, подойдя к постели, увидел в лунном сиянии спящего статного юношу, и лежала рядом на полу снятая шкура. Король ее взял, велел развести на дворе боль­шой костер и бросить в него шкуру, и сам присутствовал при этом, пока она вся не сгорела дотла. Но королю захоте­лось увидеть, как будет юноша вести себя без украденной у него шкуры, и он всю ночь сторожил и прислушивался.

Когда юноша выспался, только стало светать, он поднял­ся и хотел натянуть на себя ослиную шкуру, но найти ее было нельзя. Он испугался и сказал в печали и страхе:

— Я вижу, что мне надо отсюда бежать.

Он вышел из спальни, но у дверей стоял король и сказал ему:

— Сын мой, куда ты спешишь, что ты задумал? Оставай­ся здесь, ты юноша красивый, и тебе уходить отсюда неза­чем. Я дам тебе половину своего королевства, а после моей смерти ты унаследуешь все.

— Если так, то я хочу, чтобы хорошее начало имело и хороший конец, — сказал юноша. — Я у вас остаюсь.

И отдал старик король ему полкоролевства; а когда спус­тя год он умер, юноша получил все королевство, а после смерти своего отца еще к тому же и другое, и жил он в большой пышности и великолепии».

Человек может служить и править, и часто слуга в нем знает больше, чем владыка, и владыке следовало бы чаще советоваться со слугой. Так же и здесь, слуга узнает о пре­вращении первым. Но только один правитель может сжечь шкуру в очистительном огне своего духа, освободить и при­знать Я. «Оставайся здесь, ты юноша красивый». Сквозь твою оболочку снова сияет твоя настоящая человеческая сущность, ты снова подобен своему истинному первообразу. Тем самым королевич получает новое царство, которым он может теперь управлять бодрственным духом и высшей ду­шой, а также отцовское царство, из которого он пришел. Ни одна другая сказка так не проникнута юмором, как эта. Рас­сказчик наверняка был тем самым мастером игры на лютне, которой научился ослик и которая открыла ему путь к само­совершенствованию. Пословица же говорит: «Осел, не уме­ющий щипать струны, должен таскать мешки на мельни­цу».