Обсуждение статьи В.Л. Волохонского
Елена Иванова:
Можно ли считать противоположным ожидаемому «по сути» результат, оцениваемый Вами как «слабая положительная корреляция на уровне статистической тенденции»?
Владимир Волохонский:
Честно говоря, я бы не решился публиковать данное исследование, если бы не был уверен в неслучайности этого результата. Дело в том, что непосредственно перед этим я проводил аналогичное исследование, испытуемыми в котором были школьники. И забраковал полностью аналогичный результат (причём заметно более значимый), предполагая, что он был артефактом, возникшим вследствие несерьёзного отношения испытуемых к процедуре исследования. Однако повторный результат вынудил меня отнестись к ситуации более внимательно.
Елена Иванова:
Почему вы оцениваете результат эксперимента как возможное преимущество левого полушария? Опираясь на социальность привычки чтения слева направо? Учитываете ли вы зрительный перекрест и связь глаз (80%) и соответствующих частей поля зрения с противоположным полушарием? Ваше предположение мне представляется интересным, но неоднозначным.
Владимир Волохонский:
Для меня физиологические объяснения – нечто вроде «deus ex machina». Мне бы очень не хотелось, чтобы то, что я исследую, объяснялось физиологически. Одним из путей расширения исследования для меня является попытка изучения левшей, однако имеющегося у меня материала пока недостаточно для каких-либо выводов. Кроме того, что левши ОЧЕНЬ СИЛЬНО отличаются от правшей в стиле пометок на шкалах – они практически не используют центр шкалы, только крайние обозначения. Есть робкое предположение, что подверженность эффекту привязки будет выше у людей с более выраженной ролью правого полушария, когда для принятия решения используются более бессознательные, ассоциативные механизмы.
Елена Иванова:
Почему вы полагаете, что полезависимые обращают больше внимания на правый полюс шкалы? Основываете ли вы это предположение на предыдущем (по тексту) предположении?
Владимир Волохонский:
Скорее, наоборот, предыдущее предположение выводится из этого. Они взаимозависимы. Нам известно: а) подверженность эффекту привязки выше у полезависимых испытуемых; б) у полезависимых испытуемых слабее выражена функция левого полушария.
Если же рассматривать вне контекста межполушарной асимметрии, то полезависимые испытуемые, гипотетически, больше используют побочную информацию в принятии решений. А в рамках исповедуемого автором подхода левый полюс воспринимается как основной, а правый – как уточняющий.
Елена Иванова:
Читают ли израильтяне, с которыми вы проводите нынешнее исследование, на русском или на английском?
Владимир Волохонский:
Сам бланк опросника – на иврите, а в опросник добавлен пункт «На каком языке вы впервые учились читать». Все опрошенные впервые учились читать на иврите. По имеющимся у меня данным, как и предполагалось в соответствии с первоначальной гипотезой, у израильтян чаще встречаются смещения оценок в правый полюс, в ту сторону, с которой они начинают читать шкалу.
Елена Иванова:
Считаете ли вы, что последействие эффекта привязки может быть связано с положительным выбором по В.М. Аллахвердову? Вы сознательно не обращаетесь к подобным сопоставлениям для выявления механизмов феномена привязки?
Владимир Волохонский:
Видимо, я пал жертвой негативного выбора термина «позитивный выбор»… Для меня позитивный выбор – более узкое понятие, которое предполагает, что однажды осознанный вариант имеет тенденцию повторно осознаваться. В нашем случае-то ответ смещается… Или я чего-то не понимаю про позитивный выбор…
Виктор Аллахвердов:
Мне нравится Ваша честность. Вы откровенно признаете: хотел получить одно, а получил нечто непонятное, а то и противоположное тому, что ожидал. Судя по Вашим ответам Е.Н. Ивановой, Вы сделали даже гораздо больше, чем описали в статье. Но что Вы на самом деле хотели получить? «Люди, более подверженные эффекту привязки, будут в большей степени смещать свои ответы в сторону левого полюса семантического дифференциала». В чем сверхзадача доказательства этого утверждения? Любому исследованию можно придумать какое-нибудь практическое использование, однако Вас это вряд ли интересует. Не волнует же Вас, например, проверка того, что ветеринары или любители швейцарского сыра более склонны смещать свои ответы влево, чем художники-маринисты. Хотя эта гипотеза имеет почти такой же прагматический смысл, как и Ваша. Вы претендуете, скорее, на вклад в теорию. Но в чем же теоретическая мощь Вашего исследования?
Вот как Вы теоретически объясняете возможность связи: «Феномен смещений оценок в левый полюс шкалы можно описать в терминах эвристики привязки… Благодаря разработанной методике измерения подверженности эффекту привязки стало возможным исследование взаимосвязи подверженности эффекту привязки и смещений оценок в левый полюс». Но разве можно проверить эту «теорию»? При этом Вы не знаете, ни почему люди сдвигают оценки к левому полюсу (то ли функциональная асимметрия сказывается, то ли привычка к чтению, то ли что-нибудь другое), ни за счет чего происходит сдвиг к привязке. Но твердо уверены: подверженность эффекту привязки присуща разным людям в разной степени. Разве? Это врожденное или приобретенное свойство? Нет даже идеи ответа.
А раз все непонятно, то нет вообще никаких ограничений и можно шпарить любые гипотезы, объясняющие полученный Вами результат. Для примера к Вашим предположениям добавлю еще одно: чем люди более образованны, тем меньше у них проявляется эффект привязки, но тем больше (как у людей, более читающих) происходит сдвиг к левому полюсу семантического дифференциала. На пари готов предложить еще сотню-другую интерпретаций. Какой бы результат Вы ни получили в итоге, он бы не смог подтвердить или опровергнуть ни одного теоретического высказывания. Потому что в Вашей статье заведомо нет высказывания, подлежащего экспериментальной проверке.
Я чрезвычайно признателен Вам, что Вы дали мне повод высказаться о том, куда ведет неправильная постановка задачи. К сожалению, как отмечают многие методологи, 95% исследований в психологии «хромают» именно на эту методологическую ногу. Большинство из них, впрочем, подвержено «ползучему», «наивному» и прочему эмпиризму. Ваша работа намного тоньше. Вы придумали идею и провели вполне корректное исследование. Но не удосужились развить Ваши построения до вписывания в теоретическую систему. В итоге получили ни с чем не связанный результат.
Владимир Волохонский:
Не могу не согласиться с рядом высказанных замечаний, так как исследование было корреляционным по сути, а я это не очень люблю. К сожалению, иногда без подобных исследований не обойтись. Мне уже порядком поднадоела тема этих самых смещений ответов в семантическом дифференциале, но меня всё-таки гложет любопытство – отчего оно происходит? По-моему, любопытство – достаточный повод для проведения исследования. Особенно, если есть хоть какое-то объяснение, которое нужно проверить. Раз не я один интересуюсь этим вопросом, значит, всё-таки это не только моё личное дело.
Я же как раз и пытаюсь получить ответ на вопрос «Почему люди сдвигают свои оценки к левому полюсу?», а не просто исследую взаимосвязи этого сдвига со случайно выбранным показателем (например, принадлежностью к классу любителей швейцарского сыра). У меня есть вполне чёткая гипотеза – люди сдвигают свои оценки в сторону левого полюса, потому что на них действует эффект привязки. Разве это высказывание не подлежит экспериментальной проверке? В рамках этой работы, правда, эксперимент действительно был подменён корреляционным исследованием – по всей видимости, со мной случился острый приступ квантофрении, порождённый экстазом от удачи первой в моей жизни попытки разработать методику измерения теоретического конструкта. Естественно, полученную методику хочется тут же как-нибудь применить! А когда есть близкая по сути гипотеза – почему бы и не попробовать? Результат слегка ошеломляет. Но приступ меня не отпускает, и я по-прежнему думаю, что неплохо было бы это исследование повторить, отсекая наиболее очевидные из связанных переменных, в первую очередь – личные особенности испытуемых, связанные с подверженностью эффекту привязки, – межполушарную асимметрию, конформность и всё такое. А ещё здорово было бы отследить движения глаз испытуемого во время выполнения задачи! Только сначала продумать, какие особенности этих движений будут подтверждать, что происходит привязка и корректировка…
А что прикажете делать? Бросить заинтересовавшую задачу? Попытаться вписать в теорию? Описать её в терминах позитивного и негативного выбора и т.п.? Опыт показывает, что ещё ни одному факту не удавалось долго и успешно сопротивляться интерпретации в рамках теории В.М. Аллахвердова. Что-то я не вижу никаких загадок в результатах других статей этого сборника. Всё так понятно и непротиворечиво…
Виктор Аллахвердов:
Если бы.
Иванова Е.Н.
УСТОЙЧИВЫЕ ОШИБКИ ПРИ РЕШЕНИИ
ЗАДАЧ В ГРУППЕ
Постановка задачи
В процессе принятия индивидуальных решений выявлено устойчивое повторение одних и тех же ошибок. Задача данного исследования – посмотреть, как это проявляется в ходе группового решения задач. Динамика решений исследовалась в ходе переговоров в модельной конфликтной ситуации. В ситуации конфронтационного обсуждения выявляется значительное разнообразие мнений, их динамика проявляется наиболее ярко, что позволяет наблюдать и регистрировать ряд эффектов, которые в других условиях остались бы скрытыми. Это создает благоприятную почву для исследования когнитивных закономерностей. Кроме того, подобная постановка задачи представляется мне актуальной и практически значимой, так как ее решение может дать новые возможности для конструктивного ведения переговоров и урегулирования конфликтных ситуаций, тем более что данная область является моей сферой деятельности в течение двух с половиной десятилетий.
В эксперименте последовательно в разное время приняли участие 5 учебных студенческих групп, всего 92 человека, а также 2 группы (29 человек) в качестве контрольных. Для создания модели конфликтной ситуации была использована внутригрупповая конфронтация, возникающая в ходе совместной дискуссии при попытке достичь единого правильного решения логических или арифметических задач. В данном эксперименте испытуемым предлагалась для решения простая задача, часто используемая в различных психологических тренингах. Испытуемым сообщалось:
«Утром вскоре после открытия магазина в него зашел покупатель. Ему понравились ботинки, которые стоили всего 12 долларов. Он протянул продавцу двадцатидолларовую купюру, но тот, открыв кассу, обнаружил, что у него нет сдачи. Продавец попросил покупателя подождать, пока он поднимется на второй этаж в ресторан, чтобы разменять деньги у знакомого директора. Покупатель согласился. Продавец поднялся к директору ресторана, разменял 20 долларов на однодолларовые купюры и, вернувшись, дал покупателю ботинки и сдачу. Довольный покупатель ушел. После обеда сверху спустился директор ресторана и сказал продавцу, что его купюра фальшивая. Продавец извинился и поменял ее на настоящую. Вопрос: “Какие убытки понес продавец, не считая стоимости обуви?” Продавец сам является владельцем магазина».
По ходу обсуждения наблюдались типичные стадии эскалации конфликта и сопровождающие ее явления. Возникали разногласия по поводу правильного ответа (высказывалось от 4 до 10 различных мнений в разных группах), происходило образование коалиций (имели место эмоциональное реагирование, искреннее отстаивание откровенно абсурдных положений, переход на личности, групповое давление и др.). Это позволило считать выбранную процедуру исследования адекватной поставленной задаче. Качественный анализ видеозаписи подтвердил данное впечатление.
Метод
Для проверки выдвинутых предположений использовалась специально организованная процедура группового обсуждения проблемы и фиксирования ответов. Группа испытуемых с самого начала делилась в случайном порядке на две равные подгруппы, а сам эксперимент делился на два этапа. Первая подгруппа условно называлась «активные участники» (или просто – «участники»), и ее члены принимали непосредственное участие в групповом обсуждении в течение всего эксперимента. Вторая группа, условно названная «наблюдатели», на первом этапе, т.е. в течение первой половины дискуссии, молча наблюдала за происходящим, записывала свои решения параллельно с «участниками» и лишь на втором этапе подключалась к обсуждению. «Наблюдателям» вначале не сообщалось, что позднее им придется присоединиться к «участникам».
После ознакомления группы с условием задачи все испытуемые записывали на карточках и конфиденциально сдавали экспериментатору сведения об ответе задачи, который они считают правильным, и о степени уверенности в своем ответе в процентах. Впоследствии подобные записи все испытуемые делали еще несколько раз по сигналу экспериментатора через примерно равные промежутки времени в ходе дискуссии и сдавали их ему после окончания обсуждения. Второй этап эксперимента, т.е. обсуждение в объединенной группе, наступал после фиксации испытуемыми пятого ответа. После объединения испытуемые давали ответ еще 4 раза по аналогичной процедуре. Общее время обсуждения составляло около 1 часа.
Участие экспериментатора было минимальным, ограничивалось организацией процесса, ответами на просьбы повторить условия и вопрос предложенной задачи, а также периодический запрос на оглашение ответов, существующих в определенный момент в подгруппе участников, если не все из них были открыто высказаны, особенно, если ряд «активных участников» заявлял, что договоренность достигнута, игнорируя мнения других. В сборе и обработке информации экспериментатору помогали 2 ассистента. Обсуждение записывалось на видеокамеру, при последующем просмотре испытуемые имели возможность прокомментировать запись и поделиться своими впечатлениями. Эти данные фиксировались экспериментатором. Кроме того, позднее запись использовалась экспериментатором для получения дополнительной информации о порядке появления того или иного ответа в ходе обсуждения и реакции членов подгрупп на него, а также об индивидуальных особенностях поведения испытуемых.
В контрольных группах деления на подгруппы не производилось, так что все испытуемые являлись активными участниками с самого начала, а в остальном процедура эксперимента сохранялась.
Данные, полученные в эксперименте (индивидуальные решения и степень уверенности в них), были сведены в таблицы, проанализированы и подвергнуты статистической обработке (по U‑критерию Манна‑Уитни и G-критерию знаков). Для подсчетов использовались письменно зафиксированные по запросу экспериментатора ответы. Подсчитывалась эмпирическая вероятность повторного появления предшествовавшего (правильного или неправильного) ответа и вероятность появления иного, нового по сравнению с предыдущим, ответа. Было выделено 4 разных видов ответов:
а) старый правильный (правильный ответ, появляющийся непосредственно после правильного);
б) старый неправильный (неправильный ответ, появляющийся после того же неправильного);
в) новый правильный (правильный ответ, появляющийся после неправильного);
г) новый неправильный (неправильный ответ, появляющийся после другого неправильного).
Сопоставлялись параметры ответов, данных «участниками» и «наблюдателями», до и после воссоединения группы.
Проверялись следующие гипотезы:
1. При обсуждении проблемной ситуации человек занимается подтверждением тех своих гипотез, которые он уже сформулировал и/или которые предъявил ранее.
2. Стремление к самоподтверждению гипотез наблюдается вне зависимости от их объективной правильности.
3. Появление новых людей с их мнениями сильнее изменяет гипотезы, ранее выбранные участниками дискуссии, чем аргументы, высказанные их оппонентами, активно отстаивавшими собственные версии с самого начала совместного обсуждения.
4. Смена социальных ролей (переход из категории наблюдателей в категорию активных участников) приводит к более выраженной динамике мнений.
5. Объединение наблюдателей с участниками обсуждения приводит к более быстрому достижению правильного ответа.
Результаты
В ходе дискуссии «старые» ответы повторялись с большей вероятностью, чем появлялись «новые» (табл. 1). Различия этих вероятностей статистически значимы (U-критерий Манна-Уитни, р<0,01). Эмпирическая вероятность появления того же («старого») как правильного, так и неправильного ответа оказалась достоверно выше, чем вероятность появления соответственно «новых правильных» и «новых неправильных» ответов (U-критерий Манна-Уитни р < 0,01).
Таблица 1. Вероятность появления разных видов ответов в дискуссии в зависимости от предшествующего ответа.
| Вид ответа | Эмпирическая вероятность |
| Старый правильный | 0,467 |
| Старый неправильный | 0,296 |
| Новый правильный | 0,123 |
| Новый неправильный | 0,124 |
Видимая тенденция к более частому повторению «старых правильных» ответов по сравнению со «старыми неправильными» оказалась все же статистически не достоверной, так как в некоторых группах преобладала тенденция упорно повторять неправильный ответ. При сравнении частоты появления в ходе спора правильных и неправильных ответов (вместе «старых» и «новых») значимых различий между ними также не обнаружилось. Это соотношение ответов было характерно как для «участников», так и для «наблюдателей». Как мы увидим ниже, тенденция повторять именно правильный ответ становится значимой лишь в конце обсуждения.
Кроме того, субъективная уверенность испытуемых в правильности данного ответа оказалась не связанной с его объективной истинностью. Более того, стабильность ответов оказалась относительно независимой от субъективной уверенности в правильном ответе. Многие испытуемые сохраняли полную уверенность в ответе, неоднократно меняя его, или, напротив, упорно сомневались, даже давая один и тот же ответ несколько раз.
Самую высокую вероятность появления в ходе обсуждения имело решение, данное по второму запросу экспериментатора (второй ответ) (U-критерий Манна-Уитни, р< 0,01). За ним по вероятности появления следовал самый первый вариант решения (первый ответ) (U-критерий Манна-Уитни, p< 0,01).
Качественный анализ видеозаписи подтвердил впечатление, что участники обсуждения более позитивно реагировали (т.е. слушали, высказывали меньше возражений и нередко изменяли свое мнение) не в ответ на аргументы противостоявшего им оппонента, а на высказывание другого участника, который не соглашался с ответом их оппонента, несмотря даже на то, что мнение этого другого участника могло не совпадать с мнением «обиженного».
После объединения подгрупп достоверно уменьшалось количество повторов неправильных ответов (G-критерий знаков, p<0,01), тогда как частота появления правильных ответов возрастала. В результате соотношение частоты появления правильных и неправильных ответов изменялось в пользу правильных (см. табл. 2, 3).
Таблица 2. Вероятность повторения правильных ответов до и после объединения групп.
| Вид ответа | Вероятность | |
| До | Старый правильный | 0,342 |
| Новый правильный | 0,14 | |
| После | Старый правильный | 0,605 |
| Новый правильный | 0,076 |
Таблица 3. Вероятность повторения неправильных ответов до и после объединения групп.
| Вид ответа | Вероятность | |
| До | Старый неправильный | 0,381 |
| Новый неправильный | 0,16 | |
| После | Старый неправильный | 0,235 |
| Новый неправильный | 0,087 |
В результате объединения группы статистически достоверно возросло количество повторов «старых правильных» ответов (G-критерий знаков, p<0,05) и уменьшилось число «старых неправильных» ответов (G-критерий знаков p<0,05) у испытуемых.
Сравнение данных подгрупп показало, что этот эффект после объединения был достигнут за счет «наблюдателей». Именно у них достоверно уменьшилось количество повторов «старых неправильных» ответов (G-критерий знаков, p<0,05), тогда как у участников после объединения увеличилось количество «старых правильных» ответов (G-критерий знаков, p<0,05). Существенно, что в контрольных группах подобного эффекта не наблюдалось.